ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Треволненія успѣха.

I.

Рана, нанесенная дружеской рукой.

Вдали отъ шумнаго свѣта, въ окрестностяхъ Луддо, въ маленькой виллѣ "Бель-Вю ", всякій нашелъ бы уголокъ рая, правда, очень маленькій, но прелестный по изяществу и тонкому вкусу. Лежавшій передъ домомъ садъ былъ небольшой и неправильной формы, но покуда позволяла погода рости на воздухѣ цвѣтамъ, онъ блестѣлъ роскошной красотой или нѣжнымъ благоуханіемъ то бѣлой или лиловой сирени, то золотистаго альпійскаго ракитника, то рябины съ ея красными ягодами или пышной магноліи, то палевой розы, украшавшей портикъ среди сада. Вообще, этотъ садъ съ его богатствами дико ростущихъ тепличныхъ цвѣтовъ, аккуратными дорожками, посыпанными бѣлымъ пескомъ, и различными украшеніями изъ камней и раковинъ, а также самый домъ, небольшой, съ чисто вымытыми окнами, блестящими бѣлыми занавѣсками, перехваченными синими лентами, и виднѣвшимися издали опрятными, уютными комнатами, обращалъ на себя вниманіе всѣхъ проходящихъ, которые удивлялись, какъ можно придать столько прелести такой миніатюрной сценѣ. Дѣйствительно, домъ г-жи де-Лосси и ея дочери былъ одной изъ диковинъ Лудло.

Внутри, во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ царили чистота и изящный вкусъ, начиная отъ служанки, въ гофрированномъ передникѣ и бѣломъ чепцѣ съ пестрыми лентами, до мата передъ наружной дверью.

Г-жа де-Лосси была дама пожилыхъ лѣтъ, но прекрасно сохранившаяся. Ея черные волосы и глаза, пунцовыя губы, изъ-подъ которыхъ виднѣлся прекрасный рядъ бѣлыхъ зубовъ, великолѣпный цвѣтъ лица и живое выраженіе придавали ея некрасивому лицу удивительную прелесть. Что же касается до ея дочери, то она была одной изъ красавицъ Лудло. Ея лицо, поражавшее своимъ безукоризненнымъ оваломъ, было мраморной бѣлизны. Ея лобъ былъ правильныхъ, благородныхъ очертаній. Брови, длинныя рѣсницы и бархатные, мягкіе глаза были черны, какъ смоль; носъ прямой, слегка сгорбленный, губы тонкія, маленькія, выражавшія рѣшительный характеръ. Элоиза де-Лосси, работая въ саду, въ бѣломъ платьѣ, соломенной шляпкѣ и длинныхъ замшевыхъ перчаткахъ, представляла такую прелестную картину, которая могла свести съ ума всякаго живописца.

Было майское утро. Мать и дочь убирали и прихорашивали свой садъ послѣ лѣтняго дождя, какъ вдругъ у калитки показался почтальонъ.

-- Письмо! воскликнула Элоиза, бросая скребокъ и подбѣгая къ забору.

-- Да, сударыня, отвѣчалъ почтальонъ:-- изъ Лондона.

Она взглянула на адресъ и вернулась въ матери.

-- Это отъ миссъ Джобсонъ! произнесла молодая дѣвушка.

-- А! пора! замѣтила г-жа де-Лосси, и лицо ея нѣсколько отуманилось:-- сядемъ и прочтемъ.

Онѣ усѣлись на скамейку и Элоиза, распечатавъ письмо, прочла слѣдующее:

15, Арлингтонъ-Стритъ.

10-го мая...

"Милая Элоиза!

"Я уже очень давно тебѣ не писала, но была ужасно занята. Мы съ Тадди переѣхали изъ нашей квартиры въ Темплѣ сюда, въ домъ сэра Гарри Джобсона. Старое наше гнѣздышко въ Эльмъ-Бортѣ раззорено и Тадди нанялъ себѣ комнаты въ Пумпъ-Кортѣ, гдѣ онъ работаетъ каждый день отъ десяти часовъ утра до четырехъ, за исключеніемъ того времени, когда открыты засѣданія судовъ въ Вестминстерѣ или онъ выѣзжаетъ на уголовную сессію въ провинціальные города. Онъ пріобрѣтаетъ все большую и бдлыпую извѣстность въ литературномъ и политическомъ мірѣ. Его послѣднія письма въ "Examiner" обратили на него особое вниманіе, и нѣкоторые изъ нашихъ друзей предсказываютъ ему всевозможныя почести. Даже нашъ серьёзный, глубокомысленный другъ, мистеръ Винистунъ, о которомъ я тебѣ столько разъ писала, говоритъ съ своимъ обычнымъ спокойствіемъ: "юноша взбирается въ гору, только бы силъ и дыханія ему хватило добраться до вершины". Какъ ты знаешь, Тадди очень энергиченъ и за все берется съ ужаснымъ жаромъ. Надняхъ онъ одержалъ блестящую побѣду въ судѣ Королевской Скамьи".

Элоиза положила на колѣни письмо и взглянула на мать съ блестящими отъ счастья глазами. Мать отвѣчала ей довольнымъ взглядомъ.

-- Да, сказала она по-французски:-- этотъ мальчикъ подаетъ надежды. Онъ изъ тѣхъ, которые быстро прокладываютъ себѣ дорогу.

-- Никто не можетъ съ нимъ сравняться! воскликнула съ восторгомъ Элоиза: -- онъ такой добрый, такой умный, такой безукоризненный, такой благородный. Онъ просто совершенство.

При этихъ словахъ, произнесенныхъ молодой дѣвушкой съ необыкновеннымъ пыломъ, г-жа де-Лосси взглянула на нее съ безпокойствомъ.

-- Allons, mon enfant, сказала она:-- зачѣмъ ты говоришь съ такимъ одушевленіемъ объ этомъ молодомъ человѣкѣ? Дитя мое, мнѣ какъ-то страшно за тебя. Вѣдь онъ никогда тебѣ не признавался въ любви? Никогда тебѣ не писалъ? Конечно, еслибъ между вами было что-нибудь, ты мнѣ сказала бы.

Элоиза поникла головой, покраснѣла и сложила на груди свои дрожащія руки.

-- Объяснялся онъ тебѣ въ своей любви? спросила снова г-жа де-Лосси.

-- Нѣтъ, отвѣчала едва слышно молодая дѣвушка, которая была удивительно хороша въ эту минуту.

-- Такъ подумай, дитя мое, что ты дѣлаешь. Ты лелѣешь надежды, которымъ, можетъ быть, не суждено никогда осуществиться. Конечно, онъ былъ очень хорошо принятъ у насъ. Но... окончи лучше письмо миссъ Джобсонъ.

Элоиза взяла письмо и продолжала читать, но тихимъ, взволнованнымъ голосомъ:

"Мы теперь много бываемъ въ обществѣ. Даже странно такой пожилой женщинѣ, какъ я, вести такую веселую жизнь. Тадди бываетъ всюду, особливо въ политическихъ кружкахъ партіи виговъ. Съ другой стороны, сэръ Гарри Джобсонъ торій и мы видимъ у него представителей его партіи. Сказать тебѣ правду, хотя женщинамъ и нѣтъ дѣла до политики, но я болѣе всего сочувствую Тадди. Кстати, съ нимъ случилось романическое происшествіе во время посѣщенія Рима зимою съ дядей. Онъ встрѣтилъ на улицѣ коляску, которую несли лошади, и остановилъ ее съ опасностью жизни. Оказалось, что спасенные имъ люди были богатый англійскій банкиръ и его единственная дочь, наслѣдница громаднаго состоянія. Говорятъ, она получитъ отъ пятнадцати до двадцати тысячъ фунтовъ дохода, а главное, она очень хорошая и пріятная молодая дѣвушка, хотя слабаго здоровья. Банкиръ -- членъ парламента и пользуется большимъ уваженіемъ своей партіи, которая, по счастью, виги. Онъ очень пристрастился къ Тадди и...

Тутъ Элоиза поблѣднѣла, какъ полотно, голова ея поникла, руки опустились и письмо упало на дорожку. Г-жа де-Лосси поддержала ее во время отъ паденія и крикнула служанку, съ помощью которой перенесла ее въ столовую и положила на диванъ. Черезъ нѣсколько минутъ, съ помощью спирта и коньяку, молодую дѣвушку привели въ чувство. Когда она открыла глаза, то увидѣла мать, стоявшую у окна съ письмомъ въ рукѣ.

Она дочитывала его:

"...по моему мнѣнію, Тадди очень нравится его дочери. Мистеръ Чайльдерлей, повидимому, одобряетъ ея выборъ. Раздѣляетъ ли это чувство Тадди или нѣтъ, я, конечно, сказать не могу, но полагаю, что да. Я такъ надѣялась, что, по окончаніи сезона, намъ удастся съѣздить на нѣсколько недѣль въ Лудло, чтобъ повидать тебя и твою мать и отдохнуть въ этой прелестной мѣстности, но мистеръ Чайльдерлей настаиваетъ на томъ, чтобъ мы поѣхали къ нему въ Іоркширъ, гдѣ у него великолѣпное помѣстье близь замка Гоардъ. Старикъ хочетъ представить Тадди, какъ кандидата на будущіе парламентскіе выборы въ маленькомъ избирательномъ округѣ, гдѣ его, мистера Чайльдерлея, вліяніе очень могущественно. Никто не можетъ сказать, что изъ этого произойдетъ. Я поѣду съ Тадди, а генералъ собирается посѣтить своего стараго товарища въ Девонширѣ. Такимъ образомъ, милая Элоиза, если вы не пріѣдете сюда на зиму, мы долго не увидимся съ тобою. Мы часто вспоминаемъ съ Тадди о пріятныхъ мѣсяцахъ, проведенныхъ въ Лудло, и онъ никогда не перестаетъ выражать свою благодарность тебѣ и г-жѣ де-Лосси за ваши уроки французскаго языка, знаніе котораго ему такъ пригодилось на континентѣ..."

Г-жа де-Лосси гнѣвно бросила письмо на полъ.

-- Voilà! воскликнула она очень рѣзко:-- холодные, эгоистичіные англичане всегда такъ пишутъ! Она думаетъ, что деньги, уплаченныя намъ за уроки, позволяютъ ея племяннику шутить съ нами. Они вонзаютъ вамъ въ сердце кинжалъ, какъ докторъ вонзаетъ ланцетъ въ руку, не сознавая, что они причиняютъ страданія.

И она стала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ въ большомъ волненіи.

-- Ступайте! сказала она, наконецъ, служанкѣ съ повелительнымъ жестомъ.

Салли Лундъ присѣла, какъ всѣ служанки дѣлали въ тѣ не очень отдаленныя времена всякій разъ, когда съ ними говорили господа, и вышла изъ комнаты.

Элоиза лежала неподвижно на диванѣ; ея распустившіеся роскошные волоса ниспадали до пола. Глаза ея были полны слезъ.

-- О, ma fille! ma fille!

Г-жа де-Лосси опустилась на колѣни передъ диваномъ и, обнявъ дочь, покрыла ее поцѣлуями со всѣмъ пыломъ ея южной натуры.

Элоиза не отвѣчала на ея ласки.

-- А! воскликнула г-жа де-Лосси, вставая съ гнѣвно сверкающими глазами: -- вотъ что значитъ любовь de la canaille! Лордъ Кэнамъ, несмотря на его скучный, напыщенный видъ, все-таки аристократъ или недалекъ отъ него. Не стоило его отваживать ради этого молодца, который надъ тобой издѣвается и самъ не знаетъ, кого онъ любитъ. Ну, хорошо, мы еще увидимъ. Ты теперь страдаешь, дитя мое, но придетъ минута и твоего торжества.

-- О, мама! воскликнула Элоиза, осушая слезы: -- я не хочу мстить ему. Можетъ быть, мы ошиблись насчетъ его чувствъ, ко мнѣ. Берта такъ добра и искренна, что никогда не написала бы этого, еслибъ подозрѣвала что-нибудь. Я ей никогда объ этомъ не намекала. Вы знаете, какъ она меня любитъ, она никогда, не нанесла бы намѣренно такой раны моему бѣдному сердцу.

Г-жа де-Лосси пожала плечами.

-- Можетъ быть, ты и права; а онъ, по твоему, также полагалъ, что нашъ радушный, чисто родственный пріемъ былъ только дружескій?

-- Вѣроятно; онъ не въ состояніи сдѣлать ничего подлаго.

-- Не говори о немъ болѣе, Элоиза! воскликнула г-жа де-Лосси:-- разсѣялась мечта, которую я долго лелѣяла. Этому никогда не бывать. Ты, Элоиза, не отвѣчай на это письмо миссъ Джобсонъ! Мы вскорѣ поѣдемъ въ Лондонъ, дитя мое. Пора тебѣ видѣть свѣтъ. Я для этого уже давно припасла денегъ. Мы встрѣтимся съ этими людьми, но на равной ногѣ.

II.

Странная кліентка.

Уютныя комнаты въ Эльмъ-Кортѣ, гдѣ посѣщали миссъ Джобсонъ лордъ Сваллотэль съ сестрами, лордъ Кэнамъ съ матерью и другіе ея свѣтскіе друзья, перестали существовать. Берта теперь принимала въ Арлингтонъ Стритъ въ домѣ сэра Гарри Джобсона, а имя Тадеуса Джобсона красовалось на No 5 въ Пумпъ-Кортѣ. Тамъ, вмѣстѣ съ другимъ молодымъ адвокатомъ, мистеромъ Трогмортономъ Брайтономъ, онъ занималъ нѣсколько комнатъ во второмъ этажѣ и пользовался вмѣстѣ съ своимъ товарищемъ услугами ловкаго юноши, который исполнялъ должность писца и долго не имѣлъ другого занятія, какъ гадать, кто изъ его господъ получитъ первый дѣло въ судѣ. Надо отдать ему справедливость, что онъ прибѣгалъ ко всѣмъ извѣстнымъ ему способамъ, чтобы узнать будущее по этому важному вопросу. Онъ свертывалъ билетики и вынималъ ихъ изъ шляпы, металъ грязную колоду картъ и бросалъ пенсы, предварительно назначивъ, что рѣшетка означаетъ мистеръ Брайтонъ, а портретъ -- мистеръ Джобсонъ, но шансы были одинаковы для обоихъ. Однако, Джобсону удалось, наконецъ, написать жалобу по дѣлу о клеветѣ, за что онъ получилъ гинею, и писецъ успокоился.

Этого юношу звали Тимпани, но обыкновенно его звали въ Вестминстерѣ и въ Темплѣ -- Темпельси (десять пенсовъ). Онъ былъ очень сметливый малый, съ коротко обстриженными рыжими волосами. Его брови были почти желтыя, глаза каріе, еврейскій носъ и розовыя щеки. Для своего возраста, четырнадцати лѣтъ, онъ былъ очень малаго роста, но во всемъ Темплѣ не было болѣе проворнаго мальчика. Онъ былъ сподручнымъ у писца покойнаго генералъ-атторнея сэра Томаса Фактотума, нѣкоего мистера Вильфорда, Нестора писцовъ по гражданскимъ дѣламъ. На этомъ мѣстѣ Тимпани заслужилъ репутацію своей ловкостью и проворствомъ, что предвѣщало ему дальнѣйшіе успѣхи. Его принципалъ совѣтовалъ юношѣ поступить къ нашему герою, такъ какъ, по мнѣнію мистера Вильфорда, "Мистеръ Джобсонъ. много обѣщаетъ и вскорѣ получитъ мѣсто судьи". Проведя нѣсколько мѣсяцевъ у Джобсона, самъ Тимпани сталъ раздѣлять это мнѣніе и даже предлагалъ своимъ товарищамъ биться объ закладъ, что его патронъ пойдетъ далеко. Съ своей стороны Джобсонъ, хотя и заставалъ его иногда на лѣстницѣ въ открытой дракѣ съ писцами сосѣднихъ адвокатовъ, считалъ Тимпани очень расторопнымъ и внимательнымъ юношей, который дѣлалъ честь школѣ мистера Вильфорда.

Джобсонъ съ примѣрной аккуратностью сидѣлъ въ своей конторѣ и являлся въ суды и на сессіи, но до сихъ поръ Тимпани только записалъ одну гинею въ громадную приходную книгу, которую онъ завелъ на счетъ Джобсона. Къ нему никогда не являлись кліенты, а только иногда заходили Винистунъ, лордъ Кэнамъ, генералъ и Берта, которая любила взглянуть на толстыя книги въ кожанныхъ переплетахъ, долженствовавшія пролить новый свѣтъ на всю страну, какъ только повезетъ ея Тадди насчетъ дѣлъ.

Однако, Джобсонъ очень усердно работалъ. Онъ собиралъ матеріалы для ученаго труда о судоговореніи и, кромѣ того, писалъ цѣлый рядъ политическихъ очерковъ подъ заглавіемъ "Привиллегированныя сословія въ Англіи", которые должны были, по мнѣнію Винистуна, произвести большой шумъ. Вмѣстѣ съ этимъ, онъ много веселился, посѣщалъ нѣсколько клубовъ, гдѣ встрѣчался съ умнѣйшими людьми того времени, и политическія гостиныя виговъ и торіевъ, куда его приглашали съ одной стороны, благодаря его либеральнымъ убѣжденіямъ, а съ другой, по рекомендаціи дяди и лорда Кэнама. Онъ представлялся лорду Мьюборну, который потомъ увѣрялъ, что онъ на него произвелъ большее впечатлѣніе своей наружностью, манерами и разговоромъ. Однако, мистеру Сваллотэлю министръ сказалъ довольно сухо, что "не сомнѣвается въ пользѣ, которую принесетъ ихъ партіи мистеръ Джобсонъ, особливо при помощи своей прелестной тетки". Конечно, эти слова заставили покраснѣть лорда Сваллотэля. Вскорѣ послѣ этого, мистеръ Чайльдерлей поговорилъ съ лордомъ Мьюборномъ о Джобсонѣ и намекнулъ, что онъ, очень можетъ быть, сдѣлается его зятемъ; это извѣстіе возвысило нашего героя въ глазахъ премьера гораздо болѣе, чѣмъ весь его умъ и энергія, потому что деньги естественно считались аристократическимъ вигомъ гораздо выше ума, этого грубаго, дешеваго товара, находящагося въ изобиліи и среди радикаловъ.

Въ подобномъ положеніи дѣлъ, въ самый разгаръ лондонскаго сезона, въ первыхъ дняхъ іюня, однажды утромъ, Тимпани пріотворилъ дверь въ кабинетъ Джобсона.

-- Васъ желаетъ видѣть одна дама.

-- Дама? не миссъ Джобсонъ?

-- О, нѣтъ. Высокаго роста, сэръ, съ черными глазами, волосами и бровями, напудренная и...

-- Съ двойнымъ подбородкомъ и лорнетомъ на носу. Сколько разъ я просилъ васъ не представлять мнѣ портрета моихъ посѣтителей. Вы спросили ея имя?

-- Да, сэръ. Но она не хочетъ себя назвать. Это, вѣроятно, секретное дѣло, можетъ быть, о нарушеніи обѣщанія жениться.

-- Въ такомъ случаѣ, я не стряпчій, мистеръ Тимпаны, и ваше предположеніе падаетъ.

-- Она не лэди, сэръ, т. е. не походитъ на миссъ Джобсонъ! она крашена какъ актриса...

-- Позвольте, произнесъ повелительный голосъ и дверь распахнулась съ силой, такъ что державшійся за ея ручку Тимпани едва не упалъ.

Въ комнату вошла женщина болѣе средняго роста, въ богатой шелковой мантиліи и такой же гонкѣ, въ шляпкѣ съ перомъ и съ тросточкой въ рукѣ. Она остановилась передъ Джобсономъ, который машинально всталъ и поклонился. Онъ тотчасъ ее узналъ.

-- Я думала, что лучше не терять времени на дальнѣйшее опредѣленіе моей личности, сказала она съ напряженнымъ смѣхомъ:-- Вы меня узнали, мистеръ Джобсонъ?

-- Да, и очень удивленъ васъ видѣть. Чему я обязанъ вашимъ посѣщеніемъ?

-- Вашему дядѣ, сэръ, хотя и вы сами для меня очень привлекательны.

Она присѣла со смѣхомъ.

-- Этотъ мальчикъ будетъ присутствовать при нашемъ разговорѣ, сэръ? Мнѣ надо поговорить съ вами о семейныхъ дѣлахъ.

Она пристально смотрѣла на Джобсона и ему было какъ-то неловко, хотя онъ и старался скрыть свое смущеніе.

Онъ приказалъ Тимпани удалиться. Юноша повиновался, но едва только вышелъ въ другую комнату, какъ тотчасъ прильнулъ ухомъ къ замочной скважинѣ двери.

Это была женщина, подошедшая къ сэру Гарри Джобсону въ парижской кофейнѣ.

Джобсонъ пригласилъ ее сѣсть. Она развязала ленты своей шляпки и очень, даже слишкомъ развязно опустилась въ кресло. Кровь прилила къ его лицу. Она, казалось, приковывала его къ себѣ своими блестящими глазами.

-- А вы не сядете, господинъ племянникъ? спросила она.

Это хладнокровіе взбѣсило Джобсона.

-- Извините, сударыня, произнесъ онъ, устремляя на нее проницательный взглядъ, ясно говорившій, что она имѣла дѣло не съ мальчишкой:-- въ своей комнатѣ я всегда дѣлаю то, что желаю. Нашъ разговоръ, я надѣюсь, будетъ очень короткимъ, и я постою, если позволите.

