Отъ Казилинской до Аквинской битвы.
Публій Вариній былъ человѣкъ лѣтъ сорока-пяти, плебей по происхожденію. Онъ началъ свою службу солдатомъ и достигъ званія претора, исключительно благодаря собственнымъ заслугамъ. Дѣйствительно, трудно было найти человѣка, который представлялъ-бы болѣе совершенный типъ римскаго солдата. Онъ былъ скроменъ въ пищѣ и питьѣ, неприхотливъ, привыченъ къ холоду, зною, усталости и всевозможнымъ лишеніямъ, молчаливъ, угрюмъ и чрезвычайно храбръ. Если-бы въ придачу ко всѣмъ этимъ достоинствамъ Вариній обладалъ соотвѣтствующимъ умомъ и образованіемъ, то изъ него навѣрное вышелъ-бы полководецъ, консулъ, тріумфаторъ. Но, къ несчастію, умственныя способности стараго воина не отличались ни блескомъ, ни глубиною, такъ-что послѣ двадцати-восьми лѣтъ службы онъ достигъ только званія претора, да и то лишь благодаря основательному знанію военнаго устава, безупречной исполнительности и честности, возбуждавшихъ къ нему симпатію въ средѣ товарищей и уваженіе со стороны начальниковъ.
Овое военное поприще Вариній началъ восемнадцати лѣтъ въ рядахъ легіоновъ, выступившихъ подъ начальствомъ Марія противъ Кимировъ и Тевтоновъ. Въ этой войнѣ онъ отличился; получилъ гражданскую корону и чинъ опціона. Затѣмъ, онъ участвовалъ въ греческихъ походахъ Суллы, во фракійской войнѣ и во многихъ другихъ войнахъ, и теперь возвращался въ Римъ намѣреваясь отправиться вмѣстѣ съ консуломъ Авреліемъ Коттою въ походъ противъ Митридата. Но когда Вариній прибылъ въ Римъ, Котта уже выступилъ изъ города, а другой консулъ Лукуллъ уже набралъ всѣхъ офицеровъ своего войска. Однако, желая воспользоваться опытностью Варинія, котораго онъ также очень цѣнилъ, Лукуллъ предложилъ его въ кандидаты на должность претора Сициліи, такъ-какъ на обязанности этого сановника лежало подавленіе позорнаго возстанія рабовъ.
Таковъ былъ человѣкъ, выступившій семнадцатаго дня передъ іюльскими календами 680-го года изъ капуанскихъ воротъ противъ гладіаторовъ, предводимыхъ Спартакомъ. Подъ командой Варинія находился легіонъ или шесть тысячъ человѣкъ тяжелой пѣхоты, тысяча человѣкъ велитовъ {Легкая пѣхота -- нѣчто вродѣ стрѣлковъ, вооруженныхъ кожанымъ шлемомъ, маленькимъ щитомъ, мечемъ и дротиками и сражавшихся въ разсыпную.}, шестьсотъ пращниковъ и триста всадниковъ, присоединенныхъ къ отряду Варинія по настоянію Лукулла, понимавшаго необходимость конницы въ такого рода войнѣ. Всего у Публія Варинія было восемь тысячъ человѣкъ, молодыхъ, сильныхъ, прекрасно вооруженныхъ. Квесторомъ его былъ Кней Фурій, человѣкъ лѣтъ тридцати-пяти, хабрый, умный, искусный въ военномъ дѣлѣ, но въ высшей степени разгульный и развратный. Первымъ изъ трибуновъ былъ нѣкій Лелій Коссиній, человѣкъ лѣтъ подъ пятьдесятъ, участвовавшій въ пятидесяти-семи сраженіяхъ, ста-двадцати стычкахъ, одинадцати осадахъ. Онъ получилъ двадцать-двѣ раны и три короны, по въ теченіи тридцати двухъ лѣтъ службы не могъ подняться выше званія трибуна по причинѣ своей тупости и крайняго невѣжества. Намъ еще придется встрѣтиться съ нимъ впослѣдствіи.
Послѣ трехдневнаго форсированнаго марта Публій Вариній прибылъ въ Гаэту, гдѣ и остановился лагеремъ. Затѣмъ, призвавъ къ себѣ Павла Тибуртина, начальника своей кавалеріи, онъ приказалъ ему пробраться до Капуи и собрать подробныя и точныя свѣденія о мѣстѣ, гдѣ укрѣпилась возставшіе рабы, объ ихъ численности, вооруженіи и, если возможно, объ ихъ планахъ и намѣреніяхъ.
Молодой Тибуртинъ исполнилъ данное ему порученіе съ благоразуміемъ и смѣлостью, достойными его славнаго будущаго. Онъ проникнулъ не только до Кануи, по даже до Кумъ, Геркуланума, Неаполя и самой Помпеи, повсюду собирая отъ римскихъ властей и мѣстныхъ жителей необходимыя свѣденія о непріятелѣ. Черезъ четыре дня онъ вернулся въ лагерь Варинія, загнавъ своихъ копей, но пріобрѣтя множество важныхъ свѣденій о положеніи войска гладіаторовъ. Отъ него преторъ узналъ, что число возставшихъ рабовъ достигло уже десяти тысячъ, что они вооружены и обучены по-римски и расположены лагеремъ близь Нолы, откуда дѣлаютъ набѣги на окрестности, по, очевидно, намѣрены остаться здѣсь надолго и ждать нападенія римлянъ, такъ-какъ окружили свой лагерь высокимъ валомъ и частоколомъ.
Выслушавъ эти извѣстія, Варипій заперся въ своей палаткѣ и послѣ долгаго размышленія рѣшился раздѣлить свои силы на двѣ части и вести ихъ двумя почти параллельными дорогами, чтобы напасть на гладіаторскій лагерь съ двухъ сторонъ разомъ. Такимъ способомъ онъ разсчитывалъ одержать надъ гладіаторами полную побѣду.
Поручивъ квестору Кнею Фурію начальство надъ четырьмя когортами легіонеровъ съ соотвѣтствующимъ числомъ легкой пѣхоты, пращниковъ и всадниковъ, онъ приказалъ ему идти по Аппіевой дорогѣ до Синуэзы, гдѣ квесторъ долженъ былъ свернуть на проселочную дорогу, дойти до маленькаго городка Ателлы и тамъ ожидать дальнѣйшихъ приказаній. Вариній разсчитывалъ, что въ то время, какъ его квесторъ будетъ совершать свой маршъ, онъ успѣетъ обойти лагерь гладіаторовъ съ тылу, слѣдуя но дорогѣ, ведущей чрезъ Кавдинскія ущелья. Такимъ образомъ онъ хотѣлъ ударить на гладіаторовъ съ тыла, въ то самое время, какъ Фурій бросится на нихъ съ фронта.
Планъ этотъ ни бъ какомъ случаѣ нельзя было назвать дурнымъ. Весь вопросъ заключался въ томъ, не вздумаетъ-ли Спартакъ покинуть свой лагерь. Ріо Вариній считалъ какой-бы то ни было поступокъ, обнаруживающій военную предусмотрительность, совершенно невозможнымъ со стороны Спартака.
