Артогиксъ *) въ роли скомороха.
*) Въ XIV главѣ романа, Арториксъ, юноша, влюбленный: въ Мирцу, но ошибкѣ названъ Борториксомъ. Борториксъ -- одинъ изъ военачальниковъ въ войскѣ гладіаторовъ, имя котораго тоже встрѣчается въ романѣ.
Начиная съ четырнадцатаго дня передъ январьскими календами, Римъ въ теченіи трехъ дней представлялъ собой зрѣлище, можно сказать, единственное. Это были такъ-называемыя сатурналіи, дни, посвященные богу Сатурну, который, по преданію, царствовалъ на землѣ въ такъ-называемый золотой вѣкъ, когда всѣ люди были равны и между ними не было ни господъ, ни рабовъ.
Въ воспоминаніе объ этомъ счастливомъ времени, въ Римѣ давалась свобода рабамъ на три дня. Они признавались равными всѣмъ гражданамъ и могли веселиться и пить за одними столами съ гражданами, всадниками и сенаторами. По прошествіи трехъ дней, рабы лишались всѣхъ этихъ правъ.
Пусть читатель вообразитъ себѣ вѣчный городъ въ тѣ дни, когда все несмѣтное населеніе его {По переписи, произведенной за одинадцать лѣтъ до описываемой эпохи, число гражданъ простиралось до полумилліона, число-же рабовъ въ Римѣ было, по-крайней-мѣрѣ, вчетверо больше числа свободныхъ гражданъ. Прим. переводчика. }, вмѣстѣ съ массой окрестныхъ жителей, кишѣло на улицахъ, на форумѣ, въ базиликахъ, предаваясь самому необузданному веселью. Точно громадный потокъ изъ человѣческихъ тѣлъ, двигалась многоголовая толпа по улицамъ, оглашая воздухъ громкими криками: "Jo bona saturnanalia!" (Да здравствуютъ веселыя сатурналіи). "Jo bona saturnalia!
Въ этотъ-то день молодой человѣкъ высокаго роста съ длинными бѣлокурыми кудрями входилъ въ эсквилинскія ворота. На правомъ плечѣ онъ песъ небольшую складную лѣсенку, нѣсколько веревокъ и пучекъ желѣзныхъ колецъ; на лѣвомъ сидѣла маленькая обезьяна; сзади шла собака.
Этотъ молодой человѣкъ былъ Арториксъ.
По мѣрѣ того, какъ онъ приближался къ центру города, до него все громче и громче доносился гулъ толпы и, наконецъ, послышались крики:
-- Jo bon a saturnalia!
Не успѣлъ онъ повернуть на Каринскую улицу, какъ увидѣлъ идущую ему на встрѣчу толпу. Разманивая руками и прыгая, тысячи людей приближались, распѣвая гимнъ въ честь Сатурна.
Знакомый съ римскими костюмами, Арториксъ разглядѣлъ въ этой бѣснующейся толпѣ пурпурныя тоги всадниковъ, коричневыя туники капоцентовъ, бѣлыя столлы благородныхъ патриціанокъ и красные плащи рабовъ.
Онъ отошелъ въ сторону и прижался къ стѣнѣ, стараясь спрятать обезьяну, собаку, лѣсенку и другіе атрибуты своего ремесла; повидимому, онъ не хотѣлъ давать представленіе этой толпѣ. Однако, надежды его остаться незамѣченнымъ не оправдались.
-- Скоморохъ, скоморохъ! закричало тотчасъ-же нѣсколько голосовъ.
-- Да здравствуетъ скоморохъ! подхватила толпа.
-- Покажи-ка намъ свои штуки!
-- Почти сатурналіи!
-- Посмотримъ, что умѣетъ дѣлать твоя обезьяна!
-- А ну-ка заставь попрыгать свою собаку!
-- Обезьяну! Обезьяну!
-- Собаку! Собаку!
-- Разступитесь! Разступитесь!
-- Дайте мѣсто скомороху!
-- Становитесь въ кругъ!
-- Разступитесь! Разступитесь!
Всѣ кричали, что нужно разступиться, а между тѣмъ каждый поднимался на цыпочки, чтобы взглянуть на скомороха и его животныхъ, и никто не двигался съ мѣста.
Арториксъ былъ такъ прижатъ къ стѣнѣ, что не могъ шевельнуться.
-- Хорошо, хорошо, сказалъ онъ, видя полную невозможность отдѣлаться отъ обступившей его толпы,-- я и мои звѣрьни почтимъ, какъ умѣемъ, праздникъ Сатурна и позабавимъ васъ, добрые квириты, по только разступитесь-же и дайте мнѣ мѣсто.
-- Твоя правда!
-- Онъ говоритъ дѣло!
-- Разступитесь! Разступитесь!
-- Дайте мѣсто!
-- Подайтесь назадъ!
Но всѣ кричали, а никто не двигался.
Наконецъ, чей-то громовый голосъ крикнулъ:
-- Пойдемъ съ нимъ на площадь!
-- Да, да, на площадь! закричало сперва десять, потомъ двадцать, потомъ сто голосовъ.
Толпа двинулась назадъ, ведя съ тріумфомъ Арторикса. Музыканты, бывшіе прежде въ головѣ колонны, теперь очутились въ хвостѣ, что не помѣшало имъ снова заиграть прерванный гимнъ, подхваченный тотчасъ-же тысячами голосовъ. Вся эта толпа, къ которой приставали попадавшіеся ей на пути, дошла, наконецъ, до Каринской площади, гдѣ можно было приступить къ представленію. Арториксъ снялъ съ плечъ лѣсенку, разставилъ ее посреди круга и сталъ доставать остальные принадлежности. Толпа нетерпѣливо ждала; передніе зрители стояли сплошной стѣной; задніе влѣзали на скамейки, на ступеньки портиковъ и даже на окна сосѣднихъ домовъ.