-- Какъ вамъ угодно, сэръ. Я нашла болѣе удобнымъ прійти къ вамъ прежде, чѣмъ отправиться къ вашему дядѣ, съ которымъ собственно имѣю дѣло. Я теперь живу въ Лондонѣ и знаю, гдѣ онъ живетъ, какую жизнь ведетъ, какіе клубы посѣщаетъ. Вы видите, что мнѣ извѣстенъ адресъ его племянника.

Она хотѣла улыбнуться, но видя холодный, суровый взглядъ молодого человѣка, гнѣвно сверкнула глазами.

-- Вы, мистеръ Джобсонъ, адвокатъ и прежде чѣмъ я коснусь дѣла, по которому я сюда явилась, мнѣ надо будетъ вамъ разсказать, что случилось въ Индіи много лѣтъ тому назадъ.

-- Позвольте! Если вы желаете мнѣ разсказать о несчастныхъ отношеніяхъ, которыя существовали между вами и сэромъ Гарри Джобсономъ, то не трудитесь себя безпокоить. Все это мнѣ извѣстно.

-- Ага! Племянникъ состоитъ духовникомъ дяди. Отлично, сэръ, нашъ разговоръ отъ этого на многое сократится. Сэръ Гарри Джобсонъ принятъ въ лучшемъ обществѣ, его сестра, говорятъ, дѣлитъ съ нимъ его почести (она саркастически улыбнулась), а его племянникъ успѣшный авторъ, политическая знаменитость и много обѣщающій адвокатъ. Всѣмъ этимъ, конечно, вы всѣ обязаны своимъ нравственнымъ достоинствамъ и незапятнанной репутаціи, которыя я могу оцѣнить, хотя сама ими не отличаюсь.

Сердце Джобсона дрогнуло. Мѣдный лобъ этой женщины его поражалъ.

-- Я не понимаю, къ чему вы это говорите, замѣтилъ онъ машинально.

-- Вы сейчасъ поймете, хотя подобная недогадливость не дѣлаетъ чести вашей адвокатской проницательности. Соединеніе имени генерала сэра Гарри Джобсона съ моей исторіей едвали можетъ принести ему пользу или вамъ, или...

-- Молчать! воскликнулъ Джобсонъ, гнѣвно поднимая руку:-- молчать! низкая женщина! Не вашимъ губамъ произносить такое чистое, непорочное имя. Я болѣе не хочу ничего слушать. Я понимаю чего вамъ надо. Но вы вступили на опасный путь. Не заходите слишкомъ далеко, а то я приму мѣры, которыя мнѣ даетъ законъ, чтобы васъ заставить молчать.

-- Избавьте меня, сэръ, отъ угрозъ. Мы одни. Предупреждаю васъ, что вы имѣете дѣло съ рѣшительной, отчаянной женщиной, вы и вашъ дядя жестоко пострадаете, если не будете щедры со мною. Я говорю прямо. Я пришла къ вамъ, сэръ, прежде чѣмъ пойти къ стряпчему съ этими документами.

Она вынула изъ ридикюля связку бумагъ.

-- Здѣсь достаточно доказательствъ для начала процесса, отъ котораго не поздоровится сэру Гарри Джобсону.

-- Фи, сударыня, произнесъ Тадди, поясимая плечами:-- эти событія совершились въ Индіи пятнадцать лѣтъ тому назадъ. Есть давность...

-- Да, есть давность на судебные иски, воскликнула гнѣвно посѣтительница вставая:-- но нѣтъ давности для мести и позорнаго обличенія. Я вижу, что я дура, мнѣ не слѣдовало къ вамъ обращаться. Я вернусь къ своему совѣтчику. Вы его знаете.

Она произнесла послѣднія слова съ особеннымъ удареніемъ, но Джобсонъ не понялъ ея намека.

-- Извините, сказалъ онъ, подходя къ двери и прислоняясь къ ней:-- вы мнѣ напомнили, что тутъ дѣло идетъ о чести и счастьѣ людей. Можетъ быть, я слишкомъ погорячился и былъ не справедливъ къ вамъ, но вы должны сознаться, что и вы начали дѣйствовать не въ примирительномъ духѣ. Я готовъ вѣрить, что вы не имѣли тѣхъ низкихъ намѣреній, которыя я вамъ приписалъ. Можетъ быть, вы послѣ столькихъ лѣтъ... горя... и зла... за что я не бросаю въ васъ камнемъ, какъ человѣкъ также слабый и склонный къ паденію... вы желаете имѣть средства искупить прошлое и раскаяться.

Глаза его такъ искренно сверкали и голосъ былъ одушевленъ такимъ глубокимъ чувствомъ, что она молча опустилась на стулъ и закрыла лицо вѣеромъ. Но черезъ нѣсколько минутъ она взглянула на него, пожимая плечами.

-- Нѣтъ, сэръ, сказала она со смѣхомъ:-- я не чувствую наклонности къ раскаянію. По несчастью, слишкомъ давно au froid съ Господомъ Богомъ.

Онъ посмотрѣлъ на нее съ ужасомъ. Холодомъ несло отъ нея и голосъ ея былъ ледяной.

-- Милосердное небо! воскликнулъ онъ:-- какъ созданы эти женщины!

-- Онѣ созданы обстоятельствами, а чаще всего вами, мужчинами, замѣтила съ горечью странная кліентка.

И она съ улыбкой опустила глаза.

Сердце Джобсона ёкнуло. Онъ вспомнилъ исповѣдь сэра Гарри Джобсона и его укоры совѣсти. Смотря на эту женщину, онъ понималъ, что дядя могъ укорять себя за прошедшее, но все-таки ему казалось, что не одинъ генералъ былъ виновенъ во всѣхъ ея дѣйствіяхъ, словахъ, холодномъ цинизмѣ и безнравственныхъ принцицахъ.

-- Мистриссъ...

-- Мистриссъ Гильдьяръ, подсказала она:-- я нашла удобнымъ называться теперь этимъ именемъ.

-- Мистриссъ Гильдьяръ, вы вѣроятно желаете черезъ меня просить у дяди денежной помощи?

-- Да, я нуждаюсь въ деньгахъ, мистеръ Джобсонъ. Мнѣ надо завтра заплатить за квартиру или меня выгонятъ на улицу. Потомъ, я желаю видѣться съ вашимъ дядей здѣсь, если вы согласны.

-- Я не могу ничего обѣщать за дядю, отвѣчалъ Джобсонъ рѣшительнымъ тономъ:-- я передамъ ему ваше желаніе. Если позволите, то я буду посредникомъ между вами. Но если вы теперь въ нуждѣ, то я могу самъ вамъ предложить не большую сумму. Сколько вамъ необходимо! Довольно 20-ти фунтовъ?

Она взглянула на него нерѣшительно и въ глазахъ ея показалось какое-то доброе чувство, но оно мгновенно исчезло.

-- Я болѣе не потребую отъ васъ, сэръ, въ эту минуту. Вы очень щедры.

Джобсонъ вынулъ свою чековую книжку и написалъ чекъ на двадцать фунтовъ. Потомъ онъ позвонилъ.

Тимпани появился въ дверяхъ съ неимовѣрной поспѣшностью.

-- Получите деньги, сказалъ Джобсонъ, обращаясь къ нему.

-- Нѣтъ, сэръ, не безпокойтесь! воскликнула женщина:-- я сама получу деньги, вы и такъ очень добры. Прикажете вамъ написать росписку?

Джобсонъ молча подалъ ей чекъ. Она положила его въ ридикюль.

-- Благодарю васъ, сэръ, и теперь -- съ вашего позволенія -- пожелаю вамъ добраго утра.

Она два раза присѣла и удалилась. Тимпани, запирая за ней двери, покачалъ головой и промолвилъ сквозь зубы:

-- Двадцать фунтовъ -- это годовое жалованіе.

И онъ высунулся изъ окна, чтобы посмотрѣть, какъ она пройдетъ по двору. Но въ эту минуту раздался колокольчикъ Джобсона.

-- Тимпани, спросилъ онъ:-- вы можете послѣдовать за этой женщиной и узнать, гдѣ она живетъ, но такъ, чтобы она ничего не замѣтила?

-- Да, сэръ! воскликнулъ ловкій юноша.

-- Вы можете, сэръ, сохранить тайну?

-- Если обѣщаю, то могу, сэръ, произнесъ Тимпани, покраснѣвъ и сверкая глазами.

-- Такъ обѣщайте. Вотъ вамъ за это гинея.

Тимпани поспѣшно засунулъ обѣ руки за спину.

-- Я получаю отъ васъ, сэръ, двадцать фунтовъ въ годъ жалованія и вознагражденіе, полагаемое писцамъ по закону. Мнѣ не надо взятокъ, сэръ. Не задерживайте меня, сэръ, дама скроется.

-- Ваша правда. Она отправилась въ банкирскую контору Чайльдса. Ступайте за нею, и какъ только узнаете, гдѣ она живетъ, то поспѣшите домой.

Тимпани бросился бѣгомъ по лѣстницѣ, съ проворствомъ хорька и энергіей сыщика.

III.

Да! Это Бопсъ!

Веселая на взглядъ дама, преслѣдуемая по пятамъ сметливимъ Тимпани, прошла по Бичъ-Стритъ съ ея узенькимъ, мокрымъ тротуаромъ, мрачными, зловонными лавками, закоптѣлыми окнами и забрызганными грязью стѣнами, повернула въ Дрюри-Лэнъ съ многочисленными кабаками, лавками стараго платья, зловѣщими закоулками, откуда глазѣли представители человѣческой жизни всѣхъ возрастовъ, въ лохмотьяхъ и съ непечатной бранью на устахъ, миновала большой уродливый театръ, пересѣкла Ковентгарденскій рынокъ и вошла въ узкій переулокъ, съ двумя большими гостинницами на углу, какъ бы оберегавшими въ видѣ сторожей входъ въ этотъ адъ. Да, эти узкія ворота не вели въ царствіе небесное. Нищета мрачно глядѣла изъ всѣхъ дверей и оконъ; нищетой несло отъ узкихъ тротуаровъ и отъ грязной мостовой, на которой стояло вѣчное черное, зловонное болото. Тутъ валялись и тряпки, битая посуда, бумажки, раковины отъ устрицъ, капустныя кочерыжки, обрѣзки рѣпы, кости, дохлыя кошки. И по всему этому бѣжала и катилась лондонская жизнь, лондонская торговля, такъ какъ Крукъ-Стритъ былъ ближайшій проходъ изъ западной части города въ восточную. Кромѣ того, эта улица была любимой стоянкой для разнощиковъ и торговцевъ. Какое дѣло было Крукъ-Стриту, что часто топтали его мостовую аристократы, геніи, благодѣтели? Они спѣшили пройти мимо, закрывая глаза, затыкая носъ, и Крукъ-Стритъ оставался по прежнему жизненной клоакой, неочищенной, неподлежащей очисткѣ. Почти цѣлый день тутъ виднѣлись бросившія якорь въ жидкой грязи ручныя тележки мелкихъ торговцевъ, продававшихъ бракъ съ Ковентгарденскаго рынка: гнилую капусту, высохшіе кокосовые орѣхи, переспѣвшіе тепличные ананасы съ скрывающейся въ нихъ холерой, дряблую рѣпу, завядшіе стебли ревеня, поблекшіе цвѣты, заплѣснѣвшія ягоды, однимъ словомъ все, отъ чего отвернулись бы изысканные носы и сытые желудки, но еще служащее приманкой для носовъ и желудковъ, давно потерявшихъ всякое чутье. Дѣйствительно, это былъ странный уголокъ среди великолѣпной столицы. Если случайно проходившій тутъ франтъ не боялся зловонія и пинковъ "черни", то съ любопытствомъ останавливался передъ лавками, которыя представляли интересное зрѣлище. Въ мясной, отвратительный рядъ висящихъ по стѣнамъ тушей убитыхъ животныхъ привлекалъ жадные взгляды голодныхъ плотоядныхъ, уже отрубленные и приготовленные къ продажѣ куски мяса украшали входъ въ лавки, на подоконникахъ лежали дешевые остатки тушей; обрѣзки, объѣдки, почти падаль, изъ-за которыхъ упорно торговались блѣдныя, грязныя женщины съ нѣсколькими мѣдными монетами въ рукахъ. Рядомъ, въ булочной, виднѣлись груды черствыхъ хлѣбовъ, которые легко было купить, но тяжело ѣсть, и кучи каменныхъ кэковъ, пышекъ, загаженныхъ мухами пряниковъ, пирожковъ съ вареньемъ, покрытыхъ густымъ слоемъ пыли, которая, вмѣстѣ съ копотью и эссенціей лондонскаго тумана, придавала особый ароматъ всѣмъ этимъ произведеніямъ.

Въ Крукъ-Стритѣ всегда была толпа странная, смѣшанная, грязная, больная на взглядъ, покрытая лохмотьями, жадно смотрѣвшая въ мутныя окна лавокъ, и шумно обсуждавшая дороговизну завядшихъ овощей или различнаго мелкаго товара, который предлагали случайно попавшіе въ эту улицу разнощики.

Вы удивлялись откуда брались всѣ эти фигуры! Боже мой, и какія еще фигуры! мрачныя, душу раздирающія, одѣтыя, или лучше увѣшанныя грязными лохмотьями! Женщина, этотъ образецъ красоты, изящества и нѣжности являлась здѣсь въ самомъ грубомъ отвратительномъ экземплярѣ, въ разорванной, грязной юбкѣ, въ стоптанныхъ ботинкахъ съ торчащими наружу пальцами, съ нечесанными, всклоченными волосами, съ синякомъ подъ глазомъ и неприличными шутками или уличной бранью на устахъ.

Въ этотъ мрачный переулокъ углубилась веселая дама.

На правой сторонѣ виднѣлась лавка довольно невзрачная, но все-таки для подобной мѣстности не лишенная нѣкоторыхъ претензій. Большое окно было наполнено старыми и новыми сапогами. На выдающихся балкахъ, грустно напоминавшихъ о висѣлицѣ, торчали длинные сапоги на толстыхъ подошвахъ, а на крючкахъ вокругъ двери были развѣшаны башмаки и туфли. Издали запахъ кожи и ваксы предупреждалъ васъ объ этой лавкѣ.

Надъ дверью виднѣлась надпись почернѣвшими золотыми буквами на черномъ фонѣ: "Бопсъ". Но хозяинъ лавки не понадѣялся на эту надпись, которую могъ прочесть только очень зрячій человѣкъ. На домѣ, между окномъ лавки и вторымъ этажемъ, красовалась длинная громадная вывѣска съ слѣдующими словами, написанными бѣлыми буквами на красномъ фонѣ:

Да! Это Бопсъ

Такимъ образомъ, для всякаго разумнаго человѣка не было сомнѣнія, что это лавка Бопса. Всякой легкомысленный скептикъ, склонный не довѣрять "вѣчнымъ истинамъ" и готовый отрицать существованіе Бопса, его лавки или близкаго соотношенія между ними, каждый смѣльчакъ, дерзавшій утверждать, что эта лавка Смита или Броуна, долженъ былъ замолчать передъ этой краснорѣчивой вывѣской.

Но чье дерзкое сомнѣніе побудило Бопса повѣсить эту вывѣску? Въ этомъ былъ вопросъ.

Всѣ сосѣди, всѣ прохожіе, въ продолженіи тридцати лѣтъ, видали сапоги на дверяхъ и старую надпись надъ нею, доказывавшія въ очью, что это была лавка Бопса. Никто никогда не видалъ того нахала, который оспорилъ бы тожество Бопса, и однако въ одинъ прекрасный день явились рабочіе съ громадной вывѣской, остановились передъ лавкой, поставили лѣстницу къ стѣнѣ взлѣзли по ней и прикрѣпили на вѣки при восторженныхъ крикахъ толпы, среди которой, однако слышались и критическія замѣчанія -- это смѣлое торжественное подтвержденіе, что, несмотря, на всѣ сомнѣнія и ковы, эта лавка была дѣйствительно лавкой Бопса.

Самая фразеологія вывѣски была характеристичнымъ олицетвореніемъ Бопса. Это не былъ гнѣвный отвѣтъ на дерзкій вопросъ. Это было добродушное предупрежденіе.

-- Да, мой другъ, казалось, говорилъ Бопсъ каждому прохожему:-- ты спрашиваешь, гдѣ Бопсъ и, по незнанію, готовъ сомнѣваться, но мужайся, ты правъ -- да, это Бопсъ.

Конечно, вывѣска подразумѣвала, что каждый человѣкъ хотѣлъ узнать, гдѣ Бопсъ. Если вамъ нужны были новые или подержанные сапоги, гдѣ же было ихъ купить, какъ не у Бопса? Эта аксіома не требовала доказательствъ, по мнѣнію Бопса. Онъ былъ убѣжденъ, что всѣ спрашивали -- это ли Бопсъ? И торжественно отвѣчалъ: да, это Бопсъ.

Веселая дама остановилась передъ домомъ Бопса.

Это былъ большой, высокій и старый домъ. Во времена королевы Анны, тутъ была извѣстная кофейня, посѣщаемая людьми съ головой и такими, у которыхъ шумѣло въ головѣ. Дверь въ лавку находилась на одномъ углу дома, а дверь на лѣстницу въ верхніе этажи въ противоположномъ концѣ. Веселая дама вошла въ послѣднюю дверь и поднялась по темной, узкой лѣстницѣ, стуча тростью по ступенямъ.

Тимпани произвелъ старательную рекогносцировку дома. Онъ перешелъ на другую сторону улицы и оглядѣлъ каждое окно. Потомъ онъ вернулся къ лавкѣ, осмотрѣлъ всѣ сапоги на окнѣ и заглянулъ въ дверь, гдѣ въ эту минуту стоялъ самъ мистеръ Бопсъ. Несмотря на свое добродушіе, Бопсъ обыкновенно гонялъ отъ своей лавки мальчишекъ. Но приличная одежда и опрятный видъ Тимпани обратили на него вниманіе Бопса.

-- Ей! Сэръ, чего вы смотрите? воскликнулъ онъ:-- Ей! Вы то смотрѣли на нашъ домъ съ противоположнаго тротуара, а теперь пристально оглядываете мои сапоги, словно оцѣнивая ихъ. Чего вамъ надо?

Тимпани никогда не терялся.

-- Есть у васъ дешевые башмаки для конторы, сэръ? спросилъ онъ.

-- Есть ли у меня дешевые башмаки для конторы, молодой человѣкъ? воскликнулъ Бопсъ:-- у меня сотни паръ, которыя не стыдно надѣть во дворцѣ.

-- Но мнѣ надо не для дворца, а для конторы, замѣтилъ Тимпани рѣзко, чувствуя, что надо осадить мистера Бопса.

Послѣдній сердито посмотрѣлъ на молодого человѣка въ свои очки, но рѣшилъ не обижаться.

-- Ну, войдите въ лавку, сэръ, и вы получите башмаки для конторы, если вамъ такъ угодно, произнесъ онъ.

Тимнани вошелъ въ лавку. Тамъ вездѣ, сверху и снизу, торчали сапоги. Съ потолка висѣли сапоги, полки по стѣнамъ были завалены башмаками и саногами; они же усѣевали полъ. Въ воздухѣ стоялъ запахъ кожи и ваксы.

-- Ну, сэръ, сдѣлайте одолженіе присядьте, сказалъ Бопсъ:-- и миссъ Бопсъ вамъ подастъ башмаки. Анджелина!

На этотъ зовъ явилась изъ внутренней комнаты молодая дѣвушка съ голенищами въ рукахъ, которыя она чинила.

-- Этому молодому человѣку надо туфли для конторы, прибавилъ Бопсъ и торжественно удалился въ наружную дверь, гдѣ, остановившись на порогѣ, мѣшалъ своей толстой фигурой проникать въ лавку дневному свѣту.

Мистеръ Бопсъ былъ небольшого роста, но коренастый и здоровенный, хотя цвѣтъ лица его былъ блѣдный или лучше, сказать, кожанный. У его дочери была также маленькая, круглая фигурка съ блестящими голубыми глазами, розовыми щеками и очень живыми манерами.

Тимпани она понравилась гораздо болѣе отца, хотя онъ и не могъ ее хорошенько разсмотрѣть при полусвѣтѣ, царившемъ въ лавкѣ. Онъ привѣтствовалъ ея появленіе улыбкой, а когда она встала передъ нимъ на колѣни, чтобы снять мѣрку, онъ лукаво ей подмигнулъ. Она откинула назадъ свои кудри и приложила палецъ къ губамъ. Въ отвѣтъ на это, Тимпани обнялъ ее и поцѣловалъ.

Онъ былъ знатокъ человѣческаго сердца. Она отшатнулась, но не вскрикнула, а только, вся покраснѣвъ, закашляла.

-- Что, Анджелина? спросилъ Бопсъ, оборачиваясь и смотря чрезъ очки въ лавку.

-- Ничего, папа, отвѣчала молодая дѣвушка, вскакивая и продолжая кашлять.

Тимпани вторилъ ея кашлю. Старикъ снова повернулъ къ нимъ спину.

-- Дерзкій! промолвила шепотомъ миссъ Бойсъ и, взявъ съ полки пару туфель, бросила ее къ ногамъ молодого человѣка.

-- Примѣрьте, красавица, отвѣчалъ Тимпани тѣмъ же тономъ и съ лукавой улыбкой.

Она покачала головой и Тимпани долженъ былъ самъ примѣрить туфли.

Въ эту минуту мистеръ Бопсъ вышелъ на улицу, чтобы поправить сапоги, висѣвшіе снаружи.

-- Дерзкій! повторила миссъ Бопсъ на этотъ разъ громко.

-- Не будьте жестоки къ молодому сердцу, вы такъ прелестны, произнесъ подмигивая Тимпани.

-- Молчите и примѣряйте туфли. А то я скажу отцу и онъ вамъ задастъ трепку.

-- Нѣтъ, не говорите или я никогда болѣе не приду.

