Въ то время, какъ скорбь царила въ квартирѣ управителя и горькое разочарованіе, соединенное со страхомъ за будущее, омрачало души ея обитателей, въ залѣ музъ происходилъ веселый ужинъ и громкій смѣхъ раздавался подъ ея высокими сводами.

Юлія, жена префекта, прислала архитектору на Лохію тщательно приготовленную трапезу, достаточную для удовлетворенія шести голодныхъ желудковъ. Разложивъ присланныя карзины и поставивъ блюдо за блюдомъ на самый просторный изъ находившихся въ залѣ столовъ, рабъ Понтія поспѣшилъ призвать своего господина, чтобы показать ему всѣ эти чудеса кулинарнаго искусства.

-- Тиціанъ, очевидно, считаетъ меня за крокодила, или скорѣе за двухъ,-- пробормоталъ Понтій, качая головой при видѣ такого изобилія яствъ.

Зайдя за перегородку ваятеля, гдѣ находился въ эту минуту и Паппій, хозяинъ Поллукса, онъ просилъ обоихъ поужинать съ нимъ.

Кромѣ того онъ пригласилъ двухъ живописцевъ и одного наиболѣе выдающагося изъ всѣхъ городскихъ мозаистовъ, которые весь день дѣятельно проработали надъ подновленіемъ старыхъ, потускнѣвшихъ отъ времени, картинъ и надъ исправленіемъ половъ. Скоро за хорошимъ виномъ и веселымъ разговоромъ начали быстро пустѣть блюда, вазы и коробки.

Кто въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ пробовалъ работать головою или руками, или же и тѣмъ и другимъ вмѣстѣ, тотъ знаетъ, что такое голодъ, а художники, созванные Понтіемъ на Лохію, вотъ уже нѣсколько дней трудились до изнеможенія. Всякій старался изо всѣхъ силъ, во-первыхъ, конечно, чтобы сдѣлать удовольствіе любимому всѣми Понтію и удовлетворить свое собственное чувство изящнаго, а во-вторыхъ, чтобы представить императору образчикъ своихъ способностей и показать ему, до чего достигло искусство въ Александріи.

Когда блюда были убраны и насытившіеся собесѣдники омыли и вытерли руки, кубки снова наполнились изъ кувшина, который величиною своей вполнѣ соотвѣтствовалъ сытности съѣденнаго ужина.

Одинъ изъ живописцевъ предложилъ устроить основательную пирушку и избрать распорядителемъ празднества ваятеля Паппія, который былъ извѣстенъ не только какъ художникъ, но и какъ превосходный застольный ораторъ. Но учитель молодаго Поллукса отказался отъ этой чести, увѣряя, что она должна выпасть на долю достойнѣйшаго изъ нихъ, того, кто вступивъ такъ недавно въ этотъ пустой дворецъ, съумѣлъ, какъ новый Девкаліонъ, не изъ податливаго камня, а прямо изъ ничего вызвать къ жизни немало такихъ благородныхъ художниковъ, какъ присутствующіе, и цѣлыя сотни искусныхъ и опытныхъ рабочихъ. Объясняя затѣмъ, что онъ лучше владѣетъ молоткомъ и рѣзцомъ, нежели языкомъ, и не привыкъ къ произнесенію рѣчей, онъ облекъ свое желаніе видѣть Понтія во главѣ пиршества, именно въ форму торжественной рѣчи.

Но ему не суждено было довести до конца этотъ образчикъ своего ораторскаго искусства,-- въ залу музъ поспѣшно вошелъ привратникъ императорскаго дворца, Эвфоріонъ, отецъ молодаго Поллукса, съ письмомъ въ рукахъ, которое онъ немедленно передалъ архитектору.

-- Просятъ прочесть сейчасъ же,-- сказалъ вошедшій, съ театральною важностью кланяясь художникамъ.-- Ликторъ префекта принесъ это,-- если только мое желаніе исполнится,-- счастливое посланіе... Да замолчите же, проклятыя, или я пришибу васъ на мѣстѣ!

Эти послѣднія слова, плохо гармонировавшія съ началомъ его рѣчи, разсчитанной для слуха великихъ художниковъ, относились къ тремъ четвероногимъ граціямъ его жены, которыя противъ его воли послѣдовали за нимъ и съ лаемъ и визгомъ прыгали теперь вокругъ стола съ незначительными остатками съѣденнаго ужина.

Понтій любилъ животныхъ и успѣлъ уже познакомиться съ собачонками старой Дориды.

