За веселымъ вступленіемъ императора въ свое полуготовое жилище на Лохіи суждено было слѣдовать еще нѣсколькимъ не менѣе веселымъ ночнымъ часамъ.
Понтій предложилъ ему приказать временно приготовить для него нѣсколько хорошо сохранившихся комнатъ, первоначально предназначавшихся для размѣщенія свиты. Изъ оконъ одной изъ нихъ открывался свободный видъ на гавань, городъ и островъ Антиродосъ.
Благодаря предусмотрительности архитектора, привычнымъ рукамъ раба Мастора и множеству занятыхъ на Лохіи и пригодныхъ для всякаго рода службы рабочихъ, все было въ скоромъ времени устроено для ночнаго отдохновенія Адріана и его спутниковъ.
Покойное ложе, присланное префектомъ для Понтія, было перенесено въ спальную императора, а въ другихъ комнатахъ поставили походныя кровати для Антиноя и остальной свиты.
Столы, диваны и всякаго рода утварь были уже доставлены александрійскими фабриками, но лежали еще не распакованными въ тюкахъ и ящикахъ на большомъ, срединномъ, дворѣ дворца. Все это было теперь наскоро разложено и, насколько оказалось пригоднымъ, разставлено въ быстро приготовленныхъ комнатахъ.
Прежде чѣмъ Адріанъ, сопровождаемый префектомъ, осмотрѣлъ послѣднюю комнату, гдѣ были предприняты работы для возобновленія, Понтій уже покончилъ съ своими распоряженіями и могъ сообщить Адріану утѣшительное извѣстіе, что онъ уже сегодня найдетъ удобное ложе и сносное пристанище, а завтра хорошо устроенную комнату.
-- Прекрасно, прекрасно, превосходно!-- восклицалъ повелитель, осматривая свое помѣщеніе.-- Право, можно подумать, что вамъ помогаютъ трудолюбивыя божества... Полей-на мнѣ воды на руки, Масторъ, а потомъ и за ужинъ! Я голоденъ, какъ собака нищаго!
-- Я думаю, мы найдемъ все, что тебѣ нужно,-- возразилъ Тиціанъ, между тѣмъ какъ Адріанъ мылъ себѣ руки и украшенное бородою лицо.-- Ты, вѣдь, не истребилъ всего, что мы прислали тебѣ сегодня на Лохію, мой Понтій?
-- Къ несчастію, да,-- со вздохомъ отвѣчалъ архитекторъ.
-- Но я вѣдь распорядился, чтобы тебѣ прислали ужинъ на пять человѣкъ.
-- Онъ и насытилъ шесть голодныхъ художниковъ. Еслибъ я только могъ догадаться, для кого предназначалась такая обильная трапеза!... Что же теперь дѣлать? Вино и хлѣбъ есть еще тамъ въ залѣ музъ, между тѣмъ...
-- Этимъ можно и удовольствоваться,-- возразилъ императоръ, вытирая лицо.-- Во время дакійской войны, въ Нумидіи и нерѣдко на охотѣ я былъ доволенъ, если только не было недостатка въ томъ или другомъ.
Лицо Антиноя, который былъ очень утомленъ и голоденъ, приняло при этихъ словахъ его повелителя озабоченное и печальное выраженіе.
Адріанъ тотчасъ же это замѣтилъ.
-- Молодежи,-- сказалъ онъ, улыбаясь,-- нужно болѣе чѣмъ хлѣбъ и вино для того, чтобы жить. Вы вѣдь показывали мнѣ сейчасъ входъ въ жилище дворцоваго управителя, развѣ у него нельзя найти кусокъ мяса, сыру или что-нибудь такое?
-- Врядъ ли,-- отвѣчалъ Понтій.-- Этотъ человѣкъ набиваетъ свой толстый желудокъ и своихъ восьмерыхъ дѣтей хлѣбомъ и кашей. Но, во всякомъ случаѣ, спросъ -- не бѣда.
-- Такъ пошли же къ нему, а насъ проводи поскорѣе въ залу, гдѣ музы сохраняютъ для меня и для него хлѣбъ и вино, которые онѣ не всегда даруютъ даже своимъ любимцамъ.
Понтій поспѣшилъ исполнить желаніе кесаря.
