Ликторамъ, ожидавшимъ подлѣ колесницы его возвращенія, префектъ приказалъ немедленно вернуться къ нему въ домъ и выслать оттуда архитектору Понтію нѣсколькихъ наиболѣе надежныхъ рабовъ его, хорошо знакомыхъ съ мѣстностью и жителями Александріи, а вмѣстѣ съ тѣмъ привезти для него же въ старый дворецъ на Лохіи покойное ложе съ покрывалами и подушками и обѣдъ съ хорошимъ виномъ. Покончивъ съ этими распоряженіями, Тиціанъ вступилъ на колесницу и, минуя Брухіумъ, отправился вдоль по морскому берегу къ великолѣпному зданію Кесареума.
Онъ подвигался въ своей цѣли медленно, такъ какъ все гуще и гуще становилась толпа любопытныхъ гражданъ, со всѣхъ сторонъ окружавшихъ громадное строеніе.
Уже издалека префектъ увидалъ яркій свѣтъ, разливавшійся отъ воротъ дворца. Два огненные столба поднимались къ небу съ огромныхъ сковородъ съ зажженною на нихъ смолою. Два стройныхъ обелиска украшали высокія, обращенныя въ морю, ворота Кесареума и на нихъ еще только зажигались лампы, утвержденныя какъ на самыхъ остріяхъ, такъ и на каждой изъ сторонъ пирамидальныхъ колоннъ.
"И это все въ честь Сабины!-- подумалъ префектъ.-- Надо сказать правду, все удается, за что ни примется Понтій, и надзоръ-дѣло совершенно лишнее тамъ, гдѣ онъ распоряжается".
Успокоенный этимъ соображеніемъ, Тиціанъ миновалъ ворота храма, воздвигнутаго Октавіаномъ Юлію кесарю, и, проѣхавъ далѣе, велѣлъ возницѣ установить коней у разукрашеннаго въ египетскомъ вкусѣ входа, который велъ въ Кесареумъ со стороны Брухіума и Птоломеевскихъ садовъ. Зданіе этого дворца, построеннаго жителями Александріи для Тиверія, было еще значительно увеличено его преемниками и занимало теперь громадное пространство. Священная роща отдѣляла его отъ храма Юлія, съ которымъ онъ сообщался длинною крытою колоннадой.
У главнаго входа стояло нѣсколько запряженныхъ колесницъ и толпились вокругъ носилокъ бѣлые и черные рабы въ ожиданіи своихъ господъ. Здѣсь ликторы оттѣсняли любопытную толпу, тамъ разговаривали, прислонясь къ колоннѣ, мѣстные офицеры, а за воротами выстраивался, при звукѣ трубы, римскій караулъ, ожидавшій приближающейся смѣны.
Все это почтительно разступилось передъ колесницей префекта. Проходя чрезъ ярко освѣщенныя галлереи и залы Кесареума, переполненныя произведеніями искусствъ, статуями, картинами и собраніями рукописей, Тиціанъ вспомнилъ, сколько труда и заботъ потратилъ онъ въ теченіе мѣсяцевъ на то, чтобы при содѣйствіи Понтія превратить этотъ дворецъ, заброшенный со времени похода Тита на Іудею, въ жилище вполнѣ достойное императора Адріана.
Въ настоящее время императрица занимала предназначенные для ея супруга и отдѣланные со всевозможною роскошью покои и Тиціанъ съ сожалѣніемъ подумалъ, что невозможно будетъ перевезти Сабину, узнавшую объ ихъ существованіи, въ сравнительно болѣе бѣдный дворецъ на Лохіи.
Приближаясь къ красивой залѣ, приготовленной для торжественныхъ пріемовъ императора, онъ встрѣтилъ дворецкаго Сабины, взявшагося немедленно ввести его въ комнаты своей госпожи.
Открытый въ лѣтнее время сводъ покоя, въ которомъ префектъ долженъ былъ найти императрицу, теперь, въ виду наступающихъ дождей александрійской зимы и вслѣдствіе того, что Сабина даже въ жаркую пору жаловалась на стужу, былъ защищенъ висѣвшимъ на цѣпяхъ мѣднымъ щитомъ, оставлявшимъ въ потолкѣ широкія отверстія для входа и выхода воздуха.
