XIV.

Кардиналъ Ришелье.

Причиной этого стеченія народа было не ожиданіе преступника, котораго должны бы были вѣшать, а желаніе полюбоваться зрѣлищемъ уже повѣшеннаго. Карета, остановившаяся на одну минуту, поѣхала дальше, проѣхала сквозь толпу, продолжая свой путь вдоль улицы Сентъ-Оноре, повернула въ улицу Добрыхъ-Дѣтей и остановилась передъ дверью какого-то зданія.

Дверца отворилась, и два сторожа приняли на руки Бонасье, поддерживаемаго полицейскимъ; его втолкнули въ сѣни, заставили подняться по лѣстницѣ и ввели въ пріемную. Всѣ эти движенія онъ продѣлалъ машинально.

Онъ шелъ точно во снѣ, видѣлъ всѣ предметы точно въ туманѣ, слышалъ какіе-то звуки, не понимая ихъ; казалось, въ эту минуту могли бы казнить его, и онъ не сдѣлалъ бы ни малѣйшаго движенія для самозащиты, не испустилъ бы ни звука, чтобы вымолить сожалѣніе къ себѣ. Онъ сидѣлъ неподвижно на скамейкѣ, прислонившись спиною къ стѣнѣ, свѣсивъ руки внизъ, на томъ самомъ мѣстѣ, куда его посадили сторожа; между тѣмъ, осмотрѣвшись немного кругомъ и не видя никакого орудія пытки, ничего такого, что указывало бы на то, что онъ подвергался дѣйствительной опасности, видя, что подушка на скамейкѣ была довольно мягкая, стѣны обиты прекрасной кордовской кожей, а на окнахъ висѣли длинныя занавѣси изъ краснаго дама, поддерживаемыя золотыми ручками,-- онъ мало-по-малу понялъ, что страхъ его былъ преувеличенъ, и началъ поворачивать голову налѣво и направо, внизъ и вверхъ. Видя, что никто не препятствуетъ ему и въ этомъ, онъ немножко пріободрился и рискнулъ переставить сначала одну ногу, потомъ другую и наконецъ, опираясь на обѣ руки, онъ приподнялся со скамейки и сталъ на ноги.

Въ эту самую минуту офицеръ пріятной наружности приподнялъ портьеру, продолжая еще разговаривать съ особой, находившейся въ сосѣдней комнатѣ, и, обернушись къ плѣннику, спросилъ:

-- Это васъ зовутъ г-нъ Бонасье?

-- Да, г-нъ офицеръ, къ вашимъ услугамъ, пробормоталъ торговецъ, будучи ни живъ, ни мертвъ отъ страха.

-- Войдите, сказалъ офицеръ.

И онъ посторонился, чтобы пропустить торговца. Этотъ повиновался безъ возраженій и вошелъ въ комнату, гдѣ, повидимому, его ожидали. Это былъ большой кабинетъ, стѣны котораго были украшены разнаго рода оружіемъ, оборонительнымъ и наступательнымъ; воздухъ въ кабинетѣ былъ спертый и удушливый, и въ немъ топился каминъ, несмотря на то, что былъ всего конецъ сентября. Четырехугольный столь, заваленный книгами и бумагами, сверхъ которыхъ былъ развернуть огромный планъ города Ларошели, занималъ середину комнаты. Передъ каминомъ стоялъ человѣкъ средняго роста, высокомѣрной и гордой наружности, съ проницательными глазами, съ широкимъ лбомъ, съ худощавымъ лицомъ, которое казалось еще длиннѣе отъ эспаньолки, украшенной сверху усами. Хотя этому человѣку едва было 36--37 лѣтъ, но его волосы, усы и эспаньолка были съ просѣдью. Хотя на немъ не было шпаги, онъ имѣлъ наружность совершенію военнаго человѣка, и его высокіе сапоги изъ буйволовой кожи, слегка покрытые еще пылью, указывали на то, что онъ ѣздилъ днемъ верхомъ.