Окончивъ всѣ приготовленія, молодой галлъ взялъ два костяныхъ шарика, одинъ бѣлый, другой красный и, подойдя къ толпѣ, передалъ ихъ одному изъ зрителей, проговоривъ:
-- Пусти по рукамъ!
Затѣмъ онъ обратился къ своей собакѣ, сидѣвшей съ поджатымъ хвостомъ и смотрѣвшей умными глазами на публику:
-- Эндиміонъ!
Собака вскочила на ноги и, махая хвостомъ, стала смотрѣть въ глаза своему господину, какъ-будто желая сказать, что готова исполнить его приказаніе.
-- Ступай найди и принеси мнѣ бѣлый шарикъ.
Собака тотчасъ-же бросилась къ тому мѣсту, гдѣ передавался изъ рукъ въ руки бѣлый шарикъ.
-- Нѣтъ! найди мнѣ красный, сказалъ Арториксъ.
Собака тотчасъ-же бросилась въ другую сторону.
-- Постой! крикнулъ Арториксъ.
Собака тотчасъ-же остановилась.
Затѣмъ, обращаясь къ публикѣ, Арториксъ сказалъ:
-- Пусть тотъ, въ чьихъ рукахъ находится одинъ изъ шариковъ, не передаетъ его больше никому. Мой Эндиміонъ найдетъ, у кого шарикъ.
Ропотъ недовѣрія и любопытства пробѣжалъ по толпѣ. Но въ ней тотчасъ-же воцарилась глубокая тишина, когда Арториксъ, скрестивъ руки на груди, скомандовалъ:
-- Эндиміонъ, принеси мнѣ бѣлый шарикъ!
Эндиміонъ нѣсколько мгновеній понюхалъ воздухъ, затѣмъ рѣшительно направился въ толпу, проворно шныряя между ногами зрителей, подошелъ къ одному всаднику и, положивъ обѣ лапы на его плечо, умильно сталъ смотрѣть ему въ глаза.
Всадникъ вынулъ изъ подъ обшитой пурпуромъ тоги бѣлый шарикъ и подалъ его собакѣ, которая, схвативъ его въ ротъ, принесла хозяину.
Громкія рукоплесканія привѣтствовали возвращеніе Эндиміона, по они превратились въ неистовые крики восторга, когда собака съ такимъ-же проворствомъ нашла красный шарикъ.
-- Дай мнѣ твою шапку, сказалъ Арториксу, выступая изъ толпы, всадникъ, у котораго оказался бѣлый шарикъ.-- Я сдѣлаю сборъ для тебя и для твоихъ звѣрьковъ.
Арториксъ снялъ шапку и подалъ ее всаднику, который первый бросилъ туда сестерцію и сталъ затѣмъ обходить толпу. Тотчасъ-же ассы (су), полу-ассы (полъ-су) и терунціи (сантимы) посыпались въ шапку скомороха. Тѣмъ временемъ онъ вынулъ изъ сумки игральныя кости и вскричалъ:
-- Ну, а теперь, Эндиміонъ и Психея, съиграйте-ка въ кости! Покажите этимъ благороднымъ и щедрымъ господамъ, кто изъ васъ ловче и кто счастливѣе.
Среди громкаго хохота толпы собака и обезьяна усѣлись другъ противъ друга.
Игру началъ Эндиміонъ. Когда Арториксъ поднесъ собакѣ мѣшочекъ съ костями, она подбросила его лапою такъ сильно, что кости разлетѣлись далеко по площадкѣ и подкатились къ самымъ ногамъ зрителей. Тотчасъ-же нѣсколько человѣкъ нагнулись, чтобы узнать, что бросила собака, и, хлопая въ ладоши, закричали:
-- Венера, Венера! Молодецъ Эндиміонъ!
Собака какъ-будто понимала, что сдѣлала хорошій ударъ, потому-что весело замахала хвостомъ.
Арториксъ подобралъ кости, уложилъ ихъ снова въ мѣшочекъ и подалъ Психеѣ.
Обезьяна схватила лапкой мѣшочекъ и стала трясти его съ тысячью ужимокъ и гримасъ, возбуждавшихъ всеобщій хохотъ. Наконецъ, она выбросила кости на землю.
-- Венера! У нея тоже Венера, раздалось нѣсколько голосовъ.-- Браво Психея, да здравствуетъ Психея!
Обезьяна вскочила на заднія лапки и руками посылала публикѣ поцѣлуи въ знакъ благодарности. Восторгъ толпы достигъ своего апогея.
Въ это время всадникъ, предложившій сдѣлать сборъ въ пользу Арторикса, вернулся и подалъ ему шапку, почти до-верху наполненную мелкой мѣдной монетой. Молодой галлъ поблагодарилъ римлянина за его любезность и высыпалъ деньги въ кожаный мѣтокъ, висѣвшій у него на поясѣ. Онъ собирался продолжать свое представленіе, по въ это время громкіе крики, доносившіеся изъ одной изъ улицъ, выходившихъ на площадь, отвлекли отъ него вниманіе публики.
Толпа шутовъ и мимовъ, размалеванныхъ и разодѣтыхъ самымъ причудливымъ образомъ, подъ звуки флейтъ и цитръ плясала какой-то танецъ. Остановившись на площади, актеры начали представлять непристойный, циническій фарсъ среди громкихъ рукоплесканій зрителей, совершенно забывшихъ о скоморохѣ.
Воспользовавшись этой минутой, Арториксъ проворно сложилъ лѣсенку и всѣ свои принадлежности, посадилъ себѣ на руку обезьяну и кое-какъ пробрался сквозь толпу въ трактиръ, гдѣ спросилъ себѣ стаканъ вина. Окончательно удостовѣрившись, что публика вся поглощена представленіемъ мимовъ, онъ вышелъ на улицу и направился къ Большому Цирку.