Лишь только Спартакъ узналъ о приходѣ Варинія въ Гаэту, онъ тотчасъ-же снялся съ лагеря и послѣ двухъ дней форсированнаго марша, не щадя ни себя, ни своихъ солдатъ, дошелъ до Линтерна.
Тѣмъ временемъ квесторъ Кней Фурій, слѣдуя по Домиціановой дорогѣ, дошелъ до Триферна и здѣсь узналъ чрезъ своихъ развѣдчиковъ, что Спартакъ во главѣ всего своего войска находится въ Линтерпѣ, отстоявшимъ отъ него но больше, чѣмъ на одинъ день пути.
Кней Фурій, храбрый солдатъ, не задумался-бы помѣряться съ любымъ изъ гладіаторовъ, въ томъ числѣ и со Спартакомъ, и даже прежде всего со Спартакомъ. Но получивъ отъ начальника опредѣленную инструкцію, онъ рѣшилъ въ точности выполнить ея. Поэтому онъ уклонился отъ битвы, такъ-какъ по могъ разсчитывать на полную побѣду надъ въ четверо сильнѣйшимъ непріятелемъ. Но отступить назадъ было-бы постыдно и къ тому-же такое движеніе не оправдывалось требованіями благоразумія, потому-что въ то время, какъ онъ сталъ-бы отступать къ Лаціуму, Спартакъ очень легко могъ перерѣзать ему дорогу и истребить его отрядъ. Во избѣжаніе этого, молодой квесторъ рѣшился свернуть съ большой консульской дороги нѣсколько въ лѣво, намѣреваясь дойдти до Кальви, откуда въ одинъ переходъ можно было достигнуть Капуи и соединиться съ гарнизономъ этого города.
Если-бы Спартакъ вздумалъ продолжать путь на Ладіумъ, то Кней Фурій разсчитывалъ во время соединиться съ Вариніемъ, ударить на гладіаторовъ въ тылъ и разбить ихъ на голову.
Если-же Спартакъ повернетъ назадъ, то Фурій всегда имѣлъ-бы возможность исполнить данное ему предписаніе, либо снова вернувшись на Домиціанову дорогу, либо, пройдя изъ Капуи по преторской {Дороги у римлянъ были трехъ родовъ: военныя, консульскія и преторскія.} дорогѣ до Аталены, гдѣ ему приказано было ждать дальнѣйшихъ приказаніи Варинія.
Всѣ эти разсужденія и рѣшеніе свернуть съ большой дороги, были какъ нельзя болѣе основательны и самъ Помпей Великій не могъ-бы ничего противъ нихъ возразить.
Приказавъ сняться съ лагеря за два часа до восхода солнца, Фурій въ полномъ порядкѣ двинулся къ Кальви, пославъ предварительно впередъ по Домиціаповой дорогѣ трехъ переодѣтыхъ крестьянами развѣдчиковъ, которые должны были нарочно попасться Спартаку и на свой страхъ и рискъ обмануть его ложными свѣденіями, будто Фурій со всѣмъ своимъ отрядомъ повернулъ назадъ къ Гаагѣ.
А между тѣмъ Спартакъ, узнавъ чрезъ своихъ развѣдчиковъ, что у Триферна стоитъ лагеремъ часть римскихъ силъ, тотчасъ-же понялъ, какую непростительную ошибку сдѣлалъ Вариній, раздѣливъ свои войска и догадался о намѣреніи его напасть на него съ двухъ сторонъ. Немедля ни минуты онъ рѣшился броситься въ середину между обоими отрядами и разбить ихъ оба, кинувшись сперва на одинъ, потомъ на другой.
Однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ качествъ Спартака, какъ полководца, которому онъ обязанъ былъ большею частью своихъ блистательныхъ побѣдъ, была быстрота, съ которой онъ соображалъ обстоятельства своего положенія, разсчитывалъ, угадывалъ, что ему слѣдуетъ дѣлать и немедленно приводилъ свои рѣшенія въ исполненіе. Съ другой стороны отличительной особенностью его военнаго генія было искусство, примѣняться къ обстоятельствамъ. Будучи глубокимъ знатокомъ и горячимъ поклонникомъ римской тактики и военнаго строя, онъ никогда не придерживался свойственнаго многимъ римскимъ полководцамъ педантизма въ слѣдованіи разнымъ стратегическимъ правиламъ и пріемамъ, всегда сообразуя свои движенія, эволюціи и планы съ очертаніемъ почвы, положеніемъ непріятельскихъ силъ и съ мѣстными обстоятельствами. Въ этомъ отношенія его можно сравнить только съ Наполеономъ.
Но возвратимся къ нашему разсказу. Спартакъ сдѣлалъ все, какъ предполагалъ: краткой рѣчью одушевивъ своихъ товарищей, онъ двинулся вмѣстѣ съ ними по труднымъ проселочнымъ дорогамъ и дошелъ до Волтурна, катящаго свои шумныя волны среди холмовъ Капуи и Казелина.
Слѣдствіемъ этого движенія было то, что на зарѣ, въ то самое время, какъ квесторъ Фурій подходилъ къ Кальви, Спартакъ приближался къ Капуѣ и остановился въ трехъ миляхъ отъ города, чтобы дать передохнуть солдатамъ. Съ улыбкой выслушалъ онъ отчетъ своихъ развѣдчиковъ о переполохѣ, произведенномъ его приближеніемъ въ этомъ городѣ парикмахеровъ, и часа черезъ два приказалъ снова двинуться въ путь по дорогѣ въ Казилинумъ, куда и прибылъ вечеромъ того-же дня почти въ тотъ-же самый часъ, какъ квесторъ Фурій входилъ въ Кальви.
Испуганные неожиданнымъ появленіемъ гладіаторской арміи, казилинцы тотчасъ-жe выслали на встрѣчу Спартаку депутатовъ съ ключами отъ города. Поставивъ стражу у воротъ и занявъ городъ одной кагортой, Спартакъ вывелъ свое войско въ открытое поле и приказалъ разбить лагерь какъ-разъ по дорогѣ въ Кальви.
Слѣдуетъ сказать, что со времени пораженія Клавдія Глабра до высылки противъ него Публія Варинія, Спартакъ, имѣвшій полную возможность свободно колесить по всей Кампаньи, приказалъ выѣздить множество забранныхъ на лугахъ патриціевъ дикихъ копей и такимъ образомъ составилъ отрядъ кавалеріи въ шестьсотъ коней. Начальство надъ нимъ было поручено храброму и изящному Борториксу, уступившему Криссу командованіе вторымъ легіономъ.
Лишь только разбивка лагеря была окончена, Спартакъ подозвалъ въ себѣ Борторикса и приказалъ ему на другой день рано утромъ раздѣлить пополамъ свой отрядъ съ цѣлью произвести рекогносцировку по двумъ дорогамъ, шедшимъ съ одной стороны на Трифернъ, съ другой -- на Кальви. Оба отряда къ восходу солнца должны были вернуться въ лагерь и сообщить ему результатъ своихъ наблюденій.
