III.

Адвокатъ Морганъ.

-- Сколько сегодня посѣтителей?

-- Пятнадцать утромъ и двадцать записалось на вечеръ послѣ парламента.

-- Съ каждымъ днемъ все больше!

-- Ну, конечно! Всѣ знаютъ, что у нашего патрона сильная рука. Читали вы во вчерашней "Оффиціальной газетѣ" о назначеніи новаго прокурора? Это былъ незначительный человѣчекъ три года тому назадъ. Все онъ устроилъ...

Этотъ разговоръ вели въ восьмомъ часу утра два молодыхъ человѣка, служившихъ въ конторѣ адвоката Моргана, члена палаты депутатовъ. Продолжая разговаривать, они сортировали письма, помѣченныя краснымъ карандашемъ, и различныя бумаги, разбросанныя на большомъ письменномъ столѣ. Комната, гдѣ они находились, помѣщалась въ нижнемъ этажѣ дома, въ тихой и спокойной Таборской улицѣ, гдѣ Морганъ недавно занялъ для себя квартиру, во второмъ этажѣ, соединенномъ внутренней лѣстницей съ конторой.

-- Еще не разсвѣло, а ты порти себѣ глаза, работая при газовомъ освѣщеніи, говорилъ, зѣвая, одинъ изъ молодыхъ людей; если-бы онъ не обѣщалъ мнѣ мѣста дѣлопроизводителя въ сенатѣ...

-- А мнѣ -- частное мѣсто въ провинціи...

-- Когда избавлюсь я отъ этой каторги... Знаете, вчера онъ заставилъ меня написать болѣе восьмидесяти писемъ!

-- И за такую-то работу, такое жалованье!

-- Да, суровъ къ себѣ, суровъ къ другимъ.

-- И скупъ!.. И это не отъ недостатка денежныхъ средствъ.

-- Конечно!.. Вѣдь онъ играетъ на биржѣ?..

-- Ей Богу, вы у меня слишкомъ много спрашиваете... Только Дюрандо, его тѣнь, могъ-бы вамъ отвѣтить... Неужели вы думаете, что можно знать, что онъ дѣлаетъ и чего не дѣлаетъ?..

-- Ахъ, нашъ патронъ сильный человѣкъ: проницателенъ, мудръ какая змѣя и одинъ хитрѣе всѣхъ нотаріусовъ вмѣстѣ!

Наверху внутренней лѣстницы, ведущей въ эту комнату, скрипнула дверь и оба молодыхъ человѣка сейчасъ-же смолкли и принялись писать, съ тѣмъ внимательнымъ видомъ, какой принимаютъ школьники, заслышавъ приближеніе учителя.

Отрывистый голосъ говорилъ:

-- Ванну -- безъ четверти десять... Завтракъ въ десять: два яйца, двѣ котлеты и чай... Ну, живѣе, Дюрандо, несите бумаги внизъ.

И въ сопровожденіи человѣка съ огромнымъ портфелемъ подъ мышкой, набитымъ бумагами, газетами и письмами, явился Морганъ.

Это былъ человѣкъ приблизительно сорока лѣтъ. Черный сюртукъ обрисовывалъ его широкія плечи и мощный торсъ. Его походка, всѣ движенія его тѣла имѣли какую-то гибкость и силу, указывавшія на крѣпкій организмъ, заботливо поддерживаемый усиленными физическими упражненіями. Его волосы, коротко подстриженные, падали на лобъ, довольно широкій, но низкій, пересѣченный прямою и глубокою складкой, которая проходила вертикально между бровей; ротъ и подбородокъ исчезали въ усахъ и длинной бѣлокурой бородѣ, чрезвычайно ровно подстриженной и распадавшейся вѣеромъ на груди. Глаза стального, голубого цвѣта, съ очень маленькими зрачками, глядѣли ясно и холодно, не отражая въ себѣ ничего, кромѣ желѣзной воли, и, казалось, что никакое волненіе не въ силахъ нарушить неизмѣнную, жесткую ясность этихъ глазъ. Иностранный, англосаксонскій звукъ его фамиліи вполнѣ гармонировалъ съ его флегматичной, чисто американской наружностью.

