VI.
Святая недѣля била въ этомъ году, въ Англіи, необыкновенно ясная; теплые живительные солнечные лучи ускоряли наступленіе весны. Высокія, густыя живыя нагороди въ Уорвикширѣ представляли собою зеленыя стѣны, увитыя цвѣтами, а превосходныя деревья, выставлявшіяся изъ-за изгородей съ правильностью, напоминавшей консервативные принципы Англіи, тоже одѣлись зеленой листвой. Рупертъ Уотервиль, преданный своимъ обязанностямъ и неуклонно посѣщавшій свое посольство, получилъ возможность воспользоваться сельскимъ гостепріимствомъ, этимъ великимъ изобрѣтеніемъ англійскаго народа, которое служитъ наилучшимъ выраженіемъ его характера. Его приглашали повсюду -- въ Лондонѣ онъ начиналъ пользоваться славой весьма умнаго молодого человѣка,-- и ему пришлось отказываться отъ многихъ приглашеній, такъ какъ онъ не успѣвалъ быть вездѣ, куда его звали. Но для него было новинкой пребываніе въ одномъ изъ тѣхъ прекрасныхъ, старинныхъ домовъ, окруженныхъ наслѣдственными полями, о которыхъ, съ самаго своего прибытія въ Англію, онъ думалъ съ такимъ любопытствомъ и завистью. Уотервиль тогда же рѣшилъ, что погоститъ тамъ какъ можно дольше, но дѣло въ томъ, что онъ не любилъ ничего дѣлать второпяхъ или когда былъ чѣмъ-нибудь озабоченъ, какъ въ настоящую минуту, когда его занимало дѣло, представлявшееся ему очень важнымъ. Онъ держалъ провинцію въ резервѣ, и собирался познакомиться съ нею послѣ того какъ нѣсколько больше освоится съ Лондономъ. Но тѣмъ не менѣе принялъ, не колеблясь, приглашеніе пріѣхать въ Лонглендсь, полученное имъ въ простой и безцеремонной запискѣ отъ лэди Дименъ, съ которою онъ не былъ знакомъ. Онъ зналъ объ ея возвращеніи изъ Канна, гдѣ она провела всю зиму, такъ какъ прочиталъ объ игомъ въ одной изъ воскресныхъ газетъ. Но его нѣсколько удивилъ тонъ ея записки. "Любезный м-ръ Уотервиль,-- писала она,-- сынъ говорилъ мнѣ, что, быть можетъ, вамъ можно будетъ пріѣхать къ намъ 17 числа, денька на два, на три. Если такъ, то вы доставите намъ большое удовольствіе. Мы можемъ обѣщать вамъ общество вашей прелестной соотечественницы, миссисъ Гедвей".
Онъ уже видѣлся съ этой миссисъ Гедвей. Она написала ему за двѣ недѣли передъ тѣмъ изъ занимаемаго ею отеля въ Коркѣ-стритѣ, сообщая, что она пріѣхала въ Лондонъ и была бы очень рада его видѣть. Онъ отправился въ ней, дрожа отъ страха, что она попроситъ его представить ее посланнику, но былъ пріятно изумленъ тѣмъ, что она объ этомъ и не заикнулась. Она провела зиму въ Римѣ и пріѣхала оттуда прямо въ Англію, остановившись по дорогѣ въ Парижѣ всего лишь на нѣсколько дней, чтобы привести въ порядокъ свой туалетъ. Она очень пріятно провела время въ Римѣ, гдѣ нашла много друаей; она увѣряла его, что перезнакомилась съ половиной римской знати.
-- Они премилые люди,-- говорила она,-- у нихъ только одинъ недостатокъ; они слишкомъ засиживаются въ гостяхъ.
И въ отвѣтъ на его вопросительный взглядъ, пояснила:
-- Я говорю про ихъ визиты. Они пріѣзжали ко мнѣ каждый вечеръ и оставались до слѣдующаго дня. Всѣ они графы и князья. Я угощала ихъ сигарами... У меня было столько знакомыхъ, сколько угодно,-- прибавила она, черезъ секунду, прочитавъ быть можетъ въ глазахъ Уотервиля сочувствіе какъ и тогда, когда онъ, за полгода передъ тѣмъ, слушалъ ея разсказъ о фіаскѣ въ Нью-Іоркѣ.
