Будущему писателю предстоитъ трудъ издать въ свѣтъ неоцѣненную книгу, книгу, въ которой онъ изобразитъ намъ картину ранней борьбы, раннихъ бѣдствій и неудачъ одинокого и закинутаго генія въ Лондонѣ, въ этомъ великомъ, ничтожномъ, славномъ а жалкомъ городѣ. Если бы всѣ тѣ, которымъ довелось пострадать въ жизни, рѣшились разсказать намъ откровенно свои страданія, рѣшились сознаться, въ какомъ бѣдственномъ положеніи случалось имъ, можетъ быть, повременамъ скитаться по великолѣпнымъ улицамъ этой столицы, описать тѣ раны, которыми изнывали они, иногда на жалкихъ чердакахъ своихъ, что за книгу бы можно было дать въ руки горделивцу! Какіе спасительные уроки нашли бы въ ней искатели земныхъ благъ! Какое утѣшеніе слабые духомъ!,
Барнаби прибылъ въ Лондонъ; но онъ не увеличилъ собой числа тѣхъ великолѣпныхъ бездомцевъ, которые сегодня рука объ руку обѣдаютъ вмѣстѣ съ лордами, а на завтра ложатся спать подъ открытымъ небомъ. Нѣтъ! Барнаби очень скоро умостился на тепломъ мѣстечкѣ, въ торговомъ домѣ Нокса и Стайльза, и, съ предусмотрительностью и искусствомъ паука, качалъ прокладывать себѣ дорогу къ слабымъ струнамъ своякъ хозяевъ. Ноксъ былъ твердъ и крѣпокъ какъ желѣзо; Стайльзъ мягокъ какъ лоза. Дойля до этого убѣжденія, Барнаби понялъ необходимость покориться одному и покорить себѣ другого.
-- Посмотрите-ка, какое лѣнивое животное, вѣдь не тянетъ, я думаю, ни одного фунта; замѣтилъ, обращаясь къ Барнаби, наблюдательный Ноксъ, стоя подъ-вечеръ у дверей своего магазина и указывая на нагруженную телѣгу, которую нѣсколько кличъ съ трудомъ тащили мимо.
-- Ни полфунта, сэръ, подтвердилъ Барнаби: -- а ѣстъ, я увѣренъ, не менѣе другихъ; но это всегда такъ, вотъ что значитъ быть въ товариществѣ съ тѣми, которые, какъ говорится, во чтобы-то ни стало, хотятъ тянуть лямку.
-- Правда ваша, Барнаби.
И лицо Нокса омрачилось, между тѣмъ какъ онъ все продолжалъ смотрѣть на тяжелый поѣздъ.
-- Тотъ кто хочетъ работать, всегда найдетъ себѣ дѣло. Что, мистеръ Стайльзъ былъ сегодня здѣсь?
Надѣемся, что этотъ послѣдній вопросъ Барнаби совершенно неумышленно сочетался съ его глубокимъ взглядомъ на вопросъ о раздѣленіи труда, что онъ ненамѣренно уронилъ искру на разгоравшіяся уже и безъ того чувства Нокса. Если же, противъ того, ударъ этотъ былъ предумышленъ, то онъ справедливо могъ погордиться своимъ блестящимъ успѣхомъ потому-что Ноксъ едва не задохся. Кровь бросилась ему въ лицо, отступила подошла, опять отступила, и такимъ образомъ, глазамъ любознательнаго Барнея представилось то же занимательное зрѣлище "душевныхъ движеній", какое описывалъ ученый Пейрескій, въ нѣсколькихъ словахъ передавшій намъ полезный урокъ, почерпнутый имъ чрезъ посредство "увеличительнаго стекла или микроскопа", урокъ, изъ котораго мы узнаемъ "какъ одно насѣкомое, вступивъ въ борьбу съ другимъ насѣкомымъ, разгорячилось до такой степени, что кровь его нѣсколько разъ бросалась отъ головы къ ногамъ и обратно отъ ногъ къ головѣ!" Мудрый Пейрескій! глубокій мыслитель! ты изъ междоусобій мелкихъ тварей почерпаешь болѣе премудрости, скорѣе и лучше научаешься владѣть собой, чѣмъ обыкновенные, легкомысленные люди изъ самой драки собакъ или даже изъ боя быковъ! (Читатель! если случится тебѣ когда нибудь увидѣть Нокса, волнуемаго досадой, завистью и злобой, вспомни объ ученомъ мужѣ Пейрескій и о его маленькомъ наставникѣ: вспомни, размысли, и да наставится духъ твой!)