На пути въ залу музъ Адріанъ спросилъ его:
-- Развѣ здѣшній управитель въ такомъ жалкомъ положеніи, что принужденъ довольствоваться такою плохою пищей?
-- Онъ имѣетъ даровое помѣщеніе и двѣсти драхмъ жалованья въ мѣсяцъ.
-- Ну, это не такъ еще мало. Какъ его зовутъ и какого это рода человѣкъ?
-- Зовутъ его Керавномъ. Онъ стариннаго македонскаго происхожденія. Предки его съ незапамятныхъ временъ исправляли ту должность, которую онъ занимаетъ, и онъ даже утверждаетъ, что находится черезъ какую-то любовницу одного изъ Лагидовъ въ родствѣ съ вымершимъ царскимъ домомъ. Керавнъ засѣдаетъ въ совѣтѣ гражданъ и никогда не выходитъ на улицу иначе, какъ въ сопровожденіи своего раба, принадлежащаго впрочемъ къ числу тѣхъ, которыхъ торговцы невольниками даютъ на рынкѣ въ придачу покупателямъ. Толщиною своей онъ напоминаетъ откормленнаго хомяка, одѣвается какъ сенаторъ, любитель древностей и рѣдкостей, которыя онъ накупаетъ на свои послѣдніе гроши. Бѣдность онъ свою переноситъ скорѣе съ высокомѣріемъ, чѣмъ съ достоинствомъ, но въ сущности это честный человѣкъ, который можетъ быть даже полезнымъ, если умѣть съ нимъ обращаться.
-- Значитъ, порядочный чудакъ. Ты говоришь, что онъ толстъ,-- что же, онъ веселаго нрава?
-- Совсѣмъ напротивъ.
-- Ну, толстые да еще угрюмые люди для меня невыносимы. Что это за огороженное мѣсто здѣсь въ залѣ?
-- За этой перегородкой работаетъ лучшій ученикъ Паппія, Поллуксъ. Это сынъ уже знакомой тебѣ четы привратниковъ. Онъ тебѣ, вѣроятно, понравится.
-- Позови-ка его!-- попросилъ императоръ.
Прежде чѣмъ архитекторъ успѣлъ исполнить это порученіе, голова ваятеля показалась надъ перегородкой.
Молодой человѣкъ, услыхавъ голоса и шаги приближавшихся, влѣзъ на высокіе козлы, почтительно привѣтствовалъ оттуда префекта и намѣревался уже, удовлетворивъ своему любопытству, спрыгнуть на землю, когда Понтій крикнулъ ему, что архитекторъ Клавдій Венаторъ изъ Рима желаетъ съ нимъ познакомиться.
-- Это очень любезно съ его стороны, а еще болѣе съ твоей,-- воскликнулъ Поллуксъ,-- ибо только черезъ тебя онъ могъ узнать, что я существую на бѣломъ свѣтѣ и нѣсколько научился дѣйствовать рѣзцомъ и молоткомъ. Позволь мнѣ, господинъ, спуститься съ моего четырехногаго котурна, такъ какъ при такомъ положеніи ты вынужденъ глядѣть на меня вверхъ, а судя по тому, что мнѣ разсказывалъ Понтій о твоемъ талантѣ, это было бы несообразно.
-- Оставайся тамъ, гдѣ ты есть,-- возразилъ Адріанъ.-- Между товарищами по искусству не нужны никакія церемоніи. Что ты тамъ дѣлаешь за своей перегородкой?
-- Я сейчасъ отодвину одну изъ рамъ, чтобы показать тебѣ нашу Уранію. И полезно, и пріятно выслушать сужденіе человѣка, который серьезно понимаетъ дѣло.
-- Потомъ, другъ, потомъ! Сперва дай мнѣ съѣсть кусовъ хлѣба, а то жестокость моего голода легко можетъ повліять на мое сужденіе.
Архитекторъ подалъ въ эту минуту императору подносъ съ хлѣбомъ, солью и кубкомъ вина, который только-что принесъ ему рабъ.
-- Да это пища узниковъ, Понтій!-- воскликнулъ Поллуксъ, увидавъ это скудное угощеніе.-- Неужели у насъ не имѣется ничего болѣе въ домѣ?
-- Вѣроятно, ты сильно помогъ опустошить блюда, присланныя мною архитектору,-- замѣтилъ префектъ, грозя пальцемъ Поллуксу.