-- Я приглашаю трехъ маленькихъ гостей на остатки нашего ужина,-- сказалъ онъ, открывая письмо префекта.-- Накорми ихъ чѣмъ-нибудь, Эвфоріонъ, а то, что ты найдешь болѣе пригоднымъ для собственнаго желудка, пусть достается ему.

Пока архитекторъ, пробѣжавъ уже разъ быстро посланіе, теперь перечитывалъ его внимательнѣе, пѣвецъ наложилъ на тарелку нѣсколько лакомыхъ кусковъ для любимицъ своей жены, а потомъ приблизилъ къ своему орлиному носу послѣдній оставшійся нетронутымъ пирогъ, вмѣстѣ съ блюдомъ, на которомъ онъ лежалъ.

-- Это для людей или для собакъ?-- спросилъ онъ своего сына, указывая пальцемъ на пирогъ.

-- Для боговъ!-- отвѣчалъ Поллуксъ.-- Отнеси его матери,-- она не прочь будетъ отвѣдать разокъ амброзіи.

-- Веселаго вечера!-- воскликнулъ пѣвецъ, отвѣшивая поклонъ занятымъ осушеніемъ кубковъ художникамъ, и, сопрождаемый собачонками, съ паштетомъ въ рукахъ оставилъ залу.

Едва успѣлъ онъ выйдти, какъ Паппій, потоки краснорѣчія котораго были прерваны приходомъ Эвфоріона, снова поднялъ кубокъ и началъ:

-- Итакъ, нашъ Девкаліонъ, нашъ болѣе чѣмъ Девкаліонъ...

-- Извини меня,-- остановилъ ваятеля Понтій,-- если прерву твою рѣчь, начало которой обѣщало такъ много.-- Письмо это содержитъ важныя извѣстія и пиръ намъ придется отложить до другаго раза, также какъ и твою застольную рѣчь...

-- Это была вовсе не застольная рѣчь,-- началъ Паппій,-- ибо если разсудительный человѣкъ...

Понтій снова перебилъ его.

-- Тиціанъ пишетъ мнѣ,-- сказалъ онъ,-- что намѣревается побывать на Лохіи сегодня вечеромъ. Каждую минуту онъ можетъ пріѣхать, и не одинъ, а съ моимъ товарищемъ по искусству, Клавдіемъ Венаторомъ, изъ Рима. Это -- художникъ, который приглашенъ помочь мнѣ своими совѣтами.

-- Я никогда не слыхалъ еще этого имени,-- сказалъ Паппій, который мало заботился какъ о личности, такъ и о произведеніяхъ другихъ художниковъ.

-- Это очень странно,-- возразилъ Понтій, закрывая двойную таблицу, заключавшую извѣстіе, что императоръ пріѣдетъ въ этотъ же день.

-- Онъ обладаетъ какимъ-либо талантомъ?-- спросилъ Поллуксъ.

-- Болѣе всѣхъ насъ,-- возразилъ Понтій.-- Это замѣчательный человѣкъ.

-- Вотъ это прекрасно!-- воскликнулъ Поллуксъ.-- Я люблю видѣть великихъ людей. Когда встрѣчаешь ихъ взглядъ, кажется, будто часть силы, которою они полны, переходитъ въ насъ, и невольно стараешься вытянуться и думаешь: хорошо было бы когда-нибудь достигнуть хоть до подбородка такого человѣка.

-- Къ чему это болѣзненное честолюбіе?-- тономъ увѣщанія перебилъ Паппій своего ученика.-- Не тотъ достигаетъ величія, кто поднимается на цыпочки, а кто прилежно исполняетъ свою обязанность.

-- Это онъ дѣлаетъ добросовѣстно,-- свивалъ архитекторъ, поднимаясь съ мѣста и кладя Поллуксу руку на плечо.-- Мы всѣ дѣлаемъ здѣсь свое дѣло. Завтра съ восходомъ солнца будьте каждый на своемъ мѣстѣ. Мнѣ будетъ пріятно предъ моимъ сотоварищемъ, если всѣ вы явитесь во-время.

Художники встали, выражая свою благодарность и сожалѣніе.