Пріятная теплота и полная благоуханія атмосфера обдали Тиціана, когда дворецкій отворилъ передъ нимъ высокія, рѣзныя двери. Теплота эта распространялась отъ двухъ печей, весьма оригинально устроенныхъ посреди роскошной залы. Одна изъ нихъ представляла собою кузницу Вулкана. Ярко пылавшіе угли лежали передъ мѣхами, которые черезъ короткіе, правильные промежутки времени приводились въ движеніе стоявшимъ за ними автоматомъ, между тѣмъ какъ фигуры божества и его товарищей окружала огонь съ молотами и щипцами въ неподвижныхъ рукахъ. Другая печь состояла изъ громаднаго серебрянаго гнѣзда, въ которомъ также пылали древесные уголья; надъ нимъ съ распростертыми крыльями парила, похожая на орла, вылитая изъ бронзы, птица -- фениксъ. Множество лампъ освѣщало, кромѣ того, это, богато-снабженное изящными креслами, ложами и столами, вазами и статуями, пространство, которое было, безспорно, слишкомъ велико по числу собранныхъ въ немъ людей.
Для такихъ пріемовъ предназначено было префектомъ и Понтіемъ другое, болѣе уютное, помѣщеніе, но императрица почему-то предпочла ему эту огромную залу. Чувство неловкости, даже смущенія, вовсе не свойственное знатному, пожилому сановнику, охватило префекта, когда ему пришлось отыскивать глазами, разбросанныя по громадному пространству, группы людей и слышать тихій, сдержанный говоръ, невнятный шепотъ и глухой, чуть слышный, смѣхъ вмѣсто плавно и свободно льющейся изъ устъ собесѣдниковъ рѣчи. Ему представилось на минуту, что онъ вступилъ въ самое жилище вѣчно шепчущей клеветы, а между тѣмъ ему была хорошо извѣстна причина, почему никто не осмѣливался говорить здѣсь свободно и повышая голосъ. Всякое громкое слово болѣзненно отзывалось на слуховомъ органѣ императрицы; чистые звуки свѣжаго голоса казались ей чѣмъ-то отвратительнымъ, хотя никто не обладалъ такимъ громкимъ и далеко слышнымъ груднымъ голосомъ, какъ собственный ея супругъ, не привыкшій сдерживать его дома для своей жены.
Сабина сидѣла на возвышенномъ сѣдалищѣ, болѣе походившемъ на ложе, нежели на стулъ; ноги ея, свѣсившіяся внизъ, покоились на мягкой, мохнатой шкурѣ дикаго зубра и обложены были по колѣна мягкими шелковыми подушками. Голова ея была круто поднята кверху и казалось непонятнымъ, какъ могла тонкая шея Сабины удерживать ее въ такомъ положеніи со всею тяжестью жемчужныхъ и алмазныхъ нитей, вплетенныхъ въ высокіе ряды цилиндрическихъ локоновъ ея красновато-русыхъ волосъ. Худое лицо императрицы казалось крошечнымъ отъ обилія естественныхъ и искусственныхъ украшеній, нагроможденныхъ такимъ образомъ надъ лбомъ ея и теменемъ. Красивымъ лицо это не могло быть даже и смолоду; оно было однакожъ правильно и тонко очерчено и, несмотря на морщинки, проглядывавшія изъ-за густаго слоя румянъ и бѣлилъ, Тиціанъ при видѣ его подумалъ, что художникъ, которому поручено было за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ изобразить императрицу въ образѣ Venus victrix, могъ бы, пожалуй, сохранить въ лицѣ богини нѣкоторое сходство съ царственнымъ оригиналомъ. Только совершенно лишенные рѣсницъ глаза этой матроны казались чрезвычайно малы, несмотря на темные искусственные обводы около нихъ, а на худой и тонкой шеѣ ея рѣзко выступали натянутыя сухожилья.
Глубоко склонясь передъ императрицей, Тиціанъ хотѣлъ дотронуться до ея правой, унизанной кольцами, руки, но Сабина быстро отдернула ее, будто опасаясь, что прикосновеніе друга и родственника ея мужа можетъ испортить эту, тщательно выхоленную, но ни къ чему не пригодную, игрушку, и спрятала обѣ руки въ складки своего верхняго плаща. На сердечное привѣтствіе префекта она отвѣтила однако, на сколько могла, любезно.