-- Тамъ было пр о пасть англичанъ; я была знакома со всѣми и намѣрена навѣстить ихъ также и здѣсь. Американцы ждали, какъ со мной поступятъ англичане, чтобы сдѣлать какъ разъ противуположное. Благодаря этому, я была избавлена отъ многихъ уродовъ. Вы знаете, что вѣдь между ними есть страшные уроды. Кромѣ того, въ Римѣ, общество и не нужно для того, кто способенъ понимать прелесть развалинъ и Кампаньи; а восхищалась Кампаньей и вѣчно бродила по разнымъ мрачнымъ старымъ церквамъ. Это мнѣ напоминало окрестности Санъ-Діего... только не церкви, конечно. Мнѣ пріятно было думать обо всемъ этомъ, когда а каталась, я постоянно думала о прошломъ.
Но въ настоящее время, однако, миссисъ Гедвей совсѣмъ отвернулась отъ прошлаго и вся отдалась настоящему. Она желала, чтобы Уотервиль научилъ ее, какъ ей жить. Чего ей дѣлать? нанять ли домъ, или оставаться въ отелѣ? ей кажется, что будетъ лучше нанять домъ, если она найдетъ хорошій. Максъ собирается поискать для нея домъ, и она предоставила ему это дѣло, такъ какъ онъ пріискалъ ей такой прекрасный домъ въ Римѣ. Она ни слова не сказала про сэра Артура Димена, который, какъ казалось Уотервилю, долженъ былъ бы быть ея естественнымъ руководителемъ и совѣтчикомъ; онъ подумалъ про себя: неужели ихъ сношенія порваны. Уотервиль встрѣчалъ его раза два со времени открытія парламента, и они обмѣнялись нѣсколькими словами, причемъ, само собой разумѣется, имя миссисъ Гедвей не упоминалось. Уотервиль былъ отозванъ въ Лондонъ какъ разъ послѣ эпизода, котораго ему довелось быть свидѣтелемъ на дворѣ отеля Мёрисъ. Дальнѣйшее ему сообщилъ Литльморъ, который вдругъ нашелъ причину, чтобы уѣхать въ Америку, и на пути туда заѣхалъ въ британскую столицу. Литльморъ сообщалъ, что миссисъ Гедвей въ восторгѣ отъ лэди Дименъ и не находитъ словъ для восхваленія ея доброты и обходительности.
-- Она сказала мнѣ, что ей пріятно познакомиться съ друзьями ея сына, говорила миссисъ Гедвей; а я отвѣчала ей, что очень рада познакомиться съ матерью моего друга. Я бы пожелала быть старухой, еслибы могла быть такой, какъ она,-- прибавила миссисъ Гедвей, забывая въ ту минуту, что сама не далеко ушла отъ лѣтъ матери сэра Артура, будучи значительно его старше.
Какъ бы то ни было, а мать съ сыномъ уѣхали вмѣстѣ въ Каннъ, и въ этотъ же моментъ и Литльморъ получилъ письма изъ дому, вынудившія его ѣхать въ Америку. Такимъ образомъ, миссисъ Гедвей была предоставлена самой себѣ, и онъ боялся, что она очень скучала, хотя ж-съ Бегшо и сдѣлала ей визитъ. Въ ноябрѣ она отправилась въ Италію, но не черезъ Каннъ.
-- Что будетъ она дѣлать въ Римѣ, какъ вы думаете?-- спрашивалъ Уотервиль, воображеніе котораго отказывалось служитъ ему въ этомъ случаѣ, такъ какъ онъ еще не бывалъ въ стѣнахъ семихолмнаго города.
-- Не имѣю ни малѣйшаго понятія, да и не забочусь объ этомъ!-- прибавилъ Литльморъ черезъ минуту.
Прежде чѣмъ, оставить Лондонъ, онъ сообщилъ Уотервилю, что миссисъ Гедвей, когда онъ прощался съ нею въ Парижѣ, сдѣлала новое и довольно неожиданное нападеніе на него.