Не успѣла еще заняться заря, какъ второй изъ отрядовъ, предводимый лично Борториксомъ, вернулся съ рекогносцировки, сообщивъ Спартаку къ величайшему его удивленію, что непріятель идетъ прямо на него. Въ первую минуту вождь гладіаторовъ не хотѣлъ вѣрить такому странному извѣстію, по послѣ новыхъ разспросовъ и минутнаго размышленія онъ понялъ все, что должно было случиться: тѣмъ времененъ, какъ онъ свернулъ съ Домиціановой дороги, чтобы пропустить Фурія и ударить ему въ тылъ римскій квесторъ свернулъ влѣво съ цѣлью уклониться отъ встрѣчи съ гладіаторами и пробраться проселками въ Капую. Такимъ образомъ, желая избѣжать встрѣчи, оба предводителя совершенно неожиданно, хотя какъ нельзя болѣе естественно, столкнулись другъ съ другомъ на боковой дорогѣ.
Не медля ни минуты, Спартакъ приказалъ трубить сборъ и тотчасъ-же вывелъ въ открытое поле первый легіонъ, построивъ его къ бою въ двѣ линіи.
Передъ фронтомъ вытянулись цѣпью пращники и легкая пѣхота, которая должна была напасть на непріятеля, лишь только онъ покажется изъ-за сосѣднихъ холмовъ.
Второй легіонъ, раздѣленный на двѣ части, занялъ оба фланга боевой позиціи, значительно подвинувшись впередъ и укрываясь за естественными прикрытіями съ цѣлью во время самаго боя неожиданно напасть на римлянъ съ тылу и боковъ и окружить ихъ.
Солнце едва успѣло взойти, озаряя своими багровыми лучами желтые хлѣбные поля и зеленѣющіе виноградники, какъ римскій авангардъ показался изъ-за холмовъ. Въ ту-же минуту цѣлая туча дротиковъ и свинцовыхъ пуль полетѣла на него. Всадники быстро повернули назадъ и во всю прыть поскакали увѣдомить Фурія о приближеніи гладіаторовъ. Въ ту-же минуту Спартакъ., шедшій все время пѣшкомъ вмѣстѣ съ своими товарищами, приказалъ подать себѣ своего превосходнаго вороного коня и трубить аттаку по всей линіи, желая напасть на врага прежде чѣмъ тотъ успѣетъ построиться въ боевой порядокъ.
Дѣйствительно, при неожиданномъ извѣстіи о приближеніи гладіаторовъ, Кней Фурій тотчасъ-же приказалъ своей колоннѣ остановиться и со спокойствіемъ, котораго никогда не теряютъ храбрые люди, выслалъ впередъ свою легкую пѣхоту и пращниковъ. Растянувшись на возможно большее разстояніе, чтобы не дать врагу возможности охватить себя съ фланговъ, они двинулись на встрѣчу гладіаторамъ, пока кагорты выстраивались въ боевой порядокъ.
Несмотря на переполохъ, всегда сопровождающій неожиданныя нападенія, всѣ приказанія квестора были исполнены съ замѣчательной быстротою и въ полномъ порядкѣ.
Но не успѣли еще римляне выстроиться, какъ гладіаторы ужо бросились на передовую ихъ линію. Пращники и стрѣлки храбро защищались нѣсколько времени, но не будучи въ состояніи выдержать напора силъ настолько превосходныхъ, должны были отступить до самой подошвы холма, на которомъ Фурій выстроилъ свои четыре кагорты.
Римскія трубы затрубили аттаку и легіонеры, предводимые Фуріемъ, съ такою стремительностью ударили на враговъ, что тѣ, въ свою очередь, должны были податься назадъ. Но Спартакъ приказалъ трубить отбой и двѣ тысячи легко вооруженныхъ гладіаторовъ, пустивъ послѣдній дротикъ, очистили фронтъ, пройдя сквозь интервалы между наступающими кагортами своихъ товарищей, которые съ громкимъ крикомъ бросились на римлянъ. Вскорѣ по всему полю слышалось только сухой стукъ ударяющихся другъ о друга щитовъ, звонъ мечей и дикіе крики сражающихся.
Около получаса съ обѣихъ сторонъ дрались съ одинаковымъ ожесточеніемъ и съ равной доблестью. Но римляне слишкомъ много уступали врагамъ въ численности, такъ-что не могли долго выдерживать ихъ бѣшенаго натиска. Весьма скоро легіонеры Фурія, поражаемые со всѣхъ сторонъ, начали подаваться, а въ это самое время Криссъ со вторымъ легіономъ вышелъ изъ своей засады, и въ одно мгновеніе, тѣснимые отовсюду, римляне обратились въ безпорядочное бѣгство. Однако, спаслись немногіе. Окруженные со всѣхъ сторонъ ужаснымъ кольцомъ мечей, они почти всѣ погибли почетной смертью, въ числѣ погибшихъ былъ и Фурій.
Такъ-то кончилась эта несчастная битва, заслуживающая скорѣе названія Казилинскаго побоища.
На другой день послѣ этой новой побѣды, стоившей гладіаторамъ весьма немногихъ потерь, Спартакъ приказалъ сняться съ лагеря и двинулъ свое войско на Сидициніунъ чрезъ Кальви. Дорога шла по крутымъ отрогамъ аппенинскихъ горъ и была такъ утомительна, что легіоны его совершенно изнеможенные прибыли къ вечеру въ этотъ городъ. Тотчасъ-же Спартакъ послалъ свою кавалерію по дорогѣ въ Теаннсъ, находившійся всего въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Сидициніума, чтобы собрать справки о преторѣ Публіи Вариніи, который по его разсчетамъ, долженъ былъ пройдти чрезъ этотъ городокъ дня за два тому назадъ.
Вернувшись ее своей рекогносцировки, развѣдчики сообщили Спартаку, что онъ почти не ошибся и что преторъ Вариній прошелъ чрезъ Теаннсъ только наканунѣ, направляясь на Алифисъ. Тогда фракіецъ рѣшилъ загородить дорогу претору, прежде чѣмъ онъ успѣетъ дойти до южныхъ городовъ и усилить свои войска ихъ гарнизонами и вспомогательными отрядами. Съ этою цѣлью онъ двинулся внизъ по теченію Волтурна и послѣ восьмичасоваго форсированнаго марша прибылъ къ Кандинскому ущелью. Тотчасъ-же онъ приказалъ перебросить черезъ ручей, значительно пересохшій вслѣдствіе жаркаго времени года, бревенчатый мостъ и, переправившись на противоположный берегъ, расположился лагеремъ на сильной позиціи по обѣимъ сторонамъ большой дороги.
Непріятель не замедлилъ появиться. На другой день около полудня по дорогѣ изъ Алифиса показались римскіе значки. Это былъ Вариній со своими кагортами. Спартакъ построилъ свое войско въ боевой порядокъ и вскорѣ началось сраженіе.