-- Ты омрачаешь сладкое воспоминаніе,-- вздохнулъ ваятель съ комическою горестью.-- Но, клянусь Геркулесомъ, я дѣйствительно не мало-таки потрудился въ общемъ дѣлѣ истребленія. Еслибы только... Стой! Мнѣ приходитъ въ голову мысль, достойная самого Аристотеля. Завтракъ, на который я приглашалъ тебя пожаловать завтра, благороднѣйшій Понтій, стоитъ уже совсѣмъ готовый у моей матери и можетъ быть разогрѣтъ въ нѣсколько минутъ. Не пугайся, господинъ,-- дѣло идетъ о капустѣ съ сосисками,-- о кушаньи, которое, какъ душа египтянина, въ состояніи возрожденія обладаетъ болѣе благородными качествами, чѣмъ при первомъ своемъ появленіи на свѣтъ.
-- Превосходно!-- воскликнулъ Адріанъ.-- Капуста съ сосисками!
Улыбаясь и облизываясь, онъ отеръ рукою свои полныя губы и потомъ громко расхохотался, услыхавъ радостное, искреннее "А!", вырвавшееся изъ устъ Антиноя, ближе подошедшаго, въ эту минуту, къ перегородкѣ.
-- Нёбо и желудокъ, видно, также способны наслаждаться заманчивыми картинами будущаго,-- замѣтилъ Адріанъ, указывая префекту на своего любимца.
Онъ однако истолковалъ не вѣрно радостное восклицаніе этого послѣдняго. Названіе простаго кушанья, которое мать его въ Виѳиніи часто подавала на столѣ своего неботатаго домика, напомнило Антиною родину и дѣтскіе годы и перенесло его въ близкую его сердцу среду. Быстрое, внезапное движеніе сердца, а не только пріятное раздраженіе нёба, заставило его вскрикнуть. Онъ радовался вмѣстѣ съ тѣмъ и просто родному кушанью и ни за что не промѣнялъ бы его на самое изысканное угощеніе.
Поллуксъ вышелъ изъ-за своей перегородки.
-- Черезъ четверть часа,-- сказалъ онъ,-- я возвращусь къ вамъ съ своимъ превращеннымъ въ ужинъ завтракомъ. Утолите только грубѣйшій голодъ хлѣбомъ съ солью, потому что кушанье, приготовляемое моей матушкой, д о лжно не только насыщать, но и доставлять спокойное и разумное наслажденіе.
-- Поклонись отъ меня госпожѣ Доридѣ!-- крикнулъ Адріанъ въ слѣдъ ваятелю.
-- Чудесный малый!-- прибавилъ онъ затѣмъ, обращаясь къ Тиціану и Понтію, когда Поллуксъ оставилъ залу.-- Мнѣ любопытно узнать, на что онъ способенъ, какъ художникъ.
-- Такъ послѣдуй за мною,-- отвѣчалъ Понтій и повелъ Адріана за перегородку.
-- Что ты скажешь объ этой Ураніи? Голова музы -- работы Паппія, тѣло же и одежды собственноручно вылѣплены Поллуксомъ и въ очень короткое время, только въ нѣсколько дней.
Царственный художникъ сталъ со скрещенными на груди руками напротивъ статуи и долго глядѣлъ на нее, храня молчаніе.
Потомъ онъ одобрительно закивалъ своей. бородатой головой.
-- Глубоко продуманное и удивительно смѣло и свободно исполненное произведеніе,-- сказалъ онъ серьезно.-- Какому-нибудь Фидію не пришлось бы постыдиться этого стянутаго на груди плаща. Все величественно, своеобразно и правдиво. Вѣроятно, молодой художникъ пользовался своей моделью здѣсь на Лохіи?
-- Я не видалъ никакой модели и полагаю, что вся эта фигура создана имъ изъ головы,-- возразилъ Понтій.
-- Это невозможно, совершенно невозможно!-- воскликнулъ императоръ тономъ знатока, который увѣренъ въ томъ, что онъ говоритъ.-- Такія линіи, такія формы не въ состояніи былъ бы выдумать никакой Пракситель. Ихъ нужно было видѣть, лѣпить подъ свѣжими впечатлѣніями жизни. Мы его спросимъ объ этомъ. Для чего приготовлена эта новая глиняная масса?