-- Ахъ! да я и забылъ, сегодня вѣдь конская скачка въ Ипсомѣ! вскричалъ Барнаби, какъ будто упрекая самого себя за безполезный вопросъ.
А лицо Нокса приняло опять разительное сходство съ химической склянкой, поставленной на свѣтъ.
-- Конская скачка! повторилъ Барнаби тономъ, не требовавшимъ отвѣта.
И Ноксъ, по видимому, согласился съ нимъ вполнѣ, потому-что, не находя словъ для выраженія своихъ чувствъ, какъ это случается обыкновенно въ благодарственныхъ рѣчахъ на публичныхъ обѣдахъ -- онъ, съ благоразуміемъ, рѣдко встрѣчаемымъ на этихъ пиршествахъ, и въ самомъ дѣлѣ не сказалъ ни слова, а только вынулъ часы и въ одинъ мигъ разсчиталъ, что скоро пріятели будутъ ожидать его за вистомъ.
Кромѣ любви къ лошадямъ, мистеръ Стайльзъ отличался еще страстью къ живописнымъ мѣстностямъ и къ сельской жизни вообще. Онъ нанималъ за городомъ дачу и подъ его гостепріимной крышей Барнаби не разъ доводилось угощаться воскресными обѣдами, прослушавъ предварительно проповѣдь вмѣстѣ съ хозяиномъ своимъ, въ сосѣдней приходской церкви. Стоило бы привести въ эту церковь всякаго легкомысленнаго юношу и показать ему, какъ Барнэ держалъ себя во время богослуженія. Неподвиженъ сидѣлъ онъ рядомъ съ своимъ хозяиномъ, и то прислушивался внимательно къ словамъ проповѣдника, стараясь, по видимому, извлечь изъ нихъ полезные уроки, то, раскрывъ ротъ, голосомъ своимъ покрывалъ цѣлую воскресную школу дѣтей, во весь голосъ пищавшихъ на хорахъ. Правда, клирикъ повременамъ посматривалъ на него очень злобно, но зато, говорятъ, не могъ Барнэ открыть рта безъ того, чтобы мужъ этотъ не чувствовалъ, что колеблется на своемъ мѣстѣ.
-- А что, Барнэ, вѣдь славная сегодня была проповѣдь? замѣтилъ Стайльзъ нѣсколько вопросительнымъ тономъ: -- а вѣдь очень хороша?
-- Вотъ что, мистеръ Стайльзъ, скажу я вамъ: дурной бы я былъ человѣкъ, если бы не далъ гинеи зато только, чтобы мистеръ Ноксъ ее послушалъ. Замѣтили вы, какъ тронутъ былъ этотъ господинъ, краснолицый, съ напудренной головой. Не знайте ли, какъ его зовутъ?
-- Гм! онъ недавно здѣсь поселился, Барнэ; я... я совсѣмъ позабылъ его фамилью, но мнѣ говорили, что онъ прежде отлично игралъ.
-- Безъ сомнѣнія, сэръ, безъ сомнѣнія. Каждое слово проповѣдника, казалось, кололо его какъ иголкой! игралъ! несчастный! Разумѣется, игралъ! Но не можетъ же быть, сэръ, чтобъ онъ все свое состояніе нажилъ игрой?
-- Все до копѣйки, Барнэ!
-- Онъ держитъ карету! замѣтилъ Барнэ тономъ приличнаго изумленія.
-- Да кромѣ того купилъ себѣ великолѣпный домъ въ городѣ, принадлежавшій одному члену парламента, и держитъ галлерею для стрѣльбы въ цѣль.
-- И все это пріобрѣтено игрой? Ну, нечего сказать! знаетъ чортъ, чѣмъ искусить человѣка! замѣтилъ Барнэ.
-- Говори себѣ тамъ о немъ, что хочешь, отвѣчалъ Стайльзъ съ рѣдкимъ великодушіемъ къ падшему врагу: -- а чортъ таки не дуракъ.
-- А-а, во что же, спросилъ Барнэ, смягчая нѣсколько строгое выраженіе лица: -- а во что же онъ игралъ?