Это былъ Арманъ-Жанъ Дюплесси, кардиналъ де-Ришелье. Тогда онъ не былъ такимъ, какъ намъ его изображаютъ,-- разбитымъ старикомъ, страдающимъ, точно мученикъ, съ разслабленнымъ тѣломъ, съ слабымъ, угасшимъ голосомъ, погруженнымъ въ большое кресло, точно въ какую-то преждевременную могилу, живущимъ лишь силою своего генія и поддерживающимъ борьбу съ Европой только постоянной работой своей мысли. Въ то время это былъ ловкій, изящный кавалеръ, уже слабый тѣломъ, но поддерживаемый той нравственной силой, которая дѣлала его однимъ изъ самыхъ необыкновенныхъ людей, когда-либо существовавшихъ; онъ готовился тогда, оказавъ поддержку герцогу Неверру въ его герцогствѣ Мантуѣ и взявъ Нимъ и другіе города, къ изгнанію англичанъ съ острова Ре и къ осадѣ Ларошели.

Съ перваго раза никакъ нельзя было узнать въ немъ кардинала, и тѣмъ, кто не зналъ его въ лицо, было невозможно отгадать, передъ кѣмъ они находились. Бѣдный торговецъ остановился у дверей, между тѣмъ какъ глаза особы, которую мы только что описали, устремились на него и хотѣли, казалось, проникнуть въ глубину прошлаго.

-- Это и есть Бонасье? спросилъ онъ послѣ минутнаго молчанія.

-- Да, монсиньоръ, отвѣчалъ офицеръ.

-- Хорошо, подайте мнѣ вотъ тѣ бумаги и оставьте насъ.

Офицеръ взялъ со стола указанныя бумаги, передалъ ихъ тому, кто ихъ спрашивалъ, низко поклонился и вышелъ.

Бонасье догадался, что эти бумаги были его допросы въ Бастиліи. Отъ времени до времени человѣкъ, стоявшій передъ каминомъ, отрывалъ глаза отъ документовъ и устремлялъ на бѣднаго торговца такой взглядъ, точно два кинжала пронизывали его до глубины сердца.

Послѣ десятиминутнаго чтенія и десятисекунднаго наблюденія кардиналъ принялъ рѣшеніе:

"Эта голова никогда не участвовала въ заговорѣ, но это ничего не значитъ: все-таки посмотримъ".

-- Насъ обвиняютъ въ государственной измѣнѣ, тихо сказалъ кардиналъ.

-- Мнѣ уже объ этомъ говорили, минсиньоръ, сказалъ Бонасье, называя кардинала титуломъ, которымъ, онъ слышалъ, называлъ его офицеръ,-- но клянусь вамъ, что я этого ничего не зналъ.

Кардиналъ сдержалъ улыбку.

Вы составили заговоръ съ вашей женой, съ г-жею де-Шеврезъ и съ герцогомъ Букингамомъ.

-- Дѣйствительно, монсиньоръ, я отъ нея слышалъ эти имена.

-- Но по какому случаю?

-- Она говорила, что кардиналъ Ришелье заманилъ герцога Букингама въ Парижъ, чтобы погубить его, а вмѣстѣ съ нимъ погубить и королеву.

-- Она говорила? сердито сказалъ кардиналъ.

-- Да, монсиньоръ, но я говорилъ ей, что она напрасно дѣлаетъ подобное предположеніе, что его высокопреосвященство неспособенъ...

-- Замолчите, вы глупы, сказалъ кардиналъ.

-- Это именно замѣтила мнѣ и жена, монсиньоръ.

-- Знаете ли, кто похитилъ вашу жену?

-- Нѣтъ, монсиньоръ.

-- Но тѣмъ не менѣе вы кого-нибудь подозрѣваете?

-- Да, монсиньоръ, но эти подозрѣнія, кажется, были непріятны г-ну комиссару и у меня ихъ больше нѣтъ.

-- Ваша жена убѣжала? Знали ли вы объ этомъ?

-- Нѣтъ, монсиньоръ. Я узналъ объ этомъ только тогда, когда попалъ въ тюрьму, и все благодаря г-ну комиссару, человѣку въ высшей степени любезному.

Кардиналъ вторично удержался отъ улыбки.

-- Такъ вамъ неизвѣстно, что сталось съ вашей женой послѣ ея бѣгства?

-- Совершенно неизвѣстно, монсиньоръ, но она должна была возвратиться въ Лувръ.