-- Можетъ-быть для бюста какой-нибудь царицы изъ дона Лагидовъ. Завтра ты увидишь головку Вероники, работы нашего молодаго друга,-- головку, которая, какъ мнѣ кажется, принадлежитъ къ лучшему, что когда-либо было создано въ Александріи.
-- Да что, волшебствомъ что ли занимается этотъ молодецъ?-- спросилъ Адріанъ.-- Изготовить въ такой короткій срокъ эту Уранію и законченную женскую головку, да это... просто-напросто невозможно.
Понтій сообщилъ тогда императору, что Поллуксъ поставилъ заранѣе приготовленную гипсовую головку на существующій уже торсъ и, отвѣчая безъ стѣсненія на его вопросы, мало-по-малу выдалъ то, къ какимъ хитростямъ пришлось прибѣгать, чтобы придать давно заброшенному, полуразрушенному зданію приличный и въ своемъ родѣ блестящій видъ.
Онъ откровенно сознался, что въ его работахъ имѣлась въ виду только призрачная внѣшность и вообще разговаривалъ съ Адріаномъ такъ, какъ говорилъ бы о томъ же самомъ предметѣ со всякимъ другимъ товарищемъ по искусству.
Между тѣмъ какъ императоръ и архитекторъ оживленно бесѣдовали такимъ образомъ, а тайный секретарь Флегонъ разсказывалъ префекту о разныхъ приключеніяхъ съ ними во время ихъ путешествія, въ залѣ музъ снова появился Поллуксъ, на этотъ разъ въ сопровожденіи своего отца.
Пѣвецъ несъ на подносѣ дымящееся кушанье, свѣжее печенье и тотъ самый пирогъ, который онъ нѣсколько времени передъ тѣмъ взялъ для жены своей со стола архитектора.
Поллуксъ прижималъ къ груди довольно объемистый о двухъ ручкахъ кувшинъ съ мареотійскимъ виномъ, на скорую руку обвитый имъ зелеными вѣтками плюща.
Черезъ нѣсколько минутъ императоръ уже возлежалъ на приготовленномъ для него около стола ложѣ и храбро принимался за вкусную трапезу.
Онъ былъ въ самомъ счастливомъ расположеніи духа, усадилъ рядомъ съ собою Антиноя и тайнаго секретаря, собственноручно накладывалъ имъ изрядныя порціи на тарелки, которыя они должны были подставлять, и при этомъ увѣрялъ, что онъ дѣлаетъ это для того, чтобъ они не выловили изъ капусты самыя лакомыя сосиски.
Мареотійское вино также заслужило его милостивое вниманіе и кубокъ его быстро осушался.
Когда дѣло дошло наконецъ до пирога, выраженіе лица его внезапно измѣнилось.
Наморщивъ лобъ, онъ бросилъ недовѣрчивый взглядъ на префекта.
-- Какъ могутъ эти люди имѣть такое кушанье?-- серьезнымъ и строгимъ голосомъ отнесся онъ къ нему.
-- Откуда у тебя этотъ пирогъ?-- спросилъ Тиціанъ пѣвца.
-- Онъ достался на мою долю отъ ужина, который архитекторъ давалъ сегодня художникамъ,-- отвѣчалъ Эвфоріонъ.-- Кости были отданы граціямъ, а это блюдо, оставшееся нетронутымъ, предоставлено было мнѣ самому для моей жены. Она съ удовольствіемъ предлагаетъ его знаменитому гостю Понтія.
Тиціанъ расхохотался.
-- Вотъ какимъ образомъ,-- сказалъ онъ,-- объясняется, значитъ, полное исчезновеніе обильнаго ужина, присланнаго нами архитектору. Этотъ пирогъ,-- дай-ка мнѣ взглянуть на него!-- этотъ пирогъ былъ приготовленъ по указаніямъ Вера. Онъ вчера назвался къ намъ завтракать и научилъ моего повара приготовлять его.
-- Ни одинъ платоникъ не восхваляетъ такъ ревностно ученія своего наставника, какъ Веръ высокія достоинства этого кушанья,-- сказалъ императоръ, веселость котораго немедленно возвратилась, какъ только онъ увидалъ, что и въ этомъ случаѣ нечего думать объ искусственности и намѣренной подготовкѣ сдѣланной ему встрѣчи.-- Какихъ только глупостей не выдумаетъ это избалованное счастіемъ дитя! Онъ, вѣроятно, уже стряпаетъ теперь собственными руками.