Жестока и кровопролитна была битва, продолжавшаяся до вечера. Римляне защищались съ необыкновенной храбростью, но, тѣснимые втрое сильнѣйшимъ непріятелемъ, къ закату солнца начали въ безпорядкѣ отступать. Гладіаторы ударили на никъ съ новою силою и вскорѣ отступленіе превратилось въ настоящее бѣгство. Легкая пѣхота Спартака бросилась во слѣдъ бѣгущимъ и гнала ихъ на протяженіи полумили. Но страхъ окрылялъ ноги римлянъ и вскорѣ они далеко оставили за собой своихъ преслѣдователей. Тогда Спартакъ приказалъ трубить отбой, и когда гладіаторы очистили фронтъ, онъ пустилъ въ аттаку свою кавалерію, которая врѣзалась въ толпу бѣглецовъ, рубя ихъ на-право и на-лѣво {Плутархъ, Аппіанъ Александрійскій и проч.}.
Болѣе двухъ тысячъ римлянъ погибло въ этой битвѣ при Кандинскихъ ущельяхъ, вторично оказавшихся столь гибельными для римлянъ. Въ числѣ раненыхъ, превышавшихъ полторы тысячи человѣкъ, находился самъ Вариній и многіе изъ трибуновъ. Большая часть раненыхъ попалась въ плѣнъ побѣдителямъ; по Спартакъ, обезоруживъ ихъ, отпустилъ всѣхъ на свободу, такъ-какъ большое количество плѣнныхъ могло причинить значительныя затрудненія для его арміи въ критическіе моменты.
Потери гладіаторовъ въ этой битвѣ были довольно велики. Около двухсотъ-пятидесяти человѣкъ погибло въ бою и около пятисотъ выбыло изъ строя.
Полный отчаянія, Публій Вариній укрылся въ Алифисъ, чтобы собрать остатки своей арміи и здѣсь услыхалъ печальную вѣсть объ окончательномъ пораженіи и смерти своего квестора. На другой день, опасаясь новаго нападенія, противъ котораго не имѣлъ ни малѣйшей надежды устоять, онъ быстро двинулся въ горы, проклиная гладіатора и всѣхъ боговъ неба и ада. Кампанія была предоставлена собственной участи.
Двѣ блистательныя побѣды, одержанныя въ теченіи трехъ дней, сильно увеличили обаяніе имени Спартака и глубоко взволновали всю южную Италію.
Отъ Кандинскаго ущелья, не теряя времени, Спартакъ пошелъ на Каудіумъ, гдѣ его встрѣтилъ Брезовиръ -- тотъ самый гладіаторъ, который по приказанію Крисса убилъ когда-то шпіона Корденія недалеко отъ кабака Венеры Погребальной. Брезовиръ съ пятью стами товарищей бѣжалъ изъ школы Лентула Батіата, несмотря на бдительный надзоръ римской полиціи.
По его-то совѣту Спартакъ рѣшился двинуться на Капую съ съ цѣлью добиться свободнаго выхода пяти тысячъ своихъ товарищей, все еще остававшихся въ школѣ.
Три дня спустя послѣ Кандинской битвы Спартакъ, во главѣ своей десятитысячной арміи, расположился лагеремъ подъ стѣнами Капуи и тотчасъ-же послалъ въ городъ своего уполномоченнаго къ префекту и сенату, требуя свободнаго выхода для безоружныхъ своихъ товарищей, запертыхъ въ школѣ Лентула. Въ случаѣ неисполненія этого требованія Спартакъ угрожалъ взять городъ штурмомъ, предать его огню и мечу и истребить всѣхъ жителей безъ различія пола и возраста.
Извѣстіе о побѣдахъ фракійца уже достигло Капуи, преувеличенное народной фантазіей и наполнило ужасомъ сердца всѣхъ гражданъ. Появленіе грознаго врага подъ стѣнами города возбудило всеобщую панику.
Трепещущій сенатъ собрался въ храмѣ Діаны; народъ столпился на форумѣ. Менѣе чѣмъ въ полчаса всѣ лавки были заперты; женщины съ распущенными волосами бѣгали по храмамъ, умоляя боговъ о заступничествѣ; плебеи громко требовали, чтобы сенатъ принялъ предложеніе Спартака и спасъ городъ отъ неминуемой гибели.
Моцій Либеонъ, префектъ города, блѣдный, испуганный, заикаясь передалъ сенату слова Спартака. Сенаторы, не менѣе его перетрусившіе, молча смотрѣли другъ другу въ лицо, не смѣя заговорить и высказаться въ ту или другую сторону.
Пользуясь этимъ молчаніемъ и этой нерѣшительностью, военный трибунъ, командовавшій четырьмя кагортами, составлявшими гарнизонъ Капуи, попросилъ позволенія высказаться по поводу только-что сдѣланныхъ префектомъ сообщеній. Будучи человѣкомъ храбрымъ и опытнымъ въ военномъ дѣлѣ, онъ сталъ объяснять испуганнымъ сенаторамъ, что угрозы Спартака ничто иное, какъ пустое хвастовство, разсчитанное на трусость и невѣжество толпы. Онъ доказывалъ имъ, что безъ скорпіоновъ, катапультъ, балистовъ, тарановъ, осадныхъ серповъ и прочихъ военныхъ орудій {Машины, употреблявшіяся древними при осадахъ городовъ. Скорпіонами назывались машины для бросанія камней, пуль и стрѣлъ; катапультами и балистами назывались машины, бросавшія огромныя каменныя глыбы въ стѣны непріятельской крѣпости. Таранами назывались тяжелыя висячія бревна съ желѣзной головой, на подобіе бараньей; раскачавши ихъ, ими били съ страшной силой стѣну. Осадные серпы представляли собой длинныя жерди, на концѣ которыхъ укрѣплялось желѣзное лезвіе на подобіе серпа. Они приводились въ движеніе особымъ механизмомъ и употреблялись для того, чтобы срывать и рѣзать защитниковъ, стоявшихъ на стѣнахъ.} нѣтъ никакой возможности взять приступомъ городъ, защищенный такими высокими стѣнами какъ Капуя и что гладіаторы никогда не отважатся на подобную попытку, которая былабы истиннымъ безуміемъ.
Но страхъ совершенно отуманилъ головы капуанскихъ сенаторовъ и лишилъ ихъ всякой способности понять справедливость словъ трибуна. Всѣ они разомъ вскочили со своихъ скамеекъ, точно укушенные тарантуломъ, и начали кричать, что трибунъ сошелъ съума, что когда гладіаторы брали Нолу, они были меньше числомъ и хуже вооружены и это не помѣшало имъ, однако, взять городъ въ два часа и предать его огню и мечу; что они не намѣрены для удовлетворенія честолюбія трибуна дать пожечь свои дома и изрубить свои семьи; что высылка изъ города пяти тысячъ гладіаторовъ даже необходима какъ мѣра общественнаго спокойствія, потому-что устраняетъ возможность всякихъ безпорядковъ. Много и другихъ доводовъ, подобныхъ этимъ, приводили испуганные капуанскіе "отцы". Имъ вторили крики собравшихся на форумѣ гражданъ, требовавшихъ исполненія желанія Спартака ради спасенія города. Неудивительно послѣ этого, что къ великой радости префекта Меція Либеона, капуанскіе сенаторы почти единогласно рѣшили уступить требованіямъ Спартака.