-- Въ часъ пополудни ея еще гамъ не было.

-- Ахъ, Боже мой, но что же съ ней сдѣлалось?

-- Объ этомъ узнаютъ, будьте спокойны: отъ кардинала ничего не скроется, кардиналъ все узнаетъ.

-- Въ такомъ случаѣ, монсиньоръ, вы полагаете, что кардиналъ согласится сказать мнѣ, что сдѣлалось съ моей женой?

-- Можетъ быть; но прежде всего надобно, чтобы вы признались во всемъ, что вы знаете про отношенія вашей жены къ г-жѣ де-Шеврезъ.

-- Но, монсиньоръ, я ничего не знаю, я никогда ее не видѣлъ.

-- Когда вы ходили за вашей женой въ Лувръ, отправлялась ли она прямо къ вамъ?

-- Почти никогда: она имѣла дѣла съ торговцами полотна, къ которымъ я ее провожалъ.

-- А сколько было такихъ торговцевъ полотна?

-- Два, монсиньоръ.

-- Гдѣ они живутъ?

-- Одинъ въ улицѣ Вожираръ, другой въ улицѣ де-ла-Гарпъ.

-- Входили ли вы къ нимъ вмѣстѣ съ ней?

-- Никогда, монсиньоръ, я ее ждалъ у дверей.

-- А какой же предлогъ выдумывала она, чтобы войти одной?

-- Никакого: она мнѣ приказывала ждать ее, и я ждалъ.

-- Вы очень снисходительный мужъ, мой любезный Бонасье, сказалъ кардиналъ.

"Онъ называетъ меня любезнымъ", подумалъ торговецъ. "Дѣла мои поправляются".

-- Узнали бы вы тѣ двери?

-- Да.

-- Извѣстны вамъ номера?

-- Да.

-- Какіе же?

-- Номеръ 25-й въ улицѣ Вожираръ и No 75 въ улицѣ де-ла-Гарпъ.

-- Хорошо, замѣтилъ кардиналъ.

Съ этими словами онъ взялъ серебряный колокольчикъ и позвонилъ. Вошелъ офицеръ.

-- Подите, сказалъ онъ вполголоса,-- и позовите мнѣ Рошфора, пусть онъ придетъ тотчасъ же, если онъ дома.

-- Графъ здѣсь, сказалъ офицеръ,-- и убѣдительно проситъ позволенія говорить съ вашимъ высокопреосвященствомъ!

-- Въ такомъ случаѣ, пусть войдетъ, пусть войдетъ! съ живостью сказалъ Ришелье.

Офицеръ бросился изъ комнаты съ той быстротой, съ которой слуги кардинала обыкновенно исполняли его приказанія.

-- Съ вашимъ высокопреосвященствомъ! прошепталъ Бонасье, поводя кругомъ дикими глазами.

Не прошло и пяти секундъ послѣ ухода офицера, какъ дверь отворилась и вошло новое лицо,

-- Это онъ! вскричалъ Бонасье.

-- Кто онъ? спросилъ кардиналъ.

-- Тотъ, кто похитилъ мою жену.

Кардиналъ вторично позвонилъ; офицеръ явился.

-- Поручите этого человѣка двумъ сторожамъ, и пусть онъ ждетъ, пока я снова позову его.

-- Нѣтъ, монсиньоръ, нѣтъ, это не онъ, вскричалъ Бонасье,-- нѣтъ, я ошибся: это другой, который совсѣмъ не похожъ на него! Этотъ господинъ честный человѣкъ.

-- Уведите этого дурня, приказалъ кардиналъ.

Офицеръ взялъ подъ руку Бонасье и увелъ его въ пріемную, гдѣ находились сторожа.

Новое лицо, которое только что впустили, съ нетерпѣніемъ слѣдило за Бонасье до тѣхъ поръ, пока онъ вышелъ, и какъ только за нимъ затворилась дверь, заговорило, быстро приближаясь къ кардиналу:

-- Они видѣлись!

-- Кто? спросилъ его высокопреосвященство.

-- Онъ и она.

-- Королева и герцогъ?! вскричалъ Ришелье.

-- Да.

-- Но гдѣ?

-- Въ Луврѣ.