Пока Арториксъ, усердно работая локтями, медленно подвигается по запруженнымъ народомъ улицамъ, разскажемъ вкратцѣ нашимъ читателямъ, какъ и почему очутился онъ въ Римѣ въ такой странной роли.
На другой день послѣ убійства несчастнаго Рутилія, отрядъ гладіаторскихъ всадниковъ, выѣхавшій на фуражировку, случайно узналъ о загадочномъ убійствѣ двухъ неизвѣстныхъ людей, изъ которыхъ одинъ, по разсказамъ, походилъ на зажиточнаго земледѣльца, другой -- на вольноотпущенника какой-нибудь богатой фамиліи.
Случилось такъ, что начальникъ кавалерійскаго отряда имѣлъ интрижку съ одной крестьянкой той самой мѣстности, гдѣ были найдены трупы, и потому онъ обрадовался случаю повидаться со своей возлюбленной. Подъ предлогомъ, что таинственное злодѣйство, произведенное на большой дорогѣ неподалеку отъ ихъ лагеря, легко можетъ быть приписано гладіаторамъ, онъ поѣхалъ на мѣсто преступленія освидѣтельствовать трупы и, если возможно, открыть истинныхъ виновниковъ убійства. Каково-же было удивленіе гладіаторовъ, когда въ одномъ изъ убитыхъ они узнали начальника одного изъ своихъ легіоновъ, храбраго Рутилія, переодѣвшагося, по совершенно непонятной имъ причинѣ, калабрійскимъ земледѣльцемъ.
Такимъ образомъ, Спартакъ узналъ о печальной кончинѣ своего друга и сподвижника, а также и о томъ, что въ его собственномъ лагерѣ скрывается какой-то измѣнникъ, старающійся вредить его планамъ.
Предавъ тѣло Рутилія почетному погребенію, Спартакъ сталъ думать о посылкѣ къ Катилинѣ новаго посла. Такъ-какъ дѣло это уже было рѣшено совѣтомъ, то онъ счелъ себя въ правѣ никому не говорить относительно выбора человѣка, которому хотѣлъ довѣрить это трудное предпріятіе. Выборъ его остановился на безгранично преданномъ ему Арториксѣ.
Чтобы избѣжать опасности во время пути, Арториксъ рѣшился переодѣться бродячимъ фокусникомъ; еще въ гладіаторской школѣ онъ для забавы учился этому искусству. Случай помогъ ему осуществить свой планъ. Въ окрестностяхъ оказался бродячій фокусникъ, у котораго Арториксъ купилъ двухъ звѣрей, научившись отъ него предварительно продѣлывать съ ними разныя штуки. Незамѣтно покинулъ онъ лагерь и совершенно спокойно добрался до Рима, куда къ празднику сатурналіевъ стекались люди его профессіи не только изъ всей Италіи, но даже со всѣхъ концовъ вселенной.
Счастливо достигнувъ Вѣчнаго города, Арториксъ спѣшилъ увидѣть Катилину, чтобы поскорѣй передать грозному патрицію предложеніе Спартака. Пробираясь по Палатинской улицѣ, ведущей къ Большому Дирку, неподалеку отъ котораго находился домъ Катилины, Арториксъ дошелъ до Саллійской площади, гдѣ среди невыразимаго шума и гама пировала разношерстая толпа людей.
-- Слава Сатурну и нашему трактирщику Куріону! кричалъ во все горло рабъ каппадокіецъ громаднаго роста, сидѣвшій на краю стола.-- Лучшихъ свиныхъ колбасъ не ѣдалъ ни Лукуллъ, ни Маркъ Крассъ.
-- "Jo! bona saturnalia!" кричалъ полупьяный рабъ, съ трудомъ поднимаясь на ноги и подставляя трактирщику свой пустой стаканъ.
-- "Jo! Jo! bona saturnalia!" подхватили его сотрапезники, тоже вставая со своихъ мѣстъ и наливая чаши виномъ.
Когда шумъ нѣсколько утихъ, каппадокіецъ, одинъ оставшійся на ногахъ, вскричалъ:
-- Пью за возвращеніе царства добраго Сатурна, когда не было на землѣ ни рабовъ, ни господъ и всѣ люди были равны.
-- Но если-бы эти времена вернулись, ты не ѣлъ-бы больше колбасъ Куріона и не пилъ-бы этого прекраснаго фалернскаго, замѣтилъ ему одинъ изъ римлянъ.
-- Ну такъ что-жъ? съ негодованіемъ воскликнулъ каппадокіецъ.-- Развѣ нельзя жить безъ фалернскаго? Развѣ свѣжая вода моихъ родныхъ горъ не утоляетъ жажду свободнаго человѣка?
-- Нѣтъ ужь спасибо! отвѣчалъ съ циническимъ смѣхомъ другой рабъ.-- Вода хороша для ваннъ и омовенія, а не для питья. Я предпочитаю фалернское.
-- И плетку надсмотрщика! презрительно прибавилъ каппадокіецъ.-- О, Гинетій, какъ тебя изуродовало долгое рабство!
Арториксъ остановился и подсѣлъ къ пирующимъ. Любопытство его было сильно возбуждено.
-- Эй, милѣйшій Эдіохъ! воскликнулъ одинъ изъ гражданъ, обращаясь къ каппадокійцу.-- Мнѣ сдается, что ты, прикрываясь свободой сатурналіевъ, проповѣдуешь возстаніе рабовъ и поддерживаешь Спартака?
-- Провались въ преисподнюю презрѣнный гладіаторъ! вскричалъ одинъ патрицій, пришедшій въ негодованіе при одномъ этомъ имени.
-- Пусть Миносъ повѣнчаетъ его съ тремя фуріями! воскликнулъ вслѣдъ за нимъ римскій гражданинъ.