-- Я рѣшительно обязанъ найти ей доступъ въ общество, говорила она; она не можетъ и подумать, чтобы я уѣхалъ, не пошевеливъ пальцемъ для нея. И взывала во мнѣ именемъ... Право, я даже не знаю, какъ это передать.
-- Попытайтесь, однако; я буду вамъ за это очень благодаренъ,-- отвѣчалъ Уотервиль, постоянно напоминавшій самому себѣ, что американцы въ Европѣ были для человѣка въ его положеніи въ нѣкоторомъ родѣ какъ бы овцы для пастуха.
-- Представьте!-- именемъ той привязанности, какую мы нѣкогда питали другъ къ другу.
-- Привязанности?
-- Она была такъ добра, что употребила его самое слово. Но я отрекся отъ этой чести. Если называть привязанностью время препровожденіе мужчинъ съ различными особами жевскаго поля, то...
И Литльморъ умолкъ, не опредѣливъ результатовъ такого обязательства. Уотервиль старался представлять себѣ, что вышло бы изъ этого, а пріятель его отправился въ Нью-Іоркъ, не сказавъ ему, въ концѣ концовъ, какимъ образомъ онъ отразилъ нападеніе миссисъ Гедвей.
На Рождествѣ Уотервиль узналъ о возвращеніи сэра Артура въ Англію; онъ былъ глубоко убѣжденъ, что баронетъ не ѣздилъ въ Римъ. По его теоріи выходило, что леди Дименъ очень умная женщина,-- настолько умная, чтобы заставить сына дѣлать то, что ей угодно, и вмѣстѣ съ тѣмъ увѣрить его, что поступая такимъ образомъ, онъ исполняетъ свою собственную волю. Она выказала политичность и уступчивость, отправившись съ визитомъ къ миссисъ Гедвей; но познакомившись съ ней и увидѣвъ, съ какой женщиной имѣетъ дѣло, рѣшила покончить со всѣмъ этимъ. Она была добра и привѣтлива, какъ говорила миссисъ Гедвей, потому что въ данную минуту ею было всего благоразумнѣе; но ея первый визитъ долженствовалъ быть вмѣстѣ съ тѣмъ и послѣднимъ. Она была добра и привѣтлива, но сердце ея одѣто было бровей, и если бѣдная миссисъ Гедвей пріѣхала въ Лондонъ, воображая, что разныя неопредѣленныя обѣщанія могутъ осуществиться, то ее ожидало горькое разочарованіе. Онъ порѣшилъ съ самимъ собой, что хотя онъ и пастырь, а миссисъ Гедвей одна изъ его овецъ, но въ настоящія его обязанности совсѣмъ не входитъ опека надъ нею, тѣмъ болѣе, что миссисъ Гедвей забиралась слишкомъ высоко. Онъ вторично видѣлся съ нею, и она опять ни слова не сказала о сэрѣ Артурѣ. Уотервиль, у котораго всегда бывала въ запасѣ теорія, говорилъ самому себѣ, что она выжидаетъ, и что баронетъ еще не навострилъ лыжи. Она переѣхала въ свой домъ; курьеръ нашелъ ей настоящую жемчужину въ Честерфильдь-Стритѣ, на Майферъ. Эта жемчужина стоила вообще того, что стоютъ жемчужины.
Послѣ всего этого, Уотервиль былъ сильно удивленъ той запиской леди Дименъ, и отправился въ Лонглендсъ почти съ такимъ же нетерпѣніемъ, съ какимъ въ Парижѣ отправлялся на первыя представленія новыхъ пьесъ. Ему казалось, что по счастливой случайности онъ получилъ "un billet d'auteur".
Ему пріятно было пріѣхать въ англійскій деревенскій домъ вечеромъ. Ему правился переѣздъ со станціи въ сумерки,-- видъ полей и коттеджей, смутно рисовавшихся въ дали, стукъ колесъ по дорогѣ, усаженной деревьями, которая извивалась и часто заворачивала то въ одну, то въ другую сторону, пока не привела его наконецъ къ цѣли его назначенія: къ большому сѣрому фасаду дома съ горѣвшими въ темнотѣ окнами, и въ подъѣзду котораго вела усыпанная крупнымъ пескомъ аллея.