Онъ взглянулъ мимоходомъ на столъ, замѣтилъ своимъ рѣзкимъ, повелительнымъ голосомъ, что газъ горитъ слишкомъ долго, вытащилъ изъ кармана связку маленькихъ ключей, и открывъ дверь, обитую толстымъ войлокомъ, который долженъ былъ мѣшать всѣмъ замысламъ нескромныхъ ушей, вошелъ съ Дюрандо въ свой кабинетъ. Этотъ кабинетъ вполнѣ походилъ на кабинетъ нотаріуса: посрединѣ стоялъ большой, палисандроваго дерева, письменный столъ, широкій и массивный, украшенный ящиками по обѣимъ сторонамъ. По стѣнамъ, отъ пола до потолка, тянулись безчисленныя, одна надъ другой, зеленыя картонки, съ мѣдными ручками и бѣлыми этикетами. Хорошо навощеный полъ блестѣлъ, какъ зеркало. Два кресла и четыре стула, въ строгомъ порядкѣ, были разставлены передъ письменнымъ столомъ. На каминѣ, снабженномъ аппаратомъ для газоваго отопленія, не стояло никакой изящной вещицы, кромѣ часовъ въ видѣ четырехугольной мраморной глыбы и пары безвкусныхъ канделябръ въ двѣ свѣчи, закапанныхъ сургучемъ. Все было формально, чисто, симметрично и нагоняло на душу холодъ, какъ обстановка камеры мирового судьи.

-- Давайте, сказалъ Морганъ, садясь; не теряйте времени.

Секретарь досталъ пачку вскрытыхъ писемъ. На первой страницѣ каждаго изъ нихъ былъ приколотъ листокъ, заключающій въ себѣ краткій конспектъ письма. Дюрандо началъ читать.

-- "Г-нъ Мейеръ, банкиръ, проситъ освободить его отъ двойного штрафа, наложеннаго за подлогъ въ одномъ показаніи о наслѣдствѣ"...

-- Невозможно... Министръ третьяго дня сказалъ мнѣ, что по моей милости казначейство потеряло семьдесятъ пять тысячъ франковъ съ начала нынѣшняго года, благодаря снятію подобныхъ штрафовъ.

-- "Г-нъ Мейеръ прибавляетъ, что онъ намѣренъ подписаться на десять акцій "Финансоваго Аргуса"...

-- А!.. Позвольте...

Онъ взялъ и положилъ письмо въ папку, на которой крупными буквами стояло: "Финансы".

-- "Г-нъ Велинъ, членъ правленія общества торговли перуанскимъ гуано, испрашиваетъ соизволенія прибавить къ своей фамиліи: "Де-ла-Даводери".

-- Дуракъ!..

-- Я долженъ вамъ напомнить, что это вліятельный избиратель въ XVII округѣ... крупный виноторговецъ... триста рабочихъ...

-- Давайте.

Письмо Белина исчезло въ папкѣ съ надписью "Юстиція".

-- "Г-жа Гуцвилье, эльзаска, мужъ которой былъ растрѣлянъ пруссаками въ 1870 году, проситъ выхлопотать ей небольшое пособіе изъ военнаго министерства". Она ссылается на то, что ея единственный сынъ, поступившій добровольцемъ на военную службу, недавно умеръ въ Тунисѣ отъ лихорадки.

-- Ничего нельзя сдѣлать... Дальше.

Письмо Гуцвилье полетѣло въ корзину, стоявшую у ногъ Дюрандо.

-- ...Г-жа Годфруа проситъ васъ обратить благосклонное вниманіе на г-на Делонэ, изобрѣтателя непромокаемыхъ одѣялъ. Годфруа увѣряетъ, что была-бы значительная выгода,-- слова подчеркнуты въ письмѣ,-- если-бы непромокаемыя одѣяла были введены въ арміи.