-- Будь онъ проклятъ! крикнуло пять или шесть сотрапезниковъ каппадокійца.
-- О, доблестные, о, мужественные люди! сказалъ съ насмѣшливымъ спокойствіемъ каппадокіецъ.-- Не мечите напрасно своихъ стрѣлъ противъ презрѣннаго гладіатора, который такъ далеко.
-- Клянусь богами Олимпа, этотъ низкій рабъ осмѣливается оскорблять насъ, римскихъ гражданъ, и восхвалять презрѣннаго варвара!
-- Не горячитесь, не горячитесь! отвѣчалъ Эдіохъ.-- Я никого не хочу оскорблять, тѣмъ паче васъ, доблестные патриціи и граждане, изъ коихъ одинъ доводится мнѣ господиномъ. Я не пристану, какъ не присталъ до сихъ поръ къ Спартаку, потому-что не вѣрю въ успѣхъ его возстанія. Противъ него счастіе Рима, покровительствуемаго богами. Но ненавидѣть Спартака за то, что онъ хочетъ возвратить свободу своимъ братьямъ по несчастію и презирать его за то, что онъ побѣждаетъ ваши легіоны, я не могу и говорю вамъ это прямо, пользуясь свободой сатурналіевъ {}.
Громкое неодобреніе было отвѣтомъ на слова каппадокійца, и гражданинъ, бывшій его господиномъ, съ гнѣвомъ воскликнулъ:
-- О, Юпитеръ-Громовержецъ, что мнѣ приходится слышать! Клянусь тебѣ, мнѣ легче было-бы, если-бы ты сталъ поносить меня, мою жену, честь моего дома! Моли, моли своихъ боговъ, чтобы я забылъ твои гнусныя рѣчи, когда пройдутъ сатурналіи!
-- Защищать гладіатора!
-- Превозносить его подвиги!
-- И притомъ въ такую минуту, когда мы испытываемъ всѣ горькія послѣдствія его возстанія! воскликнулъ хозяинъ каппадокійца.-- Когда по его винѣ не найдется и десятка гладіаторовъ для боя въ циркѣ въ честь Сатурна!
Во время сатурналіевъ рабы имѣли право безнаказанно бранить даже собственныхъ господъ.
-- Какъ, неужели? вскричали въ одинъ голосъ шесть или семь человѣкъ.
-- Да, въ этомъ году сатурналіи пройдутъ безъ гладіаторскихъ боевъ!
-- О, боги, какое несчастье!
-- Какое безпримѣрное несчастье!..
Долго еще продолжались сѣтованія опечаленныхъ гражданъ, но Арториксъ ужо не слыхалъ ихъ; онъ ушелъ, пробираясь далѣе.
Послѣ двухъ часовъ неутомимой работы плечами и локтями, ему удалось, наконецъ, добраться до дома Катилины, портикъ котораго былъ весь запруженъ безчисленными кліентами, вольноотпущенниками и рабами фамиліи Сергіевъ. Триклиній также былъ биткомъ набитъ гостями, какъ-то свидѣтельствовалъ шумъ, пѣсни и звонъ чашъ, доносившійся оттуда.
Появленіе скомороха было встрѣчено неистовыми рукоплесканіями и Арториксу пришлось снова показывать свое искусство передъ этой публикой. Нечего и говорить, что и здѣсь необыкновенныя штуки, продѣланныя Эндиміономъ и Психеей, вызвали всеобщій восторгъ и удивленіе.
Тѣмъ временемъ какъ одинъ изъ гостей Катилины обходилъ зрителей съ шапкой Арторикса, послѣдній подошелъ къ дворецкому, котораго узналъ по нѣкоторымъ особенностямъ его костюма и тихо сказалъ ему, что желалъ-бы повидаться съ его господиномъ по очень важному дѣлу.
Дворецкій смѣрилъ его подозрительнымъ взглядомъ и презрительно пробормоталъ:
-- Моего господина нѣтъ дома.
-- Ну, а если меня прислала къ нему одна изъ жрицъ богини Бесты?.. спросилъ Арториксъ въ полголоса.
Дворецкій, собиравшійся уже было уходить, быстро обернулся,
-- А! Такъ вотъ что! воскликнулъ онъ.-- Затѣмъ съ лукавой улыбкой прибавилъ:
-- Понимаю, понимаю... ремесло скомороха не мѣшаетъ тебѣ заниматься также ремесломъ вѣстника любви... Да, да! Понимаю!
-- Ты необыкновенно проницателенъ, отвѣчалъ съ тонкой насмѣшкой Арториксъ и затѣмъ добродушно прибавилъ:-- Что подѣлаешь! Приходится изворачиваться какъ умѣешь, чтобы свести концы съ концами.
-- Что-жъ! Дѣло хорошее. И ничего противъ этого не имѣю, замѣтилъ дворецкій.-- А если хочешь видѣть Катилину, то ступай на форумъ. Онъ теперь долженъ быть тамъ.
Съ этими словами дворецкій удалился.
Арториксъ тотчасъ-же сталъ спускаться съ Палатинскаго холма и довольно скоро дошелъ до форума. Но здѣсь давка была такъ велика, что подвигаться можно было только съ медленностью часовой стрѣлки. Около трехсотъ тысячъ человѣкъ толпились на площади, гдѣ находился храмъ Сатурна, имя котораго стономъ стояло въ воздухѣ. Шумъ и гамъ усиливался еще криками безчисленныхъ торговцевъ съѣстными припасами и всякой мелочью, скомороховъ, фокусниковъ, мимовъ, заклинателей.
Молодой гладіаторъ предоставилъ себя этой живой рѣкѣ и медленно подвигался вмѣстѣ съ нею къ храму Сатурна.