Тиціана, который въ прежнія времена въ Римѣ бывалъ во дворцѣ чуть ли не ежедневно, она видѣла теперь въ Александріи въ первый разъ. Вчера еле живую, измученную морскимъ переѣздомъ, ее перенесли въ Кесареумъ въ закрытыхъ носилкахъ, а сегодня утромъ она отказалась принять его, потому что находилась въ полномъ распоряженіи своихъ докторовъ, купальщицъ и художниковъ по части уборки волосъ.
-- Какъ переносишь ты жизнь въ этой странѣ?-- спросила она тѣмъ тихимъ и беззвучнымъ голосомъ, въ которомъ вѣчно слышался какъ бы намекъ на то, что разговоръ -- вообще дѣло тяжелое и безполезное. Въ полдень здѣсь нестерпимо жжетъ солнце, а къ вечеру становится такъ холодно, такъ ужасно холодно!...
При этихъ словахъ Сабина еще плотнѣе закуталась въ свой верхній плащъ.
-- А я надѣялся, что намъ удалось совершенно притупить для тебя и безъ того не слишкомъ острыя стрѣлы египетской зимы,-- отвѣчалъ префектъ, указывая на пылавшіе среди покоя уголья.
-- Все такъ же молодъ, все та же картинная рѣчь, все тотъ же поэтъ!-- вяло промолвила императрица.-- Часа два тому назадъ я видѣла твою жену. Ей, кажется, не слишкомъ полезенъ климатъ Африки. Я испугалась сама при видѣ бывшей красавицы, матроны Юліи. Право, у ней нехорошій видъ.
-- Время, увы, обычный врагъ женской красоты.
-- Большею частью -- да, но истинная красота нерѣдко противостояла нападкамъ времени.
-- Ты сама живое доказательство тому, что утверждаешь!
-- То-есть, по-твоему, я старѣю?
-- Нѣтъ, по-моему, ты умѣешь оставаться прекрасной.
-- Поэтъ!-- пробормотала императрица и тонкая нижняя губа ея некрасиво дрогнула.
-- Государственныя дѣла не уживаются съ служеніемъ музамъ.
-- Но того, кому предметы кажутся прекраснѣе, чѣмъ они въ дѣйствительности, или кто, по крайней мѣрѣ, даетъ имъ болѣе пышныя названія, чѣмъ они заслуживаютъ,-- того я называю поэтомъ, мечтателемъ, льстецомъ,-- какъ придется.
-- Скромность отвергаетъ даже вполнѣ заслуженную дань удивленія.
-- Не понимаю, къ чему это глупое словопреніе!-- вздохнувъ, проговорила утомленная Сабина, глубже опускаясь въ свои подушки.-- Ты записался въ ученики къ этимъ риторамъ въ здѣшнемъ музеѣ, а я нѣтъ. Посмотри, вонъ, тамъ, сидитъ софистъ Фаворинъ. Онъ можетъ-быть въ эту минуту доказываетъ астроному Птоломею, что звѣзды -- только кровавыя пятна въ нашихъ глазахъ, которыя мы только по привычкѣ переносимъ на небо. Флоръ, историкъ, записываетъ, быть-можетъ, это замѣчательное разсужденіе, поэтъ Панкратъ воспѣваетъ блестящую мысль философа, а грамматикъ... Впрочемъ, какая роль выпадаетъ въ этомъ случаѣ на долю грамматика -- это ты долженъ знать лучше меня. Какъ его зовутъ?
-- Аполлоніемъ.
-- Это тотъ самый, которому Адріанъ придалъ прозвище Темнаго?... Чѣмъ труднѣе понимать рѣчи этихъ господъ, тѣмъ выше они цѣнятся.
-- За тѣмъ, что покоится въ морской глубинѣ, приходится нырять, а то, что плаваетъ на поверхности воды, то и безъ насъ прибивается волнами къ берегу и становится игрушкою дѣтей. Аполлоній -- великій ученый.
-- Въ такомъ случаѣ мужъ мой долженъ былъ бы оставить его спокойно заниматься своими учениками и книгами. Онъ пожелалъ, чтобъ я пригласила этихъ людей къ своему столу. Съ Флоромъ и Панкратомъ я бы еще помирилась, но другіе...
-- Отъ Фаворина и Птоломея я могъ бы легко освободить тебя: отправь ихъ на встрѣчу кесарю.