-- Мнѣ все равно.

-- Неправда. Но скажите, у васъ есть, жильцы?

-- А вамъ какое дѣло?

-- Никакого, только я видѣлъ, что въ вашу дверь только что вошла красивая дама.

-- Которая? спросила миссъ Бопсъ, забывшись.

-- Не знаю; значитъ, у васъ живутъ двѣ красивыя дамы, моя голубушка. Эта была высокаго роста, въ шляпкѣ съ перомъ и съ тросточкой въ рукѣ.

-- Да, она живетъ во второмъ этажѣ. Другой сегодня нездоровится. Такъ она вернулась? Надѣюсь, что она принесла денегъ, какъ обѣщала. Она не платила еще ни пенса.

-- Ну, теперь у нея хватитъ на уплату, замѣтилъ Тимпани неосторожно.

-- Почему вы знаете, молодой человѣкъ? спросила поспѣшно миссъ Бопсъ.

Но въ эту минуту ея отецъ вернулся въ лавку и громко крикнулъ:

-- Ей, Анджелина, ты еще не уважила покупателя? Дай-ка я посмотрю!

-- Да, сэръ, отвѣчалъ Тимпани:-- туфли мнѣ въ пору и пожалуйста отложите ихъ. Я за ними зайду, возвращаясь домой, въ шесть часовъ вечера.

И онъ подмигнулъ миссъ Бопсъ.

-- Вы заплатите теперь, произнесъ Бопсъ:-- нечего намъ даромъ безпокоиться.

-- Я отдамъ деньги, когда возьму туфли, воскликнулъ Тимпани, застегивая свой сюртукъ:--прощайте, миссъ, an revoir. Не бойтесь, старая подошва, я вернусь.

И онъ быстро выбѣжалъ изъ лавки. Бопсъ, внѣ себя отъ гнѣва, послѣдовалъ за нимъ, но Тимпани былъ уже далеко.

Миссъ Бопсъ нашла осторожнѣе не сообщать отцу о томъ, что произошло между нею и молодымъ человѣкомъ. Ей очень хотѣлось узнать, кто былъ этотъ таинственный, проворный юноша и, сообразивъ все слышанное отъ него, она заключила, что онъ проводилъ ея жиличку и, вѣроятно, знаетъ что-нибудь о ней. Кромѣ того, она была увѣрена, что онъ вернется. Ей было только семнадцать лѣтъ, но по уму она далеко не была цыпленкомъ. Она рѣшила тотчасъ повѣрить справедливость доброй вѣсти, сообщенной молодымъ человѣкомъ. Она взбѣжала по лѣстницѣ во второй этажъ, постучалась въ дверь и, по своей привычкѣ, вошла въ дверь прежде, чѣмъ кто-нибудь откликнулся. Мистрисъ Гильдьяръ перемѣняла платье, но Анджелина, окинувъ комнату однимъ взглядомъ, замѣтила на столѣ подлѣ часовъ небольшую горку золота.

-- Извините, сударыня, сказала она смиреннымъ тономъ и низко присѣдая: -- я не знала, что вы вернулись. Не надо ли вамъ чего-нибудь?

-- Мнѣ ничего не надо, произнесла мистрисъ Гильдьяръ, пристально посмотрѣвъ на покраснѣвшую молодую дѣвушку: -- но такъ какъ вы уже здѣсь, то возьмите деньги и принесите мнѣ росписку.

Она пододвинула къ Анджелинѣ двѣ гинеи и, обернувшись, стала смотрѣться въ несчастное зеркало, висѣвшее надъ комодомъ.

Миссъ Бойсъ теперь совершенно убѣдилась, что таинственный юноша зналъ кое-что объ ихъ жиличкѣ. Поэтому, она дала себѣ слово подкараулить его вечеромъ. Между тѣмъ, спустившись по лѣстницѣ, она постучала въ дверь перваго этажа и также вошла, не дожидаясь позволенія. Комната, въ которой она очутилась, была нѣкогда парадной гостиной въ старой кофейнѣ. Полинявшій, грязный коверъ, закоптѣлые обои на стѣнахъ и сломанная мебель временъ королевы Анны составляли всю обстановку этой комнаты. Старинныя, непритворявшіяся двухстворчатыя двери вели въ заднюю комнату, съ большой, старомодной кроватью краснаго дерева подъ балдахиномъ, двумя креслами, крашеннымъ деревяннымъ умывальникомъ и двумя небольшими ковриками. Это была лучшая квартира въ домѣ Бопса.

На диванѣ въ гостиной лежала молодая женщина, покрытая грязнымъ одѣяломъ и клёкомъ. Ея лицо было очень блѣдное, пріятное, длинные, роскошные волосы ниспадали до пола. Она, повидимому, была больна и со страхомъ взглянула на дверь.

-- Какъ вы сегодня блѣдны, точно мертвая, мистрисъ Скирро! воскликнула Анджелина:-- не отчаивайтесь. А его нѣтъ дома?

-- Если вы говорите о мистерѣ Скирро, Анджи, то онъ еще не возвращался.

-- Знаете, что сдѣлала она? продолжала Анджелина, показывая рукой на потолокъ:-- она честно расплатилась и у нея еще осталась груда денегъ.

Эмили Скирро, урожденная Латушъ, привстала и всплеснула руками.

-- Она достала денегъ?

-- Да, вотъ посмотрите, она дала мнѣ двѣ гинеи. У нея никогда не было столько денегъ. Я надѣюсь, что мистеру Скирро вскорѣ также повезетъ счастье. Я васъ очень, сударыня, люблю и нежелала бы, чтобы вы переѣхали отъ насъ, но мама говоритъ, что нельзя отдавать недѣлями безъ денегъ лучшей квартиры въ домѣ.

-- Послушайте, воскликнула Эмили, протягивая исхудалую руку, на которой блестѣлъ золотой браслетъ съ драгоцѣнными каменьями:-- возьмите это. Болѣе у меня ничего нѣтъ.

-- Что вы! произнесла поспѣшно Анджелина, опуская рукавъ Эмили, и подбѣжавъ къ наружнымъ дверямъ, затворила ихъ:-- не показывайте этого папѣ и мамѣ, а то они потребуютъ его, а онъ вамъ вскорѣ пригодится. Нѣтъ, нѣтъ, мистрисъ Скирро, мы не воры. Позвольте, я вамъ поправлю подушку.

Бодьная хотѣла улыбнуться, но улыбка замерла на ея блѣдныхъ, высохшихъ губахъ. Трудно было въ ней узнать веселую, молодую кокетку, которая лишь нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ была солнцемъ, ослѣпившимъ юность Джобсона.

Въ эту минуту дверь отворилась, и мистеръ Томъ Скирро вошелъ въ комнату, тяжело ступая. Въ одномъ глазу у него было стеклышко; шляпа, очень нуждавшаяся въ чисткѣ, была надѣта на бекрень, въ одной рукѣ онъ держалъ трость, а другая была засунута въ карманъ пестрыхъ, узкихъ панталонъ.

-- Ну? воскликнула Эмили съ безпокойнымъ, вопросительнымъ взглядомъ.

Онъ ничего не отвѣчалъ, а только покачалъ головой и указалъ пальцемъ на Анджелину, какъ бы не желая говорить при ней. Миссъ Бопсъ лишь ждала его отвѣта, потому что она поняла, о чемъ спрашивала Эмили. Точно также она поняла и безмолвный отвѣтъ Скирро, пристально посмотрѣла на него и вышла изъ комнаты.

-- Онъ ничего не досталъ, промолвила она, спускаясь но лѣстницѣ: -- что скажутъ папа и мама? Завтра семь недѣль, и они не заплатили ни пенса. Ой! Ой! Ой!

Скирро снялъ шляпу и бросился въ кресло противъ холоднаго камина, съ статуеткой трехъ грацій на грязномъ желтомъ карнизѣ. Засунувъ руки въ карманы и не выпуская стеклышка изъ глаза, онъ упорно молчалъ. Лицо его выражало гнѣвное отчаяніе.

Они прожили въ Лондонѣ восемь мѣсяцевъ. Первая ихъ квартира была въ Сент-Джемсѣ, въ Джерминъ-Стритъ, вторая въ восточной части города, въ Дюкъ-Стритъ, третья въ Страндѣ, въ Правенъ-Стритѣ, наконецъ, четвертая у Бопса, гдѣ они жили восьмую недѣлю.

Мистрисъ Скирро была беременна, и жена Бопса громко говорила, что еслибы она знала объ этомъ, то не пустила бы ее въ домъ. Однако, Анджелина полюбила Эмили, которая, конечно, была самая хорошенькая и приличная жиличка, когда-либо входившая въ домъ Бопса, потому что почтенный сапожникъ и его жена брали съ жильцовъ довольно высокую для этого околотка цѣну, но зато никогда не заботились о званіи или характерѣ своихъ жильцовъ. Они требовали только аккуратной платы. Эмили снискала сочувственное расположеніе миссъ Бопсъ ея интереснымъ положеніемъ и мягкими, любезными манерами.

-- Ну, Томъ, что ты сдѣлалъ? спросила, наконецъ, Эмили.

-- Ничего, отвѣчалъ Скирро: -- я видѣлъ мистера Сильвера. Онъ увѣряетъ, что очень трудно попасть въ газетные сотрудники; къ тому же, онъ говоритъ, что стиль моихъ передовыхъ статей не достаточно англійскій. Проклятью эти англичане, лицемѣры, трусы! Ахъ, еслибы мнѣ ввести въ англійской прессѣ нашу канадскую свободу, я бы имъ показалъ, что значитъ писать передовыя статьи.

-- Какъ же онъ такъ хорошо обставился?

-- Джобсонъ? гнѣвно произнесъ Скирро, вскакивая съ кресла:-- ему нечего было учиться. Онъ всегда былъ лицемѣръ, какъ его отецъ и мать. Ты помнишь ея гордое, покровительственное обращеніе. Впрочемъ, я легко перенялъ бы ихъ стиль, но для этого надо время. Мистеръ Сильверъ также увѣряетъ, что мнѣ надо ближе ознакомиться съ англійской политикой. И это дѣло возможное, но надо только протянуть нѣсколько времени и перескочить черезъ твои роды. Ну да, такъ или иначе, а я поставлю на своемъ.

Онъ стиснулъ зубы и рѣшительно взглянулъ на каминъ.

-- А ты знаешь, я его встрѣтилъ сегодня, произнесъ онъ послѣ минутнаго молчанія.

-- Гдѣ?

-- Выходя изъ редакціи Chronicle. Онъ едва не наступилъ мнѣ на ногу. Онъ одѣтъ по послѣдней модѣ и палка у него съ серебряннымъ набалдашникомъ. Онъ пишетъ въ Chronicle и получаетъ большія деньги. Онъ дѣлается знаменитостью и вчера въ Post была статья о послѣднемъ его письмѣ.

Глаза Эмили заблестѣли.

-- Послушай, Томъ, ты умнѣе Тадди Ддобсона и ты все-таки можешь его побить. Отчего бы тебѣ не перейти на другую сторону и не возражать ему? Вѣдь, вѣроятно, торіи нуждаются въ этомъ.

Томъ Скирро взглянулъ на жену.

-- Умная мысль, сказалъ онъ:-- но если я хотѣлъ писать въ либеральныхъ газетахъ, то лишь потому, что теперь это выгоднѣе. Виги берутъ верхъ при молодой королевѣ. Но ты права. Какое мнѣ дѣло, чья сторона одерживаетъ побѣду, лишь бы намъ дали кусокъ хлѣба съ масломъ. Я знаю отъ пріятелей въ тавернѣ Конвент-Гардена, что торіи очень нуждаются въ ловкихъ авторахъ. Можетъ быть, я имъ и потрафлю. Чортъ возьми, надо попробовать. Но вѣдь и на это надо время. Я долженъ найти рекомендацію, а пока...

Онъ всталъ и началъ съ безпокойствомъ ходить взадъ и впередъ, по комнатѣ. Эмили слѣдила за нимъ своими блестящими глазами.

-- Намъ осталось только одно, произнесъ онъ, наконецъ, поглядывая искоса на жену:-- надо занять денегъ. Но мои часы, твои часы и все остальное заложено; у насъ остался только...

-- Да, у насъ одинъ браслетъ, сказала грустно Эмили:-- но ты знаешь, для чего я его берегу. Впрочемъ, придется его пожертвовать. Ахъ да, ты знаешь, эта женщина второго этажа достала кучу денегъ.

-- Неужели! воскликнулъ Скирро и весело свистнулъ:-- у мистриссъ Гильдьяръ куча денегъ! Значитъ, она меня послушалась и пустила кровь этому щенку. Но признаюсь, я не ожидалъ, что онъ такой дуракъ. Отлично!

И онъ сталъ прыгать по комнатѣ, хлопая въ ладоши.

-- Ты возстановилъ ее противъ Тадди Джобсона. О, Томъ, какъ это гадко!

-- Ты слышала ея исторію; лучше было начать съ него и получить деньги съ каждаго по одиночкѣ. У нея три источника -- дядя, племянникъ и сумасшедшая тетка. Но чего же ты бранишься, ты только что сама подбивала меня противъ него?

-- Это просто гнусно. Я ненавижу эту женщину и не хочу имѣть съ нею ничего общаго. Большая разница сражаться открыто съ человѣкомъ въ печати или грабить его съ помощью какой-то презрѣнной искательницы приключеній.

-- Милая Эмили, отвѣчалъ Скирро, садясь снова въ кресло:-- предоставь мнѣ спасать свою душу, какъ я умѣю. Я не хочу умереть съ голоду, когда человѣкъ, который перебѣгаетъ мнѣ дорогу на каждомъ шагу, можетъ меня накормить. Я обѣщалъ помочь мистриссъ Гильдьяръ совѣтомъ, а она обязалась мнѣ за это заплатить. Я теперь сбѣгаю къ ней и приведу ее сюда. Пусть она разскажетъ намъ о своемъ свиданіи. Это должно быть очень интересно.

И онъ поспѣшно вышелъ изъ комнаты.

Эмили вздрогнула, едва не лишилась чувствъ и, закрывъ лицо руками, промолвила сквозь зубы:

-- Я достойно наказана. Отецъ и мать меня бросили, я на вѣки связана съ Томомъ Скирро; Тадди Джобсонъ меня ненавидитъ, а онъ былъ настоящій джентльмэнъ и... я должна водить дружбу съ этой ужасной женщиной! О милостивый Боже, прости меня и помилуй!

Тутъ отворилась дверь и взошла мистриссъ Гильдьяръ. Она замѣнила свой гуляльный костюмъ утреннимъ капотомъ и пестрымъ чепцемъ. То и другое было немного полиняло, но бросалось въ глаза. За ней слѣдовалъ Скирро съ сіяющимъ лицомъ. Но она говорила такимъ громкимъ, рѣзкимъ и покровительственнымъ тономъ и въ ея обращеніи съ Томомъ было что-то такое, что Эмили всегда вздрагивала при видѣ ея.

-- А, мистриссъ Скирро, воскликнула она:-- какъ вы сегодня себя чувствуете? Неправда ли, брачная жизнь имѣетъ свои маленькія непріятности? Ну, я видѣла вашу старую любовь. Поздравляю, у васъ хорошій вкусъ; онъ очень умный и приличный джентльменъ.

Скирро прикусилъ губу.

-- Разскажите намъ все подробно, воскликнулъ, онъ: -- я никогда не думалъ, что Джобсонъ такой олухъ.

Мистриссъ Гильдьяръ очень эфектно разсказала исторію своего свиданія съ Тадди.

-- Вы умная женщина, произнесъ Скирро, когда она кончила:-- а Джобсонъ просто оселъ. Онъ вамъ далъ чекъ къ своему банкиру. Вы сами получили деньги и, конечно, съумѣли сдѣлать впечатлѣніе на конторщиковъ?

-- О, да. Конторщикъ, которому я подала чекъ, послалъ за однимъ товарищемъ фирмы, чтобы удостовѣриться въ моемъ тожествѣ. Конечно, онъ меня не зналъ, но вѣроятно, я ему показалась очень приличной, или по какимъ другимъ причинамъ (она лукаво подмигнула Тому), но онъ тотчасъ приказалъ мнѣ выдать деньги и былъ очень любезенъ со мною. Всѣ конторщики вытаращили на меня глаза. Такая забава!

-- Они васъ признаютъ?

-- Вѣроятно.

-- Прекрасно, великолѣпно! Это не послѣдніе двадцать фунтовъ, которые вы получите отъ Джобсона, мистрисъ Гильдьяръ.

-- Надѣюсь, благодаря вашимъ совѣтамъ, мистеръ Скирро. Но я не хочу оставаться въ долгу, тѣмъ болѣе, что вскорѣ я, вѣроятно, прибѣгну снова къ вашей помощи.

И, вынувъ изъ своего ридикюля пять гиней, она подала ихъ Тому, который спокойно опустилъ золотыя монеты въ свой карманъ.

Эмили вся вспыхнула и прикусила до крови себѣ губу.

-- Всегда готовъ вамъ служить, мистрисъ Гильдьяръ. Я былъ адвокатомъ въ Америкѣ и можетъ быть, сдѣлаюсь тѣмъ же здѣсь, если только мнѣ удастся пережить это трудное время.

Мистрисъ Гильдьяръ продолжала нѣсколько времени весело болтать съ Томомъ и потомъ простилась съ его женою, которая своимъ упорнымъ молчаніемъ и грустнымъ видомъ ясно доказывала, что ей не нравился подобный разговоръ.

-- Какъ ты можешь принимать участіе въ такоы низкомъ, позорномъ дѣдѣ? воскликнула Эмили, оставшись наединѣ съ мужемъ.

-- Извольте молчать, сударыня, отвѣчалъ Скирро: -- я тебѣ сказалъ, что рѣшился такъ или иначе, но проложить себѣ дорогу. Я пріѣхалъ сюда не для того, чтобы умереть съ голода и конечно, не стану разбирать средства. Я воспользуюсь всѣмъ, что подвернется ко мнѣ подъ руку. Нечего сказать, умѣстна твоя совѣстливость, когда намъ нечего ѣсть!

Онъ взялъ шляпу и направился въ Ковент-Гарденъ, въ извѣстную таверну, посѣщаемую газетными сотрудниками и художниками; съ нѣкоторыми изъ нихъ онъ уже познакомился.

Въ 6 часовъ, миссъ Бопсъ, поправивъ свои кудри, караулила въ лавкѣ прибытіе таинственнаго юноши, а мистеръ и мистрисъ Бопсъ во внутренной, маленькой, сырой и душной комнатѣ пили чай съ хлѣбомъ, масломъ и крессалатомъ. Пробило шесть часовъ, прошло еще пять минутъ и десять, но Тимпани не появлялся. Наконецъ, въ четверть седьмаго, онъ просунулъ въ дверь свою голову.

-- А, это вы? воскликнула она.

-- Да, красавица, это я, отвѣчалъ онъ:-- гдѣ мои туфли?

-- Вотъ онѣ, сказала Анджелина, подавая ему уже завернутыя и. связанныя туфли:-- а гдѣ деньги?

-- Вотъ: разъ, двѣ, три, четыре монеты. Ну, а теперь поцѣлуйчикъ!

Онъ нагнулся къ ней, но она его оттолкнула.

-- Если вы не отстанете, я закричу. Но кто вы такой? Какъ васъ зовутъ? Вы знакомы съ нашимъ вторымъ этажемъ? Это я знаю.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Тимпани:-- я тамъ никогда не бывалъ. Но знаю кое-что о вашей жиличкѣ второго этажа. Ее зовутъ мистрисъ Гильдьяръ, не такъ ли?

Молодая дѣвушка кивнула головой.

-- Давно она у васъ?

-- Пять недѣль.

-- Пріѣхала изъ Парижа?

-- Да.

-- Съ ней нѣтъ никого?

-- Нѣтъ, она одна.

-- Она находится въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ?

-- До сегоднешняго дня у нея не было ни пенса. Я сама видѣла, какъ она три раза ходила къ закладчику.

-- Что она говоритъ о себѣ?

-- Что у нея богатые друзья, которые ей всегда помогутъ, если только узнаютъ о томъ, что она въ нуждѣ.

Тимнани свиснулъ.

-- Сегодня она принесла цѣлую кучу денегъ и, кажется, дала въ займы первому этажу. Они въ плохомъ положеніи: онъ ничего не достаетъ, а жена больна и сегодня предлагала мнѣ отдать за ихъ долгъ свой прекрасный золотой браслетъ.

-- Кто они такіе?

-- Мужъ и жена, и настоящая лэди... ихъ зовутъ мистеръ и мистрисъ Скирро.

Тимнани разспросилъ всѣ подробности объ этихъ жильцахъ, потрепалъ за подбородокъ Анджелину и простился съ нею, обѣщая вскорѣ ее снова навѣстить. Она вышла на улицу и проводила его глазами. Сама отличаясь значительной хитростью, она не могла не придти въ восторгъ отъ еще большей ловкости Тимпани.

-- Какой молодецъ, думала она:-- онъ мнѣ ничего не сказалъ, ни своего имени, ни своего адреса, ни положенія въ свѣтѣ, а я ему все выболтала. Тонкая штука!

Едва только Тимнани выбѣжалъ изъ Крукъ-Стрита на Ковент-Гарденъ, какъ его остановилъ, схвативъ за руку, мистеръ Винистунъ.

-- Погодите, Тимпани, и разскажите мнѣ все, что вы видѣли и слышали.

Тимпани передалъ все, что произошло.

-- Вы увѣрены, что этого жильца зовутъ Скирро?

-- Да, сэръ.

-- Вы его видѣли?

-- Нѣтъ, сэръ.