Фасадъ Лонглендса, строгаго стиля, имѣлъ величественный и парадный видъ; его считали твореніемъ сэра Кристофера Врена. По бокамъ шли полукругомъ флигеля со статуями, помѣщенными на карнизахъ, такъ что въ полумракѣ зданіе походило на итальянскій дворецъ, выросшій по мановенію волшебнаго жезла среди англійскаго парка. Уотервиль, пріѣхавъ съ вечернимъ поѣздомъ, имѣлъ всего лишь двадцать минутъ времени, чтобы переодѣться къ обѣду. Онъ гордился умѣньемъ быстро и вмѣстѣ съ тѣмъ хорошо одѣваться. Но второпяхъ ему некогда было подумать о томъ, достойна ли званія секретаря посольства отведенная ему комната. Выходя изъ нея, онъ узналъ, что въ домѣ находится посланникъ, и это открытіе навело его на непріятныя размышленія. Онъ молча рѣшилъ, что ему отвели бы лучшее помѣщеніе, еслибы не пребываніе посланника, который, очевидно, имѣлъ первенство передъ нимъ.
Большой, ярко освѣщенный домъ переносилъ мысленно въ прошлое столѣтіе и напоминалъ о чужеземныхъ вкусахъ своими свѣтлыми стѣнами, высокими, сводчатыми потолками, съ блѣдными миѳологическими фресками, рѣзными дверями, увѣнчанными старинными французскими панелями, полинявшими драпировками и нѣжной шелковой тканью, которой была обита мебель, грудами стариннаго китайскаго фарфора, среди котораго особенно бросались въ глаза громадныя вазы съ красными розами.
Гости уже собрались къ обѣду въ главную залу, гдѣ горѣлъ яркій огонь въ каминѣ, и компанія была такъ многочисленна, что Уотервиль боялся, что пришелъ послѣднимъ. Леди Дименъ подарила его улыбкой и легкимъ пожатіемъ руки. Она казалась очень спокойной, ничего особеннаго ему не сказала и обошлась съ нимъ такъ, какъ если бы онъ былъ постояннымъ посѣтителемъ ея дома. Уотервиль самъ не зналъ, сердиться или радоваться, но хозяйка нисколько не заботилась о томъ, нравятся ему ея обращеніе или нѣтъ, и оглядывала своихъ гостей такъ, точно она считала: всѣ ли они налицо. Хозяинъ дома разговаривалъ съ какой-то дамой у камина; увидя Уотервиля, онъ крикнулъ ему черезъ всю комнату:-- какъ поживаете?-- съ такимъ видомъ какъ будто бы онъ восхищенъ, что его видитъ.
У хозяина никогда не бываю такого вида въ Парижѣ, и Уотервилю пришлось убѣдиться въ истинѣ того, что онъ неоднократно слышалъ, а именно, что англичане гораздо милѣе въ обращеніи у себя дома. Лэди Дименъ снова повернулась къ нему съ неопредѣленной, кроткой улыбкой, которая какъ будто застыла у нея на губахъ.
-- Мы дожидаемся миссисъ Гедвей,-- сказала она.
-- А!-- она пріѣхала?
Уотервиль какъ будто совсѣмъ про нее позабылъ.
-- Она пріѣхала въ половинѣ пятаго. Въ шесть пошла одѣваться. Вотъ уже два часа какъ совершаетъ свой туалетъ.
-- Будемъ надѣяться, что результатъ будетъ соотвѣтствовать усиліямъ,-- замѣтилъ Уотервиль, улыбаясь.
