Третій день плѣна.
Фельтонъ пришелъ, но оставалось сдѣлать еще одинъ шагъ: нужно было его удержать или, скорѣе, остаться съ нимъ наединѣ; средство къ достиженію этой цѣли еще смутно рисовалось милэди.
Надо было достигнуть еще большаго: необходимо было заставить его говорить, чтобы имѣть возможность и самой высказаться; милэди знала хорошо, что обольстительнѣе всего былъ ея голосъ, такъ искусно принимавшій всѣ оттѣнки, начиная отъ человѣческой рѣчи до небеснаго пѣнія. А между тѣмъ, несмотря на всю его прелесть, милэди могла потерпѣть неудачу, потому что Фельтонъ былъ предупрежденъ противъ всякой малѣйшей случайности. Съ этой минуты она стала слѣдить за всѣми его поступками, за каждымъ его словомъ, начиная отъ простого взгляда, кончая малѣйшимъ жестомъ, дыханіемъ, которое можно было истолковать вздохомъ. Наконецъ она изучила все, какъ ловкій актеръ, которому дали новую роль въ такомъ амплуа, къ которому онъ еще не привыкъ. Ея поведеніе относительно лорда Винтера далеко не представляло такихъ трудностей; да къ тому же она еще наканунѣ составила себѣ извѣстный планъ: въ его присутствіи быть молчаливой и сохранять свое достоинство, отъ времени до времени раздражать, относясь къ нему съ притворнымъ пренебреженіемъ, какимъ-нибудь презрительнымъ словомъ вынудить его угрозы, насилія, которыя составили бы контрастъ съ ея покорностью -- вотъ въ чемъ былъ ея планъ. Фельтонъ былъ бы всему этому свидѣтелемъ; онъ не сказалъ бы, можетъ быть, ни слова, но все видѣлъ бы.
Утромъ Фельтонъ пришелъ, по обыкновенію, но милэди по сказала ему ни слова въ то время, пока приготовляли завтракъ. И въ ту самую минуту, какъ онъ собирался уйти, у нея блеснула надежда, потому что ей показалось, что онъ хочетъ заговорить, но его губы пошевелились, не испустивъ ни звука, и, видимо сдѣлавъ усиліе надъ собой, чтобы сдержать слова, готовыя сорваться съ языка, онъ вышелъ.
Около двѣнадцати часовъ къ ней пришелъ лордъ Винтеръ.
Вылъ довольно хорошій зимній день, и лучи блѣднаго англійскаго солнца, которое свѣтитъ, но не грѣетъ, проникали сквозь оконныя рѣшетки тюрьмы.
Милэди смотрѣла въ окно и сдѣлала видъ, что не слышала, какъ отворилась дверь.
-- Ага! сказалъ лордъ Винтеръ,-- сыгравши комедію, трагедію, мы ударились въ меланхолію.
Плѣнница ничего не отвѣтила.
-- Да, да, продолжалъ лордъ Винтеръ,-- я понимаю: вамъ очень бы хотѣлось очутиться на свободѣ на этомъ берегу; вамъ очень бы хотѣлось плыть на кораблѣ, разсѣкая изумрудныя волны этого зеленаго моря; вамъ очень бы хотѣлось, на сушѣ или на водѣ, устроить мнѣ одну изъ тѣхъ ловкихъ засадъ, на которыя вы такъ изобрѣтательны. Терпѣніе! терпѣніе! Черезъ четыре дня море сдѣлается для васъ доступнымъ, море будетъ для васъ открыто, даже болѣе, чѣмъ вы, можетъ быть, желаете, такъ какъ черезъ четыре дня Англія избавится отъ васъ.
Милэди сложила руки и, поднявши свои чудные глаза къ небу, произнесла съ ангельской нѣжностью и въ голосѣ, и въ своихъ движеніяхъ:
-- Боже мой! Боже мой! прости этому человѣку, какъ я прощаю ему.