-- Ну, смотрите, Тимпани, никому ни слова объ этомъ, кромѣ меня и мистера Джобсона.

Сунувъ въ руку юношѣ полгинеи, которую Тимпани взялъ безъ всякой церемоніи, Винистунъ разстался съ нимъ.

Утромъ, тотчасъ послѣ ухода мистрисъ Гильдьяръ, Джобсонъ отправился къ Винистуну и разсказалъ ему о своемъ разговорѣ съ этой женщиной. Адвокатъ молча выслушалъ его; потомъ насупивъ брови и дрожащимъ голосомъ произнесъ:

-- Очень непріятная исторія! Вамъ-то все равно, но все-таки я сожалѣю, что вы ей дали чекъ въ руки. Всѣ конторщики Чайльдса видѣли, какая женщина получала деньги по чеку мистера Тадеуса Джобсона. Она, конечно, можетъ надѣлать много непріятностей старому генералу, но свѣтъ не будетъ очень строгъ къ нему, хотя эта женщина разыграетъ, вѣроятно, роль жертвы и свѣтъ любитъ скандалы. Но главная опасность грозитъ вашей теткѣ, миссъ Джобсонъ. Подумайте только, что будетъ съ нею, если эта исторія коснется ея, ея, которая никогда не имѣла дурной мысли въ головѣ и сердцѣ.

Онъ всталъ и напалъ ходить по комнатѣ въ сильномъ волненіи.

-- Я объ этомъ и не подумалъ, воскликнулъ Тадди, пораженный словами своего друга: -- вы правы, Винистунъ, это ее убить.

-- Женщина эта, конечно, все пойметъ и воспользуется; но надо ее удержать отъ свиданія съ миссъ Джобсонъ. Она сказала, что дѣйствуетъ по совѣтамъ какого-то совѣтчика. Кто этотъ совѣтчикъ? Какой-нибудь негодяй стряпчій?

-- Право не знаю. Я послалъ Тимпани прослѣдить ее до дома. Я думалъ, что въ такомъ дѣлѣ нечего церемониться.

-- Пойдемте и посмотримъ, не вернулся ли онъ, сказалъ Винистунъ и взялъ шляпу.

Въ дверяхъ его остановилъ писецъ.

-- Извините, сэръ, васъ ждетъ кліентъ.

-- Я не могу никого принять сегодня, отвѣчалъ Винистунъ.

-- У него спѣшное дѣло, сэръ. Я ему обѣщалъ, что вы его примете.

-- Такъ кланяйтесь ему отъ меня и скажите, что я ужасно занятъ, не могу взяться за его дѣло и совѣтую обратиться къ мистеру Манингу.

Писецъ посмотрѣлъ на своего патрона съ изумленіемъ, а Джобсону было пріятно видѣть, какъ близко къ сердцу принималъ Винистунъ его дѣла.

Не успѣли наши друзья придти въ Пумпъ-Кортъ, какъ вернулся Тимпани и передалъ имъ всѣ собранныя имъ свѣдѣнія, конечно, умолчавъ о своей сценѣ съ Анджелиной.

Винистунъ предложилъ ему нѣсколько вопросовъ и потомъ, отворивъ дверь, кивнулъ головой.

-- Тимпани, вы ловкій малый, сказалъ онъ:-- и получите надлежащую награду, а теперь уходите.

Юноша исчезъ мгновенно.

-- Намъ надо еще многое разузнать, произнесъ Винистунъ:-- и надо опять послать туда Тимпани. Онъ очень умно сдѣлалъ, что оставилъ въ лавкѣ туфли до вечера. Но какъ сдѣлать, чтобъ онъ самъ ничего не подозрѣвалъ? (Подслушивавшій у двери юноша не могъ удержаться отъ улыбки). Вы ему не объяснили ничѣмъ вашего страннаго поведенія сегодня утромъ?

-- Нѣтъ.

-- Ну, онъ, должно быть, теперь питаетъ объ васъ очень смутное и не совсѣмъ лестное мнѣніе, произнесъ Винистунъ со смѣхомъ: -- выдавать чеки веселой женщинѣ и поручить своему писцу разузнать, гдѣ она живетъ -- хорошее начало для адвоката и славная школа для его юнаго писца. Впрочемъ, нечего объ этомъ говорить. Можетъ быть, я на вашемъ мѣстѣ и въ ваши годы сдѣлалъ бы тоже самое. Мы сочинимъ для Тимпани какую-нибудь сказку, но онъ сегодня же долженъ намъ разузнать черезъ дочь сапожника, кто совѣтчикъ мистрисъ Гильдьяръ.

На основаніи данной ему Винистуномъ инструкціи и разыгралъ Тимпани свою роль въ лавкѣ Бопса.

Разставшись съ этимъ сметливымъ юношей, Винистунъ сталъ обдумывать все слышанное отъ него. Онъ зналъ со словъ Берты о первой любви Тадеуса Джобсона и имѣлъ достаточное понятіе о томъ, что за личность былъ мистеръ Скирро. Поэтому, онъ тотчасъ понялъ какими опасностями грозилъ союзъ Тома Скирро и мистрисъ Гильдьяръ.

Онъ былъ такъ взволнованъ своими мыслями и опасеніями, что наткнулся на нѣсколькихъ прохожихъ, которые грубо его оттолкнули. Наконецъ, онъ вошелъ въ таверну въ Ковентъ-Гарденѣ и потребовалъ бутылку вина. Его всѣ знали въ этой тавернѣ, слуга встрѣтилъ его почтительно, а нѣкоторые изъ посѣтителей съ улыбкой ему поклонились. Но онъ нахлобучилъ свою шляпу и, выпивъ стаканъ вина, глубоко задумался.

Рядомъ съ нимъ, за особымъ столикомъ, сидѣли два человѣка. Передъ ними стояла бутылка портвейна и они разговаривали въ полголоса. Сначала Винистунъ не обратилъ на нихъ никакого вниманія, но вдругъ до его ушей долетѣло имя Джобсона. Онъ сталъ прислушиваться. Одинъ изъ собесѣдниковъ, сидѣвшихъ къ нему спиною, говорилъ грубымъ, непріятнымъ голосомъ:

-- Я его хорошо знаю. Мы оба родились въ одномъ городѣ въ Канадѣ. Онъ ужасный нахалъ и въ тоже время лицемѣръ, но ему удивительно везетъ въ жизни.

-- Онъ чрезвычайно уменъ, отвѣчалъ другой господинъ: -- и въ наше время никто еще такъ быстро не поднялся въ политическомъ мірѣ, какъ онъ. Если онъ только не собьется съ толку, то вскорѣ сдѣлается любимцемъ виговъ. Посмотрите, какъ онъ пишетъ.

-- Я бы очень желалъ вступить съ нимъ въ полемику.

-- А вы пишете, сэръ?

-- Еще бы. Я былъ сотрудникомъ канадскихъ газетъ.

-- Гм... тѣ образцы канадской прессы, которые я видѣлъ, не завидны. Однако, сэръ, я думаю, что ваше перо могло бы оказать пользу торіямъ.

-- Я только этого и желаю.

-- Я имѣю сношенія съ одной изъ торійскихъ газетъ. Онѣ теперь не очень хорошо платятъ, но я полагаю, что надежды торійской партіи снова пробуждаются. Реакція вскорѣ наступитъ послѣ недавнихъ реформъ. Если ваше перо смѣлое, блестящее, и вы не прочь задѣвать частную жизнь нашихъ враговъ, то вамъ дадутъ много работы. Я буду очень радъ оказать вамъ услугу, сэръ. Смѣю спросить ваше имя?

-- Скирро -- мистеръ Томасъ Скирро. Вотъ моя карточка. У меня еще нѣтъ лондонскаго адреса, но вы можете мнѣ писать сюда въ эту таверну. Позвольте мнѣ вамъ предложить еще бутылочку.

-- Признаюсь, рѣдко встрѣтить такого щедраго собрата журналиста, и мнѣ теперь дѣлать нечего. Если вы желаете выпить вторую бутылку, сэръ, я къ вашимъ услугамъ.

Винистунъ подождалъ еще нѣсколько минутъ, потомъ всталъ и, выходя изъ таверны, такъ пристально осмотрѣлъ Тома Скирро съ головы до ногъ, что вся его фигура навѣки запечатлѣлась въ его умѣ.

IV.

Признаніе.

Входя на слѣдующее утро въ свою контору, Джобсонъ съ изумленіемъ увидалъ, что Винистунъ уже дожидался его, шагая нетерпѣливо взадъ и впередъ по комнатѣ. Лицо адвоката осунулось и выражало тревожное безпокойство; онъ всю предъидущую ночь не ложился спать. Напротивъ, Джобсонъ послѣ обѣда въ гостяхъ, вернулся пѣшкомъ въ Арлингтонъ-Стритъ и спалъ спокойно всю ночь, словно ничего не случилось.

-- Вамъ нечего звать Тимпани, произнесъ Винистунъ: -- я вамх всѣ разскажу.

И, передавъ все, что произошло наканунѣ вечеромъ, онъ прибавилъ:

-- Эта женщина, вѣроятно, придетъ къ вамъ еще разъ, прежде чѣмъ обратиться къ вашему дядѣ. Вамъ тогда придется войти съ нею въ соглашеніе о немедленномъ отъѣздѣ изъ Англіи. Если вашъ дядя не захочетъ выдать большую сумму денегъ, то я вамъ одолжу ее. Вы мнѣ возвратите, когда будете имѣть возможность.

-- Вы?

-- Да, это необходимо. Берта Джобсонъ будетъ избавлена отъ малѣйшей непріятности, если это зависитъ отъ меня. Вы можете распоряжаться мною, какъ угодно.

Джобсонъ пристально посмотрѣлъ на Винистуна.

-- Что это значитъ, мой другъ? Я никогда не видалъ васъ въ такомъ волненіи. Неужели...

-- Довольно! воскликнулъ Винистунъ, и на лбу его показались крупныя капли холоднаго пота:-- ни слова болѣе. Мы понимаемъ другъ друга. Я знаю, что подозрѣваемое вами неисполнимо, но...

И, не докончивъ своей фразы, началъ снова ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.

Джобсонъ подошелъ къ окну и сталъ смотрѣть на Пумпъ-Кортъ. Его глаза неожиданно открылись. Этотъ добрый, возвышенный, могучій человѣкъ, котораго онъ любилъ, какъ старшаго брата, который казался ему выше всѣхъ человѣческихъ слабостей -- этотъ человѣкъ подчинился вліянію того пламеннаго чувства, отъ котораго таютъ самыя ледяныя натуры и мутятся самые твердые умы. Онъ вспомнилъ слова Берты, которая однажды со слезами на глазахъ просила его не упоминать при ней объ одномъ щекотливомъ предметѣ. Онъ вспомнилъ и грустное прошедшее, долгую, мрачную ночь, и счастливый разсвѣтъ. Его пугала мысль, чтобъ странное, нѣжное чувство Винистуна не оказалось болѣе опаснымъ для ея спокойствія, чѣмъ корыстный заговоръ безнравственной женщины и грубаго негодяя. Онъ вспомнилъ, что наканунѣ, за обѣдомъ, она казалось такой хорошенькой, а лордъ Сваллотэль, сидѣвшій рядомъ съ нею, былъ впервые въ романическомъ настроеніи.

Винистунъ отличался необыкновенной впечатлительностью и отгадывалъ съ удивительной точностью мысли сочувственныхъ ему лицъ. Онъ вдругъ остановился передъ Джобсономъ и протянулъ ему обѣ руки.

-- Джобсонъ, сказалъ онъ:-- я многое отгадываю, что боюсь высказать на словахъ. Вы не можете себѣ представить, какъ могуче это чувство во мнѣ. Но будьте увѣрены, что здѣсь засѣло нѣчто (и онъ указалъ рукой на свою голову), чего никакая судьба не уничтожитъ, не измѣнитъ. Я буду нѣженъ, какъ голубокъ, и терпѣливъ, какъ рабъ. Я буду страдать безропотно, буду преданъ безъ надежды на награду, и постояненъ, несмотря на холодность и презрѣніе. Вы можете поручить мнѣ охраненіе драгоцѣннаго спокойствія... Ради Бога, не говорите теперь ни слова...

И онъ попрежнему зашагалъ ію комнатѣ.

Джобсовъ продолжалъ смотрѣть бъ окно. Онъ никогда не думалъ, что Винистунъ въ состояніи влюбиться. Сердце его, казалось, было столь всеобъемлюще, что его только могла удовлетворить любовь ко всему человѣчеству. Поэтому, страсть его къ одной женщинѣ, къ Бертѣ Джобсонъ, казалась непонятной, загадочной. Однако, это неожиданное открытіе было очень пріятно для Тадди. Онъ не могъ мечтать о лучшемъ мужѣ для Берты, которая, онъ былъ убѣжденъ, питала къ нему нѣжную, почтительную дружбу. Но, съ другой стороны, онъ замѣчалъ въ послѣднее время, что лордъ Сваллотэль очень ухаживалъ за Бертой и, хотя онъ былъ нѣсколькими годами моложе ея, но его серьёзный характеръ и степенная наружность совершенно стушевывали это различіе; къ тому же, миссъ Джобсонъ видимо относилась къ нему съ сочувственнымъ уваженіемъ.

Погруженный въ эти мысли, Джобсонъ не замѣчалъ, что время шло. Винистунъ продолжалъ ходить по комнатѣ взадъ и впередъ и не могъ не замѣтить странности поведенія своего молодого друга, который холодно отнесся къ столь лестному для него предложенію.

-- Тадди Джобсонъ, сказалъ онъ, наконецъ, очень тихо:-- о чемъ вы думаете? Я имѣю право на вашу искренность и желалъ бы знать, какъ вы смотрите на мое признаніе. Доставляетъ оно вамъ удовольствіе или нѣтъ?

Джобсонъ схватилъ его за обѣ руки.

-- Неужели вы, Винистунъ, могли сомнѣваться во мнѣ хоть на минуту? Простите меня, я думалъ не о себѣ, а объ васъ. Я не желалъ бы, чтобъ такое рѣдкое сердце, какъ ваше, терзалось понапрасну. Вы не знаете исторіи моей тетки; я долженъ вамъ ее разсказать.

Они сѣли, и Джобсонъ подробно передалъ своему другу тѣ поразительныя обстоятельства, которыя такъ сильно подѣйствовали на его собственную жизнь. Винистунъ выслушалъ его съ блестящими отъ волненія глазами.

-- Я теперь понимаю, произнесъ онъ, когда Джобсонъ кончилъ свой разсказъ: -- почему подъ всей ея живостью и веселостью скрывается неописанная, нѣжная меланхолія, которая всегда напоминала мнѣ темную глубь озера, просвѣчивающую среди лучезарно освѣщенной солнцемъ поверхности.

Онъ задумался.

Черезъ нѣсколько минутъ, Джобсонъ прервалъ это молчаніе.

-- Вотъ причина моего смущенія, сказалъ онъ:-- я не зналъ, какъ отнестись къ извѣстію, что мой лучшій другъ питаетъ къ моей теткѣ болѣе, чѣмъ дружескія чувства. Я считаю необходимымъ быть совершенно откровеннымъ съ вами и потому прибавлю, что другой изъ моихъ друзей также питаетъ къ ней подобныя чувства; что же касается моего мнѣнія, то я убѣжденъ, что обоихъ ждетъ горькое разочарованіе. Теперь вы поймете мою кажущуюся холодность.

-- Джобсонъ, вы поступили какъ истинный другъ, примите мою глубокую благодарность. Мнѣ излишне, конечно, просить васъ, чтобъ все это осталось тайною между нами. Если я неожиданно высказалъ передъ вами свои чувства, то это далеко не съ мыслью просить вашего ходатайства. Вы мнѣ сказали все, что сочли нужнымъ, и теперь предоставьте меня и вашего другого друга, имени котораго я не желаю знать, нашей судьбѣ. Прошу васъ никогда не возобновлять со мною этого разговора. Вы можете быть увѣрены, что я всегда буду поступать съ преданностью и деликатностью истинной любви!

Онъ всталъ и, надѣвъ шляпу, удалился.

Спустя часъ, Джобсонъ, проходя черезъ сады внутренняго Темпля, увидѣлъ издали Винистуна, который, заложивъ руки за спину, шагалъ по набережной въ глубокой думѣ.

V.

Нашла коса на камень.

При встрѣчѣ съ Скирро на подъѣздѣ редакціи Chronicle, Джобсонъ съ перваго взгляда узналъ своего стараго товарища и соперника. Его проницательный взглядъ тотчасъ замѣтилъ на лицѣ Скирро и во всей его внѣшности безспорные слѣды самыхъ стѣснительныхъ обстоятельствъ. Отъ него также не скрылись злоба и зависть, сверкнувшія въ глазахъ Тома, при видѣ своего врага въ цвѣтущемъ положеніи. Но въ сердцѣ Джобсона не сохранилось ни малѣйшей къ нему ненависти, и онъ искренно его пожалѣлъ. Первой его мыслью было прослѣдить Скирро до его дома и предложить ему помощь, но его удержала излишняя въ этомъ случаѣ деликатность. Чувствуя, что въ подобныхъ обстоятельствахъ онъ отказался бы отъ помощи Скирро, Джобсонъ приписалъ и ему такую же нравственную щепетильность. Но несчастная фигура Скирро не выходила изъ его головы, и онъ въ тотъ же вечеръ посовѣтовался съ Бертой насчетъ лучшаго способа оказать ему помощь. Онъ даже думалъ нанечатать въ газетахъ, что ищутъ адресъ Скирро, и потомъ послать ему денегъ, не говоря отъ кого.

Но во время разговора съ Винистуномъ онъ забылъ упомянуть объ его встрѣчѣ съ Томомъ Скирро, который безъ всякаго сомнѣнія подбивалъ мистрисъ Гильдьяръ въ ея низкихъ ковахъ противъ сэра Гарри Джобсона. Не смотря на это, онъ никакъ не могъ забыть несчастной фигуры Скирро. Онъ невольно думалъ объ Эмили и спрашивалъ себя: было ли у нея такое же отчаянное выраженіе лица? Онъ не питалъ ненависти ни къ ней, ни къ ея мужу. Врагъ Джобсона не стоилъ его антипатіи, а лишь заслуживалъ презрѣніе, но и это чувство теперь перешло въ состраданіе.

Поэтому, Джобсонъ кончилъ тѣмъ, что послалъ по почтѣ Скирро два банковые билета въ десять фунтовъ, надписавъ адресъ не своимъ почеркомъ.

Спустя два дня, онъ получилъ отвѣтъ, который собственноручно принесла миссъ Бопсъ. При видѣ Тимпани, отворившаго ей дверь, молодая дѣвушка была очень удивлена.

-- А, хитрый человѣкъ! сказала она, широко раскрывая свои глаза: -- такъ ваша контора здѣсь?

Тимпани покраснѣлъ до корней волосъ.

-- Послушайте, красавица, произнесъ онъ:-- вы никому не говорите объ этомъ.

-- О чемъ?

-- О томъ, гдѣ я живу и проч. Не говорите объ этомъ отцу. Что вамъ надо?

-- Мнѣ надо вашего джентльмэна.... мистера Джобсона. Я принесла ему письмо отъ нашей жилички перваго этажа. Тутъ какая-то игра. Она мнѣ дала полкроны и сказала: "Анджи, посмотрите въ справочной книгѣ, гдѣ контора мистера Тадеуса Джобсона въ Темплѣ". Я навела справки и объявила, что въ Пумпъ-Кортѣ. Тогда она написала вотъ это письмо и, отдавая его мнѣ, прибавила: "Отнесите по секрету отъ всѣхъ въ контору мистера Джобсона".

-- Хорошо, отвѣчалъ Тимпани, протягивая руку: -- я отдамъ письмо мистеру Джобсону.

-- Скажите прежде, кто такой вашъ господинъ, и какія у него дѣла съ мистрисъ Скирро? воскликнула Анджелина, пряча письмо за спину.

И она съ хитрой улыбкой взглянула на юношу.

-- Я теперь не могу вамъ ничего сказать; онъ сидитъ въ сосѣдней комнатѣ и задастъ мнѣ трепку, если увидитъ, что я разговариваю съ вами. По я зайду къ вамъ надняхъ, и мы пойдемъ вмѣстѣ гулять въ паркъ; тамъ я вамъ все разскажу.

Она отдала ему письмо.

-- А поцѣлуй!

Анджелина Бопсъ пустилась бѣгомъ по лѣстницѣ, а Тимпани послѣдовалъ за нею. По несчастью, она на послѣднемъ поворотѣ споткнулась и скатилась внизъ; и хотя она не нанесла себѣ при этомъ ни малѣйшаго ушиба, но поклялась выцарапать глаза Тимпани при первомъ свиданіи.

Вернувшись въ контору, Тимпани передалъ письмо Джобсону, который, распечатавъ, прочиталъ слѣдующее:

"Тадди Джобсонъ, извините меня, что я васъ безпокою, но я не могу молчать. Никто, кромѣ васъ, не могъ прислать намъ вчера деньги, въ которыхъ, увы! мы очень нуждались. Томъ увѣряетъ, что эти деньги присланы моимъ отцомъ, который отрекся отъ меня послѣ моего замужества. Но я знаю, что это не правда. Мнѣ больно и стыдно получать отъ васъ помощь. Вы нагромоздили мнѣ на голову горящіе угли, и они жгутъ всю мою внутренность. Что же касается его, то ничто не въ состояніи тронуть этого человѣка. Я готова была бы отдать все на свѣтѣ, чтобы не написать этихъ словъ, и дѣлаю это не изъ любви къ вамъ, а по сознанію своего долга. Онъ болѣе чѣмъ когда ненавидитъ васъ и употребитъ эти деньги на то, чтобы обезпечить себѣ положеніе, которое дозволило бы ему вредить вамъ. Ради Бога, не присылайте болѣе никогда и берегитесь Тома Скирро и низкой женщины, по имени мистрисъ Гильдьяръ. Они работаютъ вмѣстѣ и, если только возможно, то погубятъ ваше спокойствіе и репутацію. Вы когда-то знали меня, какъ

Эмили Латушъ.