-- О, результатъ! не знаю,-- пробормотала лэди Дименъ, не глядя на него; и въ этихъ простыхъ словахъ Уотервиль усмотрѣлъ подтвержденіе своей теоріи о темъ, что она ведетъ глубокомысленную игру. Онъ подумалъ: неужели ему придется сидѣть за столомъ рядомъ съ миссисъ Гедвей, и при всемъ своемъ восхищеніи прелестями этой дамы, пожелалъ себѣ въ сосѣдки кого-нибудь другого. Въ эту самую минуту передъ его глазами предстали результаты туалета, длившагося два часа. Миссисъ Гедвей появилась на лѣстницѣ, спускавшейся въ главную залу, и публика, благодаря возвышенію, на которомъ она находилась и съ котораго медленно спускалась, успѣла разсмотрѣть ее вполнѣ. Уотервиль, глядя на нее, почувствовалъ, что настоящій моментъ имѣетъ капитальную важность; фактически она вступала теперь въ англійское общество. Миссисъ Гедвей совершала это вступленіе очень хорошо, съ очаровательной улыбкой на губахъ и волоча за собой трофеи, добытые въ улицѣ de la Paix. Шелестъ ея платья былъ ясно слышенъ. Взоры всѣхъ гостей обратились въ ея сторону, и разговоры, которые и безъ того не были оживлены, почти совсѣмъ затихли. Она была никому неизвѣстна, и съ ея стороны было нѣсколько безцеремонно заставлять себя ждать, хотя быть можетъ это случилось только потому, что она никакъ не могла разстаться съ зеркаломъ, въ которое глядѣлась, когда одѣвалась. Она, конечно, сознавала всю важность настоящей минуты, и Уотервиль былъ увѣренъ, что сердце ея сильно бьется. Совсѣмъ тѣмъ, она храбро держала себя и улыбалась съ спокойной увѣренностью женщины, привыкшей, чтобы ею любовались. Во всякомъ случаѣ ее могло поддержать сознаніе, что она хороша собой, и дѣйствительно въ настоящую минуту красота ея имѣла въ себѣ даже нѣчто побѣдоносное. Леди Дименъ пошла ей на-встрѣчу; сэръ Артуръ не обратилъ на нее вниманія, а Уотервиль повелъ къ столу жену одного духовнаго лица, которой леди Дименъ представила его съ этою цѣлью, когда зала почти совсѣмъ опустѣла. Онъ узналъ на другой день, какое мѣсто въ іерархической лѣстницѣ занимало это духовное лицо, а пока только подивился, что въ Англіи у духовныхъ особъ есть жены. Онъ все еще не успѣлъ освоиться съ англійскими нравами, хотя прожилъ въ Англіи уже цѣлый годъ. Между тѣхъ его дама была вполнѣ обычнымъ явленіемъ и не представляла собой какого-нибудь исключительнаго случая. Для ея появленія не требовалось даже реформаціи. Ее звали миссисъ Априль. Она была закутана въ большую, кружевную шаль и за обѣдомъ сняла только одну перчатку; вслѣдствіе чего Уотервилю все время казалось, что онъ находится на какомъ-то пикникѣ. Миссисъ Гедвей сидѣла по другую сторону стола, нѣсколько наискосокъ отъ него. Ее повелъ къ столу, какъ Уотервилю сообщила его сосѣдка, одинъ генералъ, господинъ съ худымъ лицомъ, орлинымъ носомъ и тщательно расчесанными бакенбардами. По другую руку около нея сидѣлъ красивый молодой человѣкъ съ менѣе значительнымъ положеніемъ въ свѣтѣ. Бѣдный сэръ Артуръ сидѣлъ между двумя дамами, гораздо старше его возрастомъ, съ громкими историческими именами, хорошо знакомыми Уотервилю, и съ которыми онъ привыкъ соединять болѣе романическую внѣшность. Миссисъ Гедвей не поклонилась Уотервилю. Она, очевидно, не видѣла его до тѣхъ поръ, пока они не сѣли за столъ, а тутъ уставила на него глаза съ такимъ удивленіемъ, что улыбка почти сбѣжала съ еі лица. Обѣдъ былъ обильный и вкусный, но Уотервиль подумалъ про себя, что онъ могъ бы бытъ менѣе скученъ. Но подумавъ его, онъ вдругъ сообразилъ, что смотритъ на это дѣло скорѣе съ точки зрѣнія миссисъ Гедвей, нежели