Впереди, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него шли три человѣка, на которыхъ Арториксъ не могъ не обратить вниманія. Это были двое юношей, очевидно, патриціевъ, недавно только надѣвшихъ тоги взрослыхъ. Одному изъ нихъ было года двадцать-два. Блѣдное, окаймленное черными кудрями, лицо его было задумчиво; черные, полные мысли, глаза равнодушно переносились съ одного предмета на другой. Спутникъ его былъ юноша лѣтъ восемьнадцати, съ правильнымъ мужественнымъ лицомъ, въ которомъ, несмотря на мягкость контуровъ, можно было замѣтить уже отпечатокъ твердаго, рѣшительнаго характера. Первый изъ этихъ молодыхъ людей былъ поэтъ Лукрецій, второй Кай Кассій, впослѣдствіи глава заговора противъ Юлія Цезаря.
Въ третьемъ Арториксъ узналъ комедіанта Метробія, котораго часто видалъ въ домѣ Суллы.
-- Смотрите! смотрите, вонъ стоитъ Клавдія! воскликнулъ Кассій, устремляя восторженный взглядъ на римлянку, стоявшую у колонны одного изъ ближайшихъ портиковъ, рядомъ съ молодымъ мальчикомъ, очевидно, ея братомъ.-- Боги, какъ она хороша! Какъ божественно хороша!
-- Если ты ее такъ любишь, отвѣчалъ Лукрецій,-- то о тебѣ жалѣть нечего. Побѣдить эту красавицу очень легко.
-- Да, подтвердилъ Метробій,-- она не изъ тѣхъ, которыя заставляютъ томиться слишкомъ долго.
-- А замѣчаешь, какъ она похожа на брата?
-- Какъ двѣ капли воды.
Въ эту минуту толпа вдругъ остановилась и Арториксъ могъ отлично разсмотрѣть ту, о которой шла рѣчь.
Ей было лѣтъ двадцать. Высокая, стройная какъ Гера, она была одѣта въ узкую короткую тупику, плотно облегавшую ея станъ, нисколько не скрывая его изящныхъ контуровъ. Матовой бѣлизны лицо, обрамленное густыми бѣлокурыми волосами, можно было-бы принять за лицо мраморной статуи, работы Фидія, если-бы не подвижный, нѣсколько чувственный ротъ и пара сѣрыхъ, дерзкихъ и вызывающихъ глазъ, сверкавшихъ изъ-подъ длинныхъ рѣсницъ.
Рядомъ съ молодой женщиной, успѣвшей уже получить разводъ отъ своего перваго мужа, стоялъ ея четырнадцати-лѣтній братъ Клавдій, до такой степени похожій на нее, что если-бъ не костюмъ, ихъ легко можно было-бы смѣшать другъ съ другомъ. Глядя на невинное личико прелестнаго мальчика, никто не угадалъ-бы въ немъ будущаго крамольнаго трибуна черни, который, черезъ нѣсколько лѣтъ спустя, долженъ былъ залить кровью своихъ согражданъ плиты этого самаго форума.
-- Венера и Діана, какими ихъ представляетъ себѣ суевѣрная толпа, не могли-бы быть прекраснѣе ея! воскликнулъ Кассій послѣ нѣсколькихъ мгновеній безмолвнаго восхищенія.
-- Венера, пусть будетъ одна Венера и не трогай цѣломудренную Діану! сказалъ, улыбаясь, Лукрецій.-- Сравненіе было-бы слишкомъ неподходящее для твоей легкодоступной богини.
Въ это время толпа снова двинулась дальше и вскорѣ Кассій и его спутники очутились въ нѣсколькихъ шагахъ отъ портика храма Весты, гдѣ стояла Клавдія.
-- Привѣтъ тебѣ Клавдія, про лестнѣйшая изъ всѣхъ римскихъ красавицъ! крикнулъ Кассій, прикладывая руку къ губамъ.
Клавдія отвѣчала на привѣтствіе легкимъ наклоненіемъ головы и бросила на юношу взглядъ полный огня.
-- Вотъ взглядъ, обѣщающій многое, съ улыбкой шепнулъ своему другу Лукрецій.
-- Понимаю твой восторгъ, вмѣшался въ разговоръ Метробій.-- Никогда не видалъ я другой такой красавицы... кромѣ развѣ одной гречанки -- Эвтибиды...
-- Эвтибиды! воскликнулъ Лукрецій, вздрогнувъ при этомъ имени.
Затѣмъ послѣ минутной паузы онъ спросилъ:
-- А гдѣ она теперь?
-- Не повѣришь! А между тѣмъ это сущая правда, отвѣчалъ комедіантъ.-- Она въ лагерѣ гладіаторовъ!
-- Что-жъ? По моему ей тамъ какъ-разъ и мѣсто, сказалъ Лукрецій.
-- Но удивительнѣе всего, продолжалъ Метробій, -- что она ушла въ лагерь этикъ разбойниковъ только потому, что влюблена до безумія въ одного изъ никъ -- въ Спартака.
-- Что-жъ! Теперь у нея любовникъ вполнѣ ея достойный!
-- Нѣтъ, клянусь Юпитеромъ, она осталась ни съ чѣмъ; потому-что этотъ глупый варваръ съ презрѣніемъ отвергъ ея любовь...
-- Нашла коса на камень! пробормоталъ Лукрецій.
-- А знаете-ли, снова началъ Метробій,-- я самъ чуть-было не попалъ въ лагерь Спартака.
-- Ты! воскликнули оба патриція.-- Зачѣмъ?
-- Затѣмъ, чтобъ слѣдить за каждымъ его шагомъ, увѣдомлять консуловъ заранѣе обо всѣхъ его планахъ и, такимъ образомъ, спасти отечество.
Оба патриція громко захохотали.