P. S.-- Не отвѣчайте мнѣ".

Это письмо, вполнѣ подтверждавшее его подозрѣнія, Джобсонъ показалъ Винистуну.

-- Мы должны дѣйствовать быстро, сказалъ тотъ, узнавъ въ чемъ дѣло:-- вамъ нечего бояться враждебныхъ дѣйствій Скирро. Онъ не можетъ причинить вамъ большого вреда. Намъ надо только устранить изъ игры его орудіе, мистрисъ Гильдьяръ. Нечего сказать, славная парочка. Это письмо говоритъ многое между строчками. Я бы желалъ знать, насколько сильно было бы вліяніе долга на мистрисъ Скирро, еслибы ея не побуждало написать это письмо другое, болѣе могучее, эгоистичное чувство. Скирро, конечно, негодяй и въ отношеніи ея, и ею руководитъ оскорбленная гордость. Во всякомъ случаѣ, намъ надо этимъ воспользоваться.

-- Какъ? Винистунъ, вы хотите воспользоваться слабостью этой женщины? Вѣдь, какъ бы то ни было, Скирро -- ея мужъ. Она вышла за него замужъ и не имѣетъ права его выдавать.

Сѣрые глаза Винистуна засверкали.

-- Тадди Джобсонъ, эти чувства дѣлаютъ вамъ честь, хотя вы ужь немного пересолили. Я нисколько и не думалъ натравливать жену на мужа, а хотѣлъ лишь воспользоваться предостереженіемъ. Мы должны, не теряя ни минуты, разлучить Скирро съ мистрисъ Гильдьяръ и уничтожить эту фирму. Она, вѣроятно, уже прожила двадцать фунтовъ, которые вы ей дали, а Скирро -- не такой дуракъ, чтобы сказать ей о полученной имъ помощи. Она вскорѣ вторично явится къ вамъ или къ вашему дядѣ. Мы должны предупредить ее. Я увижусь съ нею сегодня вечеромъ.

-- Гдѣ и какъ?

-- Я ей назначу свиданіе въ такихъ условіяхъ, что она непремѣнно явится... т. е., если она не занята. Вотъ посмотрите.

И, присѣвъ къ столу, онъ написалъ на дорогой, съ золотымъ обрѣзомъ, почтовой бумагѣ слѣдующія строки:

"Старый другъ, видѣвшій мистрисъ Гильдьяръ, но незнакомый ей, желаетъ счастья встрѣтиться съ нею въ Hôtel des Etrangers, въ Джерардъ-Стритѣ, Сого, въ большой кофейной комнатѣ, на послѣднемъ столѣ на-лѣво, сегодня вечеромъ въ 9 часовъ. Она узнаетъ его по бѣлой розѣ въ петличкѣ".

-- Вы пишете, какъ человѣкъ, привыкшій къ подобнымъ дѣламъ, произнесъ Джобсонъ съ улыбкой.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Винистунъ очень серьёзно:-- я не могу дозволить вамъ подобной шутки, особенно послѣ моего недавняго признанія. Вы сказали это такъ, не подумавши; но увѣряю васъ, что, несмотря на мое глубокое знаніе свѣта, сердце мое не загрязнено интригами. Мнѣ суждено было близко видѣть человѣческія слабости и страсти въ другихъ, а потому это письмо продиктовано не личнымъ опытомъ, а знаніемъ чужого опыта.

-- Но вѣдь вы рискуете большимъ, чѣмъ я, выдавъ ей глупый чекъ. Она будетъ имѣть въ отношеніи васъ сильную заручку.

-- Я ничего не боюсь, но еслибъ и была опасность, то я со счастьемъ подвергнусь ей для избавленія отъ непріятности Берты Джобсонъ. Въ этомъ дѣлѣ надо дѣйствовать быстро, хитро, умѣло.

Возвратясь въ свою контору, Джобсонъ засталъ тамъ сэра Гарри, который ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, въ сильномъ волненіи.

-- Я ее видѣлъ! воскликнулъ онъ съ жаромъ:-- полчаса тому назадъ... въ Пикадилли... недалеко отъ Арлингтонъ-Стрита. Она. въ Лондонѣ, сэръ. Я бросился въ ближайшій кэбъ, но она меня узнала.

-- Милый дядя, я это знаю. Садитесь и выслушайте меня терпѣливо.

Генералъ былъ очень встревоженъ разсказомъ Джобсона. Ему не понравилось желаніе молодого человѣка защитить его отъ непріятности, хотя онъ былъ гораздо старше, а слѣдовательно, и благоразумнѣе его. Что же касается до вмѣшательства въ семейное его дѣло чужого, хотя и такого достойнаго, деликатнаго человѣка, какъ Винистунъ, то онъ просто вышелъ изъ себя отъ негодованія. По мнѣнію генерала, семейныя тайны никогда не должны выходить изъ лона семейства. Джобсонъ не могъ объяснить ему любовь Винистуна къ Бертѣ, и къ тому же это нисколько не оправдало бы его, такъ какъ онъ гораздо прежде повѣрилъ ему тайну дяди, чѣмъ узналъ, что онъ питаетъ нѣжныя чувства къ теткѣ. Однако, послѣ долгихъ усилій, ему удалось успокоить сэра Гарри и даже добиться его согласія на немедленное приглашеніе Винистуна. Когда тотъ явился и сэръ Гарри поговорилъ съ нимъ въ продолженіи двухъ часовъ, то онъ принужденъ былъ согласиться, что выборъ Тадди былъ очень мудрый. Винистунъ былъ нетолько настоящій джентльмэнъ и ловкій малый, но честный, благородный человѣкъ. Въ концѣ-концовъ, генералъ слѣпо довѣрился ему и поручилъ заключить сдѣлку съ мистрисъ Гильдьяръ на такихъ условіяхъ, какія онъ найдетъ выгодными.

Такимъ образомъ, въ девять часовъ вечера, Винистунъ сидѣлъ за указаннымъ въ запискѣ столомъ въ ресторанѣ Hôtel des Etrangers. На немъ былъ костюмъ, взятый у портного на Страндѣ, въ которомъ онъ считалъ себя прекраснымъ образцомъ франта послѣдняго разряда, съ голубымъ галстухомъ, брильянтовой булавкой и бѣлой розой въ нетличкѣ. Онъ говорилъ съ лакеями такимъ безупречнымъ французскимъ языкомъ, что они переглядывались съ недоумѣніемъ, а сидѣвшій въ залѣ за бутылкой медока французскій журналистъ оглядѣлъ его съ головы до ногъ съ большимъ любопытствомъ. Когда же Винистунъ заказалъ тонкій ужинъ на двухъ, говоря, что онъ ждетъ даму, то слуги стали перешептываться, увѣренные, что это переодѣтый джентльмэнъ.

Вскорѣ дверь отворилась съ шумомъ. Послышался шелестъ шелковаго платья, и женщина высокаго роста, съ перомъ на шляпкѣ и вуалемъ на лицѣ, прошла къ лѣвому заднему столу. Взглянувъ въ лорнетъ на Винистуна, она подняла вуаль и смѣло подошла къ нему.

Не смотря на все желаніе хорошо разыграть свою роль, Винистунъ инстинктивно всталъ и учтиво поклонился.

-- А! это вы, мистрисъ Гильдьяръ, сказалъ онъ своимъ обычнымъ мягкимъ голосомъ:-- вы слишкомъ любезны.

Она пристально посмотрѣла на него и присѣла съ улыбкой.

-- Ваше приглашеніе было еще любезнѣе, хотя нѣсколько повелительно, отвѣчала она со смѣхомъ и, не дожидаясь приглашенія, сѣла за столъ противъ него:-- вы забыли подписать свою записку, но это меня не остановило, я такъ желала увидѣть, кто обращается со мною такъ безцеремонно.

-- Вы видите, у меня въ петлицѣ бѣлая роза, значитъ, ошибки не можетъ быть насчетъ моей личности, сказалъ Винистунъ.

-- Нѣтъ, извините; ваша внѣшность совершенно не вяжется съ вашей рѣчью, запиской и безупречнымъ французскимъ языкомъ, на которомъ вы только-что объяснялись съ слугою.

-- Вы слишкомъ дальнозорки, сударыня. Позвольте мнѣ представиться, я -- мистеръ Варлей. Извините, я былъ такъ дерзокъ, что заказалъ ужинъ, надѣясь, что вы мнѣ не откажете въ удовольствіи покушать со мною въ этой публичной залѣ.

-- Не въ чемъ тутъ извиняться, сэръ, вы поступили очень благоразумно и здѣсь, какъ вы говорите, въ публичной залѣ, подъ глазами у той обезьяны, которая смотритъ на насъ въ свой громадный лорнетъ, я могу смѣло, безъ всякихъ послѣдствій ужинать съ вами.

Она сняла перчатки и бросила на Винистуна такой смѣлый, любовный, вызывающій взглядъ, что его всего перевернуло. Но онъ никогда не терялъ присутствія духа и вскорѣ завелъ разговоръ о лондонскихъ и парижскихъ свѣтскихъ скандалахъ. Мистрисъ Гильдьяръ очень ловко вторила ему, въ тоже время оказывая полную честь ужину. Однако, не смотря на свою рѣшимость довести до конца, Винистуну претило взятое на себя дѣло. Сердце его обливалось кровью. Онъ не могъ хладнокровно смотрѣть на существо, подобное тому, которое сидѣло противъ него. Сквозь ея румяны, подкрашенные глаза и видимые слѣды разврата на лицѣ просвѣчивали остатки благородной женской натуры. Онъ раза два вздрогнулъ, но его проницательные глаза ни на минуту не покидали ея. Она чувствовала, что находилась подъ вліяніемъ, во власти этого человѣка, умная, саркастическая, циничная рѣчь котораго невольно ее плѣняла. Его волоса, старательно завитые, теперь торчали во всѣ стороны, голубой галстухъ спустился на жилетку. Она съ удовольствіемъ убѣжала бы отъ этого страннаго человѣка, но его проницательный взглядъ какъ бы пригвоздилъ ее къ мѣсту.

Наконецъ, французскій журналистъ ушелъ, и они остались вдвоемъ въ большой залѣ, такъ какъ слуги дожидались приказаній въ сосѣдней комнатѣ.

-- Господи! воскликнула вдругъ мистрисъ Гильдьяръ, посмотрѣвъ на часы:-- уже двѣнадцатый часъ. Какой вы очаровательный человѣкъ! Но мнѣ, право, пора.

Она взяла шляпку, но Винистунъ ее остановилъ.

-- Погодите, мистрисъ Сурти, сказалъ онъ: -- мнѣ надо съ вами поговорить.

Она вздрогнула и посмотрѣла съ изумленіемъ на своего собесѣдника.

-- Кто вы такой, сэръ? И зачѣмъ вы меня называете этимъ давно забытымъ именемъ.

-- Извините меня, сударыня, отвѣчалъ спокойно Винистунъ:-- я пришелъ сюда не для того, чтобъ отвѣчать, а чтобъ допрашивать. Вы не должны забывать, что вы въ Индіи видѣли многихъ лицъ, хотя нѣкоторыхъ изъ нихъ вы, можетъ быть, и захотѣли бы забыть.

Она бросила на него испуганный взглядъ и опустила глаза. Но черезъ минуту, собравшись съ силами, она воскликнула такъ громко, что слуги переполошились.

-- Что вы хотите этимъ сказать?

-- Позвольте, сударыня, отвѣчалъ спокойно и вполголоса Винистунъ:-- вы безпокоите слугъ. Вы, конечно, уже поняли, что я не безъ цѣли пригласилъ васъ сюдал и, будьте увѣрены, я добьюсь этой цѣли. Если вы сохраните должное спокойствіе, то намъ обоимъ будетъ пріятнѣе, но во всякомъ случаѣ я исполню свой долгъ.

-- Долгъ! произнесла она, поблѣднѣвъ:-- вы не сыщикъ?

-- Сударыня, отвѣчалъ Винистунъ, отъ зоркаго взгляда котораго не ускользало ни одно ея движеніе:-- еще не настало время сказать вамъ, кто я. Достаточно вамъ теперь знать одно, что, прежде чѣмъ мы разстанемся, я вамъ докажу, что имѣю право такъ дѣйствовать. Позвольте мнѣ поэтому, мистрисъ Сурти, говорить съ вами откровенно, какъ старому пріятелю. Я знаю вашу прошедшую исторію. Нѣкогда прелестная и высокообразованная Елена Дарклей, баловень своей матери, вышла замужъ за мистера Сурти, потомъ она была офицерской красавицей въ Индіи, снова вышла замужъ за поручика Верулама и, наконецъ, превратилась въ мистрисъ Гильдьяръ, живущую въ Крукъ-Стритъ и готовую явиться въ ресторанъ по первому приглашенію незнакомаго ей человѣка.

Онъ произнесъ эти слова съ глубокимъ чувствомъ, и глаза его смотрѣли мягко, сострадательно на ея крашенное лицо. Она закрыла глаза руками. Винистунъ замѣтилъ на ея пальцахъ нѣсколько колецъ съ драгоцѣнными каменьями.

-- Сосчитайте кольца на вашихъ пальцахъ, сказалъ онъ смѣло:-- отъ кого вы ихъ получили и какую они могутъ разсказать исторію.

-- Пощадите меня, промолвила бѣдная женщина:-- вы откуда, странный человѣкъ? Кто вы? И чего вы отъ меня хотите?

Голосъ ея дрожалъ.

-- Гдѣ Веруламъ? спросилъ торжественно Винистунъ.

Она всплеснула руками, дико оглядѣла всю комнату и, остановивъ свой испуганный взглядъ на Виннстунѣ, вскочила.

-- Я не стану болѣе отвѣчать на ваши вопросы, сэръ, произнесла она, сверкая глазами.

-- Сядьте, спокойно сказалъ Винистунъ:-- вы не уйдете.

-- Кто мнѣ помѣшаетъ?

-- Развѣ вы предпочтете отвѣчать въ иномъ болѣе оффиціальномъ мѣстѣ? Нѣтъ, лучше садитесь.

Она опустилась на стулъ, злобно смотря на него.

-- Вы пріѣхали въ Лондонъ, мистрисъ Сурти, продолжалъ Винистунъ:-- съ цѣлью ограбить сэра Гарри Джобсона, на котораго вы думаете имѣть какія-то права, потому что у васъ находятся компрометирующія его письма. Вы уже воспользовались этимъ средствомъ, чтобы вырвать порядочную сумму денегъ у его племянника. Это ставитъ васъ въ очень опасное положеніе.

-- Оно можетъ быть опасно для меня, сэръ, только въ томъ случаѣ, если мистеръ Джобсонъ рѣшится скомпрометировать своего дядю, замѣтила мистрисъ Гильдьяръ съ прежнимъ своимъ хладнокровіемъ и не безъ ироніи.

-- Вѣроятно, у васъ хорошій совѣтчикъ; но помните, что когда вы предстанете передъ судомъ, вся ваша жизнь будетъ подвергнута слѣдствію, и очень можетъ быть, что генералъ Джобсонъ, выведенный изъ терпѣнія, предастъ васъ суду присяжныхъ, даже подъ опасностью скомпрометировать себя.

Мистрисъ Гильдьяръ поблѣднѣла подъ румянами.

-- Ну, сказала она, собравшись съ силами и думая взять нахальствомъ: -- весь вопросъ въ томъ: кому необходимѣе беречь свою репутацію, генералу Джобсону или мнѣ?

-- Конечно, тутъ большое различіе, замѣтилъ Винистунъ, скорѣе думая вслухъ, чѣмъ обращаясь къ своей собесѣдницѣ:-- дѣло идетъ о счастьи трехъ особъ.

-- Ага! воскликнула съ циничнымъ смѣхомъ мистрисъ Гильдьяръ: -- вы, господинъ незнакомецъ, очень дальнозорки. Вы не забываете и миссъ Джобсонъ. Ужь и вы также не заинтересованы ли лично въ этомъ дѣлѣ?

И она дерзко посмотрѣла ему прямо въ глаза. Кровь хлынула къ лицу Винистуна. Онъ не могъ простить себѣ неосторожнаго выраженія.

-- Я дѣйствую въ интересахъ другихъ лицъ, произнесъ онъ небрежно:-- это дѣло ихъ, а не мое. Я совѣтовалъ имъ отнестись съ презрѣніемъ къ подобной попыткѣ выманить деньги клеветою. И при извѣстныхъ условіяхъ, они такъ и поступятъ. Но, мистрисъ Сурти, будемъ говорить искренно. Чего вамъ надо? Чего вы добиваетесь?

-- Il faut vivre, отвѣчала она, пожимая плечами.

-- Только-то? Обратитесь лучше къ состраданію извѣстныхъ вамъ лицъ, и ваша просьба будетъ уважена, а угрозы ни къ чему не поведутъ.

-- Извините, сэръ, я предпочитаю вступить въ переговоры прямо съ этими лицами. Я васъ не знаю. Мнѣ даже неизвѣстно, уполномочены ли вы. Какое вамъ дѣло до меня?

-- О, сударыня я -- стряпчій.

-- Такъ вы представитель сэра Гарри Джобсона?

-- Да.

-- Что же вамъ поручено мнѣ предложить?

-- Я уполномоченъ окончить съ вами это дѣло, если ваши условія не будутъ чудовищными. Но мои уполномочья имѣютъ силу только сегодня, и потому не уходите. Съ нашей стороны три требованія: первое, чтобы въ теченіи сорока восьми часовъ, вы выѣхали изъ Англіи и обязались никогда въ нее не возвращаться, и второе, чтобы вы прекратили всякія сношенія съ человѣкомъ, по имени Скирро, и его женою.

-- Его бросить не трудно, промолвила она съ презрительной улыбкой.

-- Это, вѣроятно, другъ, не стоющій большаго вниманія, замѣтилъ Винистунъ съ ядовитымъ сарказмомъ: -- въ третьихъ, мы требуемъ, чтобы вы передали намъ всѣ имѣющіяся у васъ письма генерала Джобсона. Я убѣжденъ, что они находятся въ маленькомъ ридикюлѣ, который на васъ. На этихъ трехъ условіяхъ, исполнить которыя вы обяжетесь письменно, я готовъ вамъ предложить пожизненный пенсіонъ, на который вы будете въ состояніи прожить припѣваючи въ любомъ европейскомъ городѣ.

-- А чѣмъ я буду обезпечена, что буду получать аккуратно этотъ пенсіонъ, цифру котораго вы между прочимъ не опредѣлили?

-- Если вы подпишете тотчасъ это условіе, которое, я увѣренъ, вы свято исполните, то завтра будетъ внесенъ необходимый капиталъ въ банкирскую контору Кутсъ и К°, и она будетъ въ положенные сроки высылать вамъ слѣдуемыя суммы.

-- А если я не подпишу?

-- То мы болѣе не вступимъ ни въ какіе переговоры.

-- Назначьте сумму, на которую, по вашему, я буду въ состояніи жить припѣваючи въ любомъ европейскомъ городѣ.

-- Четыреста фунтовъ стерлинговъ въ годъ. И я долженъ прибавить, что эта значительная сумма назначена изъ желанія нестолько отдѣлаться отъ непріятности, сколько доставить вамъ изъ состраданія возможность провести послѣдніе ваши дни честно и счастливо.

Слова эти были произнесены Винистуномъ съ такой смѣсью доброты и благородной строгости, что бѣдная женщина была тронута до глубины сердца. Даже слезинка показалась въ ея глазахъ.

-- Ваше предложеніе очень щедрое, я согласилась бы и на меньшее, сказала она въ полголоса.

Винистунъ одержалъ побѣду. Онъ, однако, не хотѣлъ разстаться съ нею иначе, какъ взявъ съ нея подписку и получивъ связку писемъ. Взамѣнъ этого, онъ далъ ей квитанцію и объяснилъ сисе настоящее имя, положеніе въ свѣтѣ и адресъ. Кромѣ того, онъ посовѣтовалъ ей тотчасъ взять комнату во французскомъ отелѣ и обѣщалъ на другой день послать комиссіонера разсчитаться съ Бопсомъ и привезти ея вещи. Она теперь сама не желала болѣе видѣться съ Томасомъ Скирро.

Было уже за полночь, когда Винистунъ вернулся къ себѣ въ Иннеръ-Темпль. Привратникъ съ удивленіемъ взглянулъ на его странный костюмъ. Усѣвшись на диванъ, онъ перевелъ дыханіе съ видимымъ наслажденіемъ. Разговоръ съ этой женщиной стоилъ ему большаго усилія, и теперь наступила реакція. Но улыбка все-таки освѣщала блѣдное лицо, и глаза блестѣли торжествомъ.

-- Слава Богу, Берта этого никогда не узнаетъ, сказалъ онъ самъ себѣ:-- но я спасъ ее отъ большого горя.

VI.

Предложеніе.

