Особенно счастливъ былъ Китъ въ томъ отношеніи, что засѣданія уголовнаго суда должны были скоро открыться; счастливъ, говоримъ, потому что избавлялся отъ тяжкой, продолжительной неизвѣстности своей судьбы; и такъ какъ онъ обвинялся въ страшномъ преступленіи, въ преступленіи, которое становилось тѣмъ ужаснѣе, что въ послѣднее время часто было повторяемо, то онъ находился въ томъ опасномъ положеніи, въ которомъ случается бывать преступникамъ, долженствуемымъ быть казнимыми для примѣра. Украсть нѣсколькихъ утокъ составляетъ, нельзя не сознаться, важное общественное зло; но сдѣлать эту кражу послѣ того, какъ въ ней неоднократно уже оказывались виновными другіе, составляетъ, полагать должно, зло несравненно болѣе важное. И потому, если шесть первыхъ похитителей утокъ будутъ только приговорены къ ссылкѣ, то седьмой необходимо долженъ быть повѣшенъ! Что касается до Кристофера, то онъ былъ, по крайней мѣрѣ, седьмой; очевидно, что онъ родился для висѣлицы, то есть для примѣра.
Но все еще ему оставалась одна надежда. Главное, на что ему слѣдовало обратить вниманіе, было не то, какъ велико преступленіе, а то, кто будетъ его судить. Если судья Бёттеръ, то все дѣло окончится нѣсколькими ударами розогъ да непродолжительнымъ заключеніемъ въ тюрьмѣ; но, если обязанность эта падетъ на господина барона Сёсъ-перъ-колла, рѣшено, быть Кристоферу Снёбу примѣромъ, то есть покойникомъ.
Несчастный Кристоферъ! не избѣгнуть тебѣ своей судьбы; ты родился для висѣлицы, и казнь твоя уже почти-что готова; прислушайся-ка, какъ гремятъ трубы, какъ возвѣщаютъ онѣ страшное приближеніе барона Сёсъ-перъ-колла!
Украденныя утки, или, правильнѣе сказать, головки нѣкоторыхъ изъ нихъ найдены были у Кристофера Снёба; владѣльцы утокъ рѣшались показать подъ присягой, что головки эти составляли ихъ собственность; судить обвиняемаго долженъ былъ баронъ Сёсъ-перъ-коллъ, и вотъ не замедлитъ исполниться древнее пророчество гемпенфильдскихъ жителей: "Кристоферъ Снёбъ родился для висѣлицы". Еще одно обстоятельство говорило противъ обвиняемаго. Августъ Дёбльбренъ, добродѣтельный, скромный, благонамѣренный молодой человѣкъ убѣжалъ неизвѣстно куда, безъ сомнѣнія увлеченный дурнымъ примѣромъ и совѣтами Кита Снёба.
Наконецъ насталъ день суда. Кита поставили у перилъ, судебной залы, и увѣренный въ своей невинности, онъ, по мнѣнію гемпенфильдскихъ жителей, смотрѣлъ закоренѣлымъ, отъявленнымъ негодяемъ. Ему бы слѣдовало быть уничтоженнымъ, сокрушеннымъ сознаніемъ своей вины, а онъ стоялъ очень орямо и смотрѣлъ кругомъ совершенно спокойно. Дошла очередь до его дѣла. Отъ владѣльца утокъ "отобрали подробное показаніе", какъ объяснила впослѣдствіи газета графства. Похищенныя утки найдены были уже съѣденными, а обглоданныя кости ихъ разбросанными по травѣ, вокругъ костра, у котораго Снёбъ былъ задержанъ. Свидѣтель нисколько не сомнѣвался въ томъ, что головки эти принадлежали похищеннымъ у него уткамъ. Въ принадлежности ему именно тѣхъ самыхъ утокъ, которыхъ головки ему были предъявлены, онъ былъ столько же увѣренъ, какъ въ принадлежности ему собственныхъ его дѣтей. Въ сараѣ его сдѣланъ былъ взломъ, и изъ него украдены четыре утки; предъявленныя ему головки принадлежали двумъ уткамъ: одна изъ нихъ селезню; это онъ охотно подверждалъ присягой; ошибиться ему не было никакой возможности; онъ воспитывалъ своихъ утокъ съ того самого времени, какъ онѣ вылупились изъ яицъ, кормилъ ихъ каждый день изъ своихъ рукъ и безъ труда могъ узнать въ цѣлой тысячѣ. Свидѣтель вполнѣ понималъ важность присяги и отвѣтственность присягающаго и все свое показаніе рѣшался подтвердить присягой.