-- А!.. Напишите Годфруа, что я приму этого субъекта послѣзавтра, въ девять часовъ. Прибавьте, что дѣло, о которомъ она мнѣ говорила, подвигается впередъ и я надѣюсь скоро сообщить ей о благопріятномъ рѣшеніи... Поняли?.. Продолжайте.

Дюрандо снова принялся за чтеніе и цѣлый часъ письма прятались въ разныя папки, оставлялись на столѣ или попадали въ корзинку вмѣстѣ съ просьбой эльзаски, мужъ которой былъ убитъ пруссаками, а сынъ умеръ въ Тунисѣ. Около десяти часовъ осторожно постучались въ дверь. Дюрандо всталъ, повернулъ ключъ, такъ какъ, войдя, онъ заперъ за собою дверь, и открылъ ее на половину.

-- Передайте пожалуйста г-ну Моргану, что его желаетъ видѣть г-нъ Косталла, сказалъ одинъ изъ писцовъ.

Морганъ открылъ ящикъ стола, спряталъ туда папки и спокойно отвѣтилъ:

-- Просите... Вы можете насъ оставить, Дюрандо...

Дверь распахнулась; въ ней показалась могучая фигура Косталлы, который, войдя въ комнату, весело воскликнулъ:

-- Здравствуй, братецъ... Какъ поживаешь?...

Мать Косталлы во второмъ бракѣ была замужемъ за Морганомъ, по происхожденію американцемъ, поселившимся во Франціи, Отъ этого брака родился сынъ. Оба брата воспитывались вмѣстѣ въ провинціальномъ лицеѣ. Мишель, старшій на пять лѣтъ, глубоко любилъ своего младшаго брата; со временемъ къ этой любви присоединилась снисходительная нѣжность отца къ сыну. Въ коллегіи товарищи ненавидѣли Эдуарда и Мишель взялъ его подъ покровительство своихъ кулаковъ и своей популярности. Уже тогда они были такими, какими оказались впослѣдствіи: одинъ справедливый, великодушный, добрый, услуживый, любимый всѣми; другой -- скрытный, вѣроломный, сухой, отталкивающій всѣхъ своимъ эгоизмомъ и суровостью. Ставъ депутатомъ Больвилля, Косталла велъ избирательную борьбу за Эдуарда въ Монмартскомъ округѣ и, благодаря ему,-- Эдуардъ былъ избранъ громаднымъ большинствомъ.

Противоположность этихъ двухъ натуръ отражалась въ политической дѣятельности того и другого. Пламенный патріотъ, поборникъ справедливости, свободы и прогресса, Косталла представлялъ въ новой современной смягченной формѣ пылкій типъ вѣрующаго, неподкупнаго республиканца 1848 года. Хотя онъ имѣлъ слабость испещрять свою рѣчь формулами позитивиста, но у него были идеалы, и самые благородные. Напротивъ, Моргану досталась печальная честь быть первымъ представителемъ новой скептической школы безъ совѣсти, безъ убѣжденій, которой идеалы прежняго времени: братство, равенство и демократія -- внушали только презрѣніе, такъ какъ для него республика была средство сдѣлать себѣ карьеру. Хотя онъ говорилъ ясно, умно, толково, но не пытался играть въ палатѣ видной роли; иногда съ иронической улыбкой слушалъ онъ патріотическія или республиканскія тирады брата и апплодировалъ ему кончиками пальцевъ, какъ какому нибудь салонному тенору. По чаще бродилъ по корридорамъ и комнатамъ, гдѣ засѣдали парламентскія коммисіи, подходилъ къ министрамъ, спрашивалъ о новостяхъ, завязывалъ сношенія съ депутатами всѣхъ партій, оказывалъ небольшую услугу сегодня, а на завтра требовалъ, взамѣнъ ея, болѣе важную; вообще лавировалъ такъ осторожно и искусно, что, не имѣя друзей ни въ правой, ни въ лѣвой, онъ зналъ множество лицъ, обязанныхъ ему въ обоихъ лагеряхъ. Никѣмъ нелюбимый, онъ имѣлъ доступъ всюду. Всѣ питали къ нему инстинктивную антипатію, но боялись его. Внѣ палаты онъ придерживался той же тактики. Онъ вкрался въ общество богатыхъ коммерсантовъ, денежныхъ тузовъ, знатныхъ евреевъ, которые, съ особеннымъ уваженіемъ, относились къ его ясному и практическому уму, ненавидѣвшему всякую сантиментальность, и видѣли въ немъ хищную птицу такого же высокаго полета, какъ и они сами.