-- Съ какою цѣлью?
-- Чтобы занять его дорогой.
-- Онъ возитъ свою игрушку съ собою,-- промолвила императрица и губы ея сложились въ презрительную улыбку, а лицо приняло недовольное и грустное выраженіе.
-- Художественный глазъ его наслаждается изящными, прекрасными формами Антиноя, которыя я еще не удостоился созерцать.
-- И ты сгораешь нетерпѣніемъ увидѣть это чудо?
-- Признаюсь, да.
-- А между тѣмъ ты желаешь отсрочить свиданіе съ императоромъ?-- спросила Сабина и изъ маленькихъ глазъ ея сверкнулъ пытливый, недовѣрчивый взглядъ.-- Зачѣмъ хочется тебѣ отдалить прибытіе моего мужа?
-- Нужно ли мнѣ говорить тебѣ,-- возразилъ Тиціанъ съ живостью,-- какую радость испытываю я при мысли снова послѣ четырехлѣтней разлуки увидать моего повелителя и друга съ юношескихъ лѣтъ, величайшаго и мудрѣйшаго изъ людей? Чего бы я не далъ, чтобъ онъ былъ уже здѣсь! И, несмотря на это, я всей душой желаю, чтобъ онъ пріѣхалъ не черезъ восемь, а только черезъ четырнадцать дней.
-- Что же случилось?
-- Верховой привезъ мнѣ сегодня письмо, въ которомъ императоръ объявляетъ о своемъ желаніи остановиться не здѣсь, въ Кесареумѣ, а въ старомъ дворцѣ на Лохіи.
Глубокія складки покрыли при этихъ словахъ лобъ Сабины, а взоръ ея мрачно и безжизненно опустился къ ней на колѣни.
-- Это потому, что я живу здѣсь!-- проговорила она задыхающимся голосомъ и какъ-то странно втягивая въ себя нижнюю губу.
Тиціанъ сдѣлалъ видъ, что не разслышалъ произнесенныхъ императрицею словъ.
-- Тамъ,-- продолжалъ онъ весело,-- Адріанъ найдетъ тотъ далекій кругозоръ, который онъ такъ любилъ съ самаго дѣтства. Но дѣло въ томъ, что эта старая постройка пришла въ совершенный упадокъ и требуетъ окончательной передѣлки. Хотя мы съ нашимъ знаменитымъ архитекторомъ Понтіемъ уже начали принимать мѣры къ тому, чтобъ обратить, по крайней мѣрѣ, часть зданія въ возможное и мало-мальски достойное Адріана жилище, остающагося намъ времени, однако, такъ мало....
-- Я желаю видѣть своего супруга здѣсь чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше!-- рѣзко перебила императрица рѣчь префекта и, повернувшись направо, къ колоннадѣ, окаймлявшей эту часть залы, крикнула: "Веръ!"
Голосъ ея былъ однако слишкомъ слабъ, чтобы пролетѣть такое значительное пространство.
-- Пожалуйста, позови ко мнѣ Вера, претора Люція-Аврелія Вера,-- сказала она, обращаясь къ префекту.
Тиціанъ немедленно повиновался этому приказанію.
Уже при вступленіи своемъ въ залу онъ обмѣнялся дружественными привѣтствіями съ человѣкомъ, котораго въ настоящее время требовала къ себѣ императрица. Теперь онъ долженъ былъ близко подойти къ претору прежде, чѣмъ тому удалось обратить на него свое вниманіе. Веръ составлялъ средоточіе небольшой группы мужчинъ и женщинъ, которые съ жадностью ловили его слова.
То, что онъ имъ въ полголоса разсказывалъ, было, вѣроятно, очень забавно, такъ какъ слушатели съ трудомъ могли удерживать смѣхъ, боясь, чтобъ онъ не превратился въ тотъ потрясающій стѣны хохотъ, который такъ ненавидѣла императрица.
Въ ту самую минуту, когда префектъ приблизился къ этому веселому кружку, молодая дѣвушка, съ хорошенькою головкой, увѣнчанной цѣлою горой мелкихъ круглыхъ кудрей, съ шутливо-сердитымъ видомъ ударила Вера по рукѣ.