Такимъ образомъ, пять тысячъ гладіаторовъ, запертыхъ до сихъ поръ въ стѣнахъ школы Лентула Батіата, были выведены за городъ и тотчасъ-же отправились въ лагерь Спартака, расположенный на скатѣ Тифатскихъ горъ. Здѣсь они были встрѣчены съ неописаннымъ восторгомъ, тотчасъ-же вооружены полнымъ римскимъ вооруженіемъ и составили третій легіонъ гладіаторской арміи. Начальникомъ его былъ назначенъ Борториксъ, на мѣсто котораго префектомъ конницы Спартакъ назначилъ Брезовира.
Послѣ такого счастливаго похода на Каную, гладіаторы снова вернулись въ свой лагерь подъ Нолою и оставались здѣсь цѣлые тридцать дней, въ теченіи которыхъ Спартакъ неустанно обучалъ военному строю свой новый легіонъ.
Тѣмъ временемъ до него дошла вѣсть, что преторъ Вариній собираетъ новыя силы, чтобы снова помѣряться съ нимъ въ открытомъ полѣ. Онъ рѣшился предупредить своего врага. Съ этою цѣлью, оставивъ Крисса съ двумя легіонами подъ Нолою, онъ съ легіономъ Окномана перешелъ Аппенины, проникъ въ Самніумъ и подступилъ къ Бовіану, гдѣ долженъ былъ, по его сображеніямъ, находиться Бариній. Но римскаго претора не было въ городѣ, и мѣсто его заступалъ квесторъ Лелій Коссиній.
Разбитый въ Кавдинскомъ ущельи, Публій Вариній написалъ сенату правдивый разсказъ о всѣхъ своихъ несчастіяхъ во время этой войны, ставшей теперь дѣломъ серьезнымъ, потому-что для окончанія ея нужно было по крайней мѣрѣ два легіона. Припоминая свою прошлую службу отечеству, старый ветеранъ просилъ, какъ милости, чтобы сенатъ поручилъ ему-же окончаніе этой войны и не далъ ему унести въ могилу несмытый позоръ своихъ пораженій.
Сенатъ принялъ во вниманіе просьбу стараго воина и послалъ Варинію восемь кагортъ, т. е. четыре слишкомъ тысячи человѣкъ опытнаго войска и уполномочилъ его набрать среди марсовъ, самнитовъ и другихъ горныхъ народовъ шестнадцать новыхъ кагортъ. Въ совокупности это составляло два легіона, которые нужны были, по мнѣнію Варинія, чтобы покончить съ гладіаторами.
Вариній, для котораго старшинство по службѣ давало несомнѣннѣйшее право на предпочтеніе, выбралъ своимъ квесторомъ, на мѣсто убитаго Фурія, Лелія Коссинія, самаго ограниченнаго и невѣжественнаго изъ всѣхъ своихъ трибуновъ. Поручивъ ему начальство надъ восемью вновь прибывшими изъ Рима кагортами, Вариній приказалъ ему оставаться въ Бовіанѣ, чтобы не дать Спартаку возможности проникнуть въ Самніумъ. Самъ-же онъ съ двумя тысячами, оставшимися послѣ пораженія въ Кавдинскомъ ущельи, сталъ ходить по городамъ, набирая свои шестнадцать кагортъ.
Когда Спартакъ подступилъ къ Бовіану, вызывая Коссинія на бой, послѣдній, помня строжайшія предписанія своего начальника, оставался въ стѣнахъ города, рѣшившись переносить всѣ насмѣшки гладіаторовъ.
Тогда фракіецъ понялъ, какова тайная цѣль Варинія, и рѣшился не дать ему времени собрать свои силы. Съ этою цѣлью, оставивъ Окномана съ легіономъ подъ Бовіаномъ, онъ съ отрядомъ конницы вернулся въ свой лагерь подъ Нолою.
Здѣсь его ожидали двѣ очень пріятныя неожиданности. Первою и наибольшею было прибытіе Граника, приведшаго съ собой пять слишкомъ тысячъ гладіаторовъ изъ школъ Равенны. Съ этимъ подкрѣпленіемъ гладіаторское войско, раздѣленное уже на четыре легіона, достигало двадцати тысячъ человѣкъ, и Спартакъ чувствовалъ себя непобѣдимымъ. Второй, не менѣе пріятной, неожиданностью было прибытіе въ лагерь сестры его Мирцы. Спартакъ обнялъ ее я со слезами радости покрывалъ лицо ея поцѣлуями. Молодая дѣвушка, горячо цѣлуя лицо, руки, одежду брата, повторяла прерывающимся отъ слезъ голосомъ:
-- О, Спартакъ, о, милый мой! Сколько я перестрадала изъ за тебя! Какъ я боялась! Съ тѣхъ поръ какъ началась эта ужасная война, я не знала ни минуты покоя. Мнѣ все думалось: "а что если онъ раненъ, что если я ему нужна?"... Потому что никто, никто, милый Спартакъ не сможетъ такъ хорошо ухаживать за тобой, если-бъ это случилось... И я все плакала по цѣлымъ днямъ... и просила Валерію, мою добрую госпожу, позволить мнѣ идти къ тебѣ... и она отпустила меня, бѣдняжка! Юнона пусть вѣчно охраняетъ эту добрую женщину... она меня отпустила и дала мнѣ въ добавокъ свободу. Вѣдь я теперь уже не рабыня, Спартакъ... и могу остаться навѣки съ тобою.
Во время этого дѣтскаго лепета молодая дѣвушка то плакала, то улыбалась брату.
Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ этой группы молча стоялъ Борториксъ, прибывшій два дня тому назадъ съ Граникомъ изъ Равенны, и смотрѣлъ своими прелестными голубыми глазами на эту нѣжную встрѣчу. Наконецъ, робко выступивъ впередъ, онъ сказалъ:
-- А мнѣ, великій и непобѣдимый вождь нашъ, не позволишь-ли тоже привѣтствовать тебя?
При этомъ молодой человѣкъ украдкой взглянулъ на Мирцу, какъ-бы извиняясь передъ нею въ томъ, что похищаетъ у нея ласки брата.
-- О, Борториксъ! вскричалъ Спартакъ, бросаясь въ объятія юноши.-- О, мой милый Борториксъ, и ты здѣсь! Дай-же мнѣ прижать тебя къ своей груди!
Но вдругъ лицо фракійца, сіявшее самымъ искреннимъ счастіемъ, внезапно омрачилось. Опустивъ голову, онъ тяжело вздохнулъ и задумался.
Черезъ нѣсколько времени, попрощавшись съ друзьями, онъ отправился вмѣстѣ съ Мирной въ свою палатку. Ему очень-бы хотѣлось распросить сестру про Валерію, но деликатное уваженіе къ дѣвушкѣ не позволяло ему исполнить свое желаніе.