Человѣкъ аккуратный, онъ методично распредѣлилъ свое время и подчинилъ свою жизнь опредѣленнымъ правиламъ, которымъ придерживался съ неизмѣнной точностью; ложился всегда въ одинъ и тотъ же часъ, вставалъ также. Онъ никогда не посѣщалъ ни театровъ, ни выставокъ, презиралъ празднества, роскошь, искусства, хорошій столъ, женщинъ и общество; но пекся о своемъ тѣлѣ съ заботливостью жокея, поддерживалъ крѣпость и гибкость своихъ мускуловъ постоянными физическими упражненіями. Боясь тучности, онъ придерживался строгой діэты и не пилъ крѣпкихъ напитковъ. Домашняя его жизнь была такъ же проста, какъ и внѣшность. Онъ самъ съ строгой экономіей велъ всѣ домашніе расходы, даже расходы по кухнѣ, хотя и былъ женатъ. Жена, дѣти и прислуга трепетали передъ его желѣзной волей. Онъ подчинилъ ихъ всѣхъ своимъ строгимъ привычкамъ жизни; все въ домѣ дѣлаюсь безмолвно, быстро, аккуратно. Одна мысль потерять минуту была ему нестерпима: по его приказанію, каждое утро лакей прикалывалъ къ стѣнамъ его туалетной комнаты главныя газеты и онъ пробѣгалъ ихъ пока одѣвался. Такимъ образомъ внѣшній строй его жизни имѣлъ суровый пуританскій характеръ. Кромѣ того, что она отводила глаза людямъ, правильная, аккуратная жизнь давала ему возможность сосредоточиваться и запасаться силами для чрезмѣрнаго напряженія его ума и почти нечеловѣческой работы, которымъ онъ постоянно предавался. Суровый и педантичный съ виду, какъ пасторъ, онъ скрывалъ подъ холодной маской пламенное воображеніе. Но это воображеніе, вмѣсто того, чтобы изощряться въ области литературы и искусства, было только примѣняемо къ цифрамъ. Оно создавало съ неистощимою легкостью искусныя спекуляціи, сложныя, хитрыя и часто до того смѣлыя, что трудно было сказать, геніальность-ли это, или просто сумасбродство. Необузданная пылкость, съ какою Морганъ любилъ въ молодости удовольствія, съ возрастомъ обратилась въ болѣзненное возбужденіе мозга, который не могъ думать ни о чемъ, кромѣ денегъ, какъ другіе не въ состояніи думать ни о чемъ, кромѣ женщинъ. И въ эту жадную погоню за милліонами онъ вносилъ столько страстности, что можно было подумать, что онъ страдаетъ нервнымъ разстройствомъ. Его крайняя безчестность была тѣмъ замѣчательнѣе, что отличалась наивностью, если можно такъ выразиться. Онъ появился на свѣтъ съ полнымъ отсутствіемъ нравственнаго чувства, что лишало его способности различать хорошее отъ дурного, честное отъ безчестнаго. Онъ естественнымъ образомъ, безъ усилій составилъ себѣ взглядъ на жизнь, съ которымъ неизмѣнно согласовалъ на практикѣ всѣ свои дѣйствія. Онъ былъ твердо убѣжденъ, что все на свѣтѣ продажно, и если чья нибудь совѣсть сопротивляется, то тутъ только вопросъ въ цѣнѣ. Несдерживаемая никакими нравственными правилами, его дѣятельность совершалась-бы со спокойнымъ безстыдствомъ, и легко бы его скомпрометировала, если бы тайный инстинктъ его хитрой натуры не бралъ верха надъ смѣлостью его цинизма и не побуждалъ его заботливо скрывать свои интриги, хотя самыя низкія изъ нихъ казались ему очень невинными и не порождали въ немъ никакого угрызенія совѣсти. Десять лѣтъ, съ невѣроятной настойчивостью, работалъ онъ, какъ кротъ, за спиной своего брата. Онъ всюду проникъ и всѣмъ завладѣлъ: палатой, сенатомъ, государственнымъ совѣтомъ, контролемъ, судами, прессой. Въ то время какъ Косталла постоянно какъ на сценѣ, привлекалъ и сосредоточивалъ на себѣ всеобщее вниманіе, никто и не думалъ задать себѣ вопроса: чьи осторожные шаги раздаются украдкой за кулисами. Морганъ такъ хорошо наполнилъ всѣ министерства своими креатурами, столько имѣлъ тайныхъ злоумышленниковъ, столько потаенныхъ связей во всѣхъ частяхъ администраціи, что въ дѣйствительности онъ былъ сильнѣе министровъ. Его нигдѣ не было видно, но всюду чувствовалось его присутствіе. Его адвокатскій кабинетъ, мало-по-малу, обратился въ одно изъ главныхъ колесъ огромной машины, приводившей въ движеніе всю Францію; но это колесо двигалось тихо, безшумно, никѣмъ незамѣчаемое. Рядомъ съ администраціей Эдуардъ основалъ тайную рекомендаціонную канцелярію, которую всѣ знали и о которой всѣ тайно говорили, какъ о тѣхъ тайныхъ притонахъ, адресъ которыхъ сообщается на ухо, по секрету и только въ самомъ близкомъ кругу. Изъ года въ годъ дѣятельность этого тайнаго притона увеличивалась, но все дѣлалось исподтишка, потому что каждый посѣщалъ его украдкой и никогда не хвасталъ, что былъ тамъ. Туда обращались изобрѣтатели, нуждающіеся въ покровительствѣ, чтобы пустить въ ходъ какое-нибудь невозможное изобрѣтеніе; люди съ грандіозными химерическими проектами, предприниматели всякихъ нечистыхъ дѣлъ, чиновники, желавшіе несправедливаго повышенія; честолюбцы, домогавшіеся незаслуженныхъ отличій; мошенники, нуждающіеся въ оффиціальномъ этикетѣ для спасенія себя отъ погибели; всевозможные эксплуататоры казны, бюджетные воры, афферисты, спекуляторы, подозрительные биржевики, темные дѣльцы высокаго или низкаго сорта, отыскивающіе чѣмъ бы поживиться... Всѣ они имѣли доступъ къ Моргану; за извѣстную сумму онъ употреблялъ свое тайное вліяніе на ихъ пользу, содѣйствуя ихъ предпріятіямъ и получая значительную часть барышей.