-- Смѣйтесь, смѣйтесь! воскликнулъ комедіантъ, а кто, какъ не я, два года тому назадъ, донесъ консулу Лукуллу о готовящемся возстаніи гладіаторовъ? Кто, какъ не я, подслушалъ ихъ въ рощѣ богини Фуршш?
"Хорошо, будемъ знать!" подумалъ про себя Арториксъ.
Что отвѣчали Метробію его спутники, онъ но могъ разслышать, вслѣдствіе страшнаго шума и громкихъ криковъ новой толпы, пробирающейся въ храмъ. Впереди шли музыканты, а за ними человѣкъ пятдесятъ какихъ-то оборванцевъ, блѣдныхъ и изможженныхъ, съ кусками цѣпей въ рукахъ, съ тріумфомъ несли на своихъ плечахъ городского претора.
-- Что это такое? воскликнулъ Лукрецій.-- Ахъ да! Это преступники, сидѣвшіе въ Мамертинскихъ тюрьмахъ въ ожиданіи казни. Теперь по обычаю они выпущены на свободу и несутъ на алтарь Сатурна свои цѣпи.
-- Смотри, смотри вонъ выходятъ изъ храма весталки!
-- А вотъ и Катилина, прибавилъ Метробій.-- Смотрите, камни хищными глазами онъ глядитъ на одну изъ цѣломудренныхъ жрицъ!..
Пока Кассій и Лукрецій болтали объ извѣстной всему Риму преступной связи Катилины съ одной изъ весталокъ, Арториксъ дѣлалъ невѣроятныя усилія, чтобъ поскорѣй пробраться къ грозному патрицію.
-- Свѣтъ и свобода! шепнулъ онъ ему на ухо, когда, наконецъ, ему удалось подойти къ нему.
Катилина вздрогнулъ, быстро обернулся и, нахмуривъ брови и лобъ, строго, почти грозно спросилъ мнимаго скомороха:
-- Что это значитъ?
-- Я присланъ къ тебѣ изъ Апуліи, прошепталъ Арториксъ,-- отъ Спартака, чтобы переговорить съ тобой, Катилина, о дѣлѣ первостепенной важности.
Патрицій снова устремилъ на молодого гладіатора свои сѣрые сверкающіе глаза и тихо проговорилъ:
-- Хорошо... слѣдуй за мной издали, и когда выйдемъ на пустынное мѣсто, я выслушаю тебя.
Долго шелъ Катилина. Онъ прошелъ форумъ, миновалъ храмъ Геркулеса и войдя, наконецъ, въ притворъ храма богини цѣломудрія, остановился. Арториксъ тотчасъ-же подошелъ къ нему.
Молодой галлъ изложилъ тогда Катилинѣ предложеніе Спартака. Горячо, страстно и правдиво изобразилъ онъ ему силу гладіаторской арміи; весьма искусно умѣлъ онъ польстить самолюбію гордаго патриція, говоря, что когда онъ станетъ во главѣ гладіаторскихъ легіоновъ, силы ихъ вскорѣ удвоятся и не пройдетъ и года, какъ они явятся у воротъ Рима законодателями его судебъ.
Кровавымъ блескомъ сверкали глаза Катилины, пока онъ слушалъ рѣчь гладіатора; всѣ мускулы его грозно-выразительнаго лица подергивались судорогами; отъ времени до времени онъ сжималъ свои могучіе кулаки и издавалъ звуки, похожіе скорѣе на рычаніе звѣря.
Когда Арториксъ замолчалъ, Катилина не сразу могъ отвѣтить ему.
-- Заманчиво... твое предложеніе... о, юноша, сказалъ онъ, наконецъ, прерывающимся голосомъ,-- и искушаетъ оно меня безмѣрно... Хотя не скрою отъ тебя, что мнѣ... какъ римлянину и патрицію... внушаетъ величайшее отвращеніе мысль стать во главѣ войска рабовъ... Во всякомъ случаѣ имѣть подъ своей командой цѣлое войско, вести его отъ побѣды къ побѣдѣ, раздавить презрѣнныхъ олигарховъ, попирающихъ насъ ногами... О, я чувствую, что одна мысль объ этомъ...
-- Не затмитъ твоего разсудка настолько, чтобъ заставить тебя забыть, что ты родился римляниномъ и патриціемъ, и что если мы хотимъ раздавить оптшатовъ, то руками свободныхъ людей, силою римскаго оружія, не прибѣгая къ постыдному содѣйствію рабовъ и варваровъ!
Такъ проговорилъ другой патрицій, лѣтъ тридцати, высокаго роста, съ гордымъ, чисто-римскимъ лицомъ, выступая, совершенно неожиданно для обоихъ собесѣдниковъ, изъ-за колонны портика.
-- Лентулъ Сура! воскликнулъ удивленный Катилина.-- Какъ ты сюда попалъ?..
-- Я заподозрѣлъ мнимаго скомороха и слѣдилъ за тобою издали, чтобъ помѣшать тебѣ сдѣлать непоправимую ошибку. Я тебѣ предсказывалъ не разъ, что судьба опредѣлила тремъ Корнеліямъ быть владыками Рима. Относительно двоихъ это предсказаніе уже исполнилось: Корнелій Цинна и Корнелій Сулла были уже владыками Рима. Ты третій избранникъ судьбы и я не хочу, чтобы опрометчивымъ поступкомъ ты удалился отъ своей цѣли, вмѣсто того, чтобъ приблизиться въ ней.
-- Ты думаешь, стало-быть, возразилъ Катилина,-- что намъ можетъ представиться другой, столь-же благопріятный, случай, и мы будемъ имѣть въ своемъ распоряженіи армію столь-же многочисленную, готовую исполнить всякое наше приказаніе?..