-- До этого онъ еще не дошелъ,-- отвѣчалъ префектъ;-- но онъ велѣлъ поставить для себя въ кухнѣ ложе, растянулся на немъ и оттуда научалъ моего повара, какимъ образомъ приготовлять этотъ паштетъ, который, говорятъ, и тебѣ... я хотѣлъ сказать, который и императору очень нравится. Начинка состоитъ изъ фазана, ветчины и вымени.
-- Я раздѣляю въ этомъ вкусъ Адріана,-- засмѣялся императоръ, усердно принимаясь за кусокъ хваленаго пирога.-- Вы угощаете меня на славу, друзья мои, и дѣлаете меня своимъ должникомъ.
-- Какъ твое имя, молодой человѣкъ?
-- Поллуксъ.
-- Твоя Уранія, Поллуксъ, прекрасное произведеніе, но Понтій увѣряетъ, что ты будто бы выполнилъ плащъ безъ всякой модели. Я повторяю: это -- просто-напросто невозможно!
-- Ты вѣрно разсудилъ. Я работалъ, глядя на дѣвушку, которая стояла передо мною.
Императоръ взглянулъ на архитектора, какъ бы желая сказать: я это зналъ.
-- Когда же?-- въ удивленіи воскликнулъ Понтій.-- Я еще ни разу не видалъ здѣсь ни одного женскаго существа.
-- Недавно.
-- Но я ни на одну минуту не оставлялъ Лохіи, ни разу, не ломился отдыхать ранѣе полуночи и всякій разъ былъ снова на ногахъ задолго до восхода солнца.
-- Но между тѣмъ временемъ, когда ты засыпалъ, и тѣмъ, когда ты просыпался, проходило все-таки нѣсколько часовъ,-- возразилъ Поллуксъ.
-- Молодость, молодость!-- воскликнулъ императоръ и сатирическая улыбка появилась у него на губахъ.-- Разлучи Дамона и Филиду желѣзными затворами,-- они все-таки найдутъ другъ къ другу дорогу черезъ замочныя скважины.
Эвфоріонъ удивленно и внимательно взглянулъ на сына, а Понтій, качая головой, поспѣшилъ замять дальнѣйшіе разспросы. Адріанъ поднялся съ своего ложа, позволилъ Антиною и тайному секретарю отправиться спать, въ ласковыхъ выраженіяхъ попросилъ Тиціана вернуться домой и привѣтствовать отъ его имени свою супругу, и потребовалъ, чтобы Поллуксъ свелъ его за свою перегородку, утверждая, что онъ не утомленъ и привыкъ довольствоваться нѣсколькими часами сна.
Поллуксъ все болѣе и болѣе поддавался вліянію могущественной натурѣ римскаго архитектора.
Отъ его вниманія не ускользнуло то, какъ сильно походитъ сѣдобородый римлянинъ на императора, но Понтій уже предупредилъ его объ этомъ замѣчательномъ сходствѣ: къ тому же въ глазахъ и въ очертаніи рта Клавдія Венатора было нѣчто такое, чего онъ не замѣчалъ ни на одномъ изображеніи императора.
Когда они пробыли нѣкоторое время передъ его едва только оконченною статуей, уваженіе, которое онъ чувствовалъ къ новому гостю лохіадскаго дворца, непомѣрно увеличилось; съ серьезной откровенностью указалъ ему Адріанъ на нѣкоторыя ошибки, замѣченныя имъ въ его произведеніи, и, расхваливая достоинство быстро возникшей статуи, въ короткихъ и сильныхъ выраженіяхъ изложилъ свое собственное воззрѣніе на идею Ураніи.
Потомъ онъ ясно и въ то же время кратко развилъ передъ Поллуксомъ, какъ, по его мнѣнію, долженъ относиться пластическій художникъ къ своимъ задачамъ.
Сердце молодаго человѣка забилось сильнѣе; по временамъ его бросало въ холодъ и въ жаръ, ибо изъ бородатыхъ устъ этого величественнаго человѣка онъ слушалъ въ благозвучныхъ и понятныхъ выраженіяхъ тѣ самыя мысли, которыя не разъ предугадывалъ самъ и смутно чувствовалъ прежде, но для которыхъ, учась, наблюдая и творя, онъ никогда не старался найти подходящаго выраженія.