-- Да, молись, проклятая! вскричалъ баронъ,-- тебѣ молитва тѣмъ болѣе необходима, что ты -- клянусь тебѣ въ этомъ -- находишься въ рукахъ человѣка, который никогда не простить тебя.
Онъ вышелъ.
Въ ту самую минуту, какъ онъ выходилъ, она бросила бѣглый, проницательный взглядъ въ полуотворенную дверь и замѣтила Фельтона, который быстро посторонился, чтобы не быть замѣченнымъ ею.
Тогда она бросилась на колѣни и начала молиться.
-- Боже мой! Боже мой! сказала она.-- Ты знаешь, за какое святое дѣло я страдаю; дай мнѣ силу перенести эти страданія.
Дверь тихо отворилась; прекрасная молельщица сдѣлала видъ, будто не слышала этого, и голосомъ, полнымъ слезъ, продолжала:
-- Боже мститель! Боже милосердный! неужели Ты допустишь осуществиться планамъ этого ужаснаго человѣка!
И только послѣ этого она сдѣлала видъ, что услышала шумъ шаговъ Фельтона, быстро, какъ молнія, вскочила и покраснѣла, какъ будто бы устыдившись, что ее застали на колѣняхъ молящеюся.
-- Я не люблю мѣшать тѣмъ, кто молится, сударыня, сказалъ серьезно Фельтонъ,-- и потому, умоляю васъ, не безпокойтесь изъ-за меня.
-- Почему вы думаете, что я молилась, спросила милэди, голосомъ, прерывавшимся отъ рыданій:-- вы ошибаетесь, я не молилась.
-- Неужели вы думаете, сударыня, отвѣчалъ Фельтонъ все тѣмъ же суровымъ тономъ, хотя нѣсколько мягче,-- что я считаю себя въ правѣ мѣшать кому-нибудь повергаться къ стопамъ Всевышняго? Сохрани меня, Боже! Къ тому же, виновные должны каяться; каково бы ни было преступленіе -- я считаю неприкосновеннымъ всякаго, когда онъ молится.
-- Виновна, я! проговорила милэди съ улыбкой, которая обезоружила бы ангела во время послѣдняго суда.-- Виновна! Боже мой, Тебѣ извѣстно, правда ли это! Скажите, что я осуждена, это будетъ справедливо, но вамъ извѣстно, что Господь любитъ мучениковъ и допускаетъ иногда осужденіе невинныхъ.
-- Преступница ли вы, невинная ли жертва, или мученица, отвѣчалъ Фельтонъ:-- тѣмъ болѣе вы должны молиться, и я присоединю въ вашимъ и свои молитвы.
-- О, вы праведный! вскричала милэди, бросаясь къ его ногамъ:-- выслушайте, я не могу больше скрываться передъ вами, потому что я боюсь, что у меня не хватитъ силъ въ ту минуту, когда мнѣ нужно будетъ выдержать борьбу и открыто признать свою вѣру. Вами злоупотребляютъ, но вопросъ не въ этомъ -- я прошу у васъ только одной милости, и если вы мнѣ ее окажете, я буду благословлять васъ и въ этомъ, и въ томъ мірѣ.
-- Поговорите съ милордомъ, сударыня, сказалъ Фельтонъ:-- я, къ счастью, не имѣю права ни прощать, ни наказывать, и эта отвѣтственность предоставлена Богомъ тому, кто выше меня.
-- Напротивъ, вамъ, вамъ одному! Лучше выслушайте меня, чѣмъ способствовать моей погибели и моему униженію.
-- Если вы заслужили этотъ позоръ, сударыня, если вы навлекли на себя это униженіе, надо покориться и перенести все для Бога.
-- Что вы говорите! О, вы меня не понимаете! Говоря объ униженіи, вы думаете, что я разумѣю подъ этимъ какое-нибудь наказаніе, что я говорю о тюрьмѣ или о смерти? Да сохранить меня Небо! Что значатъ для меня тюрьма и смерть!