Къ счастью для Спартака, веселая и неустанная болтовня дѣвушки весьма скоро перешла на вдову Суллы, и при тонъ безъ всякаго умысла или задней цѣли, потому что она совершенно не подозрѣвала о существованіи какихъ-бы то ни было отношеній, кромѣ чисто-дружескихъ, между Валеріей и Спартакомъ.
-- О, повѣрь мнѣ, повѣрь, милый братъ, повторяла молодая дѣвушка, -- если-бъ всѣ римскія матропы походили на Валерію, то рабство было-бы отмѣнено закономъ. Потому что дѣти, рожденные отъ такихъ матерей, не стали-бы и не могли-бы терпѣть пытокъ, распятій и рѣзни гладіаторовъ.
-- О, знаю, знаю! съ увлеченіемъ вскричалъ Спартакъ.
-- А тебя она уважаетъ, какъ ни одна матрона не уважаетъ учителя собственныхъ гладіаторовъ. Очень часто мы говорили съ ней о тебѣ, и она такъ тебя хвалила, такъ тобой восхищалась! Въ особенности послѣ того, какъ ты началъ эту войну... При каждомъ новомъ извѣстіи о твоихъ побѣдахъ, -- когда узнали, что ты разбилъ Трибуна Сервиліона, потомъ Клавдія Глабра, она все повторяла: "да, да, онъ рожденъ великимъ полководцемъ!"
-- Она это говорила? спросилъ Спартакъ, весь вспыхнувъ.
-- Да, говорила, отвѣчала Мирца.-- А долго-ли- мы простоимъ здѣсь? Я должна позаботиться о твоей палаткѣ. Въ ней такой безпорядокъ! Нѣтъ самаго необходимаго, точно въ ней живетъ не вождь гладіаторовъ, а послѣдній изъ солдатъ.-- Да, да, она именно такъ и говорила, и даже разъ заспорила съ Гортензіемъ, братомъ ея, ораторомъ. Ты его знаешь? Она доказывала, что начатая тобой война справедлива и что боги должны послать тебѣ окончательную побѣду, если только они точно руководятъ судьбою смертныхъ.
-- О, божественная Валерія! прошепталъ Спартакъ внѣ себя отъ восторга.
-- А какъ она несчастна, бѣдняжка, какъ несчастна! прибавила вдругъ дѣвушка, и глаза ея блеснули слезою.
-- Несчастна? Какъ? Неужели! вскричалъ фракіецъ въ тревогѣ.
-- Да, очень несчастна. Почему -- не знаю! Знаю только, что она часто плачетъ и взыхаетъ по ночамъ и все грустна. Можетъ быть, вслѣдствіе какихъ-то несогласій съ родными; можетъ быть., вслѣдствіе смерти Сулли, хотя едва-ли. Единственное ея утѣшеніе -- это дочка, Постумія. Что за прелестный ребенокъ!
Спартакъ тяжело вздохнулъ; онъ вытеръ украдкой навернувшуюся на глаза слезу и сталъ ходить по палаткѣ. Желая перемѣнить разговоръ, объ спросилъ:
-- А не слыхала-ли ты, Мирна, чего-нибудь о Маркѣ Валеріи Мессалѣ, двоюродномъ братѣ Валеріи? Мы встрѣтились на полѣ битвы, дрались и я его ранилъ. Не знаешь-ли, выздоровѣлъ онъ?
-- О, какъ-же! И до насъ дошла вѣсть о твоемъ великодушіи. Валерія со слезами благословляла тебя, когда Гортензій разсказывалъ ей объ этомъ.
Въ эту минуту десятникъ вошелъ въ палатку Спартака и сказалъ, что какой-то молодой солдатъ, только-что прибывшій изъ Рима, желаетъ немедленно его видѣть.
Выйдя изъ палатки, Спартакъ дѣйствительно увидѣлъ передъ собою вновь прибывшаго, оказавшагося, однако, не молодымъ человѣкомъ, какъ доложилъ о немъ десятникъ, а, казалось, мальчикомъ лѣтъ четырнадцати. Онъ былъ одѣтъ въ полный военный костюмъ, необыкновенно богатый.
На немъ была длинная кольчуга изъ серебрянныхъ колечекъ, стянутая у тонкаго, гибкаго стана широкимъ ремнемъ, украшеннымъ золотыми шариками. Ноги защищались стальными подколѣнниками, зашнурованными у икръ топкими ремешками. На правой рукѣ блестѣлъ стальной наручникъ, лѣвая-же была продѣта въ ушки маленькаго круглаго щита, обитаго бронзой съ превосходной рѣзьбой. Черезъ плечо, вмѣсто перевязи, висѣла плоская золотая цѣпь, поддерживавшая маленькій легкій мечъ. Серебряный шлемъ, на которомъ, вмѣсто шишака, извивалась золотая змѣйка, покрывалъ голову юноши. Изъ-подъ шлема виднѣлись пряди рыжихъ волосъ, окаймлявшихъ чистое, прелестное дѣтское личико. Большіе глаза сѣрозеленоватаго цвѣта сверкали смѣлостью и дерзостью, совершенно но гармонировавшими съ изяществомъ и нѣжностью этого ребенка.
Спартакъ взглянулъ съ удивленіемъ на юношу, затѣмъ перевелъ взоръ на десятника, вызвавшаго его изъ палатки, какъ-будто спрашивая его, этотъ-ли воинъ, желавшій такъ настоятельно говорить съ нимъ. Видя, что десятникъ утвердительно кивнулъ головою, онъ подошелъ къ мальчику и удивленнымъ голосомъ спросилъ:
-- Такъ это ты хотѣлъ меня видѣть? Чего тебѣ нужно отъ меня?
Лицо мальчика вдругъ вспыхнуло яркимъ румянцемъ, и послѣ нѣкотораго колебанія онъ твердо отвѣчалъ:
-- Да, Спартакъ, я.
Послѣ минутной паузы онъ прибавилъ:
-- Ты не узнаешь меня?
Спартакъ сталъ всматриваться въ прелестное личико юноши, и въ головѣ его мелькнуло какое-то воспоминаніе.
-- Дѣйствительно, мнѣ кажется, что я тебя видѣлъ, по только гдѣ?..
Наступила новая пауза.
-- Ты римлянинъ? спросилъ Спартакъ.
Мальчикъ отрицательно покачалъ головою. По губамъ его мелькнула печальная и досадливая улыбка, похожая скорѣе на гримасу.
-- Память у тебя слабѣе твоей могучей руки, доблестный Спартакъ!
При этой улыбкѣ, при этихъ словахъ точно молнія освѣтила умъ фракійца. Широко раскрывъ глаза отъ удивленія, онъ вскричалъ, какъ человѣкъ, не вѣрящій собственнымъ чувствамъ:
-- Боги, неужели-же ты?..
-- Да, я Эвтибида, отвѣчала молодая гречанка.
Тѣмъ временемъ какъ Спартакъ съ удивленіемъ разсматривалъ дѣвушку, она прибавила:
-- Развѣ я не рабыня? Развѣ не рабы всѣ мои близкіе? Развѣ меня не лишили отечества? Развѣ римскіе развратники по превратили меня въ низкую куртизанку?