-- Вы въ этомъ увѣрены?

-- Вполнѣ.

-- Кто вамъ сказалъ объ этомъ?

-- Г-жа де-Ланнуа, которая, какъ вамъ извѣстно, вполнѣ предана вашему высокопреосвященству.

-- Отчего она не сказала этого раньше?

-- Случайно или по недовѣрію, королева приказала г-жѣ де-Сюринсъ спать въ своей комнатѣ и удержала ее на цѣлый день.

-- Хорошо, мы побѣждены; постараемся отмстить за себя.

-- Я всей душой готовъ помогать вамъ въ этомъ, монсиньоръ, будьте покойны.

-- Какъ все это случилось?

-- Въ половинѣ перваго королева была съ своими дамами...

-- Гдѣ это?

-- Въ своей спальнѣ...

-- Хорошо.

-- Ей подали платокъ отъ ея кастелянши...

-- Далѣе?

-- Королева тотчасъ же обнаружила сильное волненіе и, несмотря на румяна, покрывавшія ея лицо, она поблѣднѣла.

-- Далѣе, далѣе!

-- Несмотря на это, она встала и сказала измѣнившимся голосомъ: "Mesdames, подождите меня минутъ десять, я вернусь". Она отворила дверь алькова и вышла.

-- Отчего г-жа де-Ланнуа не пришла въ ту же минуту предупредить васъ?

-- Ничего еще не было извѣстно навѣрное; къ тому же королева сказала: "mesdames, подождите меня", и она не посмѣла ослушаться королевы.

-- А сколько времени королева не возвращалась въ комнату?

-- Три четверти часа.

-- И ни одна изъ дамъ не сопровождала ее?

-- Только донна Стефанія.

-- И затѣмъ она вернулась?

-- Да, чтобъ взять маленькій ящичекъ изъ розоваго дерева, и тотчасъ же вышла.

-- А когда она позже вернулась, принесла ли она этотъ ящичекъ назадъ?

-- Нѣтъ.

-- Г-жа де-Ланнуа знаетъ, что заключается въ этомъ ящичкѣ?

-- Да, брильянтовые наконечники аксельбантовъ, подаренные королевѣ его величествомъ.

-- И она вернулась безъ этого ящичка?

-- Да.

-- По мнѣнію г-жи де-Ланнуа, она передала ихъ тогда Букингаму?

-- Она въ этомъ увѣрена.

-- Почему?

-- На слѣдующій день г-жа де-Ланнуа, по своей обязанности камерфрау королевы, начала искать этотъ ящичекъ, сдѣлала видъ, что безпокоится, не находя его, и кончила тѣмъ, что спросила о немъ у королевы.

-- И тогда королева?..

-- Королева сильно покраснѣла и отвѣчала, что наканунѣ она сломала одинъ изъ наконечниковъ и послала его починить къ своему ювелиру.

-- Надобно туда пойти и удостовѣриться, правда ли все это, или нѣтъ.

-- Я уже тамъ былъ.

-- Ну, что жъ ювелиръ?..

-- Ювелиръ ничего не знаетъ объ этомъ.

-- Хорошо, хорошо. Рошфоръ, не все еще потеряно и можетъ быть... можетъ быть, все это къ лучшему!

-- Дѣло въ томъ, что я не сомнѣваюсь, что геній вашего высокопреосвященства...

-- Исправитъ глупости своего агента, не правда ли?

-- Это именно то, что я хотѣлъ сказать, если бы ваше высокопреосвященство дозволили мнѣ докончить фразу.

-- Теперь знаете ли вы, гдѣ прятались герцогиня де-Шеврезъ и герцогъ Букингамъ?

-- Нѣтъ, монсиньоръ. мои люди не могли сообщить мнѣ объ этомъ ничего положительнаго.

-- А я знаю.

-- Вы, монсиньоръ?!

-- Да, или, по крайней мѣрѣ, мнѣ такъ кажется. Они остановились: одна въ улицѣ де-Вожираръ No 25, другой въ улицѣ де-ла-Гарпъ 75.

-- Ваше высокопреосвященство желаетъ, чтобы я ихъ арестовалъ обоихъ?

-- Слишкомъ поздно, они навѣрное уѣхали.