-- Въ такомъ случаѣ я совсѣмъ не понимаю васъ, сударыня! сказалъ Фельтонъ.
-- Или дѣлаете видъ, что не стали понимать меня, замѣтила плѣнница съ улыбкой сомнѣнія.
-- Нѣтъ, сударыня, клянусь честью солдата, словомъ христіанина!
-- Какъ! вамъ неизвѣстны намѣренія лорда Винтера относительно меня?
-- Они мнѣ неизвѣстны.
-- Этого быть не можетъ -- вы его повѣренный.
-- Я никогда не лгу, сударыня.
-- Между тѣмъ онъ слишкомъ мало старается скрыть ихъ, чтобы нельзя было ихъ угадать!
-- Да я и не стараюсь ничего отгадывать, сударыня; я жду, чтобы вы мнѣ открыли тайну сами, а лордъ Винтеръ, кромѣ того, что мнѣ сказать при васъ, ничего мнѣ больше не довѣрялъ.
-- Значитъ, вскричала милэди съ необыкновенной искренностью въ голосѣ;-- вы не его сообщникъ и вамъ неизвѣстно, что онъ готовитъ мнѣ позоръ, который страшнѣе и ужаснѣе всѣхъ наказаній на землѣ?
-- Вы ошибаетесь, сударыня, возразилъ Фельтонъ, краснѣя:-- лордъ Винтеръ неспособенъ на такое преступленіе.
"Хорошо, подумала милэди,-- еще не зная въ чемъ дѣло, онъ называетъ уже это преступленіемъ".
Затѣмъ она продолжала громко:
-- Другъ низкаго человѣка способенъ на все.
-- Кого вы называете низкимъ человѣкомъ? спросилъ Фельтонъ.
-- Развѣ есть въ Англіи еще другой человѣкъ, который заслуживалъ бы такое же названіе?
-- Вы говорите о Жоржѣ Вилльерсѣ? спросилъ Фельтонь, глаза котораго воспламенились.
-- Котораго язычника, вѣроломные дворяне, зовутъ герцогомъ Букингамомъ, подтвердила милэди.-- Я не думала, чтобы въ Англіи былъ хотя одинъ англичанинъ, которому нужно бы было такъ долго объяснять, о комъ я говорю.
-- Рука Всевышняго распростерта надъ нимъ, сказалъ Фельтонъ,-- и онъ не избѣгнетъ наказанія, котораго заслуживаетъ.
Фельтонъ выказывалъ относительно герцога то чувство ненависти и отвращенія, которое питали всѣ англичане къ тому, котораго сами католики называли грабителемъ, лихоимцемъ, развратникомъ и котораго пуритане коротко называли просто сатаной.
-- О, Боже мой, Боже мой! вскричала милэди:-- когда я молю Тебя послать этому человѣку заслуженное имъ наказаніе, Ты знаешь, что я прошу объ этомъ не изъ личной мести, но взываю о спасеніи цѣлаго народа!
-- Развѣ вы его знаете? спросилъ Фельтонъ.
-- Наконецъ-то онъ дѣлаетъ мнѣ вопросъ, подумала милэди внѣ себя отъ радости, что ей удалось такъ скоро достигнуть такого результата.-- О, знаю ли я его! О, да, къ моему несчастью, къ моему величайшему несчастью.
И милэди начала ломать себѣ руки, какъ бы въ припадкѣ отчаянія. Фельтонъ почувствовалъ, безъ сомнѣнія, что твердость его оставляетъ, и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ двери; плѣнница, не упускавшая его изъ виду, бросилась вслѣдъ за нимъ и остановила его.