Послѣ подобной многолѣтней дѣятельности, несмотря на тщательныя предосторожности, какія онъ принималъ, чтобы уничтожить всѣ вещественныя доказательства своей торговли, пошла глухая молва, что будто бы есть гдѣ то чудесная касса, изъ которой можно получить все, чего желаешь, лишь только заплатить хорошую сумму. Это подтверждало уже прежде распространенное мнѣніе, что справедливость, достоинства, заслуги ничего не значатъ и что только протекція и случай могутъ что-нибудь сдѣлать. Дѣятельность Моргана, распространясь изъ Парижа въ провинцію, нравственно растлѣвала всю страну. Не желая ждать разнообразныхъ афферистовъ, стекавшихся къ нему, какъ къ своему естественному покровителю, онъ самъ входилъ въ сношенія со всѣми дѣльцами, лавирующими между судомъ и тюрьмой, а также молодыми и старыми авантюристками, которыя отыскивали для него людей, готовыхъ щедро заплатить за оказанныя имъ услуги. Онъ получалъ такимъ образомъ огромныя суммы, которыя, какъ только попадали ему въ руки, тотчасъ поглощались безчисленными спекуляціями, въ которыхъ онъ участвовалъ, такъ какъ страсть къ игрѣ была въ немъ сильнѣе скупости. Онъ добивался денегъ для того, чтобы выигранныя поставить вновь на ставку и смѣлымъ ходомъ выиграть въ десять разъ больше. Составлялось-ли общество для эксплоатаціи каменноугольныхъ копей въ Тонкинѣ, золотыхъ пріисковъ въ Калифорніи, мясныхъ консервовъ на Ла-Платѣ; образовывался-ли синдикатъ для скупки на рынкахъ негоднаго олова и желѣза съ цѣлью перепродажи ихъ съ неимовѣрнымъ барышомъ,-- Морганъ дѣятельно участвовалъ во всемъ. Онъ подкупалъ много газетъ, преимущественно финансовыхъ, которыя, по одному его мановенію, подымали и опускали курсъ, наводили биржевую панику и нахально дурачили публику. Раззорившіеся бѣдняги приходили въ отчаяніе, чувствуя, какъ ускользаютъ изъ рукъ ихъ медленно скопленныя сбереженія. Аскетическая внѣшность, подъ которой скрывалъ онъ свои хищническіе инстинкты, была такъ строга, что, исключая его сотрудниковъ или соумышленниковъ, никто не могъ высказать о немъ ничего, кромѣ неопредѣленныхъ подозрѣній, подобныхъ тѣмъ, какія высказывали Тереза и Фаржассъ, за два дня передъ тѣмъ, какъ Косталла явился утромъ въ его контору.