Господинъ баронъ Сёсъ-перъ-коллъ, между прочими своими антипатіями не могъ терпѣть слишкомъ многорѣчивыхъ свидѣтелей. Между тѣмъ какъ владѣлецъ утокъ продолжалъ ее всею подробностью излагать свое показаніе, судья все болѣе и болѣе докучался и сердился на дерзкую самоувѣренность этого глупаго мужика. Вслѣдствіе этого, но внезапному перевороту чувствъ, онъ ощутилъ искреннее расположеніе къ обвиняемому. Свидѣтель все продолжалъ говорить съ тѣмъ же неприличнымъ проворствомъ, а баронъ Сёсъ-перъ-коллъ восклицалъ, обращаясь самъ къ себѣ, но такъ громко, что всѣ присутствовавшіе удобно могли его слышать: "Ну, вотъ, ну, вотъ!" "вздоръ, вздоръ!" "чудакъ!" "Куда тутъ присягать!"
-- И такъ вы утверждаете подъ присягой, что это головка вашего селезня? спросилъ адвокатъ въ десятый и въ послѣдній разъ.
-- Утверждаю, отвѣчалъ свидѣтель: -- и готовъ утверждать хоть до завтрашняго утра.
-- Вздоръ! вздоръ! вздоръ! говорилъ баронъ самому себѣ, но, по обыкновенію, совершенно громко: -- у одного селезня головка точно также похожа на головку другого селезня, какъ одно утиное яйцо похоже на другое.
Адвокатъ преслѣдовавшій кончилъ свое дѣло, какъ адвокатъ обвиняемаго поспѣшно вскочилъ на ноги и обратился къ свидѣтелю.
-- Подождите, любезный, сказалъ онъ: -- позвольте мнѣ предложить вамъ простой вопросъ; помните, что вы показываете подъ присягой. Развѣ у одного селезня головка не точно также походитъ на головку другого селезня, какъ одно утиное яйцо походитъ на другое?
Перо выпало изъ рукъ барона Сёсъ-перъ-колла; лицо его приняло самое торжественное выраженіе, и между тѣмъ какъ свидѣтель стоялъ, почесывая себѣ затылокъ, и молчалъ, онъ обратился къ адвокату съ слѣдующими словами:
-- Мистеръ Мантрепъ, я вижу въ этомъ дѣлѣ перстъ судьбы: вопросъ, который такъ превосходно, такъ удачно предложили вы свидѣтелю, въ эту самую минуту рождался въ моей головѣ.
Свидѣтель все еще почесывалъ себѣ затылокъ, а судья, съ презрѣніемъ отъ него отвернувшись, сказалъ присяжнымъ;
-- Господа, мы должны освободить обвиняемаго, обвиненіе ни на чемъ не основано.
Обвиняемый, намѣреваясь во всей точности воспользоваться словами судьи, хотѣлъ было, нисколько не медля, бѣжать вонъ; но судья остановилъ его и обратился къ нему съ слѣдующею торжественною рѣчью:
-- Кристоферъ Снёбъ, ты отдѣлался благополучно; ты ли укралъ утокъ у этого человѣка или нѣтъ, это навсегда останется неисповѣдимою тайною твоего сердца! Какъ бы то ни было, ты несравненно обязанъ предусмотрительности, уму, рѣдкой находчивости твоего адвоката. Дѣло могло бы пойдти совсѣмъ иначе; ты отдѣлался отъ бѣды, смотри жь не показывайся сюда больше никогда!
До крайности изумлены были гемпенфильдскіе жители этимъ неисполненіемъ стариннаго пророчества. Кристоферъ Снёбъ хотя и родился для висѣлицы, но, по крайней мѣрѣ, до будущихъ засѣданій уголовнаго суда ужь ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть повѣшенъ.