-- Продолженіе этого вечера остается за тобой!-- воскликнулъ одинъ изъ живописцевъ, а Паппій, прощаясь съ Понтіемъ, прибавилъ:

-- Когда мы снова сойдемся, я тебѣ покажу, что я понимаю подъ застольною рѣчью. Она можетъ-быть понравится твоему римскому гостю. Мнѣ любопытно знать, что скажетъ онъ о нашей Ураніи. Поллуксъ недурно выполнилъ свою часть работы и я также посвятилъ ей часокъ-другой, которые, кажется, были для нея не безполезны. Чѣмъ проще нашъ матеріалъ, тѣмъ болѣе я буду радъ, если статуя понравится императору,--вѣдь онъ самъ немножко ваятель.

-- Вотъ еслибъ Адріанъ это услыхалъ!-- замѣтилъ одинъ изъ живописцевъ.-- Онъ желаетъ слыть за замѣчательнаго артиста, за перваго художника нашего времени. Говорятъ, что онъ велѣлъ умертвить великаго зодчаго Алоллодора, который возвелъ для Траяна такія великолѣпныя зданія. А за что?-- За то, что этотъ честный человѣкъ назвалъ когда-то мазней и пачканьемъ работу императора и не захотѣлъ одобрить его плана для храма Венеры въ Римѣ.

-- Это -- басня!-- отвѣтилъ Понтій на такое обвиненіе.-- Аполлодоръ дѣйствительно умеръ въ тюрьмѣ, но между его заточеніемъ и сужденіемъ его о талантѣ кесаря очень мало общаго... Однако, извините меня, господа,-- мнѣ еще разъ нужно пересмотрѣть чертежи и смѣты.

Архитекторъ удалился, но Поллуксъ продолжалъ завязавшійся разговоръ.

-- Я одного не понимаю,-- сказалъ онъ,-- какъ тотъ, кто занимается въ одно и то же время столькими искусствами, какъ Адріанъ,-- тотъ, на комъ лежатъ кромѣ того заботы о государствѣ и управленіи имъ, кто страстно любитъ охоту и возится со всякаго рода ученымъ хламомъ,-- какъ такой человѣкъ можетъ сразу созвать въ гнѣздо свои пять чувствъ, летающія у него въ различныхъ направленіяхъ, въ случаѣ, если онъ пожелаетъ употребить ихъ на занятіе какимъ-либо однимъ, отдѣльнымъ искусствомъ. Голова его должна быть похожа на этотъ хорошенькій, такъ скоро опустошенный нами, салатникъ, въ которомъ Паппій открылъ три рода рыбы, черное и бѣлое мясо, устрицъ и еще пять другихъ составныхъ частей.

-- Кто же станетъ отрицать,-- перебилъ его Паппій,-- что если дарованіе -- мать, а прилежаніе -- отецъ всякой художественной дѣятельности, то упражненіе должно быть воспитателемъ художника? Съ тѣхъ поръ, какъ Адріанъ занялся ваяніемъ и живописью,-- всюду, а также и здѣсь, стало моднымъ заниматься этими искусствами, и между богатыми молодыми людьми, посѣщающими мою мастерскую, у нѣкоторыхъ есть положительный талантъ, но ни одинъ изъ нихъ никогда не произведетъ ничего дѣйствительно прекраснаго, потому что гимназія, бани, игры, пиры и кто ихъ знаетъ, что еще -- отнимаютъ у нихъ такъ много времени, что имъ некогда уже заняться серьезно.

-- Да,-- прибавилъ одинъ изъ живописцевъ,-- безъ принужденія и скуки ученическихъ лѣтъ никто не можетъ достигнуть свободнаго и художественнаго творчества. Въ риторской школѣ, на охотѣ и на войнѣ рисовать не учатся. Только тогда, когда ученикъ научился терпѣливо сидѣть на мѣстѣ и трудиться не переставая въ продолженіе шести часовъ, я начинаю вѣрить, что изъ него можетъ выйти нѣчто порядочное. Видѣлъ ли кто изъ васъ какое-нибудь произведеніе кесаря?

-- Я видѣлъ,-- отвѣчалъ мозаистъ.-- Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, по приказанію Адріана, мнѣ была переслана картина, которую онъ написалъ. Я долженъ былъ воспроизвести ее мозаикой. Это былъ завтракъ: дыни, тыквы, яблоки и зеленые листья. Рисунокъ былъ такъ себѣ, колоритъ непозволительно ярокъ, но композиція понравилась мнѣ своей округленностью и полнотой. Лучше,-- думаешь, глядя на картину,-- такое чрезмѣрное богатство, чѣмъ жалкая нищета. Громадные плоды подъ сочными, черезчуръ яркими листьями имѣли въ себѣ что-то такое чудовищное, что, казалось, они выросли въ самомъ саду изобилія; но въ цѣломъ все это было довольно порядочно. Въ моей мозаической работѣ я сдѣлалъ краски нѣсколько менѣе яркими. Копію съ этой картины вы еще можете видѣть у меня. Она виситъ въ залѣ моихъ рисовальщиковъ. Богатый Неалкъ велѣлъ за своей фабрикѣ выткать по ней коверъ, которымъ Понтій хочетъ завѣсить одну изъ стѣнъ рабочей комнаты тамъ, внизу. Я съ своей стороны сдѣлалъ прекрасную раму для этой картины.