-- Недурно, благодарю, отвѣчалъ Морганъ, пожимая протянутую руку брата. Ну, что новаго со вчерашняго дня?.. Ты ужъ министръ?

-- Нѣтъ еще, отвѣчалъ Мишель, улыбаясь; но дѣло выгораетъ... Вѣдь всего два дня какъ начался кризисъ, надо дать время президенту республики освоиться съ мыслью послать за мною... А ты совсѣмъ устроился на новой квартирѣ?

-- Почти что, какъ видишь.

-- Хорошо, только слишкомъ мрачно. На твоемъ мѣстѣ я повѣсилъ-бы двѣ-три гравюры... На кой чортъ тебѣ всѣ эти картонки?

-- Это мои дѣла, милый; безъ дѣлъ нельзя.

-- А вонъ тотъ большой сундукъ, что въ немъ?.. Твои капиталы?..

-- Мои капиталы?.. Нѣтъ... Мои капиталы въ оборотѣ... Это для документовъ: у меня куча документовъ.

-- Ахъ ты умная голова! А сколько ты платишь?

-- Я не нанимаю, я купилъ.

-- Чортъ возьми!.. Весь домъ?..

-- Почему же нѣтъ?

-- Значитъ ты много зашибаешь?

-- Порядочно.

-- Однако, на сколько я знаю, ты не ведешь дѣлъ въ судѣ...

-- Нѣтъ, но я даю дѣловые совѣты и беру за нихъ дорого. Моими совѣтами остаются довольны, приходятъ въ другой разъ и посылаютъ другихъ ко мнѣ.

-- А, у тебя консультаціи, какъ у докторовъ. Значитъ всѣ люди, которыхъ я видѣлъ сейчасъ въ передней...

-- Мои кліенты.

-- Такъ!.. У одного изъ нихъ такая рожа, что я не хотѣлъ-бы встрѣтиться съ нимъ въ лѣсу. Но у тебя есть и кліентки? Я видѣлъ одну, по наружности, модистку... И эта кліентка?.. Если-бы ты теперь не остепенился, то, честное слово, мнѣ показалось-бы очень подозрительной подобная личность...

-- Возможно... Никто не отвѣчаетъ за физіономіи своихъ кліентовъ...

-- Конечно. Но тебѣ везетъ счастье. Прежде я велъ сотни дѣлъ, но все-таки былъ безъ денегъ!

-- У тебя нѣтъ ни капли практическаго смысла.

-- А у тебя онъ въ избыткѣ. Я помню, какъ въ школѣ ты хотѣлъ разъ скупить всѣ стальныя перья у торговца и перепродать ихъ товарищамъ вмѣсто десяти сантимовъ, по двадцати за дюжину!..