Скрытое бѣшенство клокотало въ словахъ молодой дѣвушки. Послѣднюю фразу она прошептала чуть слышно.
-- Понимаю, понимаю, отвѣчалъ Спартакъ, печально опустивъ голову: въ эту минуту онъ подумалъ о своей сестрѣ.
Помолчавъ съ минуту, онъ поднялъ голову и, тяжело вздохнувъ, сказалъ:
-- Но ты женщина... Ты привыкла къ роскоши и изнѣженности. Что можешь, что хочешь дѣлать ты здѣсь?
-- О, клянусь Аполлономъ Дельфійскимъ, боги ада наслали туманъ на твою голову... Что мнѣ здѣсь дѣлать!.. Я должна отомстить за смерть отца и братьевъ, за рабство матери, за раззореніе отечества, за свой позоръ, за свою загубленную молодость, а ты меня спрашиваешь, что я могу дѣлать въ этомъ лагерѣ?..
Лицо дѣвушки дышало такой дикой ненавистью и энергіей, что Спартакъ почувствовалъ себя побѣжденнымъ и, протягивая къ ной руку, сказалъ:
-- Пусть будетъ по-твоему! Оставайся у насъ. Будешь ходить съ нами, если можешь; сражаться вмѣстѣ съ нами, если съумѣешь.
-- Я могу сдѣлать все, что захочу, отвѣчала дѣвушка, нахмуривъ брови, и крѣпко пожала руку Спартака. Но, казалось, прикосновеніе къ рукѣ гладіатора въ одно мгновеніе парализовало всю энергію Эвтибиды. Она поблѣднѣла, какъ полотно, ноги ея подкосились, и она готова была лишиться чувствъ. Спартакъ схватилъ ее за талью, чтобы не дать ей упасть. Дѣвушка вздрогнула.
-- Что съ тобой? спросилъ ее фракіецъ.
-- Позволь мнѣ поцѣловать твои руки, великій вождь, пробормотала она чуть слышно и, опустившись на колѣни, стала покрывать поцѣлуями загорѣлыя руки гладіатора.
Какимъ-то туманомъ окутало глаза Спартака. Кровь его заклокотала, въ головѣ закружилось. Онъ готовъ былъ схватить прелестную гречанку въ свои объятія, по вдругъ оправившись и какъ-бы стряхнувъ съ себя волшебныя чары, онъ быстро отдернулъ руки и строго сказалъ:
-- Благодарю тебя, великодушная женщина, за твою преданность дѣлу угнетенныхъ, но мы хотимъ уничтожить рабство а должны держаться другъ съ другомъ какъ равные съ равнымъ.
Эвтибида, пристыженная, неподвижно стояла, опустивъ голову на грудь.
-- Въ какомъ отрядѣ желаешь ты находиться? спросилъ Спартакъ.
-- Съ того самаго дня, какъ ты поднялъ знамя возстанія, съ утра до ночи я училась фехтованію и верховой ѣздѣ. Со мною три прекрасныхъ скакуна, отвѣчала дѣвушка, мало-по-малу оправившись и смотря въ глаза Спартаку.-- Хочешь взять меня своимъ контуберналіемъ {Contubernales назывались молодые люди патриціанскихъ фамилій, сопровождавшіе полководцевъ по время ихъ походовъ и жившіе съ ними въ одной палаткѣ, исполняя должность частью оруженосцевъ, частью адъютантовъ.}.
-- У меня нѣтъ контуберналіевъ, сухо отвѣчалъ Спартакъ.
-- Но если ты по-римски устроилъ войско возставшихъ рабовъ, теперь, когда оно возрасло до четырехъ легіоновъ и скоро возрастетъ до восьми и десяти, тебѣ, какъ ихъ вождю, слѣдуетъ окружить себя консульскими знаками, потому-что внѣшность много способствуетъ увеличенію авторитета и обаянія власти. Безъ контуберналіевъ тебѣ невозможно обойтись, потому-что, начальствуя арміей въ двадцать тысячъ человѣкъ, ты не можешь самъ поспѣть повсюду, и тебѣ придется имѣть гонцовъ для разсылки твоихъ приказаній легіонамъ.
Спартакъ съ удивленіемъ слушалъ дѣвушку.
-- Ты необыкновенная женщина! воскликнулъ онъ, когда та кончила.
-- Скажи лучше, мужчина, случайно рожденный женщиною, гордо отвѣчала гречанка.
Послѣ минутнаго молчанія она прибавила:
-- У меня не дрожитъ рука и не трепещетъ сердце. Я говорю хорошо по-римски и по-гречески и могу оказать важныя услуги нашему общему дѣлу. Ему-же приношу я теперь-же всѣ мои богатства, составляющія около шестисотъ талантовъ {Талантъ равнялся 2,500 руб. О несмѣтномъ богатствѣ куртизанокъ свидѣтельствуютъ всѣ римскіе историки.}, и отнынѣ клянусь посвятить всю свою жизнь.
Съ этими словами она отошла на нѣсколько шаговъ отъ палатки Спартака и протяжно свистнула. Черезъ минуту къ ней подошелъ конюхъ, ведя подъ уздцы копя, на сѣдлѣ котораго привязаны были два мѣшочка, заключавшіе въ себѣ богатство Эвтибиды.
Все съ большимъ и большимъ удивленіемъ смотрѣлъ гладіаторъ на свою необыкновенную гостью. Онъ сталъ благодарить ее отъ имени всѣхъ угнетенныхъ за ея щедрый даръ. Что-же касается до принятія ея въ число своихъ контуберналіевъ, то объ этомъ онъ обѣщалъ дать ей отвѣтъ, когда посовѣтуется со своими товарищами. Слова его выражали ласку и благосклонность, но голосъ звучалъ строго и сурово,
Когда Спартакъ вернулся въ свою палатку, Эвтибида долго смотрѣла ему во слѣдъ, безмолвная и неподвижная, какъ статуя. Наконецъ, она встрепенулась и тихими шагами, низко опустивъ голову, пошла въ тотъ конецъ лагеря, который предназначался для союзниковъ и гдѣ она приказала разбить себѣ палатку.
-- А все-таки я его люблю! шептала она чуть слышно.
Тотчасъ-же послѣ свиданія съ Эвтибидой, Спартакъ приказалъ созвать въ свою палатку на военный совѣтъ Крисса, Граника, Борторикса, Брезовира и всѣхъ трибуновъ и пробылъ съ ними до глубокой ночи.
Было рѣшено благодарить гречанку за щедрый подарокъ, употребивъ ея богатства на покупку оружія, щитовъ, кольчугъ и выѣзженныхъ лошадей для кавалеріи; кромѣ того, совѣтъ находилъ необходимымъ, чтобы Спартакъ имѣлъ при себѣ контуберналіевъ, такъ-какъ при тѣхъ размѣрахъ, какихъ достигло гладіаторское войско, личная передача приказаній становилась невозможной. Спартакъ избралъ десять человѣкъ контуберналіевъ, въ томъ числѣ и Эвтибиду.