-- Окажи лучше -- для ея творца. Или еще вѣрнѣй -- на случай, если онъ вздумаетъ посѣтить твою мастерскую,-- засмѣялся болѣе разговорчивый живописецъ.-- А что, въ самомъ дѣлѣ, пожалуетъ къ намъ кесарь или нѣтъ? Я бы охотно продалъ ему мое "Посѣщеніе Александромъ храма Юпитера Аммона".

-- Я надѣюсь, что, когда у васъ разговоръ зайдетъ о цѣнѣ, ты поступишь съ нимъ какъ съ собратомъ?-- спросилъ улыбаясь его товарищъ.

-- Я буду руководиться твоимъ примѣромъ,-- возразилъ тотъ.

-- Въ такомъ случаѣ ты врядъ ли продешевишь свою картину,-- воскликнулъ Паппій.-- Эвсторгій знаетъ цѣну своимъ произведеніямъ. Впрочемъ, если Адріанъ вздумаетъ дѣлать заказы всѣмъ мастерамъ, искусствомъ которыхъ ему случалось заниматься, ему понадобится особый флотъ, чтобы доставить свои покупки въ Римъ.

-- Говорятъ,-- сказалъ, смѣясь, живописецъ Эвсторгій,-- что онъ живописецъ между поэтами, ваятель между живописцами, астрономъ между музыкантами, софистъ между художниками, т. е. что онъ съ успѣхомъ подвизается въ каждомъ искусствѣ и каждой наукѣ, смотря на нихъ какъ на стороннее занятіе.

Въ то время, какъ Эвсторгій еще говорилъ, Понтій снова вернулся въ художникамъ, все еще окружавшимъ столъ, на которомъ стояло недопитое ими вино.

Онъ услышалъ послѣднія слова живописца, перебилъ его и сказалъ:

-- Но ты позабываешь, другъ, что онъ въ самомъ лучшемъ смыслѣ слова правитель между правителями, да и не одними только современными. Каждый изъ васъ, безъ сомнѣнія, въ своей отрасли искусства творитъ большее и совершеннѣйшее, но за то какъ великъ тотъ человѣкъ, который не съ празднымъ любопытствомъ, но серьезно и съ умѣньемъ относятся ко всему, что можетъ обнять человѣческій духъ и выразить въ образахъ творческая сила. Я знаю его, и знаю, что онъ любитъ хорошихъ художниковъ и старается поощрять ихъ истинно-царскою щедростью. Но у него всюду есть уши и онъ скоро становится непримиримымъ врагомъ того, кто задѣваетъ его самолюбіе. Удерживайте поэтому теперь ваши александрійскіе языки и примите къ свѣдѣнію, что собратъ мой по строительному искусству, котораго и ожидаю изъ Рима, очень близокъ къ Адріану. Онъ ему ровесникъ, даже похожъ на него, и не скрываетъ отъ него ничего, что слышитъ о немъ. Оставьте же ваши толки объ императорѣ и не судите диллетанта въ пурпурѣ строже, чѣмъ вашихъ богатыхъ учениковъ-любителей, для которыхъ такъ легко срываются съ вашихъ губъ выраженія, въ родѣ: "превосходно", "очень мило", или "замѣчательно чисто!"... Не взыщите за этотъ наставительный тонъ,-- вы знаете, что я васъ искренно люблю.

Эти послѣднія слова были произнесены съ тою мужественною задушевностью, которая такъ шла къ густому голосу архитектора и пріобрѣтала ему довѣріе даже противника.

Обмѣнявшись поклонами и рукопожатіями, художники оставили залу, рабъ унесъ кувшинъ съ виномъ и убралъ со стола, на которомъ Понтій сталъ раскладывать свои чертежи и смѣты.

Но онъ не долго оставался одинъ,-- вскорѣ подлѣ него очутился Поллуксъ.