Въ Арлингтонъ-Стритѣ миссъ Джобсонъ была царицей, и ее окружалъ маленькій дворъ. Товарищи генерала любили посѣщать его домъ и болтать съ умной, граціозной Бертой, которая говорила обо всемъ такъ мило и весело, хотя съ оттѣнкомъ меланхоліи, и такъ благоразумно, хотя безъ всякаго педантства. Она очаровывала одинаково всѣхъ своихъ друзей: и некрасивую, но энергичную, чисто англійскую миссъ Аделаиду Сваллотэль, и ея практическаго брата; и красиваго, легкомысленнаго лорда Кэнама, и его мать, хотя не аристократку по происхожденію, но очень достойную и торжественную особу, и мистера, и миссъ Чайльдерлей, и многихъ другихъ, въ томъ числѣ и Винистуна. Такимъ образомъ, не сознавая минъ, подводимыхъ врагами, и контръ-минъ, которыя вели Тадеусъ Джобсонъ и его другъ, Берта продолжала спокойно царить среди своего маленькаго двора, гдѣ лордъ Сваллотэль мало-по-малу сталъ играть странную роль самопроизвольнаго попечителя. Постигнувъ своимъ дѣловымъ чутьемъ, что ключъ къ сердцу Берты -- ея племянникъ, онъ сталъ ревниво заниматься его интересами, и Тадеусъ Джобсонъ былъ постояннымъ предлогомъ для его посѣщеній и разговоровъ съ Бертой. Чайльдерлей сообщилъ ему о своихъ намѣреніяхъ насчетъ Джобсона, и Сваллотэль вполнѣ ихъ одобрилъ. Бракъ съ дочерью Чайльдерлея былъ очень хорошей партіей, которую вполнѣ могъ оцѣнить потомокъ богатаго банкира, возведеннаго въ пэры, и Сваллотэль пользовался всякимъ случаемъ, чтобы выставлять Бертѣ всѣ выгодныя стороны этого брака. Благодаря его трезвой, искренней рѣчи, практическому здравому смыслу, высокому образованію и глубокой дружбѣ къ Тадеусу, Сваллотэль былъ однимъ изъ самыхъ пріятныхъ для миссъ Джобсонъ посѣтителей ея кружка; она считала его такимъ вѣрнымъ другомъ Тадди и настолько моложе себя, несмотря на всю серьёзность его характера, что не допускала возможности, чтобы онъ питалъ къ ней нѣжныя чувства, а потому принимала его и сестру его во всякое время съ большимъ удовольствіемъ и дружеской фамильярностью.

Однажды утромъ, въ исходѣ лондонскаго сезона, когда въ городѣ становилось нестерпимо жарко и пыльно, а потому свѣтское общество уже подумывало разъѣзжаться, подъ окномъ комнаты миссъ Джобсонъ раздался стукъ лошадиныхъ подковъ. Она сидѣла за работой; она вышивала коврикъ подъ серебрянную лампу въ гостиной и старательно выводила шелками бѣлаго лебедя на зеленомъ шерстяномъ фонѣ. Но мысли, ея очевидно, глубоко работали, судя по морщинамъ на ея благородномъ лбу и румянцу на щекахъ.

Генералъ и лэди Пилькингтонъ прибыли неожиданно два дня передъ тѣмъ и остановились въ Батскомъ Отелѣ, въ той же Арлингтонской улицѣ. Наканунѣ, они обѣдали у Джобсоновъ и по необходимости въ немногочисленномъ обществѣ, такъ какъ не было времени кого-нибудь пригласить, кромѣ лорда Кэнама, веселаго, пріятнаго собесѣдника, и Винистуна, который, по правдѣ сказать, для этого обѣда отказался отъ двухъ другихъ.

Лэди Пилькингтонъ была, какъ всегда, прекрасной, вытянутой въ струнку старушкой, но морщины вокругъ глазъ и на лбу ясно говорили объ ея возрастѣ. Однако, ея обращеніе и манеры вполнѣ сохранили свою прежнюю энергичную живость. Генералъ Пилькингтонъ далеко не такъ успѣшно боролся со старостью, его походка сдѣлалась неровной, глаза потускнѣли и руки слегка дрожали.

Разговоръ за обѣдомъ преимущественно поддерживалъ Винистунъ, который сидѣлъ между лэди Пилькингтонъ и миссъ Джобсонъ. На лэди Пилькингтонъ, которая въ послѣдніе годы жила вдали отъ свѣтскаго общества, свѣжесть и бойкость Джобсона, блестящая, умная, краснорѣчивая рѣчь Винистуна и остроумныя выходки лорда Кэнама дѣйствовали какъ шипучее вино, разогрѣвая ея собственный умъ. Винистунъ былъ совершенно очарованъ ею. Какъ она прямо, ясно высказывала свои идеи, какъ ловко парировала всякую эпиграму, обращенную на нее, какъ искусно ставила въ тупикъ своего противника, съ какимъ изяществомъ говорила по французски!

Между тѣмъ, оба генерала бесѣдовали о своихъ походахъ.

Берта Джобсонъ не помнила, чтобы она когда-нибудь провела такой пріятный вечеръ. Она очень любила слушать блестящій, умный разговоръ своихъ друзей, по временамъ вставляя и свое словцо, которое Винистунъ всегда тотчасъ подхватывалъ и рельефно выставлялъ своими остроумными коментаріями. Его обращеніе съ Бертой Джобсонъ отличалось вообще рыцарскимъ поклоненіемъ; говоря съ нею, онъ нѣжно понижалъ голосъ, смотря на нее, придавалъ особую мягкость своему взгляду. Все это, конечно, не могло ускользнуть отъ вниманія опытной, практической лэди Пилькингтонъ.

-- Милая Берта, сказала она, попивая кофе въ гостиной послѣ обѣда, когда мужчины остались за столомъ:-- кто это мистеръ Винистунъ? Я никогда прежде не встрѣчала этого умнаго, прелестнаго, всезнающаго благороднаго человѣка.

-- О! отвѣчала миссъ Джобсонъ, и искреннее удовольствіе придало ея лицу такую живость, которая напомнила ея старому другу о давно прошедшихъ дняхъ ея счастливой, неомраченной ничѣмъ юности:-- это одинъ изъ близкихъ нашихъ друзей, самый лучшій другъ Тадди. Мы видались съ нимъ очень часто въ Тэмплѣ. Онъ адвокатъ, онъ всѣхъ знаетъ и всѣ его знаютъ, и всѣ его любятъ.

-- Дурная рекомендація, замѣтила лэди Пилькингтонъ.

-- Почему? спросила съ особеннымъ оживленіемъ Берта.

-- Человѣкъ, котораго всѣ любятъ, долженъ поддѣлываться ко всѣмъ и хорошимъ, и пустымъ, и дурнымъ людямъ. Онъ не можетъ быть ни искреннимъ, ни откровеннымъ. Подобную репутацію можно заслужить или глупостью, или лицемѣріемъ.

-- Но онъ одинъ изъ лучшихъ людей на свѣтѣ.

-- Такъ его, Берта, не всѣ любятъ. Это невозможно! Я всегда сужу о достоинствѣ человѣка по числу и характеру его враговъ. Если онъ честный, прямой и способный человѣкъ, то у него много враговъ и очень могущественныхъ. Если онъ мягкій, уступчивый, но все-таки искренній, то у него враги есть, но не очень много. Если онъ дуракъ, то, можетъ быть, у него найдется врага два, три, да и то не серьёзные; никто не тратитъ ненависти на идіотовъ. Если онъ умный, хитрый негодяй, то умѣетъ такъ устроить, что, повидимому, у него нѣтъ враговъ.

-- Но вы пропустили одинъ типъ: бываетъ, что человѣкъ такъ благороденъ, такъ великъ, такъ искрененъ, такъ уменъ, такъ нѣженъ и въ то же время такъ силенъ, что онъ не дѣлаетъ себѣ враговъ или умѣетъ помирить съ собою всякого, не входя при этомъ въ сдѣлку ни со своей совѣстью, ни со своимъ достоинствомъ.

-- Я никогда не видывала такого человѣка, милая Берта.

-- Извините, вы его видѣли сегодня вечеромъ, лэди Пилькингтонъ.

Миссъ Джобсонъ говорила съ жаромъ и одушевленіемъ, которые ей вовсе не были свойственны. Лэди Пилькингтонъ пристально посмотрѣла на нее. Берта опустила глаза, но тотчасъ подняла ихъ, боясь, чтобы ея старый другъ не отгадалъ ея сердечной тайны.

-- Я говорю о немъ такъ, потому что онъ -- лучшій другъ Тадди.

Лэди Пилькингтонъ хотѣла отвѣтить, но удержалась и перемѣнила разговоръ.

Вскорѣ къ нимъ присоединились мужчины. Винистунъ и лордъ Кэнамъ подсѣли къ Бертѣ, а лэди Пилькингтонъ разспросила у Джобсона различныя подробности объ его другѣ. Тадди отозвался о Винистунѣ съ самымъ пламеннымъ восторгомъ.

-- О, я вижу, онъ всѣхъ очаровалъ, мистеръ Тадди, замѣтила лэди Пилькингтонъ, кивая головой.

Джобсонъ взглянулъ на противуположный конецъ комнаты. Лордъ Кэнамъ, видя невозможность соперничать съ блестящимъ адвокатомъ, подошелъ къ старымъ генераламъ и принялъ участье въ ихъ разговорѣ о военной политикѣ ост-индской компаніи. А Винистунъ, съ сверкающими глазами и оживленными, чисто французскими жестами, о чемъ-то горячо говорилъ Бертѣ.

Тадди стало неловко, и онъ смутился. Ему пришло въ голову признаніе Винистуна, и онъ побоялся, чтобы лэди Пилькингтонъ не вывѣдала у него чужой тайны. Но хитрая женщина болѣе ничего не сказала. Она, конечно, не стала бы спрашивать у племянника о томъ, къ кому питаетъ нѣжныя чувства его тетка. Она предупредила его, что надо быть насторожѣ, и этого было довольно.

-- Берта, сказала она, прощаясь съ нею и горячо ее цѣлуя:-- вы теперь женщина разумная и опытная, но, можетъ быть, вамъ вскорѣ понадобится совѣтъ другой женщины: я надѣюсь, что вы меня не забудете.

Миссъ Джобсонъ взглянула прямо въ глаза лэди Пилькингтонъ, которая смотрѣла на нее съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.

-- Я, право, не понимаю, о чемъ вы говорите, отвѣчала Берта съ напряженнымъ смѣхомъ:-- но вы знаете, что мнѣ не къ кому обращаться за совѣтомъ, кромѣ васъ.

И она нѣжно поцѣловала своего стараго друга.

Берта именно думала обо всемъ этомъ, когда на улицѣ подъ ея окнами раздался конскій топотъ.

Черезъ двѣ минуты слуга доложилъ лорда Сваллотэля. Молодой пэръ вошелъ съ своей обычной развязной, свободной поступью и дружески пожалъ руку Бертѣ, но она тотчасъ замѣтила съ чисто женской проницательностью, что онъ старался побороть овладѣвшее имъ волненіе. Впрочемъ, и она была нѣсколько смущена, потому что до его прихода, между прочимъ, думала и о немъ.

-- Гдѣ мы сядемъ? сказалъ онъ серьёзно, и глаза его какъ-то тревожно блистали.

Берта засмѣялась. Этотъ приступъ ей показался очень страннымъ.

-- Я останусь на своемъ мѣстѣ и буду продолжать свою работу, произнесла она очень просто.

Сваллотэль взялъ стулъ и сѣлъ подлѣ нея, хотя комната была такъ мала, что онъ могъ сѣсть въ противоположный уголъ и говорить съ нею оттуда, какъ и бывало не разъ прежде. Берта это замѣтила и слегка покраснѣла. Она сидѣла на маленькомъ стулѣ, а онъ, помѣстившись на высокомъ, смотрѣлъ на нее какъ бы свысока.,

Съ своимъ обычнымъ комерческимъ инстинктомъ лордъ Сваллотэль началъ съ дѣла.

-- Я только-что былъ въ Доунингъ-Стритѣ, гдѣ хлопочу, чтобъ Джобсону дали дѣло въ предстоящемъ процессѣ о поддѣлкѣ банковыхъ билетовъ. По счастью, мнѣ удалось, и я могу вамъ сообщить сегодня радостную вѣсть, что онъ назначенъ однимъ изъ младшихъ адвокатовъ со стороны казны.

-- Какъ вы добры! воскликнула Берта, выпуская изъ рукъ работу и смотря ему прямо въ глаза: -- Тадди будетъ въ восторгѣ, а я...

Она видимо подъискивала подобающее слово.

-- А вы? спросилъ съ жаромъ лордъ Сваллотэль.

-- Я вамъ искренно благодарна.

Она снова взяла работу и опустила надъ нею голову. Но онъ замѣтилъ, что она еще болѣе покраснѣла и что пальцы ея слегка дрожали.

-- Это принесетъ ему большую пользу, продолжалъ лордъ Сваллотэль: -- генералъ-аторней и генералъ-соллиситоръ очень теперь заняты и потому, можетъ быть, вся тяжесть обвиненія падетъ на Джобсона. Это будетъ для него великолѣпный случай показать свои способности.

-- Я увѣрена, что онъ оправдаетъ оказанное ему довѣріе, произнесла Берта, не сводя глазъ съ работы.

-- Конечно, отвѣчалъ лордъ Сваллотэль, ерзая на своемъ стулѣ и чувствуя, что онъ сказалъ глупость.

Онъ бросилъ на Берту смущенный взглядъ и прибавилъ съ смѣлостью отчаянія:

-- Вы знаете, миссъ Джобсонъ, отчего я такъ глубоко интересуюсь Джобсономъ и всѣмъ, что до него касается?

-- Отчего? воскликнула Берта, снова роняя работу, но спокойно смотря на молодого человѣка:-- я думаю оттого, что онъ вашъ другъ?

-- Да, я его очень люблю; но простите меня, Берта Джобсонъ, я еще болѣе люблю тетку моего друга.

-- Лордъ Сваллотэль!

-- Простите, миссъ Джобсонъ; но вы должны меня выслушать: я не могу долѣе скрывать своей глубокой, преданной любви къ вамъ. Я уже давно и искренно васъ люблю; но теперь, рѣшившись на это признаніе, я чувствую, до какой степени недостоинъ руки столь прекрасной женщины и сердца столь чистаго, столь любящаго.

Берта всплеснула руками, и странное, грустное выраженіе разлилось по всему ея лицу. Она опустила глаза.

-- О, лордъ Сваллотэль! не говорите ни слова болѣе, умоляю васъ.

Ея слова были словно нѣжный стонъ голубки, которую дружеская рука ненарочно, но больно сжала.

-- Зачѣмъ мнѣ не говорить, миссъ Джобсонъ... милая миссъ Джобсонъ, когда сердце у меня переполнено самыми пламенными чувствами? Зачѣмъ вы, которая всегда принимали меня такъ любезно, смѣю сказать, такъ дружески, не хотите мнѣ позволить вамъ высказать все, что я чувствую къ вамъ?

Берта закрыла руками свое лицо, покрывшееся яркимъ румянцемъ, но ничего не отвѣчала.

-- Я надѣялся, продолжалъ лордъ Сваллотэль, и его мужественный голосъ дрожалъ нѣжными нотами:-- я надѣялся, что... вы замѣтили мои чувства и что ваша доброта, ваша дружба ко мнѣ, какъ въ Эльмъ-Кортѣ, такъ и здѣсь, отчасти происходила отъ того, что вы видѣли, какъ терпѣливо, преданно и горячо я васъ любилъ. Конечно, вы никогда мнѣ не выказывали ничего болѣе дружбы, но эта дружба была очень интимная, и моя сестра думала, что мои надежды имѣли основаніе.

Берта Джобсонъ отняла руки отъ своего лица и съ обворожительной, хотя грустной улыбкой спросила:

-- Вы знаете, сколько мнѣ лѣтъ, милордъ?

-- Я никогда объ этомъ не думалъ, произнесъ лордъ Сваллотэль, пораженный этимъ страннымъ вопросомъ: -- и не могу отвѣтить.

-- Мнѣ сорокъ-одинъ годъ.

-- Миссъ Джобсонъ! воскликнулъ лордъ Сваллотэль, невольно взглянувъ на ея моложавое лицо и фигуру: -- вы, конечно, не станете шутить въ такую серьёзную для меня минуту. Я никогда не думалъ объ этомъ вопросѣ, да и думать о немъ не желаю. Это не можетъ измѣнить моихъ чувствъ.

-- Мнѣ сорокъ-одинъ годъ, а вамъ только минуло тридцать; значитъ, я старше васъ на одиннадцать лѣтъ. Но не поэтому ваше признаніе меня глубоко огорчило -- нѣтъ, вы человѣкъ степенный, основательный. Вы видите, почему я до сихъ поръ относилась къ вамъ съ самой сочувственной дружбой, какъ къ другу моего племянника. Я никогда не воображала, что эти дружескія отношенія могутъ возбудить въ вашей головѣ другіе помыслы. Я уже давно перестала думать о болѣе нѣжныхъ чувствахъ. По важнымъ причинамъ, которыхъ я не могу вамъ объяснить, самая мысль о любви исчезла изъ моей жизни.

Несмотря на свое смущеніе, лордъ Сваллотэль замѣтилъ, что румянецъ на ея щекахъ еще усилился и она колебалась. Неожиданная мысль помѣшала ей окончить свою исповѣдь.

-- Во всякомъ случаѣ, повторила она:-- я давно перестала думать о подобныхъ чувствахъ. Я питаю къ вамъ самую искреннюю дружбу. Ваши блестящія способности, вашъ благородный, прямой характеръ и трезвый, здравый смыслъ снискали вамъ мое глубокое уваженіе. Какъ другъ Тадди, вы для меня болѣе обыкновеннаго свѣтскаго знакомаго. Я вамъ вполнѣ довѣряю, и еслибы представился случай, то я искала бы у васъ совѣта въ самыхъ щекотливыхъ семейныхъ дѣлахъ. Но, лордъ Сваллотэль, большаго я не могу вамъ предложить, и вы несправедливы къ себѣ, добиваясь большаго. Какъ мужъ и жена, мы были бы смѣшными въ глазахъ свѣта.

-- Нѣтъ, нѣтъ, не говорите этого, миссъ Джобсонъ!

Она встала и, приложивъ одну руку къ сердцу, а другую поднявъ къ небу, произнесла взволнованнымъ голосомъ:

-- Умоляю васъ, не говорите ни слова болѣе! Вы меня оскорбляете!

И, закрывъ лицо платкомъ, она горько зарыдала.

Сваллотэль былъ въ смертельной агоніи. Пламенная любовь побуждала его схватить ее въ свои объятія и страстными поцѣлуями утѣшить ея горе; но онъ скорѣе обнялъ бы принцессу крови, чѣмъ эту гордую дѣвушку. Онъ въ отчаяніи началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Наконецъ, онъ остановился передъ Бертой и произнесъ съ такимъ глубокимъ, искреннимъ чувствомъ, какого онъ самъ не подозрѣвалъ въ своей трезвой, разсудительной натурѣ:

-- Ради Бога, не плачьте, миссъ Джобсонъ! Простите меня; я никогда болѣе не упомяну объ этомъ ни слова. Успокойтесь и скажите, что вы меня прощаете.

Она вдругъ перестала плакать и съ неимовѣрнымъ усиліемъ поборола свое волненіе. Она отняла платокъ отъ своего лица и съ улыбкой протянула ему руку, которую онъ прижалъ къ своимъ губамъ.

-- Простите меня, сказала она нѣжно: -- вы не могли знать или подозрѣвать моихъ чувствъ, моего положенія. Благодарю васъ за честь.

-- Ради Бога, не говорите этого!

-- Хорошо, благодарю васъ за вашу доброту... за вашу теплую привязанность.

-- Но не могу-ли я надѣяться?

-- Нѣтъ.

-- Могу я вѣрить, что никто...

-- Никому другому не войдетъ въ голову подобной мысли... но еслибы она вошла... то, даю вамъ слово... мой отвѣтъ былъ бы одинаковый. Простите меня еще разъ. Я болѣе не могу оставаться.

И она вышла изъ комнаты.

VII.

Платоническая любовь.

Прійдя въ свою комнату, Берта Джобсонъ легла на постель и, закрывъ глаза, стала обдумывать только-что происшедшую сцену. Хотя лордъ Сваллотэль былъ интимный другъ дома и постоянный посѣтитель Арлингтонъ-Стрита, хотя даже Джобсонъ обратилъ вниманіе на его ухаживаніе за Бертой, но она сама считала его чувства къ ней лишь сантиментальной дружбой. Съ своей стороны, она питала къ нему только искреннее уваженіе, и если теперь о чемъ-нибудь сожалѣла, то лишь о томъ, что была вынуждена огорчить благороднаго и здравомыслящаго друга.

Она вскорѣ перестала и думать о лордѣ Сваллотэлѣ.

Но сердце ея билось, виски стучали и потокъ бурныхъ идей проносился въ головѣ. Далеко скрытая, смутная мысль, которой она никогда не дозволяла принять образную форму, вдругъ рельефно выяснилась и всецѣло овладѣла ею.

Что она сказала лорду Сваллотэлю?

-- Никто другой объ этомъ не подумалъ бы, а если бы и подумалъ, то даю вамъ слово...

Была-ли это неправда? Неужели никто другой не подумалъ бы объ этомъ? А еслибы онъ подумалъ, то дѣйствительно-ли ея сердце было такъ свободно, какъ она увѣряла? Напротивъ, это сердце, съ неожиданной дикой энергіей и несмотря на всѣ усилія увѣрить себя въ нелѣпости и безнадежности подобной мысли, громко говорило: нѣтъ. И горе овладѣло ею, и рыданія сперлись въ ея груди. Что она сдѣлала? Вѣдь все можетъ случиться на семъ свѣтѣ. А она дала слово...

Долго лежала она неподвижно; въ сердцѣ ея происходила страшная борьба. Раздался звонокъ къ завтраку, но она его не слыхала.

Много прошло времени, прежде чѣмъ она успокоилась; но когда спокойствіе ее посѣтило, то мирное, полное, совершенное.