-- Будьте добры, будьте милосердны ко мнѣ! вскричала она,-- и выслушайте мою просьбу: дайте мнѣ ножъ, который изъ роковой предосторожности баронъ отнялъ у меня, потому что ему извѣстно, какое употребленіе я хочу изъ него сдѣлать... О, выслушайте меня до конца! этотъ ножъ, отдайте мнѣ его только на одну минуту, сдѣлайте это изъ милости, изъ сожалѣнія ко мнѣ! Я обнимаю ваши колѣни, вы увидите, что вамъ я ничего не сдѣлаю. Господи! вы думаете, что я причиню какой-нибудь вредъ вамъ, вамъ, единственному справедливому существу, доброму, сострадательному, котораго я встрѣтила! Вамъ, моему спасителю, можетъ быть!.. На одну минуту, и я вамъ отдамъ его черезъ дверное окошечко... ничего болѣе, какъ только ножъ на одну минуту, г. Фельтонъ, и вы спасете мнѣ честь!
-- Вы хотите убить себя! вскричалъ Фельтонъ съ ужасомъ, забывая выдернуть свои руки изъ рукъ плѣнницы,-- убить себя!
-- Я открыла мою тайну, прошептала милэди, понижая голосъ и въ изнеможеніи падая на полъ,-- я открыла тайну! Ему теперь все извѣстно! Боже мой, я погибла!
Фельтонъ въ нерѣшимости стоялъ, не двигаясь.
-- Онъ еще сомнѣвается, подумала милэди: -- я была недостаточно правдива.
Въ коридорѣ послышался шумъ, и милэди узнала шаги лорда Винтера.
Фельтонъ тоже узналъ походку лорда и сдѣлалъ шагъ къ двери.
Милэди бросилась къ нему.
-- О! не говорите ни слова, сказала она сдержаннымъ голосомъ:-- ни одного слова этому человѣку изъ всего, что я вамъ сказала,-- или я погибла, и это вы, вы...
Затѣмъ, такъ какъ шаги приближались, она замолчала, изъ опасенія, чтобы не услыхали ея голоса, и приложила свою прекрасную руку къ губамъ Фельтона съ неописаннымъ ужасомъ.
Фельтонъ нѣжно оттолкнулъ милэди, которая упала въ кресло.
Лордъ Винтеръ прошелъ мимо двери, не остановившись, и слышно было, какъ шаги его удалились и затихли.
Фельтонъ, блѣдный, какъ смерть, стоялъ нѣсколько минутъ, прислушиваясь, и затѣмъ, когда шумъ шаговъ совершенно затихъ, онъ вздохнулъ, какъ человѣкъ, пробудившійся отъ сна, и бросился вонъ изъ комнаты.
-- А! сказала милэди, въ свою очередь прислушиваясь къ шагамъ Фельтона, удалявшагося въ противоположную сторону отъ лорда Винтера,-- наконецъ-то ты мой!
Затѣмъ ея лицо снова омрачилось.
-- Если онъ скажетъ барону, сказала она,-- я погибла, потому что баронъ знаетъ хорошо, что я не зарѣжусь; онъ при немъ дастъ мнѣ ножъ въ руки, и тогда онъ увидитъ, что это страшное отчаяніе было не больше, какъ комедія.
И она стала передъ зеркаломъ и посмотрѣлась: никогда она не была такъ прекрасна.
-- О, да! сказала она, улыбаясь,-- онъ ничего не скажетъ.
Вечеромъ, когда принесли ужинъ, пришелъ лордъ Винтеръ.
-- Развѣ ваше присутствіе, обратилась къ нему милэди,-- составляетъ необходимую принадлежность моего заточенія и не можете ли вы меня избавить отъ вашихъ посѣщеній, увеличивающихъ мои страданія?
-- Какъ, милая сестра! сказалъ лордъ Винтеръ: -- не вы ли трогательно сообщили мнѣ вашими хорошенькими губками, которыя сегодня ко мнѣ такъ жестоки, что вы пріѣхали въ Англію нарочно только для того, чтобы имѣть удовольствіе видѣться со мной -- удовольствіе, лишеніе котораго, по вашимъ словамъ, было для васъ настолько ощутительно, что вы рискнули всѣмъ: морскою болѣзнью, бурей, плѣномъ! Ну, что же! вотъ и я, утѣшьтесь! Къ тому же на этотъ разъ мое посѣщеніе имѣетъ цѣль.