съ своей собственной. Онъ никого не зналъ, кромѣ миссисъ Априль, которая съ материнской заботливосгью знакомила его со всѣми присутствующими; а онъ въ отвѣтъ на его сообщилъ ей, что вращается въ другой сферѣ. Миссисъ Гедвей была очень любезна съ своимъ генераломъ, и Уотервиль, исподтишка наблюдавшій за нею, видѣлъ, что генералъ, человѣкъ очевидно весьма хладнокровный, испытываетъ ее. Уотервиль надѣялся, что она будетъ осторожна. Онъ былъ въ своемъ родѣ фантазеръ, и сравнивая ее съ остальной компаніей, говорилъ себѣ, что она очень храбрая особа, и въ предпріятіи ея есть нѣчто героическое. Она была одна противъ цѣлой толпы людей, и ея противники выступали противъ нея сомкнутымъ строемъ; причемъ за присутствующими скрывались еще цѣлыя фаланги. Они отличались отъ нея, но для людей съ воображеніемъ она была гораздо интереснѣе. Всѣ окружающіе ее казались такими самодовольными, такими непоколебимыми, мужчины съ ихъ бѣлокурыми волосами, свѣжими, гладко выбритыми щеками, холодными, спокойными глазами, широкими, откинутыми назадъ плечами и полнымъ отсутствіемъ всякихъ жестовъ; женщины, изъ которыхъ многія были красивы, обвитыя нитками жемчуговъ, съ гладко причесанными волосами, съ разсѣяннымъ, безучастнымъ взглядомъ, очевидно считавшій, что молчаніе такое же неизбѣжное и приличное дѣло, какъ и яркое освѣщеніе, и только изрѣдка перекидывались словомъ свѣжими, звучными голосами. Всѣхъ ихъ связывала другъ съ другомъ общность идей и традицій; онѣ понимали другъ друга на полусловѣ, ловили самое легкое измѣненіе въ интонаціи голоса. Миссисъ Гедвей, несмотря на всю свою красоту, казалась нѣсколько странной, чужой, ея лицо было слишкомъ выразительно; ее можно было принять за артистку, приглашенную для развлеченія публики.
Уотервиль уже не разъ замѣчалъ, что англійское общество постоянно гоняется за развлеченіемъ, и что эта приманка для него равняется съ богатствомъ. Если миссисъ Гедвей съумѣетъ позабавить общество, то успѣхъ ея можно считать обезпеченнымъ, и ея богатство -- если только она богата -- ничему не помѣшаетъ.
Въ гостиной, послѣ обѣда, онъ подошелъ въ ней, но она не поклонилась ему. Она только поглядѣла на него съ такимъ выраженіемъ, какого онъ еще никогда не замѣчалъ въ ея лицѣ. Въ немъ высказывалась сильная и нисколько не скрываемая досада.
-- Кто васъ звалъ сюда?-- спросила она.-- Вы пріѣхали шпіонить за мной?
Уотервиль покраснѣлъ до корня волосъ. Онъ зналъ, что это совсѣмъ недостойно дипломата, но не могъ помѣшать краскѣ броситься ему въ лицо. Онъ былъ возмущенъ, разсерженъ и кромѣ того озадаченъ.
-- Я пріѣхалъ сюда потому, что меня пригласили,-- отвѣчалъ онъ.
-- Кто пригласилъ васъ?
-- Та же самая особа, которая, полагаю, пригласила и васъ: миссисъ Дименъ.
-- Старая вѣдьма!-- проговорила миссисъ Гедвей, отходя отъ него.
Онъ тоже отошелъ, не постигая, чѣмъ заслужилъ такое обращеніе. Она окончательно сразила его: некогда еще онъ не видывалъ ее такою. Что за вульгарная женщина! вѣроятно, такія манеры свойственны жительницамъ Санъ-Діего. Онъ почти съ азартомъ вмѣшался въ разговоръ другихъ гостей, которые всѣ, вѣроятно, по контрасту, показались ему необыкновенно любезны и привѣтливы. Но, увы! онъ былъ лишенъ утѣшенія видѣть, чтобы миссисъ Гедвей была наказана за свою грубость всеобщимъ пренебреженіемъ. Напротивъ того: на томъ концѣ гостиной, гдѣ она сидѣла, толпилось особенно много народу, и время отъ времени слышался всеобщій хохотъ. Если она забавляетъ ихъ, то успѣетъ несомнѣнно въ своихъ намѣреніяхъ, а она очевидно забавляетъ ихъ.