-- Я думаю, прервалъ его Лентулъ Сура,-- что, принявъ предложеніе Спартака, мы мало того что сдѣлаемся предметомъ ненависти и презрѣнія всѣхъ римлянъ и всей Италіи, но и будемъ бороться не на пользу плебеевъ, капитоцентовъ и всѣхъ обездоленныхъ оптиматами, а на пользу однихъ варваровъ, ненавидящихъ римское имя. Когда, благодаря нашей помощи, они сдѣлаются владыками Рима, то неужели ты думаешь, они позволятъ намъ управлять собою? Всякій гражданинъ будетъ въ ихъ глазахъ врагомъ, котораго нужно уничтожить. Такимъ образомъ, думая раздавить оптиматовъ, мы разрушимъ собственными руками наше отечество.
По мѣрѣ того, какъ говорилъ Лентуль Сура, лицо Катилины дѣлалось все мрачнѣе и мрачнѣе. Ясно было, что энтузіазмъ, которымъ воспламенили его слова Арторикса. мало-по-малу уступалъ мѣсто тяжелому разочарованію. Когда-же Лентулъ Сура замолчалъ, свирѣпый убійца Гратидіана, опустивъ голову, пробормоталъ:
-- Твоя логика остра, какъ отточенный испанскій клинокъ!
Арториксъ хотѣлъ что-то сказать Лентулу, но патрицій обратился къ нему и твердымъ и повелительнымъ голосомъ произнесъ:
-- Ты-же вернись къ Спартаку и скажи ему, что мы воздаемъ должное вашему мужеству, но что мы прежде всего -- римляне, и всякая домашняя вражда прекращается на берегахъ Тибра, лишь только общему отечеству грозитъ серьезная опасность. Скажи также вашему вождю, что мы совѣтуемъ ему воспользоваться благосклонностью фортуны и вывести васъ за Альпы, болѣе продолжительное пребываніе въ Италіи будетъ для него гибелью. Ступай, и да помогутъ вамъ боги!
Съ этими словами Лентулъ Сура взялъ подъ-руку Катилину, мрачно и безмолвно стоявшаго у колонны, и увлекъ его съ собой къ форуму.
Долго смотрѣлъ Арториксъ во слѣдъ удалявшимся патриціямъ. Они давно уже скрылись изъ виду, а онъ все еще стоялъ и смотрѣлъ, весь погруженный въ печальныя размышленія. Его заставилъ очнуться Эндиміонъ; видя неподвижность Арторикса, умная собака нашла, что это самый удобный случай прыгнуть хозяину на плечи и лизнуть его въ губы. Мнимый скоморохъ встрепенулся и, проведя рукою по лбу, медленно пошелъ по Мугонійской улицѣ, направляясь къ Гермаленской площади.
Арториксъ былъ такъ поглощенъ своими мыслями, что не замѣтилъ, какъ за нимъ довольно давно уже слѣдилъ Метробій; онъ то отставалъ, то перегонялъ Арторикса, внимательно заглядывая ему въ лицо. Однако, выйдя на Гермаленскую площадь, Арториксъ замѣтилъ вертящагося вокругъ него мима и тотчасъ-же узналъ его. Молодой галлъ сильно смутился при мысли, что комедіантъ, посѣщавшій очень часто виллу его прежняго господина, тоже, можетъ быть, узналъ въ немъ бывшаго гладіатора Суллы.
Постоявъ съ минуту въ раздумьи, онъ рѣшился ускорить шагъ и скрыться въ толпѣ, въ надеждѣ, что Метробій совершенно случайно попалъ на площадь и вовсе его не замѣтилъ. Счастье, казалось, благопріятствовало Арториксу. Начинало уже смеркаться. Быстро пройдя площадь, онъ свернулъ въ переулокъ и увидѣлъ толпу гражданъ, тѣснившихся у портика какого-то патриціанскаго дома. Это были кліенты одного сенатора, принесшіе въ даръ своему патрону воскъ, какъ того требовали обычаи сатурналіевъ. Мнимый скоморохъ въ одно мгновеніе пробрался сквозь эту кучку людей и, на вопросъ дворецкаго -- что ему нужно, отвѣчалъ, что патронъ встрѣтилъ его на форумѣ и послалъ въ свой домъ позабавить кліентовъ фокусами, въ награду за ихъ дары.
Дворецкій тотчасъ-же пропустилъ его въ атріумъ. Тогда Арториксъ, знавшій, что въ Римѣ всѣ дома богатыхъ людей строятся на одинъ ладъ, взглянулъ чрезъ алтарь боговъ Ларовъ, стоявшій по самой серединѣ имплювіума, есть-ли въ прилегавшемъ къ дому садикѣ выходная калитка. Убѣдившись, что есть, онъ тотчасъ-же составилъ плацъ бѣгства. Быстро пройдя сквозь многочисленные корридоры и сѣни, онъ вошелъ въ садъ и сказалъ привратнику, что показывалъ въ домѣ фокусы передъ гостями его хозяина и теперь хочетъ выйти. Но такъ-какъ ему некогда, то онъ проситъ пропустить его чрезъ калитки, потому-что въ главномъ выходѣ ужасная давка.
Привратникъ нашелъ просьбу скомороха какъ нельзя болѣе справедливою и съ самой пріятной улыбкой отворилъ ему калитку и выпустилъ въ маленькій переулокъ, откуда Арториксъ вскорѣ вышелъ на Новую улицу.
Мракъ ночи уже начиналъ сгущаться надъ Вѣчнымъ городомъ. Арториксъ торопился воспользоваться случаемъ какъ можно скорѣе выбраться изъ города. Пройдя нѣсколько кварталовъ по Новой улицѣ, онъ вышелъ на набережную Тибра и быстро пошелъ вдоль его извилистаго теченія, направляясь къ Тригеминскимъ воротамъ. Набережная, отстоявшая довольно далеко отъ центра города, была почти пустынна. Только изрѣдка на встрѣчу ему попадались одинокіе крестьяне и граждане, спѣшившіе къ цирку или къ форуму. Тишина, царствовавшая въ этой части города, нарушалась журчаніемъ Тибра, катившаго внизу свои мутныя воды и отдаленнымъ гуломъ голосовъ, доносившимся изъ центра громаднаго города.