Кристоферъ Снёбъ освобожденъ отъ суда, но городская тюрьма оставила неизгладимое пятно на его имени. Въ глазахъ закона онъ былъ олицетворенной невинностью -- пустое утѣшеніе въ сравненіи съ многозначительными намеками и перешептываніями сосѣдей! Что оставалось ему дѣлать? Если уйдти, то куда направить свои шаги? Сто разъ проклиналъ онъ жестокую судьбу, которая свела его съ этимъ другомъ-измѣнникомъ, Августомъ Дёбльбреномъ! Когда Кристоферъ вышелъ изъ тюрьмы, все его богатство состояло изъ десяти шиллинговъ. Въ продолженіи цѣлаго дня онъ, какъ браконьеръ, скитался по полямъ и лугамъ. Двадцать разъ садился онъ подъ заборами, двадцать разъ вынималъ изъ кармана свой капиталъ, раскладывалъ монеты на рукѣ и глядѣлъ на нихъ, какъ будто надѣялся-получить отъ нихъ какой-нибудь благой совѣтъ. Ему случалось когда-то читать о лондонскихъ лордъ-мерахъ, о богатыхъ купцахъ, изъ которыхъ одни вошли въ Лондонъ съ полкроной, другіе безъ копѣйки въ карманѣ и въ обношенныхъ сапогахъ скитались по улицамъ этой столицы. Были же люди, которые начинали еще съ меньшими средствами, чѣмъ онъ; почему жь ему было отчаяваться? Въ узлѣ у него были три рубля и двѣ пары чулокъ; сюртукъ у него былъ не потертъ, сапоги цѣлы, шляпа почти-что нова. Правда, онъ былъ въ тюрьмѣ, да въ Лондонѣ этого никто не узнаетъ. Рѣшено, онъ проберется въ Гемпенфильдъ, простится съ красавицей своей Полли Спайсеръ и потомъ, опоясавъ чресла, пустится въ странническій путь. Китъ окончательно принялъ это. мужественное намѣреніе. Въ послѣдній разъ онъ вынулъ изъ кармана свои десять шиллинговъ, вновь пересчиталъ ихъ и принялся глубоко обдумывать, какъ бы поменьше издержать на дорогу. До Лондона было, по крайней мѣрѣ, полтораста миль, и онъ разсчитывалъ, два или три шиллинга ему придется издержать на дорожные расходы. Какъ часто бываютъ тщетными всѣ разсчеты человѣка! Въ ту самую минуту, какъ Кристоферъ Снёбъ рѣшился до крайности ограничить свои потребности, отложивъ на дорогу только два шиллинга для того, чтобы войдти въ Лондонъ съ нетронутыми восьмью, въ эту самую минуту предсталъ предъ нимъ неизвѣстный человѣкъ и, приставивъ ему пистолетъ ко лбу, лаконически провозгласилъ: "Кошелекъ или жизнь!"
Кристоферъ не былъ трусомъ, но все же въ положеніи пистолета, направленнаго на разстояніи трехъ вершковъ отъ os frontis, есть нѣчто такое, что въ состояніи смутить самого смѣлаго человѣка. Снёбъ, какъ громомъ пораженный этимъ требованіемъ, съ сомнѣніемъ въ голосѣ спросилъ: "не ограбишь же ты меня!"
-- Кошелекъ или жизнь! повторилъ разбойникъ; и такъ какъ лицо его было закрыто маской, то Кристоферъ и не могъ замѣтить, выразилось ли на немъ какое-нибудь участіе вслѣдствіе его вопроса, или нѣтъ.
-- Я самъ только-что вышелъ изъ тюрьмы, отвѣчалъ Кристоферъ, полагая, что такъ-какъ и онъ, по имени по крайней мѣрѣ, принадлежалъ къ воровскому братству, то и лолженъ былъ безъ чиновъ обращаться съ мошенникомъ.
-- Врешь, закричалъ разбойникъ, дѣлая такимъ образомъ косвенно комплиментъ честности Кристофера, насчетъ его правдивости.
-- Клянусь честью, правда; меня судили за кражу и освободили, отвѣчалъ Снёбъ, думая, что повредитъ себѣ въ глазахъ разбойника, если станетъ утверждать, что былъ, на самомъ дѣлѣ, совершенно невиненъ.-- Я думалъ было, что ужь совсѣмъ пришелъ мой конецъ, но счастье подоспѣло и я едва-едва вывернулся.
-- Чтожь ты укралъ? спросилъ разбойникъ.
-- Четырехъ утокъ, скромно отвѣчалъ Кристоферъ.
-- Четырехъ утокъ! ахъ, ты презрѣнный негодяй! въ негодованіи воскликнулъ разбойникъ: -- вотъ такіе-то мелкіе, ничтожные мерзавцы и позорятъ наше ремесло. Четырехъ утокъ!
-- Мы... мы... отбили замокъ у сарая и взяли однихъ только утокъ, потому что ничего больше не нашли, сказалъ, извиняясь, Кристоферъ.