-- Я выпрыгнулъ изъ своей клѣтки,-- сказалъ онъ, дотрогиваясь пальцемъ до своего носа,-- чтобы сказать тебѣ еще нѣсколько словъ.

-- Ну?

-- Приближается часъ, когда я попытаюсь отплатить тебѣ за тѣ благодѣянія, которыя ты въ разныя времена оказывалъ моему желудку. Матушка можетъ завтра предложить тебѣ блюдо своей капусты. Прежде было нельзя, потому что единственный въ своемъ родѣ колбасникъ, царь своего ремесла, только разъ въ недѣлю приготовляетъ свои сочныя маленькія трубочки. Нѣсколько часовъ тому назадъ онъ окончилъ свои колбаски и завтра матушка разогрѣетъ намъ къ завтраку это благородное кушанье, которое приготовлено уже сегодня, потому что, какъ и уже говорилъ тебѣ, оно только въ подогрѣтомъ состояніи становится идеальнымъ. За то, что потомъ будетъ подано сладкаго, мы опять-таки будемъ обязаны искусству моей матери, а сестра моя прислала вина, что веселитъ и оживляетъ духъ,

"Тяжкое бремя заботъ съ удрученнаго сердца снимая".

-- Я приду,-- отвѣчалъ Понтій,-- если нашъ гость оставить мнѣ часокъ свободнаго времени, и съ удовольствіемъ отвѣдаю вкуснаго кушанья. Но что ты знаешь, веселая птичка, "о тяжкомъ бремени заботъ?"

-- Это слово пришлось какъ разъ для гекзаметра,-- возразилъ Поллуксъ.-- Я отъ своего отца, который, когда не сторожить у воротъ, поетъ или слагаетъ стихи, унаслѣдовалъ печальную привычку, какъ скоро что-нибудь волнуетъ мнѣ душу, говорить стихами.

-- Ты сегодня былъ молчаливѣй, чѣмъ обыкновенно, и все-таки мнѣ казалось, что ты чѣмъ-то невыразимо доволенъ. Не только твое лицо, но и весь ты, длинновязый человѣкъ, имѣлъ видъ сосуда наполненнаго радостью.

-- Да и хорошо же, дѣйствительно, на свѣтѣ!-- воскликнулъ Поллуксъ, съ наслажденіемъ потянувшись и высоко поднявъ надъ головою руки къ небу.

-- Развѣ случилось для тебя что-нибудь особенно пріятное?

-- Въ этомъ нѣтъ никакой надобности. Я живу здѣсь въ прекраснѣйшемъ обществѣ, работа спорится у меня въ рукахъ, а сегодня,-- не зачѣмъ мнѣ это скрывать,-- было и нѣчто особенное. Я встрѣтился снова съ одной старой знакомой.

-- Со старой?

-- Уже шестнадцать лѣтъ, какъ я ее знаю, но когда я видѣлъ ее въ первый разъ, она лежала еще въ пеленкахъ.

-- Значитъ, этой достойной подругѣ болѣе шестнадцати, можетъ-быть уже семнадцать лѣтъ?... Что же, этотъ другъ счастливый или счастіе только слѣдуетъ за нимъ?...

Между тѣмъ какъ архитекторъ задумчиво и какъ бы обращаясь болѣе въ самому себѣ произносилъ эти слова, Поллуксъ къ чему-то прислушивался.

-- Что тамъ можетъ происходить теперь на дворѣ?-- сказалъ онъ потомъ.-- Развѣ ты не слышишь громовый лай большой собаки между тоненькимъ тявканьемъ трехъ грацій?

-- Это Тиціанъ ведетъ съ собой архитектора изъ Рима,-- сказалъ Понтій волнуясь.-- Я пойду ему навстрѣчу. Но еще словечко, мой другъ! И у тебя также александрійскій язычокъ. Пожалуйста, не смѣйся въ присутствіи этого римлянина надъ художественными способностями императора. Я повторяю тебѣ: человѣкъ, который сейчасъ пріѣхалъ, превосходитъ всѣхъ насъ, а вѣдь ничего не можетъ быть противнѣе, какъ слышать, когда малые люди поднимаютъ шумъ изъ-за того, что имъ удалось найти въ великомъ человѣкѣ больное мѣсто, которое случайно осталось цѣлымъ на ихъ собственномъ крохотномъ тѣльцѣ. Художникъ, котораго я жду, великъ, но императоръ Адріанъ еще болѣе великъ. Ну, теперь пойди за свою перегородку, а завтра я буду твоимъ гостемъ.