-- Не могу сказать навѣрное; но кажется мнѣ, что онъ игралъ преимущественно въ низшихъ роляхъ, въ роляхъ лакеевъ, шутовъ, деревенскихъ мальчиковъ.
-- Какъ, въ роляхъ? я спрашиваю, во что онъ игралъ, въ какія игры? въ банкъ ли, рулетку, rouge-et-noir.
И Барнэ перечелъ еще съ десятокъ азартныхъ игоръ, выказывая при томъ совершенно неожиданныя познанія въ ихъ номенклатурѣ.
-- "Въ какія игры?" Поймите меня Барнэ, я говорю, что онъ игралъ за сценѣ, былъ актеромъ.
Барнэ не могъ совершенно подавить чувства неудовольствія при этомъ отвѣтѣ; но онъ тотчасъ же оправился:
-- Актеръ или не актеръ, сэръ, а я увѣренъ, что онъ былъ игрокъ. Да развѣ вы не обратили на него вниманія въ ту минуту, когда докторъ, говорилъ объ игрѣ?
По правдѣ сказать, Стайльзъ принадлежалъ къ числу тѣхъ неисправимыхъ сонливцевъ, которые готовы дремать даже при трескѣ самыхъ страшныхъ перуновъ громовержца Юпитера.
-- Да, сказано, гинею бы далъ я за то, чтобы мистеръ Ноксъ былъ сегодня въ церкви.
Стайльзъ многозначительно взглянулъ на Барнея, выпилъ рюмку портвейну, медленно сложилъ руки, осмотрѣлъ свой лѣвый сапогъ и наконецъ повернулъ голову въ видѣ вопросительнаго знака (какъ иногда дѣлаютъ сороки) къ доброжелателю Нокса.
-- Карты! да развѣ игра не то же убійство? говорилъ Барнэ.
Стайльзъ, въ знакъ согласія, кивнулъ головой.
-- Женъ, дѣтей своихъ убиваютъ же, вѣдь, игроки. Развѣ не то же она, что зажигательство? Сколько прекрасныхъ домовъ отъ нея прогорали!
Стайльзъ два раза кивнулъ головой.
-- Развѣ не разбой она? вѣдь самый невинный, трудящійся, добросовѣстный партнёръ можетъ черезъ нее сдѣлаться нищимъ?
Стайльзъ продолжительно закивалъ головой.
-- Такъ вотъ почему, сэръ, еще разъ скажу, да, еще разъ, (и Барнаби, какъ бы для храбрости опорожнилъ свою рюмку):-- пять гиней далъ бы я за то, чтобъ мистеръ Ноксъ былъ сегодня въ церкви.
-- Что вы хотите этимъ сказать, Барнэ? спросилъ Стайльзъ тономъ, которымъ люди обыкновенно обращаются къ привидѣніямъ.-- Что вы этимъ хотите сказать?
-- А вотъ что, сэръ, отвѣчалъ Барнаби, пододвигая стулъ свой къ Стайльзу на близкое разстояніе: -- вотъ что, откровенно скажу вамъ, не люблю я, сэръ, вистовыхъ клубовъ.
И онъ, въ знакъ отвращенія, ударилъ кулакомъ по столу такъ выразительно, что стаканы зазвенѣли.
-- Не люблю и я ихъ, отвѣчалъ Стайльзъ, и въ этомъ отвѣтѣ выказалъ себя мастеромъ труднѣйшаго изъ искусствъ, искусства выражать многое въ немногихъ словахъ.
И вино ли случилось на этотъ разъ крѣпче обыкновеннаго, или преданность прикащика его такъ сильно на него подѣйствовала, несомнѣнно то, что онъ въ самое короткое время сталъ совсѣмъ инымъ человѣкомъ. Стайльзъ, всегда застѣнчивый и молчаливый, вдругъ сдѣлался самоувѣреннымъ и болтливымъ, въ рѣзкихъ выраженіяхъ порицалъ безразсудство и надменность Нокса и бранилъ себя за свое малодушіе и покорность предъ расточительнымъ партнёромъ.
-- Нѣтъ, Барнэ, полно ужь мнѣ быть дуракомъ, увѣрялъ скромный Стайльзъ, и не менѣе скромный слушатель его не пытался опровергать этого положенія:-- да, да, слишкомъ ужь долго бросалъ изъ рукъ возжи; кто я такой былъ въ домѣ? никто!
Барнэ пожаль плечами и улыбнулся въ знакъ согласія.