-- Кошелекъ или жизнь! закричалъ еще громче разбойникъ, и осмотрѣвъ курокъ у пистолета, онъ приставилъ оружіе свое на вершокъ ближе къ головѣ похитителя утокъ.
Все еще Снёбъ не рѣшался; еще одно мгновеніе, и онъ самъ бы кинулся на разбойника, но взглянувъ въ сторону,-- онъ увидѣлъ двухъ товарищей вора, спокойно наблюдавшихъ за дѣйствіями своего пріятеля.
-- Подумай еще минуту, такъ я кости твои оставлю на съѣденье воронамъ.
И какъ нарочно, въ ту самую минуту вблизи раздался крикъ этихъ птицъ.
Съ глубокимъ вздохомъ и все не отводя глазъ отъ пистолета, Кристоферъ отдалъ, наконецъ, свои десять шиллинговъ. Теперь если онъ и доберется до Лондона, то войдетъ туда безъ копѣйки въ карманѣ.
-- Я иду въ городъ, говорилъ Снёбъ, тщетно стараясь возбудить въ ворѣ состраданіе: -- отдай мнѣ, по крайней мѣрѣ, хоть что-нибудь назадъ; чѣмъ же мнѣ жить?
-- Утокъ много будетъ по дорогѣ, отвѣчалъ непоколебимый разбойникъ.-- А теперь, пріятель, потрудись-ка снятъ свой сюртукъ да жилетку.
-- Какъ, не оставишь же ты меня совсѣмъ безъ платья? воскликнулъ Кристоферъ.
-- Нѣтъ, такъ жестокъ не буду, отвѣчалъ воръ.
И съ этими словами, сталъ снимать съ себя сюртукъ и жилетъ, какъ бы показывая тѣмъ, что намѣренъ только помѣняться съ намъ. Товарищи его стояли въ сторонѣ и отъ души хохотали надъ шутливостью своего пріятеля. Снёбъ ясно видѣлъ, что противиться было безполезно, и потому сбросилъ съ себя платье, которое разбойникъ поспѣшно подобралъ.
-- А шляпа-то у тебя славная, и головы у насъ почти одинаковой величины, сказалъ онъ, надѣвая на Кристофера изношенную, засаленную шапку.
-- Неужели жь ты оставишь меня такъ, отнявъ у меня рѣшительно все? въ отчаяніи спросилъ Снёбъ.
-- Нѣтъ, другъ мой; какъ можно! пріятельскимъ голосомъ отвѣчалъ разбойникъ: -- я оставлю тебѣ свой сюртукъ, жилетъ и шапку, да еще совѣтъ дамъ въ придачу. Вотъ водишь ли, мы тутъ по сосѣдству сегодня ночью обдѣлали одно дѣло; люди назовутъ, можетъ быть, его ночнымъ разбоемъ, ну, да мы не такъ строго смотримъ на вещи. Такъ вотъ что, пріятель, если случится, что тебя пригласятъ отобѣдать къ мистеру Дёбльчину, въ Манну-лоджь, послушайся моего совѣта, не ходи въ этомъ сюртукѣ!
Такъ сказалъ разбойникъ, и двѣ минуты спустя, Кристоферъ Снёбъ, ограбленный, нищій, стоялъ одинъ въ пустомъ полѣ и съ отчаяніемъ смотрѣлъ вдаль.. Что ему было дѣлать? Вернуться ли въ городъ, да объявить въ первомъ попавшемся домѣ о своемъ приключеніи? но кто повѣритъ ему -- ему, чье имя было запятнано четырьмя украденными утками! А бродить въ окрестностяхъ города, то его еще, чего добраго, схватятъ какъ сообщника послѣ совершенія преступленія. Одно только оставалось ему средство: до берега не было и двадцати миль, и отказавшись отъ сладкой надежды увидаться еще разъ съ Полли Спайсеръ, еще разъ повторить ей обѣты вѣчной вѣрности и любви, онъ свернулъ съ большой дороги и пошелъ прямо по направленію къ "синему морю". Не станемъ сопровождать Кристофера Снёба во всѣхъ его маловажныхъ приключеніяхъ, а увѣдомимъ только читателя, что, послѣ долгихъ и усильныхъ просьбъ, ему удалось, наконецъ, убѣдить капитана одного торговаго судна взять его къ себѣ на корабль, хотя капитанъ этотъ и объявилъ ему на своемъ оригинальномъ нарѣчіи, чтобъ онъ не иначе смотрѣлъ на себя, какъ на живой хламъ, во все время, пока будетъ на кораблѣ.