И какъ ласково выслушивалъ великій художникъ его робкія, нерѣшительныя замѣчанія! Какія вѣскія умѣлъ онъ дѣлать на нихъ возраженія.
Съ такимъ человѣкомъ онъ никогда еще не встрѣчался и никогда еще не преклонялся такъ охотно передъ превосходствомъ и высшею силой чужаго разума.
Наступилъ второй часъ по-полуночи, когда Адріанъ, остановившись передъ грубо вылѣпленнымъ глинянымъ бюстомъ, спросилъ Поллукса:
-- Что будетъ изъ этого?
-- Женская головка,-- отвѣчалъ тотъ.
-- Вѣроятно, головка твоей храброй натурщицы, которая смѣло пробирается ночью на Лохію?
-- Нѣтъ, знатная дама согласилась послужить мнѣ моделью.
-- Изъ Александріи?
-- О, нѣтъ! Красавица изъ свиты императрицы.
-- Какъ ее зовутъ? Я знаю всѣхъ римлянокъ.
-- Бальбиллой.
-- Бальбилла?... Есть нѣсколько женщинъ, носящихъ это имя. Какая наружность у той, о которой ты говоришь?-- спросилъ Адріанъ съ плутовски-испытующимъ взглядомъ.
-- На это отвѣтить довольно трудно,-- возразилъ художникъ, который, увидавъ улыбку на лицѣ своего серьезнаго, сѣдобородаго собесѣдника, снова почувствовалъ возвращеніе своей обычной веселости.-- Но погоди! Ты видалъ павлиновъ, распускающихъ свой хвостъ колесомъ? Вообрази себѣ, что каждый глазокъ на хвостѣ птицы Геры обращается въ круглый, хорошенькій локонъ, помѣсти подъ это колесо очаровательное, умное дѣвичье личико съ вздернутымъ носикомъ и нѣсколько черезчуръ высокимъ лбомъ -- и ты получишь представленіе о знатной дѣвушкѣ, которая позволяетъ мнѣ изваять свой бюстъ.
Адріанъ весело разсмѣялся и, сбросивъ съ себя свой паллій, воскликнулъ:
-- Отступи немного назадъ. Я знаю эту дѣвушку, и, если я имѣю въ виду не ту, то ты мнѣ скажешь.
Не окончивъ еще этихъ словъ, онъ запустилъ свои жилистыя руки въ мягкую глину. Какъ опытный ваятель, разминая ее, придавая ей желаемую форму, отрывая куски и снова прилѣпляя ихъ, онъ сдѣлалъ наконецъ изъ нея женское лицо съ цѣлымъ ворохомъ локоновъ надъ нимъ. Лицо это имѣло замѣчательное сходство съ лицомъ Бальбиллы, но передавало каждую изъ ея рѣзко бросающихся въ глаза особенностей въ такомъ смѣшномъ и преувеличенномъ видѣ, что Поллуксъ не зналъ, что дѣлать отъ удовольствія.
Когда Адріанъ отступилъ наконецъ на нѣсколько шаговъ отъ своей удачной каррикатуры и потребовалъ, чтобы Поллуксъ сказалъ ему, та ли это римлянка, о которой онъ говорилъ, молодой ваятель воскликнулъ:
-- Такъ же вѣрно, что это она, какъ и то, что ты не только великій архитекторъ, но и превосходный ваятель! Бюстъ твой грубъ, но за то невообразимо, удивительно-характеристиченъ!
Императору, казалось, пластическая шутка его доставляла большое удовольствіе, потому что онъ долго со смѣхомъ любовался за нее.
Совершенно другія чувства волновали, очевидно, въ эти минуты архитектора Понтія.
Съ напряженнымъ вниманіемъ и неподдѣльнымъ участіемъ прислушивался онъ въ разговору ваятеля съ Адріаномъ и слѣдилъ затѣмъ за началомъ работы этого послѣдняго.
Позднѣе онъ отвернулся отъ произведеніи кесаря, ибо ненавидѣлъ всякое осмѣяніе прекрасныхъ формъ, которое доставляло, какъ онъ не разъ замѣчалъ, не малое удовольствіе египтянамъ.