-- Никто! продолжалъ Стайльзъ: -- хуже чѣмъ никто! осломъ я былъ, филей, болваномъ!
Барнаби съ замѣчательнымъ мужествомъ утвердительно кивалъ головой за каждымъ эпитетомъ.
-- Да нѣтъ! ужь полно! въ двадцатый разъ воскликнулъ Стайльзъ, вставая со стула: -- я покажу себя... я...
Мы нисколько не сомнѣваемся въ томъ, что Стайльзъ подарилъ бы насъ здѣсь замѣчательно прекрасною рѣчью, если бы въ ту самую минуту, какъ онъ началъ говорить, маленькая испанская собаченка, которая, на бѣду и вѣчное горе для ораторскаго искусства, лежала, протянувъ переднія лапки, подъ стуломъ Стайльза, не покрыла словъ его пронзительнымъ визгомъ. Дѣло въ томъ, что Стайльзъ, поднявшись съ своего мѣста, всею тяжестью своего тѣла, ступилъ на лѣвую лапку Китти, которая завыла и залаяла съ необычайной силой. Страданія ея не остались безъ вліянія на сестру. Меджь, самка изъ породы таксъ, бросившись изъ противоположнаго угла, въ одинъ мигъ вцѣпилась въ затылокъ Китти и чуть не прокусила его своими зубами; Китти завыла еще громче; злобная Меджь ревѣла густымъ басомъ; между тѣмъ какъ Стайльзъ и Барнэ, истощивъ всѣ усилія, тщетно стараясь разлучить сражавшихся враговъ, опустили руки и въ недоумѣніи глядѣли другъ на друга.
-- Видали ли вы когда нибудь подобное, бѣшенство? спросилъ въ отчаяніи Стайльзъ, указывая на кровожадную Меджь.
Нѣжный Барнаби слишкомъ былъ тронутъ этимъ воззваніемъ; Китти отъ боли завизжала еще громче, и онъ не выдержалъ.
-- Чортъ бы побралъ этого Нокса! закричалъ онъ, и безуспѣшно замахнулся на названную такъ Меджь.
Стайльзъ улыбнулся отъ удовольствія, услышавъ его восклицаніе. Барнэ, движимый состраданіемъ къ Китти и сверхъ того самъ ударившись подбородкомъ о стулъ, вытащилъ сражавшихся на средину комнаты; хозяинъ его принялся теребить испанскую собаченку, а онъ, какъ опытный человѣкъ, ухватился зубами за хвостъ таксы. Въ эту живописную минуту, къ несчастію для Меджи, появился въ дверяхъ лакей и громко провозгласилъ:
-- Мистеръ Ноксъ!
Услышавъ слова эти, Барнаби такъ сильно стиснулъ зубами хвостъ Меджи, что она, наконецъ, вынуждена была покинуть свою добычу и опрометью бросилась изъ комнаты, съ визгомъ проскочивъ между ногъ Нокса, вовсе не подозрѣвавшаго, что такъ недавно былъ ея тезкой.
-- Сюда, сюда, Барнэ, говорилъ смутившійся Стайльзъ, отворяя дверь шкафа, въ который Барнаби, не говоря ни слова пробрался неслышно, какъ привидѣніе.
Стайльзъ усѣлся опять на свое мѣсто и взялъ въ руки больную собаченку, которая съ деликатностью почти перестала визжать и только съ упрекомъ качала, глядя на Стайльза, своей ушибенной лапкой. Ноксъ вошелъ; лицо его было мрачно и таинственно, какъ исписанный пергаментъ въ конторѣ адвоката; что-то недоброе проглядывало въ этомъ лицѣ, вмѣстѣ съ какимъ-то замѣшательствомъ; въ немъ выражалась и злоба, съ достаточной примѣсью хитрости. Онъ откашлялся, но, странно сказать, не находилъ, съ чего бы начать разговоръ. Къ счастію, попалась ему на глаза Китти; онъ замѣтилъ ея слезы и дрожащую лапку и сказалъ:
-- А, гм! что, ваши собаки подрались?
-- Да, странное дѣло, отвѣчалъ Стайльзъ съ ученымъ видомъ члена королевскаго общества: -- вотъ у меня Китти и Меджь пять лѣть какъ живутъ вмѣстѣ и до сихъ поръ никакъ не могутъ поладить. Престранное дѣло!