-- Нѣтъ, это ужь слишкомъ дерзко,-- сказала она.-- Если ты будешь продолжать такъ, то впредь, какъ только ты со мною заговорить, я буду затыкать себѣ уши. Это такъ же вѣрно, какъ то, что мое имя Бальбилла....
-- И что я происхожу отъ самого царя Антіоха,-- съ поклономъ договорилъ Веръ.
-- Ты неисправимъ,-- засмѣялся префектъ, кивая насмѣшнику головой.-- Сабина желаетъ съ тобой говорить.
-- Сейчасъ, сейчасъ!-- отвѣтилъ Веръ.-- Мой разсказъ, во-первыхъ, сущая правда, а во-вторыхъ -- вы обязаны ему тѣмъ, что избавились отъ необходимости слушать этого скучнаго грамматика, которому оставалось только припереть къ стѣнѣ моего остроумнаго друга Фаворина, что онъ и дѣлаетъ теперь. Александріа твоя мнѣ нравится, Тиціанъ, хотя ей, конечно, недостаетъ многаго, чтобы быть такою столицей, какъ Римъ. Люди здѣсь еще не разучились удивляться. Ихъ есть еще возможность чѣмъ-либо изумить. Сегодня, когда я выѣзжалъ прогуляться....
-- Скороходы твои съ розами въ волосахъ и крыльями за плечами летѣли, говорятъ, передъ тобою, подобно вѣстникамъ любви.
-- Въ честь прекрасныхъ женщинъ Александріи.
-- Такъ же, какъ въ Римѣ въ честь римлянокъ и въ честь аѳинянокъ въ Аѳинахъ,-- перебила его Бальбилла.
-- Скороходы претора бѣгаютъ быстрѣе парѳянскихъ копей,-- воскликнулъ дворецкій императрицы.-- Онъ назвалъ ихъ именами вѣтровъ.
-- Именами, которыхъ они вполнѣ достойны,-- прибавилъ Веръ.-- Ну, теперь пойдемъ, Тиціанъ!
Онъ дружески взялъ подъ руку префекта, приходившагося ему родственникомъ, и направился вмѣстѣ съ нимъ къ креслу императрицы.
-- Если я заставляю ждать ее, то это для блага кесаря,-- шепнулъ преторъ ему на ухо, приближаясь къ Сабинѣ.
Софистъ Фаворинъ, разговаривавшій, въ другомъ углу залы, съ астрономомъ Птоломеемъ, грамматикомъ Аполлоніемъ и поэтомъ-философомъ Панкратомъ, остановилъ свой взглядъ на проходившихъ мимо него сановникахъ.
-- Красивая пара!-- сказалъ онъ.-- Одинъ -- олицетвореніе великаго Рима, повелѣвающаго міромъ, другой -- съ своею фигурою Гермеса....
-- Другой,-- перебилъ грамматикъ софиста съ важностью и негодованіемъ во взорѣ,-- другой -- олицетвореніе дерзости, доведенной до безумія любви къ роскоши, и постыдно испорченный столицей. Это -- безпутный женскій герой...
-- Я не стану защищать ему подобныхъ,-- прервалъ его въ свою очередь Фаворинъ своимъ мягкимъ, благозвучнымъ голосомъ и съ тою прелестью греческой интонаціи, которая восхищала даже грамматика.-- Дѣла его и жизнь, безъ сомнѣнія, достойны всякаго порицанія, но ты долженъ будешь согласиться со мною, что все существо его проникнуто очарованіемъ эллинской красоты, что хариты цѣловали его при вступленіи въ жизнь и что онъ, осуждаемый строгимъ ученіемъ нравственности, заслуживаетъ быть увѣнчаннымъ славою и лавромъ поклонниками вѣчно-юной красоты.
-- Для художника, ищущаго модели, это, конечно, хорошее пріобрѣтеніе.
-- А вѣдь аѳинскіе судьи оправдали Фрину потому, что она была прекрасна.
-- И поступили несправедливо.
-- Врядъ ли это такъ съ точки зрѣнія боговъ, совершеннѣйшія созданія которыхъ заслуживаютъ, я думаю, поклоненія.
-- И въ красивѣйшихъ сосудахъ бываетъ иногда заключенъ ядъ.
-- Но тѣло и душа всегда однакожь гармонируютъ другъ съ другомъ въ извѣстной мѣрѣ.