Ему было даже больно видѣть опозореннымъ такимъ образомъ прелестное, богато-одаренное природою, беззащитное существо, къ которому онъ чувствовалъ себя привязаннымъ узами благодарности; его мучило также и то, что это дѣлалъ такой человѣкъ, какъ императоръ.
Онъ въ первый разъ увидалъ сегодня Бальбиллу, но уже ранѣе слышалъ отъ Тиціана, что она находится съ императрицей въ Кесареумѣ, и узналъ отъ того же префекта, что она приходится внучкой тому самому намѣстнику Клавдію Бальбиллу, который даровалъ свободу его дѣду, ученому греческому рабу.
Съ благодарнымъ участіемъ и преданностью обошелся онъ съ нею, когда она посѣтила дворецъ. Ея веселая, живая натура радовала его и при каждомъ необдуманномъ словѣ, сказанномъ ею, ему такъ и хотѣлось предостеречь ее какимъ-нибудь знакомъ, какъ будто узы крови или старинная дружба давали ему на это право.
Нахально-вызывающая манера, съ какой обращался съ ней легкомысленный сердцекрушитель Веръ, возмутила его до глубины души и показалась ему столь опасной, что долго послѣ того, какъ благородные посѣтители покинули Лохію, онъ все еще думалъ о ней, давая себѣ слово, по мѣрѣ силъ, охранять внуку благодѣтеля его рода.
Онъ считалъ своей священною обязанностью оберегать и защищать дѣвушку, представлявшуюся его воображенію легкою, прекрасною пѣвчею птичкой.
Каррикатура, быстро изваянная императоромъ, показалась ему поруганіемъ надъ тѣмъ, что должно было почитаться особенно святымъ.
А сѣдѣющій властелинъ все еще продолжалъ стоять передъ своимъ уродливымъ произведеніемъ и неустанно наслаждаться имъ.
Это было больно для Понтія, ибо, какъ и всѣмъ благороднымъ натурамъ, ему тяжело было находить нѣчто мелкое, обыденное въ характерѣ человѣка, на котораго онъ взиралъ доселѣ какъ на великое, необычайное явленіе.
Какъ художникъ, императоръ не долженъ бы оскорблять такимъ образомъ красоты, а какъ человѣкъ -- беззащитной невинности.
Въ душѣ архитектора, который принадлежалъ до этого вечера къ числу горячихъ поклонниковъ кесаря, шевельнулось теперь чувство какой-то непріязни къ нему и онъ даже обрадовался, когда Адріанъ заявилъ о своемъ желаніи отправиться на отдыхъ.
Въ приготовленной для него комнатѣ императоръ нашелъ все, что онъ привыкъ видѣть у себя въ опочивальнѣ.
-- Такого пріятнаго вечера мнѣ ни разу не случилось провести вотъ уже много лѣтъ,-- сказалъ онъ въ то время, какъ Масторъ раздѣвалъ его, зажигалъ ему ночную лампочку и поправлялъ подушки.-- Хорошо ли постлали постель Антиною?
-- Такъ же, какъ въ Римѣ.
-- А собака?
-- Я положу для нея коврикъ въ галлереѣ, передъ твоимъ порогомъ.
-- Накормили ее?
-- Да, ей дали костей, хлѣба и воды.
-- Надо надѣяться, и ты не забылъ поужинать?
-- Я не былъ голоденъ,-- хлѣба и вина было въ изобиліи.
-- Завтра насъ угостятъ получше... Ну, покойной ночи. Будьте осторожны въ своихъ словахъ, чтобы какъ-нибудь не выдать моего присутствія. Нѣсколько дней провести здѣсь въ совершенномъ покоѣ -- это было бы безподобно!
Съ этими словами кесарь повернулся къ стѣнѣ и скоро задремалъ.
-----
Рабъ Масторъ также прилегъ отдохнуть, положивъ предварительно передъ дверью спальни своего повелителя коверъ для молосской собаки Адріана.
Голова его склонилась на щитъ, обтянутый толстою бычачьей кожей. Неудобно было это ложе, но Масторъ уже много лѣтъ не имѣлъ лучшаго, и все-таки покоился обыкновенно тѣмъ же безмятежнымъ сномъ, какимъ онъ спалъ бывало въ дѣтствѣ. Но сегодня сонъ летѣлъ отъ него прочь, и онъ время отъ времени дотрогивался рукою до своихъ широко-открытыхъ глазъ, чтобъ осушить соленую жидкость, которая поминутно наполняла ихъ.