-- Когда люди не могутъ поладить, возразилъ Ноксъ съ важностью Колумба, произнося свое нравственное открытіе: -- такъ имъ бы лучше разойдтись. Мистеръ Стайльзъ, вотъ уже три мѣсяца, какъ я болѣе и болѣе убѣждаюсь въ этомъ мнѣніи. Къ счастію, мистеръ Стайльзъ, бываютъ на свѣтѣ такія товарищества, которыя не трудно развести.
-- Къ счастію, подтвердилъ Стайльзъ, поглаживая головку Китти.
-- Вы удивляетесь, мистеръ Стайльзъ, отчего ваши собаки не ладятъ между собою? Посмотримъ, не разъясню ли я вамъ этой загадки. Можетъ быть, одна изъ нихъ цѣлый день бѣгаетъ по улицѣ, между тѣмъ какъ другая сидитъ за дверьми да стережетъ комнаты?
-- Что вы хотите этимъ сказать? спросилъ Стайльзъ, и съ принужденнымъ спокойствіемъ посадилъ собаченку на полъ.
Оракулъ не могъ бы предложить вопроса съ видомъ болѣе глубокимъ и проницательнымъ.
-- Я хочу сказать, сэръ, отвѣчалъ Ноксъ: -- что нашелъ себѣ товарища, котораго испытанная опытность...
-- А, очень радъ, прервалъ его Стайльзъ: -- такъ какъ я уже предвидѣлъ, что намъ скоро придется разойдтись, то чѣмъ скорѣе мы это сдѣлаемъ, тѣмъ лучше.
-- Ни одинъ домъ не устоитъ противъ такихъ закладовъ, кричалъ Ноксъ: -- сотни уходятъ за сотнями!
-- Заклады! сотни! нѣтъ, мистеръ Ноксъ, будемъ говорить чистую правду. Играть, играть по гинеѣ -- вотъ что не годится для купца.
-- Играть по гинеѣ? Ну, да такъ какъ мы оба, къ счастію, рѣшились разойдтись, то не стоитъ толковать о пустякахъ.
-- Ваша правда, отвѣчалъ Стайльзъ: -- мы, кажется, понимаемъ другъ друга. Позвольте же узнать, кто вашъ новый товарищъ?
-- Извольте, съ удовольствіемъ; очень трудолюбивый, старательный молодой человѣкъ.
-- Очень радъ, отвѣчалъ Стайльзъ: -- мнѣ кажется, и у меня есть на примѣтѣ такой же товарищъ.
-- Желаю вамъ всякаго успѣха, возразилъ Ноксъ:-- скажите же, кто онъ такой?
-- Извольте, очень умный, дѣльный человѣкъ. Но прежде назовите мнѣ своего товарища.
-- Онъ еще не знаетъ о своемъ счастьи. Да (Ноксъ пріостановился).... да развѣ вы не догадываетесь?
-- Нисколько. Впрочемъ, подождите, ужь не...
-- Такъ точно, отвѣчалъ Ноксъ: -- Барнаби, хотя я этого еще и не говорилъ ему, Барнаби.
Стайльзъ едва удержался отъ улыбки надъ самоувѣренностью Нокса и потомъ совершенно серьёзно прибавилъ:
-- Любезный другъ, не разсчитывайте на него. Еслибы даже самъ я не намѣренъ былъ предложить ему товарищеской доли въ своемъ оборотѣ, чего онъ, впрочемъ, еще не знаетъ, то онъ и тогда не согласился бы, извините, мой другъ, не могъ бы согласиться на ваше, предложеніе.
-- Не могъ бы! вскрикнулъ Ноксъ: -- это почему?
-- Потому, что онъ совѣстливый молодой человѣкъ. Онъ не терпитъ картъ.
-- Вы хотите сказать, что онъ не терпитъ, чтобъ бросали заклады на конскихъ скачкахъ, насмѣшливо замѣтилъ Ноксъ.
-- Вздоръ! Между нами будь сказано, молодой человѣкъ нѣсколько разъ со слезами на глазахъ говорилъ мнѣ о вашихъ игорныхъ вечерахъ... по гинеѣ! возможно ли это, Ноксъ, играть по гинеѣ!
Ноксъ вскочилъ со стула и, поднявъ руки кверху, закинувъ голову назадъ и устремивъ глаза въ потолокъ, заревѣлъ:
-- По два пенса! клянусь всемогущимъ Богомъ, никогда не игралъ больше, какъ по два пенса!