-- Такова воля судьбы, сказала она, вставая: -- развѣ я до сихъ поръ не была счастлива? Зачѣмъ нарушать это счастье тѣнью глупой страсти?

Она позвонила горничную и стала одѣваться. Ей всего пріятнѣе было бы подышать воздухомъ въ паркѣ, но ея племянникъ, она знала, былъ слишкомъ занятъ, чтобы поѣхать съ нею верхомъ, а другого кавалера не было подъ рукою. Минуты двѣ она колебалась между гуляльнымъ костюмомъ и домашнимъ платьемъ, но кончила тѣмъ, что выбрала послѣднее. Душевное волненіе совершенно улеглось въ ней, и она сдала въ архивъ сцену съ лордомъ Сваллотэлемъ. Ей было жаль молодого человѣка, но она говорила себѣ, что такой практическій юноша вскорѣ найдетъ средство утѣшиться отъ потери старухи. Что же касается до болѣе глубокаго чувства, на время поколебавшаго все ея существо, то она съумѣла снова его схоронить въ нѣдрахъ своего сердца. Взглядъ ея былъ мягкій и спокойный, какъ всегда, и если лицо ея было блѣднѣе обыкновеннаго, то это лишь придавало ей большую прелесть.

Сойдя внизъ въ гостинную и не чувствуя желанія читать, она сѣла къ фортепьяно и начала разсѣянно перелистывать ноты. Она не была блестящей музыкантшей, но голосъ ея отличался чистотой и гибкостью. Пѣла она обыкновенно простенькіе романсы, обращая болѣе вниманія на мелодію, чѣмъ на слова. Перебравъ нѣсколько тетрадокъ, она остановилась на одномъ романсѣ, слова котораго написалъ Тадди Джобсонъ, а музыку одинъ изъ ихъ пріятелей. Какъ-то машинально она поставила эти ноты на пюпитръ и, наигрывая однимъ пальцемъ аккомпаниментъ, начала пѣть въ полголоса. Во всякое другое время, она замѣтила бы съ благоразуміемъ женщины ея лѣтъ, какъ глупы были сантиментальности, распѣваемыя въ этомъ романсѣ, но теперь ей этого не пришло и въ голову. Мало по малу, голосъ ея пріобрѣталъ все большую силу, не теряя своей нѣжной прелести, и въ каждой нотѣ слышалось не художественное исполненіе артиста, а искренній лепетъ души.

Послѣдній куплетъ громко раздался въ комнатѣ:

Любовь -- жизнь, любовь -- смерть,

И свобода, и узда!

О, любовь! къ какой судьбѣ

Велишь готовиться ты мнѣ?

Берта думала, что она одна, и не замѣтила, что въ дверь вошелъ Винистунъ, какъ другъ племянника и тетки, всегда входившій безъ доклада. Онъ махнулъ рукой провожавшему его слугѣ и остановился на порогѣ, дожидаясь конца романса. Когда послѣднія ноты замерли, Берта опустила руки, не сводя глазъ съ послѣднихъ словъ романса, вдругъ раздался голосъ Винистуна; она вздрогнула, но сердце ея какъ-то радостно забилось.

-- Миссъ Джобсонъ... mille pardons! Я никогда не слышалъ прежде, какъ вы поете. Вы увѣряли, что у васъ нѣтъ голоса.

Она покраснѣла и, вставъ, подошла къ Винистуну.

-- Еслибы вы не были нашимъ близкимъ другомъ, сказала она:-- и чѣмъ-то въ родѣ enfant perdu, которому дозволяются всѣ вольности, я очень разгнѣвалась бы на васъ. А теперь только побраню Ванса; я знаю, что это лучшій способъ васъ наказать.

-- Простите Ванса, отвѣчалъ Винистунъ, пожимая протянутую ему руку:-- я одинъ виноватъ. Я не позволилъ ему прервать вашу милую бесѣду съ фортепьяно.

Она совершенно оправилась отъ смущенія, но, все еще находясь въ какомъ-то возбужденномъ состояніи, взглянула прямо въ лицо Винистуну, чтобы убѣдиться, не имѣли-ли его слова тайнаго смысла. Но лицо Винистуна было слишкомъ дипломатично, чтобы на немъ можно было прочесть его мысли. Его умные глаза саркастически улыбались. Онъ не понималъ, что его слова попали прямо въ цѣль.

Да, въ ея годы она сантиментально бесѣдовала съ своимъ фортепьяно, и нѣжные, мелодичные звуки успокоительно подѣйствовали на нее.

Почти такое же вліяніе имѣло на нее и неожиданное появленіе Винистуна. Еслибы за минуту передъ тѣмъ у нея спросили, желаетъ-ли она его видѣть, то она отвѣчала бы: "нѣтъ; лучше всякаго другого, чѣмъ его". А теперь, когда онъ стоялъ передъ нею съ своимъ обычнымъ серьёзнымъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, веселымъ выраженіемъ лица, она чувствовала какое-то отрадное, успокоивающее сознаніе, словно живительной прохладой подуло на ея разгоряченныя щеки.

-- Когда я вошелъ въ комнату, миссъ Джобсонъ, сказалъ онъ, садясь: -- то вы пѣли слова, которыя, можетъ быть, вамъ казались очень глупыми, но странно сказать, они тронули меня. Представьте себѣ, еслибы я, старый, серьёзный человѣкъ, вдругъ спросилъ бы у кого-нибудь дрожащимъ голосомъ:

О, любовь! къ какой судьбѣ

Велишь готовиться ты мнѣ?

Онъ пристально смотрѣлъ на нее, но она не подняла головы и, перебирая одной рукой кружева на своемъ платьѣ, сказала съ глубокимъ чувствомъ:

-- Я не могу себѣ представить такой сцены. Ваше сердце слишкомъ занято любовью ко всѣмъ несчастнымъ, чтобы въ немъ нашелся уголокъ для эгоистичной страсти. Развѣ этого не довольно для великаго ума?

И она взглянула на него съ такимъ нѣжнымъ, восторженнымъ уваженіемъ, что Винистуну стало какъ-то совѣстно за свою любовь къ этой женщинѣ, ставившей его на такой пьедесталъ. Она рисовала передъ нимъ такой идеалъ, который теперь пугалъ его честное, благородное сердце.

-- О, миссъ Джобсонъ! произнесъ онъ: -- избавьте меня отъ такихъ похвалъ. Я ихъ не заслуживаю и не желалъ бы даже заслужить.

-- Не желали бы?

-- Да, это не парадоксъ. Чтобы заслужить ихъ, мнѣ пришлось бы принести слишкомъ большую жертву.

-- Какую жертву? спросила Берта; но, произнося эти слова, она покраснѣла и голосъ ея дрожалъ.

-- Отказаться отъ любви къ вамъ, Берта Джобсонъ.

Она взглянула на него очень нѣжно и, подготовленная только-что одержанной надъ собою побѣдой, сказала рѣшительнымъ, почти спокойнымъ тономъ:

-- Милый другъ, еслибы вы знали все, то никогда не произнесли бы этихъ словъ. Съ вами, по крайней мѣрѣ, Вильямъ Винистунъ, я могу говорить прямо и откровенно. Мы почти одинаковаго возраста. Наша дружба искренняя, сердечная. Ваши отношенія ко мнѣ и къ Тадди составляютъ самый счастливый элементъ моей лондонской жизни, и я ни за что не хочу его лишиться. Сколькимъ мы вамъ обязаны... нѣтъ, сколькимъ я обязана вамъ за развитіе моихъ слабыхъ умственныхъ способностей -- невозможно сказать. Какъ глубоко мы оба васъ уважаемъ и какъ сердечно къ вамъ привязаны -- нельзя и высказать. Я ни съ кѣмъ не говорю такъ непринужденно, какъ съ вами. Вы, можетъ быть, не знали, что мы одинаковыхъ лѣтъ?

-- Я зналъ это.

-- Это еще упрощаетъ мое объясненіе. Я думала, что уже давно въ моемъ сердцѣ высохли корни всякаго сантиментальнаго чувства. Я живу для моихъ немногихъ друзей и искренно ихъ люблю, но это чувство не отличается той страстью, которая составляетъ главное условіе того, что люди называютъ любовью. Я для этого слишкомъ стара.

-- Стара? промолвилъ Винистунъ съ свѣтлой улыбкой: -- вы одарены благородной молодостью. Ваше сердце не высохло, а свѣжо и молодо. Не клевещите на себя.

Она отвернулась.

-- Мое чувство къ вамъ, продолжалъ онъ:-- не юная страсть, сегодня воспламеняющаяся, а завтра потухающая. Нѣтъ, во мнѣ горитъ пламя, долго скрытое, постоянное, вулканическое. Я чувствую, что ваша любовь, ваша дружба, общая жизнь съ вами облагородили бы, возвысили меня. Какую жизнь ведетъ человѣкъ, который любитъ всѣмъ сердцемъ и котораго никто не любитъ, человѣкъ, сердце котораго жаждетъ глубокой, искренней симпатіи и который долженъ довольствоваться мелкими ручьями людскаго сочувствія, вмѣсто великаго потока любви одного истинно любящаго сердца? Вы говорите, что вы можете обойтись безъ любви, и правду-ли вы еще говорите, а я жажду этой любви!

Тутъ Берта всплеснула руками отъ отчаянія и, поникнувъ головою, промолвила:

-- О! Боже мой, что я сдѣлала!

Онъ казался ей теперь столь благороднымъ, столь достойнымъ любви; онъ такъ просто и краснорѣчиво излилъ передъ нею свое сердце, жаждавшее любви, какъ источника жизни. И она могла утолить эту жажду или могла бы, еслибъ не дала слова лорду Сваллотэлю.

Слова ея испугали и поразили Винистуна.

-- Я не опоздалъ... нѣтъ... я не опоздалъ? произнесъ онъ, и въ голосѣ его звучало такое отчаяніе, что Берта вздрогнула.

Она взглянула на него. Глаза ея наполнились слезами. Онъ весь превратился въ слухъ и, стиснувъ зубы, блѣдный, дрожащій, ждалъ ея отвѣта.

-- О! Вильямъ... я не смѣю... я не могу отвѣчать, промолвила она и отвернулась отъ него.

Винистунъ былъ слишкомъ благороденъ, чтобъ воспользоваться этимъ страннымъ крикомъ сердца. Онъ даже не протянулъ къ ней руки.

Наступило минутное молчаніе. Они почти слышали, какъ у нихъ тревожно бились сердца. Наконецъ, она встала. Лицо ея было спокойно, и Винистуну показалось, что она никогда не была такъ хороша. Она протянула ему руку. Онъ схватилъ ее и покрылъ поцѣлуями. Она ея не вырвала.

-- Милый другъ, сказала Берта:-- ничего на свѣтѣ не могло бы быть дороже для меня вашей любви и, однако, я должна ею пожертвовать; причина, заставляющая меня такъ поступить, была бы вполнѣ вами одобрена, еслибъ я могла вамъ ее открыть. Эта минута останется навѣки счастливѣйшей эпохой моей жизни. Вы умнѣе, лучше, сильнѣе и благороднѣе меня, неужели вы не согласитесь принести такую же жертву для меня? Неужели мы не можемъ остаться друзьями, но еще болѣе близкими, болѣе дорогими, болѣе вѣрными?

Онъ сразу понялъ, на какую идеальную высоту она встала и какой великой любви она требовала. Онъ смиренно преклонилъ голову.

-- Да будетъ такъ, сказалъ онъ торжественно: -- это мученичество, но я готовъ за васъ умереть, а вы все-таки оставляете мнѣ полжизни.

Она нѣжно сжала ему руку, и черезъ мгновеніе его уже не было въ комнатѣ.

VIII.

Чувствительный ударъ.

Іюль мѣсяцъ 184* года былъ критическимъ нетолько для Джобсона и его тетки, но и для всей страны. Министерство лорда Мьюборна находилось въ опасности. Всюду слышались крики противъ правительства. "Министерство существуетъ слишкомъ долго", "странѣ надоѣли виги", "надо дать случай выказать свою силу и торіямъ", "назначеніе Твигльторпа -- ужасный скандалъ", "радикалы становятся слишкомъ сильны и дерзки" -- вотъ какія замѣчанія раздавались въ лондонскихъ клубахъ, среди облаковъ табачнаго дыма.

Но, въ сущности, были гораздо основательнѣйшія причины колебанія министерства. Клубнымъ мудрецамъ, быть можетъ, надоѣло каждое утро читать въ газетахъ, что лордъ Мьюборнъ въ верхней палатѣ и сэръ Гумфрей Больдо въ нижней отвѣчали на различные запросы министерству, но дѣло было въ томъ, что кабинетъ, какъ всегда бываетъ, возставилъ противъ себя и враговъ, и политическихъ сторонниковъ. Первые всегда неумолимы, а послѣдніе часто капризны и ненадежны. Реформа возбудила реакцію въ умѣренныхъ либералахъ и несбыточныя надежды въ радикалахъ. Искреннія заявленія и крайнія программы послѣднихъ служили въ рукахъ торіевъ отличнымъ пугаломъ для первыхъ. Поднятъ былъ крикъ, искусно разжигаемый, что министерство слишкомъ подчинилось радикаламъ, что хвостъ руководилъ головой. При этомъ забывали, что эта, повидимому, нелѣпая система оказывается логичной и строго-научной, напримѣръ, въ примѣненіи къ пароходамъ, гдѣ, дѣйствительно, хвостъ приводитъ въ движеніе голову. Какъ бы то ни было, въ іюнѣ мѣсяцѣ, когда законодательная дѣятельность, всегда дремля, приближается къ концу, страна вдругъ пришла къ убѣжденію, въ виду постоянно уменьшавшагося числа голосовъ парламентскаго большинства, что министерство было въ опасности, и что каждый день могъ возникнуть вопросъ о выраженіи къ нему недовѣрія.

Для Джобсона этотъ мѣсяцъ былъ также критическимъ. Его книга "Привилегированныя сословія въ Англіи", написанная сильно, рѣзко и смѣло, съ посвященіемъ "Избирателямъ и неизбирателямъ Соединеннаго Королевства", произвела громадное впечатлѣніе. Строго критикуя соціальныя и политическія аномаліи конституціи, избирательной системы, администраціи и общественнаго управленія, она, какъ ракета, взвилась надъ политическимъ міромъ и ослѣпила своимъ блескомъ. Первое ея изданіе разошлось въ десять дней, и впродолженіи нѣсколькихъ недѣль издатели и типографщики едва успѣвали удовлетворять всѣмъ требованіямъ. Въ тоже время Джобсонъ повелъ порученное ему обвиненіе въ дѣлѣ о подлогѣ съ такимъ умѣньемъ и энергіей, что заслужилъ всеобщее одобреніе.

Не удивительно было бы, еслибъ молодой человѣкъ сбился съ толку отъ такихъ блестящихъ успѣховъ. Но эти самые успѣхи, по обыкновенію, принесли съ собою и противоядіе противъ чрезмѣрнаго увлеченія ими. Газета "Post", въ цѣломъ рядѣ статей энергичныхъ, полныхъ новизны, но не изящныхъ и не останавливавшихся передъ самыми грубыми личностями, нападала на Джобсона съ неприличнымъ цинизмомъ. Его граматика, стиль, логика, знанія подвергались самому строгому анализу человѣкомъ, который самъ грѣшилъ во всѣхъ этихъ отношеніяхъ, и провозглашались "вполнѣ достойными писателя, получившаго воспитаніе въ первоначальной школѣ отдаленнаго городишка Канады". Это еще можно было перенести, такъ какъ Джобсонъ утѣшалъ себя мыслью, что его книга читалась болѣе этихъ статей и заключала въ себѣ опроверженіе всѣхъ клеветъ, распространяемыхъ ловкимъ критикомъ. Но не въ однихъ оппозиціонныхъ журналахъ и газетахъ дурно говорили о новомъ сочиненіи Джобсона. Литературные органы гг. Пильбюри и К° открыли противъ него огонь, что производило еще большій успѣхъ, такъ какъ они принадлежали къ его партіи; "Prospective Review" и "Censor" въ одинъ голосъ кричали, что никогда еще человѣкъ въ полномъ разсудкѣ не писалъ подобной галиматьи подъ маской ученаго политическаго изслѣдованія. Джобсона обстрѣливали и съ фронта, и съ фланговъ, и съ тыла. Его рѣзкія выраженія передавались въ преувеличенной формѣ и тѣмъ возбуждали страхъ въ умѣренныхъ либералахъ къ этому крайнему радикалу и энтузіасту.

Сезонъ близился къ концу, и однимъ изъ послѣднихъ свѣтскихъ увеселеніи былъ ежегодный балъ лэди Кэнамъ, въ ея роскошномъ домѣ на Кавендишскомъ скверѣ. Лэди Кэнамъ пользовалась общей любовью въ высшемъ обществѣ, несмотря на буржуазное происхожденіе, а сынъ ея былъ красивый, богатый и многообѣщающій пэръ. Старый лордъ мастерски устроилъ свои дѣла. Выѣзжая въ провинцію на сессіи, какъ верховный судья, онъ зорко слѣдилъ за развитіемъ нѣкоторыхъ изъ городовъ и, покупая дешево земли, превращалъ ихъ въ обширныя улицы, окаймленныя великолѣпными домами и фабриками. Такимъ образомъ, благодаря проницательности и ловкости отца, сынъ имѣлъ чистаго дохода въ годъ 40,000 ф. стерл. Эта цифра вырывала пріятную улыбку на устахъ даже англійскихъ аристократовъ, а маменьки всячески старались поймать въ сѣти своихъ дочерей такую золотую рыбку. Поэтому, трудно себѣ представить что-нибудь блестящѣе общества, собравшагося на балу у лэди Кэнамъ. Тутъ толпились предводители обѣихъ партій, сливки аристократическихъ сливокъ, прелестныя красавицы сезона и всякаго рода общественныя знаменитости. Лэди Кэнамъ очень любила генерала Джобсона, который часто бывалъ въ молодые годы въ Кэнамъ-Голѣ, и онъ присутствовалъ на балу, вмѣстѣ съ сестрою и племянникомъ. Конечно, тутъ были лордъ Сваллотэль и мистеръ Чайльдерлей съ дочерью. Танцовали въ особомъ павильонѣ, воздвигнутомъ въ саду, и въ который входили черезъ большія стеклянныя двери прямо изъ парадной гостиной.

Мистеръ и миссъ Чайльдерлей пріѣхали поздно и стояли подлѣ лорда Мьюборна, который, сказавъ нѣсколько словъ Нестору торіевъ, герцогу Пентланду, разговаривалъ съ богатымъ англійскимъ банкиромъ. Тадеусъ Джобсонъ, идя подъ руку съ Бертой, подошелъ къ нимъ. Дамы очень любезно поздоровались. Миссъ Чайльдерлей встрѣтила Джобсона съ обычной свѣтской учтивостью и пошла съ нимъ танцовать, а лордъ Сваллотэль предложилъ проводить миссъ Джобсонъ въ комнату, гдѣ лэди Пилькингтонъ ее ждала. Его обращеніе съ Бертой было по прежнему дружеское, словно между ними ничего не произошло, и она также не выказывала никакой сдержанности въ разговорѣ съ нимъ. Лордъ Мьюборнъ очень любезно поклонился миссъ Джобсонъ.

-- Вы не танцуете, миссъ Джобсонъ? спросилъ онъ.

-- Нѣтъ, отвѣчала Берта: -- я прежде очень любила танцовать, но, вы знаете, приходятъ года, когда пора образумиться.

-- Жаль, что эти года наступили для васъ, а не для вашего племянника, замѣтилъ министръ съ обворожительной улыбкой, одержавшей столько побѣдъ.

-- Отчего, лордъ Мьюборнъ? Вы говорите, какъ лордъ Сваллотэль. Въ чемъ провинился мой племянникъ?

-- Во-первыхъ, въ томъ, что онъ идетъ впереди своего времени, а во-вторыхъ, что не умѣетъ этого скрывать.

Въ эту минуту лэди Кэнамъ подошла къ министру, и онъ тотчасъ обратился къ ней. Рядомъ съ нею шла изящная дама высокаго роста, очень просто, но со вкусомъ одѣтая.

-- Позвольте васъ познакомить, лордъ Мьюборнъ, сказала хозяйка:-- съ моей хорошей пріятельницей, г-жей де-Лосси, съ которой вы можете говорить но-французски.

-- А! воскликнулъ лордъ Мьюборнъ:-- де-Лосси былъ первымъ секретаремъ французскаго посольства въ Вѣнѣ, когда я занималъ тоже мѣсто въ англійской Chancellerie. Въ то время мой другъ былъ холостякъ и врагъ женщинъ, но я не удивляюсь, что онъ поддался чарующему вліянію вашей пріятельницы.

Берта Джобсонъ посмотрѣла прямо въ глаза г-жи де-Лосси и заговорила бы съ нею, еслибы тутъ не было министра, но г-жа де-Лосси нарочно смотрѣла въ другую сторону и, вступивъ въ разговоръ съ лордомъ Мьюборномъ на французскомъ языкѣ, повернулась спиной къ Бертѣ. Въ эту минуту восклицаніе лорда Сваллотэля заставило ее обернуться. Въ дверяхъ стоялъ лордъ Кэнамъ съ молодой дѣвушкой, лѣтъ двадцати, поражавшей своей красотой, роскошнымъ голубымъ атласнымъ платьемъ съ золотой отдѣлкой и драгоцѣнными брильянтами на головѣ.

-- Элоиза! воскликнула Берта, радостно протягивая ей руку.

-- Pardon, произнесла повелительнымъ тономъ г-жа де-Лосси, раздѣляя своимъ трэномъ молодыхъ дѣвушекъ:-- Milord, j'ai l'honneur de vous présenter mademoiselle de-Lossy.