-- Ну чтожь?.. Это доказываетъ, что во мнѣ всегда была дѣловая жилка, вотъ и все... Кстати, я знаю, кто написалъ статью въ "Отщепенцѣ".

-- Я тоже.

-- Кто тебѣ сказалъ?

-- Фаржассъ... Онъ также спрашиваетъ меня, что ты о ней думаешь?

-- Неужели?

-- Да!.. И я не могъ ему отвѣтить, потому что еще не видалъ тебя... Милый у меня крестинчекъ, нечего сказать!..

-- Да, прелестный ребенокъ... Скажи, по правдѣ, это твой сынокъ?..

-- Ну! я не присягну, что да и не присягну, что нѣтъ...

-- Посадилъ-бы ты его въ тюрьму, когда будешь министромъ?

-- Это значитъ воскресить имперію!..

-- Пустяки! Я не вѣрю твоимъ выходкамъ противъ имперіи, да и ты самъ врядъ-ли имъ вѣришь; ты для этого слишкомъ хитеръ. Если не хочешь засадить его въ тюрьму, то купи его.

-- Купить его?.. да чѣмъ-же? Я не такой капиталистъ, какъ ты...

-- А секретные фонды? Что ты съ ними сдѣлаешь?

-- Секретные фонды! Вотъ выдумалъ! Не говори-же глупостей!

-- Это тебѣ тоже не нравится? Такъ вели тайной полиціи убить его... Онъ живетъ въ глухомъ кварталѣ, населенномъ бродягами.

-- Замолчи-же! Кто-нибудь тебя подслушаетъ и подумаетъ, что ты говоришь серьезно.

Сидя передъ столомъ, Морганъ, по привычкѣ, поглаживалъ одной рукой свою длинную бѣлокурую бороду, а другою вертѣлъ разрѣзной ножикъ. Онъ пристально посмотрѣлъ на брата и промолвилъ съ улыбкой:

-- Ты правъ... Я хотѣлъ тебя испытать. Я пошутилъ.

-- Твои шутки мрачныя! замѣтилъ Косталла.

-- И ты могъ подумать, что я питаю дѣйствительную злобу къ этому мальчишкѣ за его нападки?.. Вотъ еще,-- я философъ.

-- Если-бъ ты видѣлъ себя въ зеркалѣ въ то время, какъ ты совѣтывалъ мнѣ убить его, то понялъ-бы, какъ мнѣ легко было ошибиться.

-- Развѣ у меня было такое злое лицо?

-- Да, разумѣется, но довольно объ этомъ... Такъ ты также думаешь, что статья направлена противъ тебя?

-- Ты говоришь "также!.." Кто уже говорилъ тебѣ, что она имѣла въ виду меня?.. Фаржассъ, безъ сомнѣнія?..

-- Да, Фаржассъ. Онъ не сказалъ мнѣ этого ясно, чтобы не огорчить меня. Да, наконецъ, ты не считаешь-же меня дуракомъ, надѣюсь?..

-- Избави Богъ!.. Ты уменъ, какъ нельзя быть умнѣе!..

-- Хорошо!.. Итакъ ты увѣренъ, что грязные намеки въ этой статьѣ касаются тебя лично?

-- Да!.. Какъ ты не замѣтилъ этого сразу? Твой сынъ, или крестникъ, какъ хочешь, знаетъ, что ты меня любишь; и естественно, онъ находитъ, что я краду у него твою любовь... Онъ меня ненавидитъ... И такъ какъ онъ и тебя не долюбливаетъ, то и пишетъ противъ насъ обоихъ разныя клеветы. Я поступилъ-бы совершенно такъ-же на его мѣстѣ.

-- Надѣюсь, что нѣтъ.

-- Тутъ нѣтъ ничего дурного, и я не сержусь на него, увѣряю тебя. Да и за что мнѣ сердиться?.. Ты замѣтилъ, какъ равнодушно отнеслась печать къ этимъ нелѣпымъ сплетнямъ?

-- Да, это правда... Я самъ былъ удивленъ... Я думалъ, что статья надѣлаетъ, чортъ знаетъ, сколько шуму...