Относительно военныхъ дѣйствій, рѣшено было: Крисса вмѣстѣ съ Граникомъ оставить въ лагерѣ подъ Нолою для военнаго обученія равенскаго легіона, прибывшаго всего нѣсколько дней тому назадъ; самому Спартаку съ легіономъ Борторикса идти къ Бовіану, на помощь Окноману, и съ нимъ вмѣстѣ напасть на Коссинія и Варинія, прежде чѣмъ они успѣютъ сформировать окончательно свое новое войско.
На зарѣ слѣдующаго дня Спартакъ выступилъ изъ лагеря во главѣ своего легіона. Несмотря на всѣ просьбы Эвтибиды и Мирны, онъ не захотѣлъ взять ихъ съ собою, говоря, что идетъ по на войну, а на военную прогулку и что вернется въ самомъ непродолжительномъ времени.
Прибывъ въ Бовіану, Спартакъ узналъ, что Окноманъ, наскучивъ безплоднымъ ожиданіемъ подъ стѣнами города, уже два дня какъ снялся съ лагеря и, бросивъ Коссинія, направился къ Сулмонѣ, гдѣ, по сообщеннымъ ему свѣденіямъ, долженъ былъ находиться преторъ Вариній.
Къ несчастью, случилось то, чего не могъ предвидѣть недальнозоркій германецъ: на другой день послѣ ухода гладіаторовъ, Коссиній тихонько вышелъ изъ крѣпости и пошелъ по ихъ слѣдамъ, съ очевиднымъ намѣреніемъ ударить на нихъ съ тылу, лишь только завяжется у нихъ дѣло съ Вариніемъ.
Въ одно мгновеніе Спартакъ понялъ, въ какомъ опасномъ положеніи долженъ будетъ очутиться Окноманъ черезъ нѣсколько дней, и, давъ всего шесть часовъ отдыха своимъ истомленнымъ воинамъ, двинулся, въ свою очередь, вслѣдъ за Коссиніемъ, успѣвшимъ опередить его уже на два дня.
Но Коссиній, старый солдатъ, до крайности неразвитой, рабски слѣдовавшій рутинѣ, двигался впередъ медленно, правильными переходами въ двадцать миль въ день, между тѣмъ какъ Спартакъ, идя впередъ форсированнымъ маршемъ по тридцати слишкомъ миль, на третій день нагналъ его близь Анфиденъ, аттаковалъ, разбилъ на голову и преслѣдовалъ съ такимъ упорствомъ, не давая ни минуты отдыха, что Коссиній, внѣ себя отъ стыда и отчаянія, бросился въ среду гладіаторовъ и погибъ смертью воина {Плутархъ. Жизнь Марка Красса.}.
Не медля ни одного часа, Спартакъ быстро двинулся дальше и прибылъ какъ-разъ во-время, чтобы превратить въ побѣду пораженіе, грозившее Окноману, который вступилъ въ бой съ Вариyіемъ между Марубіемъ и Фуцинскимъ озеромъ. Восемь тысячъ римлянъ горячо тѣснили легіонъ Окномана, который началъ уже подаваться подъ напоромъ превосходныхъ силъ непріятеля, когда внезапное появленіе Спартака перемѣнило участь битвы. Вариній былъ разбитъ и съ значительными потерями отступилъ къ Орфинію {Луція Флоръ. Гражд. война.}.
Давъ три дня отдыха своимъ легіонамъ, Спартакъ снова двинулся въ походъ и, перейдя Аппенинскія горы у Анфиденъ, вступилъ въ Лиціумъ. Около двухъ мѣсяцевъ ходилъ онъ по этой провинціи, и даже приближался къ стѣнамъ Рима, къ немалому ужасу загородныхъ землевладѣльцевъ.
Во время этихъ походовъ, къ нему пристало такое множество рабовъ и гладіаторовъ, что онъ составилъ изъ нихъ два новые легіона, прекрасно вооруженные и экипированные. Тѣмъ не менѣе Спартакъ былъ настолько благоразуменъ, что ни одной минуты не думалъ предпринимать что-либо противъ Рима, отлично понимая, что ни съ двадцатью тысячами солдатъ, ни даже съ тридцатью, которыми могъ-бы располагать, призвавъ легіоны, стоявшіе подъ Нолою, невозможно рѣшиться на какую-нибудь серьезную попытку противъ Вѣчнаго города.
Тѣмъ временемъ, побуждаемый сенатомъ, Публій Вариній успѣлъ собрать между Пиценами множество войска, получилъ изъ Рима новое подкрѣпленіе и, горя желаніемъ смыть позоръ недавнихъ пораженій, двинулся противъ гладіатора во главѣ восемнадцати тысячъ легіонеровъ. Услыхавъ о его приближеніи, Спартакъ пошелъ къ нему на встрѣчу. Враги столкнулись близь Аквина въ день сентябрьскихъ идъ.
Это была первая битва, въ которой Спартакъ встрѣтился съ римлянами въ открытомъ полѣ и при силахъ почти одинаковыхъ съ обѣихъ сторонъ. До сихъ поръ смѣлому фракійцу благопріятствовали счастливыя случайности, неожиданность нападеній, въ особенности-же оплошности римскихъ предводителей. Въ Аквинской-же битвѣ Спартакъ впервые проявилъ то поразительное нравственное вліяніе на духъ своихъ солдатъ, ту способность вливать въ нихъ энтузіазмъ, которыя составляютъ тайну однихъ великихъ полководцевъ.
Казалось, все благопріятствовало римлянамъ. За нихъ была, многолѣтняя опытность, слава ихъ знаменъ, несокрушимая вѣра въ свою непобѣдимость. Но все это оказалось безсильнымъ.
Предъ началомъ битвы Спартакъ проѣхалъ по рядамъ, одушевляя своихъ воиновъ надеждой на блистательную побѣду, побуждая ихъ не щадить себя для своего святого дѣла. Съ неописаннымъ восторгомъ привѣтствовали гладіаторы своего вождя и клялись ему -- либо вернуться побѣдителями, либо совсѣмъ не возвращаться.
Начался бой. Твердо стояли римляне. Вариній словомъ и примѣромъ ободрялъ свои войска. До самаго вечера длилась сѣча. Но ничто не могло устоять противъ отчаянной храбрости молодой арміи Спартака. Послѣдняя аттака, которой онъ предводительствовалъ лично, была такъ стремительна, что римляне подались. Вскорѣ ряды ихъ разорвались подъ дружнымъ натискомъ гладіаторовъ. Ворвавшись въ римскіе ряды, гладіаторы превратили отступленіе въ полное бѣгство. Отчаянно боролся несчастный Вариній. Раненый самимъ Спартакомъ, онъ потерялъ коня и только чудомъ спасся отъ смерти. Болѣе четырехъ тысячъ римскихъ труповъ покрывало поле битвы. Гладіаторы овладѣли лагеремъ, обозомъ, множествомъ непріятельскихъ знаменъ и даже захватили въ плѣнъ шестерыхъ ликторовъ, предшествовавшихъ претору {Плутархъ. Жизнь М. Красса. Аппіапъ Гражд. война. T. I.}. Никогда еще Спартакъ не одерживалъ такой серьезной и полной побѣды.