Премьеръ низко поклонился, и Элоиза,; не обращая никакого вниманія на Берту, вступила съ нимъ въ разговоръ.

Лордъ Сваллотэль, слѣдившій съ любопытствомъ за этой сценой, предложилъ Бертѣ пойти и посмотрѣть на танцующихъ. Берта согласилась. На щекахъ ея игралъ румянецъ, а рука дрожала.

-- Кто эта красавица? спросилъ онъ.

-- Дочь г-жи де-Лосси. Она живетъ съ матерью въ Лудло, и мы были съ нею закадычные друзья. Онѣ учили Тадди французскому языку.

-- Такой учительницѣ можно бы заплатить и десять гиней за урокъ.

-- Мы платили одну гинею, но эта была сдѣлка комерческая, а не сантиментальная.

Сваллотэль покраснѣлъ въ стою очередь. Между тѣмъ, Джобсонъ и миссъ Чайльдерлей, протанцовавъ кадриль, возвращались изъ большой залы. Миссъ Чайльдерлей была высокаго роста, блѣдная, задумчивая, съ черными глазами и выдающимся лбомъ. Лордъ Сваллотэль какъ-то странно посмотрѣлъ на нее и Джобсона. Ея рука небрежно лежала на рукѣ Джобсона, который говорилъ ей что-то, но безъ большого одушевленія.

-- Какъ вы думаете, они на чемъ-нибудь покончатъ? спросилъ лордъ Сваллотэль, указывая Бертѣ на эту парочку.

-- Не знаю, отвѣчала она: -- они оба очень хладнокровны. Тадди, сказала она, обращаясь къ племяннику:-- здѣсь г-жа де-Лосси съ дочерью, онѣ въ будуарѣ.

Лицо Джобсона тотчасъ оживилось.

-- Странно! Но я очень радъ ихъ видѣть. Вы должны непремѣнно съ ними познакомиться, миссъ Чайльдерлей. Миссъ Элоиза -- прелестная особа.

И онъ хотѣлъ пройти въ будуаръ, но лордъ Сваллотэль схватилъ его за руку.

-- Джобсонъ, два слова, сказалъ онъ и, отойдя съ нимъ въ сторону, прибавилъ:-- послушайтесь моего совѣта, не подходите теперь къ г-жѣ де-Лосси. Она только-что очень грубо срѣзала вашу тетку, и съ нею лордъ Мьюборнъ. Развѣ вы поссорились?

-- Она срѣзала тетю Берту? Ихъ лучшаго друга? Не можетъ быть. Я не понимаю, какъ онѣ попали сюда; онѣ -- бѣдныя француженки, живущія въ маленькомъ коттеджѣ въ Лудло.

-- Кто бы онѣ ни были... но онѣ прелестны и роскошно одѣты. Лордъ Мьюборнъ совсѣмъ ими очарованъ, особенно благодаря тому, что онъ былъ друженъ съ покойнымъ де-Лосси. Послушайтесь меня, не подходите къ нимъ. Тутъ что-то не ладно.

-- Такъ надо разъяснить эту загадку, сказалъ Джобсонъ.

-- Это на него походитъ, подумалъ лордъ Своллотель и пошелъ въ бальную залу съ Бертой.

Джобсонъ направился съ миссъ Чайльдерлей къ ея отцу, который стоялъ въ кружкѣ лорда Мьюборна, хозяйки и прелестныхъ француженокъ. Какъ только дочь подошла къ нему, онъ попросилъ шепотомъ лэди Кэнамъ познакомить ее съ этими, повидимому, столь знатными особами.

-- Очень рада, отвѣчала она и представила миссъ Чайльдерлей г-жѣ де-Лосси.

Джобсонъ, стоя подлѣ нея, поклонился, но г-жа де-Лосси гордо подняла голову, взглянула на него, прищурившись, словно она была близорука, и, отвернувшись, продолжала свой разговоръ съ лордомъ Мьюборномъ.

Джобсонъ невольно покраснѣлъ. Миссъ Чайльдерлей сжала ему руку.

-- Я думала, что вы -- друзья, сказала она шопотомъ.

-- Я такъ думалъ, отвѣчалъ Джобсонъ, прикусивъ губу: -- но оказывается, что нельзя быть увѣреннымъ въ своихъ друзьяхъ.

Его глаза встрѣтились съ глазами Элоизы. Она взглянула, но съ какой-то странной смѣсью надменной гордости и нѣжнаго чувства. Онъ выпрямился во весь ростъ и церемонно поклонился. Она слегка кивнула головой, и появившійся-было румянецъ на ея щекахъ быстро исчезъ.

-- Элоиза, сказала по-французски г-жа де-Лосси: -- милордъ желаетъ танцовать съ тобою кадриль. Я тебя подожду въ столовой. Лордъ Кэнамъ, проводите меня.

И они направились мимо Джобсона въ бальную залу.

Г-жа де-Лосси, которая довольствовалась скромной жизнью въ Лудло и давала съ дочерью уроки французскаго языка богатымъ и аристократическимъ семействамъ, теперь оказалась женщиной со средствами. Несчастныя обстоятельства побудили ее развестись съ мужемъ, когда Элоизѣ было только шесть лѣтъ. Вскорѣ послѣ того онъ умеръ жертвою своей безумной жизни; доходы съ его маленькаго имѣнія свято откладывались его вдовой во всѣ эти годы, и она съ дочерью жила на свое приданое. Такимъ образомъ, она теперь могла достойнымъ образомъ представить свою дочь въ лондонское высшее общество. Лэди Кэнамъ, искренно полюбившая ихъ въ Лудло, гдѣ онѣ были сосѣдями, съ удовольствіемъ взялась ввести въ общество такую умную женщину и такую блестящую красавицу.

Возвращаясь домой, Берта и Тадди съ изумленіемъ разсуждали о странномъ поведеніи ихъ друзей. Генералъ внимательно прислушивался къ ихъ словамъ. Онъ видалъ г-жу де-Лосси въ Лудло и восхищался ея дочерью, а потому указалъ на нихъ лэди Пилькингтонъ на балу.

-- О! воскликнула эта умная женщина: -- онѣ походятъ на искательницъ приключеній. Берта ихъ обожаетъ, и я теперь понимаю, почему вашъ племянникъ такъ краснорѣчиво говоритъ объ нихъ.

-- Не бойтесь, лэди Пилькингтонъ, я ему уже объявилъ, что если онъ вздумаетъ когда-нибудь жениться на француженкѣ, то я его прогоню изъ своего дома и лишу наслѣдства.

Узнавъ отъ Берты о неприличной сценѣ съ г-жею де-Лосси, лэди Пилькингтонъ пришла въ негодованіе.

-- Въ англійскомъ обществѣ, сказала она:-- ни одна лэди не срѣжетъ другой. Г-жа де-Лосси -- француженка, и тѣмъ многое объясняется. Но тутъ что-то неладно. Я поѣду къ лэди Кэнамъ и все разузнаю.

Она, дѣйствительно, отправилась къ лэди Кэнамъ, а оттуда прямо проѣхала въ Арлингтонъ-Стритъ.

-- Я была права, Берта, сказала она:-- подъ дерзостью француженки кроется нѣчто иное. Она увѣряетъ лэди Кэнамъ, что Тадди Джобсонъ безчестно поступилъ съ ея дочерью.

-- О!

-- Ну, произнесъ генералъ, глубокомысленно кивая головой:-- молодые люди, обучаясь французскому языку у хорошенькихъ женщинъ, не знаютъ, какъ далеко зайдутъ. Но все это -- месть француженокъ, и я вамъ разскажу еще что-нибудь поинтереснѣе. Лэди Кэнамъ мнѣ говорила, что ея сынъ безумно влюбленъ въ эту красавицу и что она уже разъ ему отказала. Ловкіе люди эти французскія искательницы приключеній; но онѣ скоро увидятъ, что гордость не спасаетъ отъ паденія. Я тебѣ совѣтую, Берта, болѣе о нихъ не думать.

IX.

Пощечина.

Министерство было спасено на все время распущенія парламента. Полуэнергичная аттака торіевъ не удалась. Министерство осталось въ большинствѣ хотя только одиннадцати голосовъ, но этого было довольно. Противники лорда Мьюборна выбрали неудачный случай для нападенія на него. По поводу предложенной имъ муниципальной реформы, въ сущности, очень умѣренной, но все-таки либеральной, возстали всѣ торіи и даже нѣкоторые изъ умѣренныхъ виговъ. Но большинство партіи реформы поддержало кабинетъ и провело билль. Однако, во время этихъ преній, министерство понесло тяжелый ударъ. Лордъ Кодлинъ напалъ на министровъ съ своей обычной безпристрастной суровостью. Лордъ Кодлинъ былъ циникъ. Въ политическомъ мірѣ цинизмъ иногда полезенъ въ небольшой дозѣ, придавая силу и блескъ практическимъ государственнымъ способностямъ. Но въ лордѣ Кодлинѣ цинизмъ преобладалъ надъ всѣми добродѣтелями. Онъ былъ Діогенъ и издѣвался надъ всѣмъ. Онъ занималъ высокія должности, но не имѣлъ успѣха, несмотря на свои замѣчательныя способности. Поэтому, онъ сдѣлался независимымъ членомъ палаты и съ одинаковымъ негодованіемъ критиковалъ министерство, къ какой бы партіи оно ни принадлежало. Его логическій умъ и обширныя знанія придавали его оппозиціи особую силу. Когда торіи стояли у кормила правленія, онъ -- по рожденію и наклонностямъ вигъ -- выставлялъ ихъ, какъ мошенниковъ; когда же ихъ мѣсто занимали виги, то онъ надъ ними смѣялся, какъ надъ дураками. Его рѣчи противъ кабинета лорда Мьюборна имѣли громадный эффектъ. Онъ словно толкалъ ногою въ спину человѣка, уже скользившаго подъ гору. Оживленныя пренія въ обѣихъ палатахъ продлили сессію. Наступило 12 августа, и Лондонъ еще не опустѣлъ. Очень немногія изъ политическихъ знаменитостей или прихвостней партій рѣшались покинуть сцену, на которой разыгрывалось столь интересное зрѣлище. Не подлежало никакому сомнѣнію, что министерство падетъ черезъ полгода, и тогда начнется погоня за портфелями. Всѣ планы о путешествіи на континентъ были брошены, и лорды, такъ же, какъ и депутаты, оставались на родинѣ вблизи избирателей, которые или имѣли счастіе считать ихъ своими представителями, или находились подъ ихъ вліяніемъ, какъ крупныхъ землевладѣльцевъ. При этомъ, во многихъ помѣстьяхъ птицы жили себѣ спокойно, безбоязненно. Ихъ враги были заняты другой охотой.

Утромъ въ знаменательный день 12 августа, заставляющій биться сердце каждаго охотника, Джобсонъ вошелъ въ контору Винистуна съ раскраснѣвшимся лицомъ и, повидимому, очень взволнованный. Наканунѣ вечеромъ, онъ имѣлъ съ своимъ другомъ серьёзный разговоръ. Этотъ сезонъ былъ для него очень труднымъ временемъ, но Джобсонъ чувствовалъ, что сдѣлалъ большой шагъ впередъ. Имя его было на всѣхъ устахъ. За это одно многіе отдали бы свою жизнь. Въ лондонскихъ клубахъ и въ провинціальныхъ политическихъ собраніяхъ, среди пламенныхъ сторонниковъ реформы и старомодныхъ, патріотическихъ сквайровъ, имя его произносилось съ совершенно различнымъ чувствомъ. Но всѣ признавали, что онъ "страшно-умный человѣкъ" Эта фраза одинаково выражала мнѣніе и умѣренныхъ либераловъ, насчетъ его могучей критики излюбленныхъ старинныхъ учрежденій, и стойкихъ радикаловъ, касательно его энергичныхъ нападокъ на враговъ народа. Искренній, прямой и, какъ мы видѣли въ частной жизни, мягкій, великодушный и увлекающійся человѣкъ, онъ, силой своего таланта и энтузіазма, возбуждалъ страхъ въ людяхъ, его не знавшихъ. А страхъ порождаетъ ненависть.

Однако, разговаривая съ Винистуномъ 11-го августа, онъ не имѣлъ основанія быть недовольнымъ своимъ положеніемъ. Лучшее общество приняло его въ свою среду, какъ будущаго зятя богатаго вига и хотя члены Бруксова Клуба пожимали плечами, говоря объ его книгѣ, но утѣшались мыслью: "Онъ женится на двадцати или тридцати тысячахъ годового дохода и діавольски умный человѣкъ; онъ вскорѣ перебѣсится и будетъ стойкимъ вигомъ, украшеніемъ нашей партіи".

Утромъ 12-го, Джобсонъ вошелъ въ кабинетъ Винистуна съ письмомъ въ рукахъ.

-- Ай, ай! воскликнулъ адвокатъ:-- вы слишкомъ много работаете. Посмотрите какія у васъ впалыя щеки. Слава Богу, что вы скоро поѣдете въ Іоркширъ. Нѣсколько дней охоты и вы совершенно понравитесь.

-- Я не поѣду въ Іоркширъ, отвѣчалъ Джобсонъ мрачно:-- прочтите это письмо.

Винистунъ взглянулъ на письмо, имѣвшее видъ оффиціальной бумаги и, прочитавъ его отъ цервой до послѣдней строки, нахмурилъ брови.

-- Это прямая отставка, произнесъ онъ:-- неудивительно что вы смущены. Что это значитъ?

Джобсонъ пожалъ плечами.

Письмо было слѣдующаго содержанія:

No 127, Паркъ-Лэнъ 11 августа, 18 --

Многоуважаемый сэръ!

Съ сожалѣніемъ увѣдомляю васъ, что по личнымъ моимъ дѣламъ, я долженъ тотчасъ ѣхать на континентъ и потому вынужденъ лишить себя удовольствія принимать гостей въ Рингторпѣ. Я думаю, что мое отсутствіе будетъ продолжительно и миссъ Чайльдерлей поѣдетъ со мною. Она пишетъ съ этой же почтой миссъ Джобсонъ. Я надѣюсь, что въ послѣдствіи буду имѣть удовольствіе видѣть васъ у себя въ Рингторпѣ.

Желая вамъ веселыхъ каникулъ и всякаго успѣха въ жизни,

и остаюсь преданный вамъ

А. П. Чайльдерлей.

-- Люди не пишутъ въ этомъ тонѣ своимъ будущимъ зятьямъ. Какъ онъ прежде писалъ вамъ?

-- Самымъ дружескимъ, интимнымъ тономъ: "Мой милый Джобсонъ", искренно васъ любящій и т. д. Но что значитъ эта перемѣна?

-- Чайльдерлей очень сухой и гордый человѣкъ. Онъ завзятый вигъ, богатый выскочка съ аристократическими стремленіями. Но онъ благородный человѣкъ и до того чувствуетъ себя вашимъ должникомъ, что его не могутъ охладить къ вамъ разногласія по политическимъ или общественнымъ вопросамъ. Я знаю, что онъ, вмѣстѣ съ Сваллотэлемъ и другими вашими старыми пріятелями, считаетъ вашу знаменитую книгу большой ошибкой. Но все-таки это не причина человѣку, громко говорившему о васъ, какъ о желательномъ мужѣ для его дочери, отказать вамъ отъ дома, какъ отказываютъ лакеямъ. Тутъ что-нибудь да кроется. Пойдемте въ садъ.

Они спустились по лѣстницѣ и начали ходить взадъ и впередъ по любимой аллеѣ Винистуна на берегу рѣки.

-- Джобсонъ, сказалъ его другъ, послѣ нѣкотораго молчанія:-- это не спроста, какъ говорятъ въ Сити. Или кто-нибудь очернилъ васъ въ его глазахъ, или миссъ Чайльдерлей нашла себѣ другого жениха болѣе по сердцу.

-- А можетъ быть и то и другое, воскликнулъ Джобсонъ съ напряженнымъ смѣхомъ.

-- Конечно. Теперь я могу вамъ сказать, что Чайльдерлей очень разсердился на васъ за вашу книгу и открыто высказывалъ въ клубѣ свое неудовольствіе.

-- А мнѣ какое до этого дѣло! произнесъ Джобсонъ, вспыхнувъ:-- неужели вы думаете, всѣ Чайльдерлей и всѣ богатыя невѣсты на свѣтѣ могли бы заставить меня измѣнить хоть одно слово въ книгѣ, которую я написалъ по убѣжденію и долгу совѣсти? Если странная перемѣна въ отношеніяхъ мистера Чайльдерлея ко мнѣ объясняется этой причиной, то я ни мало не сожалѣю о нашемъ разрывѣ.

-- Вы сказали то, что я всегда ожидалъ отъ васъ, Джобсонъ. Ваша книга -- произведеніе честнаго человѣка, опередившаго свое время; я глубоко уважаю васъ и сердечно благодарю за этотъ смѣлый подвигъ. Но я не могу скрыть отъ васъ, что, напечатавъ ее, вы нѣсколько затормозили свою карьеру.

-- А я долженъ всегда имѣть въ виду только карьеру Тадеуса Джобсона?

-- Такъ думаетъ свѣтъ. Человѣкъ, дѣйствующій слишкомъ искренно и непримѣняющійся къ обстоятельствамъ, считается безтактнымъ, непрактичнымъ. Въ сущности, тутъ есть доля правды. Такой человѣкъ не можетъ идти въ ногу съ большинствомъ. Вы другъ и усыновленное дѣтище виговъ, по преимуществу людей умѣренныхъ и трезвыхъ. Вы блестите и сверкаете среди старомодныхъ, тихихъ людей и они, ослѣпленные вашимъ лучезарнымъ сіяніемъ, приходятъ въ ужасъ и поднимаютъ крикъ. Вы то, что принято называть геніемъ. А геніи и виги такъ же мало соединимы какъ огонь и вода. Торіи признаютъ геніевъ и пользуются ими. Радикалы покланяются имъ, но для виговъ они не имѣютъ никакой цѣны.

-- Однако, вы вчера вечеровъ соглашались, что моя книга имѣла большой успѣхъ.

-- Да, литературный, но въ политическомъ отношеніи, это ошибка. Я зато ее и привѣтствую съ такой радостью. Эта книга будущаго. Она дышетъ искренностью и правдою, а это также ошибка. Чтобъ окончательно убить любимую идею въ глазахъ практичныхъ, дѣловыхъ, любящихъ деньги англичанъ, стоитъ только назвать ее сантиментальной. Величайшій геній, литературный или политическій, потеряетъ все свое значеніе какъ только будетъ доказано, что онъ энтузіастъ. Англичане обожаютъ силу и благоразуміе, а французы умъ и блескъ. Большинству англичанъ нужны трезвыя, благоразумныя идеи, т. е. по просту избитыя, черствыя, буржуазныя.

-- Зачѣмъ же они читаютъ мою книгу?

-- Потому что она написана бойко и остроумно. Публика восторгается формой и отвергаетъ сущность. Но это не бѣда. Книга ваша хорошая, она сдѣлаетъ много добра и со временемъ вы получите свою награду. Но все-таки не она причиной разрыва между вами и Чайльдерлеемъ. Не было ли у васъ какой ссоры съ миссъ Чайлъдерлей?

-- Нѣтъ.

-- Скажите откровенно, признавались вы ей въ любви?

-- Никогда.

-- А вы ее любите? Этотъ ударъ поразилъ васъ въ самое сердце?

-- Ну, не совсѣмъ такъ, отвѣчалъ Джобсонъ:-- я считалъ ее очень умной и пріятной и питалъ къ ней нѣкоторое чувство...

-- Т. е. вы не питали къ ней антипатіи?

-- Напротивъ, но, пожалуйста, не заставляйте меня анализировать мои чувства. Во всякомъ случаѣ, я ѣхалъ въ Рингторпъ съ твердой рѣшимостью дать себѣ отчетъ въ нихъ. Я никогда не женился бы на ней, еслибъ не былъ увѣренъ, что могу ее любить.

-- Хорошо. Слава Богу, что дѣло не хуже. Это только наружная рана, сердце не тронуто. Все-таки это непріятная исторія и вы не можете просить ея разъясненія у мистера или миссъ Чайлъдерлей. Онъ запираетъ лавочку и уѣзжаетъ на континентъ, желая вамъ всякаго успѣха въ жизни. Какъ это походитъ за вига! Дерзко и de haut en bat. Мдѣ кажется лучше всего не поднимайте никакого шума и зайдите завтра къ нимъ, какъ будто ничего не случилось...

-- Нѣтъ, я не сдѣлаю этого. Если человѣкъ, бывшій со мною въ такихъ интимныхъ отношеніяхъ, какъ Чайльдерлей, рѣшается написать мнѣ подобное письмо, значитъ между нами все кончено. Я не стану навязываться, тѣмъ болѣе что они считаютъ себя обязанными мнѣ. Я теряю обѣщанное мнѣ мѣсто въ парламентѣ, но зато теперь свободенъ и могу вступить въ парламентъ представителемъ народа, интересамъ котораго я преданъ всей душой.

-- Дайте мнѣ руку, вамъ нечего бояться. Пусть Чайльдерлей убирается -- въ палату лордовъ.

Спустя нѣсколько дней послѣ этого разговора, Берта Джобсонъ, сидя за утреннимъ завтракомъ, пробѣгала глазами "Post". Вдругъ она вскрикнула и такъ громко, что генералъ и Джобсонъ вскочили въ испугѣ.

-- Боже мой! Что случилось, милая Берта?

-- Слушайте. "Говорятъ, что лордъ Сваллотэль, товарищъ министра колоній, женится на миссъ Эмелинѣ Чайльдерлей, единственной дочери мистера А. П. Чайльдерлея, члена парламента".

Джобсонъ взглянулъ на тетку и молча вышелъ изъ комнаты.