Милэди задрожала: она вообразила, что Фельтонъ все сказалъ ему; никогда, можетъ быть, во всей ея жизни у этой женщины, испытавшей такъ много сильныхъ, самыхъ противоположныхъ ощущеній, не билось такъ сильно сердце.
Лордъ Винтеръ засталъ ее сидящей; онъ взялъ кресло, придвинулъ его и сѣлъ около нея, затѣмъ вынулъ изъ кармана бумагу, которую медленно развернулъ.
-- Посмотрите, сказалъ онъ ей:-- я хочу показать вамъ родъ паспорта, который я сочинилъ для васъ и который будетъ отнынѣ замѣнять вамъ его вполнѣ въ вашей жизни, которую я согласенъ оставить вамъ.
Затѣмъ, переведя свой взоръ отъ милэди на бумагу, онъ прочиталъ слѣдующее:
-- "Приказъ отвезти въ..." Тутъ для названія куда именно оставлено пустое мѣсто, прервалъ свое чтеніе лордъ Винтеръ:-- если вы предпочитаете какой-нибудь городъ, вы мнѣ укажете, и если онъ окажется не ближе тысячи верстъ отъ Лондона, ваша просьба будетъ исполнена. Итакъ, я продолжаю: "Приказъ отвезти въ... поименованную Шарлотту Блаксонъ, заклейменную судомъ французскаго королевства, но освобожденную послѣ наказанія; она будетъ жить въ этой резиденціи, никогда не удаляясь отъ нея болѣе чѣмъ на три льё. Въ случаѣ попытки къ побѣгу она подвергнется смертной казни. Ей будетъ отпускаться пять шиллинговъ въ день на квартиру и пищу".
-- Этотъ приказъ относится вовсе не ко мнѣ, холодно отвѣтила милэди:-- потому что на немъ выставлено не мое имя.
-- Имя! Да развѣ у васъ есть оно?
-- Я ношу фамилію вашего брата?
-- Вы ошибаетесь: мой братъ былъ вашимъ вторымъ мужемъ, а вашъ первый мужъ живъ еще. Назовите мнѣ его имя, и я поставлю его вмѣсто имени Шарлотты Блаксонъ. Нѣтъ? вы не хотите этого? вы молчите?... Хорошо! вы будете внесены въ тюремную роспись подъ именемъ Шарлотты Блаксонъ.
Милэди продолжала хранить молчаніе; на этотъ разъ оно было слѣдствіемъ не обдуманнаго плана, а просто страха: она вообразила, что этотъ приказъ сейчасъ же будетъ приведенъ въ исполненіе; она думала, что лордъ Винтеръ ускорилъ ея отъѣздъ; она думала, что осуждена выѣхать сегодня же вечеромъ. Ей представилось одну минуту, что все потеряно, какъ вдругъ она замѣтила, что приказъ былъ безъ подписи. Радость, которую она почувствовала при этомъ открытіи, была настолько велика, что она не смогла скрыть ея.
-- Да, да, сказалъ лордъ Винтеръ, замѣтившій перемѣну въ ней,-- да, вы ищете подписи и думаете: не все еще потеряно, разъ подъ этимъ приказомъ нѣтъ подписи, мнѣ его только показываютъ, чтобы испугать меня. Вы ошибаетесь: завтра этотъ приказъ будетъ посланъ къ лорду Букингаму; послѣзавтра онъ будетъ возвращенъ съ его подписью и съ приложеніемъ къ нему печати, и черезъ двадцать четыре часа, ручаюсь вамъ, онъ будетъ приведенъ въ исполненіе. Прощайте, сударыня, вотъ все, что я имѣлъ сообщить вамъ.
-- А я отвѣчу вамъ, милостивый государь, что это злоупотребленіе властью и это изгнаніе подъ вымышленнымъ именемъ -- подлость.