-- Ничего не значитъ, можно въ этомъ удостовѣриться.

-- Возьмите 10 человѣкъ моихъ гвардейцевъ и обыщите оба дома.

-- Иду, монсиньоръ.

И Рошфоръ стремительно вышелъ изъ комнаты.

Кардиналъ, оставшись одинъ, на минуту задумался и позвонилъ въ третій разъ.

Снова явился тотъ же офицеръ.

-- Приведите арестованнаго, приказалъ кардиналъ.

Бонасье привели снова и, по знаку кардинала, офицеръ удалился.

-- Вы меня обманули, строго сказалъ кардиналъ.

-- Я! вскричалъ Бонасье,-- я обманулъ ваше высокопреосвященство?!

-- Ваша жена, отправляясь въ улицу Вожираръ и де-ла-Гарпъ, ходила вовсе не къ торговцамъ полотна.

-- Но, Боже праведный, къ тому же она ходила?

-- Она ходила къ герцогинѣ де-Шеврезъ и къ герцогу Букингаму.

-- Да, сказалъ Бонасье, припоминая прошлое,-- да, совершенно такъ, вы, ваше высокопреосвященство, правы. Я нѣсколько разъ говорилъ женѣ, что удивительно, какъ это торговцы полотенъ живутъ въ такихъ домахъ, гдѣ нѣтъ вывѣсокъ, и каждый разъ моя жена принималась смѣяться. Ахъ, монсиньоръ, продолжалъ Бонасье, бросаясь къ ногамъ его высокопреосвященства,-- ахъ, вы дѣйствительно кардиналъ, великій кардиналъ, геніальный человѣкъ, передъ которымъ благоговѣетъ весь свѣтъ.

Какъ ни ничтожно было торжество, одержанное надъ такимъ простымъ человѣкомъ, какимъ былъ Бонасье, но тѣмъ не менѣе кардиналу это доставило на одну минуту большое удовольствіе; затѣмъ, почти тотчасъ же какъ будто какая-то новая мысль промелькнула въ его умѣ, губы сложились въ улыбку и, протянувъ руку торговцу, онъ сказалъ:

-- Встаньте, мой другъ, вы честный малый.

-- Кардиналъ дотронулся до моей руки! Я дотронулся до руки великаго человѣка! вскричалъ Бонасье.-- Великій человѣкъ назвалъ меня своимъ другомъ!

-- Да, мой другъ, да! сказалъ кардиналъ тѣмъ отеческимъ тономъ, который онъ иногда умѣлъ принимать, но который только обманывалъ людей, не знавшихъ его:-- и такъ какъ васъ заподозрили несправедливо,-- ну что жъ!-- васъ надо вознаградить за это: вотъ, возьмите этотъ кошелекъ съ сотнею пистолей и извините меня.

-- Мнѣ извинить васъ, монснньоръ?! сказалъ Бонасье, не рѣшаясь взять кошелекъ, опасаясь, безъ сомнѣнія, что этотъ подарокъ можетъ быть только шуткой.-- Вы, конечно, имѣли полное право велѣть арестовать меня, вы имѣете полное право подвергнуть меня пыткѣ, имѣете полное право повѣсить меня: вы полновластны -- и я не смѣлъ бы сказать ни слова противъ васъ. Васъ извинить, монсиньоръ! Помилуйте, что только вы это говорите!

-- Ахъ, мой любезный Бонасье, я вижу, вы великодушны, благодарю васъ за это. Итакъ, вы возьмете этотъ кошелекъ и уйдете, не совсѣмъ недовольный?

-- Я ухожу въ восторгѣ, монсиньоръ!

-- Въ такомъ случаѣ, прощайте, или скорѣе до свиданія, потому что я надѣюсь, что мы опять увидимся.

-- Когда монсиньору будетъ угодно, я всегда готовь къ услугамъ его высокопреосвященства.

-- Будьте спокойны, мы будемъ часто видѣться, потому что я нахожу необыкновенную прелесть въ вашей бесѣдѣ.

-- О, монсиньоръ!

-- До свиданія, Бонасье, до свиданія!