Долгое время онъ мужественно удерживался отъ слезъ, ибо императоръ любилъ видѣть вокругъ себя только веселыя лица и даже какъ-то разъ сказалъ, что собственно ради веселыхъ глазъ его онъ и довѣрилъ ему заботы о своей особѣ.
Бѣдный веселый Масторъ!
Онъ былъ только рабъ, но и у него было сердце, открытое для радости и горя, для веселья и печали, для ненависти и любви!
Когда онъ былъ еще ребенкомъ, деревня, въ которой родился и росъ, досталась въ руки непріятелей его племени.
Онъ и его братъ были проданы въ рабство сначала въ Малую Азію, а впослѣдствіи, такъ какъ оба они были особенно красивые бѣлокурые мальчики, ихъ отвезли въ Римъ.
Тамъ они были куплены для императора.
Мастора взяли въ услуженіе къ самому Адріану, а брата его заставили работать, въ саду.
Обоимъ недоставало только свободы и ничто не мучило ихъ кромѣ тоски по родинѣ.
Но и эта тоска исчезла безслѣдно, когда онъ женился на дочкѣ несвободнаго смотрителя императорскихъ садовъ.
Это была живая, маленькая женщина, съ огненными глазами, обращавшая на себя вниманіе всякаго прохожаго.
Бѣдному рабу служба его оставляла не много времени для того, чтобы радоваться на свою хорошенькую подругу и двухъ дѣтей, которыхъ она ему родила, но самая мысль, что она принадлежитъ ему, уже дѣлала его счастливымъ и онъ спокойно отправлялся съ своимъ повелителемъ на охоту или странствовалъ по необъятной имперіи.
Уже семь мѣсяцевъ онъ не получалъ однако никакого извѣстія о своихъ домашнихъ; въ Пелузіумѣ пришло наконецъ письмо къ нему, которое вмѣстѣ съ посланіями, назначенными для императора, было отправлено изъ Остіи въ Египетъ.
Онъ не умѣлъ читать, а императоръ покинулъ Пелузіумъ съ такою поспѣшностью, что онъ только уже на Лохіи могъ добиться того, чтобы познакомиться съ содержаніемъ письма.
Передъ отходомъ ко сну Антиной прочиталъ ему нѣсколько строкъ, написанныхъ для брата его общественнымъ писцомъ. Въ строкахъ этихъ заключалось извѣстіе, которое должно было сокрушить даже сердце раба.
Его прекрасная, маленькая жена бѣжала изъ его дома и скиталась теперь по бѣлому свѣту съ какимъ-то корабельнымъ мастеромъ изъ Греціи; старшій мальчикъ его, любимецъ отца, умеръ, а его бѣлокурая, хорошенькая малютка Туллія, съ бѣлыми зубками, пухленькими ручонками и розовыми пальчиками, которыми она такъ часто принималась ласково гладить или ерошить его коротко-остриженную голову,-- его маленькая дочка помѣщена въ тотъ жалкій домъ, подъ низкою кровлей котораго воспитываются дѣти умершихъ рабовъ.
Не далѣе какъ два часа тому назадъ воображенію его рисовался собственный его домашній очагъ и кругъ любимыхъ имъ существъ, а теперь все, все это безвозвратно погибло... Но какъ, однако, ни былъ силенъ ударъ жестокой судьбы, какъ ни грызла сердце его лютая скорбь, онъ не смѣлъ ни рыдать, ни стонать; онъ не рѣшался даже повернуться съ лѣваго бока на правый, ибо сонъ его господина былъ чутокъ и малѣйшій шорохъ могъ разбудить его.
Какъ прежде, такъ и теперь придется ему при солнечномъ восходѣ съ веселымъ лицомъ привѣтствовать императора... И все-таки ему казалось, что онъ непремѣнно долженъ погибнуть, погибнуть вмѣстѣ съ поруганнымъ своимъ очагомъ и такъ внезапно, такъ быстро скрывшимся отъ него счастіемъ...
Горе рвало его сердце на части, но онъ не стоналъ и не двигался.