-- Развѣ вы предпочитаете быть повѣшенной подъ вашимъ собственнымъ именемъ, милэди? Вамъ извѣстно, что англійскіе законы неумолимы къ преступленіямъ противъ брака; объяснитесь откровенно, и хотя мое имя, или, вѣрнѣе, имя моего брата, замѣшано въ этомъ, я рискну даже публичнымъ скандаломъ, чтобы быть вполнѣ увѣреннымъ, что я разъ навсегда избавился отъ васъ.
Милэди ничего не отвѣтила, но поблѣднѣла какъ мертвецъ.
-- О! я вижу, что вы предпочитаете путешествіе. Чудесно, сударыня, есть старинная поговорка, что путешествіе образуетъ молодость. Честное слово! вы правы: во всякомъ случаѣ, жизнь -- вещь хорошая. Оттого-то я забочусь, чтобы вы ея у меня не отняли. Значитъ остается теперь покончить дѣло относительно пяти шиллинговъ; я кажусь немножко скупымъ, не правда ли? Это все оттого, что я очень забочусь о томъ, чтобы вы не подкупили вашихъ стражей. Къ тому же для ихъ обольщенія при васъ останутся всѣ ваши прелести. Попробуйте воспользоваться ими, если ваша неудача съ Фельтономъ не отняла у васъ охоты прибѣгать къ попыткамъ этого рода...
"Фельтонъ ничего ему не сказалъ", подумала милэди, "еще ничего не потеряно".
-- А теперь, сударыня, до свиданія. Завтра я приду къ вамъ объявить отъѣздъ моего гонца.
Лордъ Винтеръ всталъ, сдѣлалъ насмѣшливый поклонъ милэди и вышелъ.
Милэди свободно вздохнула: у нея оставалось еще четыре дня впереди; четырехъ дней ей вполнѣ достаточно, чтобы окончательно покорить своему очарованію Фельтона. Между тѣмъ ей пришла ужасная мысль, а именно, что лордъ Винтеръ, можетъ быть, пошлетъ самого Фельтона къ Букингаму за подписью приказа; такимъ образомъ Фельтонъ ускользнулъ бы изъ ея рукъ, а для полнаго успѣха плѣнницѣ необходимо было непрерывно поддерживать прелесть своего очарованія.
Впрочемъ, какъ мы уже сказали, одно успокаивало ее Фельтонъ ничего не сказалъ.
Она не хотѣла выказать волненія, произведеннаго на нее угрозами лорда Винтера, а потому сѣла за столъ и поѣла. Затѣмъ, какъ и наканунѣ, она встала на колѣни и громко прочитала молитвы. Какъ и наканунѣ, солдатъ пересталъ ходить и, остановившись, слушалъ.
Вскорѣ она услыхала шумъ болѣе легкихъ шаговъ, чѣмъ шаги часового, которые раздались въ концѣ коридора и, приблизившись, остановились у ея двери.
-- Это онъ, подумала она.
И она запѣла ту самую религіозную пѣсню, которая такъ сильно наэлектризовала наканунѣ Фельтона.
Хотя ея пріятный, сильный и звучный голосъ казался мелодичнѣе и трогательнѣе, чѣмъ былъ когда-либо, тѣмъ не менѣе дверь не отворилась. Милэди бросила украдкой взглядъ въ окошечко двери, и ей показалось, что за рѣшеткой сверкнули горящіе глаза молодого человѣка; но было ли это дѣйствительностью, или только видѣніемъ, она навѣрное не знала, такъ какъ на этотъ разъ онъ имѣлъ настолько надъ собой власти, что не вошелъ.
Спустя нѣсколько минутъ послѣ того, какъ она окончила религіозную пѣсню, милэди показалось, что послышался глубокій вздохъ; затѣмъ тѣ же самые шаги, которые приблизились къ двери, тихо и точно съ сожалѣніемъ удалились.