-- Не безпокойся, я лучше тебя знаю прессу... А какъ идутъ твои дѣла? Мы едва видѣлось вчера... Подвигается-ли впередъ твой кабинетъ?

-- Онъ готовъ! Да, готовъ.

-- А, вотъ какъ!.. Давно-ли?

-- Со вчерашняго вечера... Теперь у меня въ рукахъ всѣ министры... И если съ такими сотрудниками я не совершу великихъ дѣлъ, то надо разочароваться во Франціи и въ республикѣ.

-- Э, безъ фразъ!.. Ты здѣсь не на трибунѣ. Значитъ ты готовъ, совершенно готовъ?..

-- Да, и пришелъ къ тебѣ отдохнуть и позавтракать... Я съ удовольствіемъ увижу твою жену и разцѣлую твоихъ мальчиковъ.

-- Хорошо! Хорошо!.. Но что-же ты дашь мнѣ?

-- Что я дамъ тебѣ?.. За твой завтракъ?..

-- Нѣтъ... Въ твоемъ министерствѣ... Я не хочу оскорблять тебя предположеніемъ, что ты не оставилъ для меня портфеля.

-- Портфеля!..

-- Да... Кажется я довольно ясно намекнулъ тебѣ третьяго дня, что мнѣ всего болѣе подходило-бы министерство финансовъ.

Косталла всталъ.

-- Послушай, Эдуардъ, сказалъ онъ серьезно; надо покончить съ этимъ вопросомъ... и чтобы онъ никогда болѣе не возникалъ между нами. Ты знаешь, что я люблю тебя давно и больше чѣмъ обыкновенно любятъ братья, да еще не родные. Есть люди, которые находятъ, что я слишкомъ люблю тебя. И право, я иногда спрашиваю себя, не ослѣпляетъ-ли меня эта любовь, хотя я увѣренъ, что ты вполнѣ ея заслуживаешь. Ты мнѣ сказалъ когда-то, что хочешь быть депутатомъ, и я лѣзъ изъ кожи, чтобы исполнить твое желаніе. Сегодня ты говоришь мнѣ, что хочешь поступить. въ мое министерство; но я отвѣчаю: нѣтъ, никогда!..

-- А!.. Я не ожидалъ этого!..

-- Не перебивай меня. Ты не понимаешь, что такое для меня это министерство! Я ждалъ его и приготовлялся къ нему болѣе десяти лѣтъ; мое сердце бьется при одной мысли, сколько хорошаго я сдѣлаю, получивъ власть. Я говорилъ, что одинъ годъ власти плодотворнѣе десяти лѣтъ геройской оппозиціи: теперь я докажу это! Возвратить Франціи ея надлежащее положеніе среди другихъ націй, возвратить ей, можетъ быть... нѣтъ надобности говорить это!.. заставить всѣхъ признать и полюбить республику, честную, благородную, великодушную! Какая чудная мечта! И ты хочешь, чтобы я съ самаго начала порадѣлъ о родномъ человѣчкѣ, чтобы сдѣлалъ ошибку, подобную тѣмъ, за которыя я осуждалъ своихъ предшественниковъ. Нѣтъ! Это невозможно!.. Правда, мои будущіе сотрудники принадлежатъ къ числу моихъ друзей; но это люди, какіе нужны мнѣ, чтобы хорошо выполнить мою задачу! Ты конечно умнѣе ихъ всѣхъ и былъ-бы на мѣстѣ министромъ финансовъ. Но противъ тебя говоритъ одно:-- ты мой братъ. И вотъ почему я не хочу тебя, бѣдный мой Эдуардъ... Ты меня простишь, не правда-ли?..

Онъ протянулъ обѣ руки съ добродушной улыбкой.

-- Такъ мнѣ ни кусочка пирога, отвѣтилъ Морганъ рѣзкимъ тономъ: все тебѣ и твоимъ друзьямъ!.. Хорошо!.. Не будемъ больше говорить объ этомъ. Я, по счастью, и безъ тебя не пропаду. Пойдемъ завтракать, Периклъ!