Арториксъ прошелъ не болѣе трехъ кварталовъ, какъ услышалъ за собой чьи-то торопливые шаги. Онъ остановился на минуту и стадъ прислушиваться. Шаги все приближались. Тогда онъ вынулъ изъ-подъ тупики кинжалъ и снова быстро пошелъ впередъ. Но обремененный ношею и обезьяною, сидѣвшей у него на рукѣ, онъ не могъ идти такъ-же быстро, какъ его преслѣдователь, шаги котораго приближались все болѣе и болѣе. Тогда, воспользовавшись однимъ изъ поворотовъ дороги, Арториксъ спрятался за толстый стволъ сучковатаго вяза, росшаго на берегу и, притаивъ дыханіе, сталъ ждать, чтобы удостовѣриться, точно-ли за нимъ идетъ Метробій. Вскорѣ гладіаторъ услышалъ порывистое дыханіе своего преслѣдователя и увидѣлъ его -- это былъ дѣйствительно Метробій.
Не видя впереди Арторикса, онъ остановился и, осмотрѣвшись по сторонамъ, пробормоталъ:
-- Да куда-же онъ могъ дѣться?
-- Я здѣсь, любезный Метробій! сказалъ, выходя изъ-за дерева, Арториксъ, рѣшившійся убить комедіанта, чтобы отомстить ему за старое предательство и избавиться отъ новаго.
Метробій въ ужасѣ отступилъ нѣсколько шаговъ назадъ, по потомъ, быстро оправившись, ласковымъ и вкрадчивымъ голосомъ сказалъ:
-- Ахъ, такъ это ты, мой прекрасный гладіаторъ! Я тебя узналъ... и шелъ за тобой, чтобъ пригласить тебя... поужинать со мной и вспомнить старину за стаканомъ фалернскаго.
-- Въ мамертинскую тюрьму хотѣлъ ты меня пригласить, сказалъ тихимъ и угрожающимъ голосомъ Арториксъ, подходя къ комедіанту.-- А завтра моимъ тѣломъ поужинали-бы вороны эсквилинскаго поля!..
-- Что ты!.. Опомнись... Мнѣ и въ голову это не приходило!.. бормоталъ испуганнымъ голосомъ Метробій.-- Пусть поразитъ меня молнія Юпитера, если я не хотѣлъ распить съ тобой амфору фалернскаго...
-- Нѣтъ, подлый пьяница, мутной тибрской воды напьешься ты сегодня! проговорилъ Арториксъ, бросая въ сторону обезьяну и лѣстницу и кидаясь на комедіанта.
-- Помогите! Помогите!.. Друзья! Сюда скорѣй... Рѣжутъ!.. закричалъ Мотробій, бросаясь бѣжать по направленію къ Новой улицѣ. Но въ нѣсколько прыжковъ Арториксъ нагналъ его и, схвативъ за горло, сжалъ его такъ, что старый комедіантъ не могъ испустить ни звука.
-- А, ты и друзей своихъ позвалъ на ужинъ, предатель! бормоталъ сквозь зубы гладіаторъ.-- Вонъ, они уже бѣгутъ!
Дѣйствительно, въ эту минуту изъ-за угла Новой улицы на набережную выбѣжала толпа кліентовъ и рабовъ патриція, въ домъ котораго заходилъ Спартакъ. Предупрежденные раньше Метробіемъ, они съ факелами и оружіемъ спѣшили на помощь къ Метробію. Тогда Арториксъ, продолжая лѣвою рукою держать своего врага за горло, правой нанесъ ему кинжаломъ нѣсколько ударовъ въ грудь. Кровь хлынула оттуда ручьемъ. Метробій еще разъ закричалъ отчаяннымъ голосомъ:
-- Друзья... Помогите!..
-- Не поспѣютъ они, чтобъ спасти тебя и схватить меня, старый доносчикъ! глухимъ голосомъ сказалъ Арториксъ.
Затѣмъ, приподнявъ раненаго на воздухъ, онъ со всего розмаха бросилъ его въ Тибръ.
Раздался плескъ воды и пронзительный крикъ Метробія.
-- Метробій, Метробій, гдѣ ты!
-- Не бойся!
-- Но убѣжитъ, не убѣжитъ!
-- На крестъ его, проклятаго гладіатора!
Такъ кричала толпа гражданъ и рабовъ, гнавшихся за Арториксомъ и находившихся теноръ шагахъ въ пятидесяти отъ него.
Но молодой галлъ сбросилъ уже съ себя пенулу и, схвативъ Эндиміона, швырнулъ его въ воду, затѣмъ вскочилъ на низенькую каменную стѣнку, шедшую вдоль берега, и самъ бросился въ Тибръ.
-- Помогите... тону... помоги... вскрикнулъ еще разъ Метробій, появляясь на мгновеніе на поверхности рѣки.
Толпа преслѣдователей прибѣжала на мѣсто кровавой драмы и начала метаться вокругъ лужи крови, оставшейся на землѣ. Всѣ кричали, что нужно спасти комедіанта и понукали другъ друга, но никто ничего по дѣлалъ.
Тѣмъ временемъ Арториксъ, быстро разсѣкая волны, переплывалъ на другой берегъ.
Толпа посылала ему въ догонку безсильныя проклятія и плакалась надъ участью Метробія, тѣло котораго не показывалось больше изъ воды.
Выйдя на берегъ, Арториксъ побѣжалъ по направленію къ Яникульской аркѣ и вскорѣ изчезъ во мракѣ, сгущавшемся все болѣе и болѣе надъ Вѣчнымъ городомъ.