И кардиналъ сдѣлалъ ему знакъ рукой, на который Бонасье отвѣтилъ поклономъ до земли; затѣмъ, пятясь, вышелъ и едва очутился въ передней, кардиналъ слышалъ, какъ онъ въ восторгѣ закричалъ во все горло: "да здравствуетъ монсиньоръ! да здравствуетъ его высокопреосвященство! да здравствуетъ великій кардиналъ!"

Кардиналъ, улыбаясь, выслушалъ это восторженное изліяніе чувствъ Бонасье; затѣмъ, когда крики Бонасье перестали доноситься до него, онъ замѣтилъ:

-- Хорошо, вотъ человѣкъ, который съ этой минуты готовъ умереть за меня.

И кардиналъ съ большимъ вниманіемъ принялся разсматривать карту Ларошели, разложенную, какъ мы уже сказали, на его столѣ, чертя карандашомъ линію, гдѣ должна была быть заложена знаменитая плотина, которою 18 мѣсяцевъ спустя была заперта гавань осажденнаго города.

Въ ту минуту, какъ онъ былъ глубоко погруженъ въ свои стратегическія соображенія, отворилась дверь, и пошелъ Рошфоръ.

-- Ну, что? съ живостью спросилъ кардиналъ, вставая съ поспѣшностью, доказывавшей ту степень важности, которую онъ придавалъ порученію, возложенному на графа.

-- Дѣйствительно, отвѣчалъ послѣдній,-- одна молодая женщина лѣтъ двадцати шести, двадцати восьми и мужчина лѣтъ тридцати пяти, сорока жили -- одна четыре, а другой пять дней въ домахъ, указанныхъ вашимъ высокопреосвященствомъ, но женщина уѣхала сегодня въ ночь, а мужчина -- утромъ.

-- Это были они! вскричалъ кардиналъ, смотря на часы.-- Теперь, продолжалъ онъ,-- ужъ слишкомъ поздно догонять ихъ: герцогиня теперь въ Турѣ, а герцогъ въ Булони. Надо нагнать ихъ въ Лондонѣ.

-- Какія будутъ приказанія вашего высокопреосвященства?

-- Ни одного слова изъ того, что произошло; пусть королева остается въ спокойной увѣренности, что намъ неизвѣстна ея тайна, пусть она думаетъ, что мы отыскиваемъ какой-нибудь заговоръ. Пошлите ко мнѣ хранители государственной печати Сегье.

-- А что ваше высокопреосвященство сдѣлали съ этимъ человѣкомъ?

-- Съ какимъ? спросилъ кардиналъ.

-- Съ Бонасье.

-- Я сдѣлалъ съ нимъ все, что можно было съ нимъ сдѣлать. Я сдѣлалъ изъ него шпіона его жены.

Графъ Рошфоръ поклонился, какъ человѣкъ, сознающій все превосходство своего учителя, и вышелъ.

Оставшись одинъ, кардиналъ снова сѣлъ, написалъ письмо, запечаталъ его своей собственной печатью и затѣмъ позвонилъ. Офицеръ вошелъ въ четвертый разъ.

-- Позовите ко мнѣ Витре, сказалъ онъ, и скажите ему, чтобы онъ готовился въ дорогу.

Минуту спустя человѣкъ, котораго онъ требовалъ, стоялъ передъ нимъ въ сапогахъ со шпорами.

-- Витре, сказалъ онъ,-- вы поѣдете не медля въ Лондонъ. Не останавливайтесь въ дорогѣ ни на минуту. Передайте это письмо миледи. Вотъ чекъ на двѣсти пистолей, подите къ моему казначею и велите выдать вамъ эту сумму. Вы получите столько же, если вернетесь назадъ въ шесть дней и если хорошо исполните мое порученіе.

Гонецъ, не отвѣтивъ ни слова, поклонился, взялъ письмо, чекъ на двѣсти пистолей и вышелъ

Вотъ что заключалось въ письмѣ:

"Миледи.

"Будьте на первомъ балу, на которомъ будетъ герцогъ Букингамъ. У него на камзолѣ будетъ двѣнадцать брильянтовыхъ наконечниковъ аксельбантовъ; подойдите къ нему и отрѣжьте два изъ нихъ.

Какъ только эти наконечники будутъ у васъ въ рукахъ, извѣстите меня объ этомъ".