Стайльзъ, смягченный жаромъ своего партнёра, продолжалъ нѣсколько измѣненнымъ голосомъ:
-- Увѣряю васъ, Барнаби всегда мнѣ клялся, что выиграете по гинеѣ!
-- Ахъ, онъ, крокодилъ! закричалъ Ноксъ: -- а, другъ Стайльзъ, если бы вы не болѣе моего потеряли на послѣднемъ закладѣ...
-- Не болѣе? А сколько, сколько? нетерпѣливо спросилъ Стайльзъ.
-- Пятьсотъ фунтовъ?
-- Шляпу, одну шляпу проигралъ я Джерри Вайту; сегодня еще онъ надѣвалъ ее, когда шелъ въ церковь... пятьсотъ фунтовъ! клянусь вамъ честью, пускай умру, если проигралъ что-нибудь, кромѣ одной шляпы!
-- Барнаби увѣрялъ меня, что вы бились о пяти-стахъ фунтахъ!
-- Ахъ, онъ, лицемѣръ! да вотъ онъ сейчасъ намъ все это объяснитъ.
-- Признаюсь, желалъ бы я этого. Да онъ говорилъ мнѣ, что хотя вы его сегодня и звали, но онъ не могъ рѣшиться провести воскресный день съ плутомъ и охотникомъ до конскихъ скачекъ.
-- Съ плутомъ! вскрикнулъ Стайльзъ, и восклицаніе его было покрыто крикомъ гораздо болѣе громкимъ, выходившимъ изъ внутри шкафа.
Ноксъ тотчасъ узналъ голосъ Барнея и побѣжалъ было открыть дверцу, какъ Стайльзъ предупредилъ его, заперъ шкафъ на замокъ, спряталъ ключъ въ карманъ и поспѣшно увелъ своего товарища въ сосѣднюю комнату, между тѣмъ какъ Барнаби все продолжалъ кричать, требуя, какъ думали хозяева его, позволенія объясниться съ ними. По прошествіи десяти минутъ, употребленныхъ Ноксомъ и Стайльзомъ на искреннія увѣренія возобновленной взаимной дружбы и взаимнаго довѣрія, господа эти призвали служанку Бетти и, вручивъ ей ключъ отъ шкафа и билетъ въ десять фунтовъ стерлинговъ, снабдили ее окончательными распоряженіями насчетъ плѣннаго. Дверь шкафа отворилась, и Барнаби, какъ Макбетъ, съ окровавленными руками, съ кровью на лицѣ и съ голосомъ, дрожавшимъ отъ страха, опрометью бросился вонъ, въ изнеможеніи упалъ на стулъ и съ какимъ-то трепетомъ прокричалъ:
-- Бѣсъ!
Очень обыкновенное домашнее событіе объяснитъ всю кажущуюся тайну. На всемъ домѣ Стайльза покоилась благодать приращенія; даже кошки его не были изъяты изъ общаго правила. Случилось такъ, что семеро котятъ, едва одинъ день какъ появившихся на свѣтъ, помѣстились вмѣстѣ съ своей матерью, въ томъ самомъ шкафѣ, въ который Стайльзъ, вскорѣ послѣ того и вовсе не подозрѣвая ихъ присутствія, спряталъ Барнея. Барнаби, встревоженный направленіемъ, которое принимала бесѣда его хозяевъ, ничего не видя и не замѣчая, наступилъ на интересныхъ младенцевъ. Когда двое котятъ были задавлены, материнскій инстинктъ родительницы пробудился, и въ ту самую минуту, какъ Ноксъ и Стайльзъ удалялись въ сосѣднюю комнату, воображая, что прикащикъ ихъ кричитъ отъ угрызеній совѣсти, злосчастный Барнаби страдалъ отъ когтей и зубовъ мстительной кошки. Бетти съ трудомъ могла заставить его понять окончательное рѣшеніе хозяевъ. Они присылали ему жалованье за слѣдующіе три мѣсяца впередъ и просили убраться изъ дому, какъ можно поспѣшнѣе, изъявляя при томъ надежду никогда не встрѣчать его болѣе въ своей конторѣ. Барнэ насунулъ шляпу на голову и вышелъ на улицу. Ночь была черна, какъ смоль, накрапывалъ дождь, и Барнаби промокъ до костей, пока успѣлъ добраться до своей одинокой квартиры въ городѣ.