-- Значитъ, ты осмѣлишься физически прекраснаго Вера назвать и прекраснымъ нравственно?
-- Нѣтъ; но испорченный Люцій-Аврелій Веръ вмѣстѣ съ тѣмъ самый веселый, самый очаровательный изъ всѣхъ извѣстныхъ мнѣ римлянъ. Совершенно чуждый злобы и заботъ, онъ мало интересуется какимъ бы то ни было нравственнымъ ученіемъ; онъ стремится обладать всѣмъ, что только ему нравится, а потому и самъ старается нравиться другимъ.
-- Ну, по отношенію ко мнѣ старанія его остались напрасны.
-- А я такъ положительно подчиняюсь его вліянію.
Послѣднія слова какъ грамматика, такъ и софиста были произнесены громче, чѣмъ обыкновенно говорилось въ присутствіи императрицы.
Сабина, только-что разсказавшая претору о томъ, какое жилище избралъ себѣ ея супругъ, тотчасъ же передернула плечами и ротъ ея судорожно искривился, будто отъ ощущенія боли; Веръ же съ видомъ неодобренія обратилъ къ разговаривавшимъ свое красивое и, при всей правильности и тонкости чертъ, вполнѣ мужественное лицо.
Большіе, блестящіе глаза Вера встрѣтились при этомъ съ враждебнымъ взглядомъ грамматика. Всякое заявленіе отвращенія къ его особѣ было для Вера невыносимо. Онъ нетерпѣливо провелъ рукою по своимъ чернымъ, какъ вороново врыло, и лишь на вискахъ слегка посѣдѣвшимъ, волосамъ, которые, не будучи курчавы, обрамляли его лицо мягкими, шелковистыми локонами.
-- Отвратительное созданіе этотъ пустозвонъ!-- сказалъ онъ, не обращая вниманія на вопросы Сабины объ его мнѣніи относительно послѣдняго распоряженія ея супруга.-- У него дурной глазъ, который грозитъ бѣдою намъ всѣмъ, а его голосъ, громкій какъ труба, мнѣ столь же невыносимъ, какъ и тебѣ. Неужели мы должны каждый день выносить за столомъ его присутствіе?
-- Этого желаетъ Адріанъ.
-- Въ такомъ случаѣ я уѣзжаю въ Римъ,-- возразилъ Веръ.-- Жена моя и безъ того соскучилась по дѣтямъ, а мнѣ, какъ претору, приличнѣе быть на берегахъ Тибра, чѣмъ на берегахъ Нила.
Слова эти были произнесены такъ же равнодушно, какъ будто дѣло шло о предстоящемъ ужинѣ, а между тѣмъ они, повидимому, очень взволновали императрицу. Голова ея, которая во время разговора съ Тиціаномъ казалась почти неподвижной, затряслась теперь съ такою силой, что жемчугъ и каменья, вплетенные въ ея волосы, застучали другъ о друга. Потомъ въ теченіе нѣсколькихъ секундъ она упорно смотрѣла внизъ и, когда Веръ нагнулся, чтобы поднять брилліантъ, выпавшій изъ ея прически, быстро проговорила:
-- Ты правъ. Аполлоній невыносимъ. Вышлемъ его на встрѣчу мужу.
-- Тогда я останусь!-- воскликнулъ Веръ, довольный какъ капризный мальчикъ, котораго желанія исполнили.
-- Вѣтренникъ!-- прошептала Сабина и, смѣясь, погрозила ему пальцемъ.-- Покажи мнѣ этотъ камень! Это -- одинъ изъ самыхъ крупныхъ и лучшихъ... Можешь оставить его себѣ.
Часъ спустя, Веръ вмѣстѣ съ префектомъ оставляли залу.
-- А вѣдь ты, самъ того не зная, оказалъ мнѣ большую услугу, братецъ,-- сказалъ Тиціанъ своему спутнику.-- Не можешь ли ты устроить, чтобъ астронома Птоломея и софиста Фаворина также отправили вмѣстѣ съ грамматикомъ на встрѣчу императору въ Пелузій?
-- Нѣтъ ничего легче,-- отозвался преторъ.
Въ тотъ же самый вечеръ дворецкій префекта принесъ архитектору Понтію извѣстіе, что для окончанія работъ онъ можетъ располагать не восемью или девятью днями, а цѣлыми двумя недѣлями.