Рѣшеніе.
Вильямъ Трефольденъ сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ погруженный въ тяжелыя думы, до тѣхъ поръ, пока день сталъ клониться къ вечеру, и послѣдній лучъ солнца освѣтилъ его блѣдное, прекрасное лицо. Послѣднее качество не съ разу бросалось въ глаза при взглядѣ на Вильяма Трефольдена. Большинство считало, что у него просто умное лицо. Увлеченные его громаднымъ прямымъ лбомъ, поверхностные наблюдатели едва замѣчали рѣдкую нѣжность и изящество остальныхъ его чертъ. Матовый цвѣтъ лица, граціозная форма его рта и подбородка ускользали отъ ихъ вниманія, даже его большіе, каріе, блестящіе глаза теряли много отъ густыхъ, нависшихъ бровей. Ему было тридцать-восемь лѣтъ отроду, но на взглядъ ему казалось гораздо болѣе. Волоса его были густые, темные, съ проблесками кое-гдѣ серебристой просѣди. Несмотря на то, что былъ очень худъ, онъ былъ такъ статенъ и хорошо сложенъ, что, казалось, не могъ сдѣлать ни одного неграціознаго движенія. Руки его были бѣлы и небольшія, голосъ отличался пріятностью, а обращеніе было серьёзное и изящно вѣжливое. Очень зоркій, наблюдательный глазъ могъ бы замѣтить, быть можетъ, какое-то нервное раздраженіе подъ этой серьёзно-изящной наружностью -- раздраженіе, которое Вильямъ Трефольденъ всю свою жизнь старался побороть и скрыть. Подъ искуственной ледяной оболочкой въ его натурѣ скрывался огонь, котораго никто изъ окружающихъ и не подозрѣвалъ. Его собственные помощники и писцы, которые его видѣли каждый божій день, впродолженіе многихъ и многихъ лѣтъ, такъ же мало знали его настоящій характеръ, его внутреннюю жизнь, какъ любой прохожій, который случайно встрѣчался съ нимъ на улицѣ. Они смотрѣли на него съ той же точки зрѣнія, какъ всѣ; они думали о немъ то же, что и всѣ думали. Они знали, что онъ былъ основательно знакомъ со своимъ дѣломъ, имѣлъ желѣзную волю и ничѣмъ несокрушимую энергію. Они знали, что онъ могъ сидѣть за работою, когда было нужно, двѣнадцать и даже четырнадцать часовъ не вставая съ мѣста. Они знали, что онъ всегда ходилъ въ старенькомъ платьѣ, вмѣсто завтрака каждый день съѣдалъ нѣсколько сухихъ сухарей, не имѣлъ никакихъ друзей, не принималъ ни отъ кого приглашеній и старательно скрывалъ свою квартиру отъ всѣхъ, даже отъ своего старшаго помощника. Онъ казался имъ серьёзнымъ, хитрымъ, осторожнымъ, умнымъ человѣкомъ, немного скуповатымъ, чрезвычайно скрытнымъ и очевидно посвятившимъ всю свою жизнь на увеличеніе своего состоянія. Они точно также были справедливы въ своемъ сужденіи объ этомъ человѣкѣ, какъ тотъ конклавъ кардиналовъ, который избралъ въ папы Сикста V, разсчитывая только на его старость и болѣзнь.
Уже фонари зажгли на улицахъ, а Вильямъ Трефольденъ все еще сидѣлъ въ прежнемъ положеніи, все еще думалъ, думалъ, думалъ. Раза два онъ тяжело вздохнулъ, но голова его все еще покоилась на рукахъ, а глаза были устремлены въ пространство. Наконецъ, онъ, казалось, на что-то рѣшился. Онъ всталъ, позвонилъ въ колокольчикъ, и смявъ листъ бумаги, на которомъ написалъ требованіе мистера Беренса, бросилъ его въ огонь.
Дверь отворилась и рыжій писецъ появился на порогѣ.
-- Прикажите мнѣ подать лампу, сказалъ мистеръ Трефольденъ:-- и попросите мистера Кэквича пожаловагь ко мнѣ.
Черезъ нѣсколько минутъ явился мистеръ Кэквичъ съ зажженной лампой въ рукахъ.
-- Надѣньте абажуръ, Кэквичъ! крикнулъ нетерпѣливо Трефольденъ, когда свѣтъ отъ лампы прямо ударилъ ему въ глаза:-- вѣдь такъ можно ослѣпнуть!
Старшій писецъ молча повиновался, посматривая изподлобья на своего начальника.
-- Вы меня спрашивали, сэръ? сказалъ онъ глухимъ голосомъ.
Мистеръ Кэквичъ былъ маленькій, толстенькій человѣчекъ съ короткой шеей, миніатюрными глазками и ушами, вынесшими на себѣ столько перьевъ, что они торчали отъ головы, какъ ручки въ древнихъ классическихъ вазахъ.
-- Да, не знаете ли вы, гдѣ хранится старинная копія съ завѣщанія моего прадѣдушки?
-- Джэкоба Трефольдена изъ Базингольской улицы, 1760 года?
Трефольденъ утвердительно махнулъ головой.
Кэквичъ серьёзно задумался, постукивая по жилету своими толстыми пальцами.
-- Ну, сэръ, сказалъ онъ, наконецъ:-- я не отчаяваюсь найти этотъ документъ.
-- Сдѣлайте одолженіе, найдите. Кто теперь въ конторѣ?
-- Одинъ мистеръ Горкинъ.
-- Попросите Горкина, чтобъ онъ сбѣгалъ и купилъ мнѣ "Путеводитель по Европѣ Брадшо".
Кэквичъ вышелъ изъ комнаты, послалъ рыжаго писца за книжкой, и снявъ съ полки запыленный ящикъ съ документами, вынулъ изъ него старинный пожелтѣвшій пергаментъ, котораго требовалъ Трефольденъ. Но онъ не снесъ его стряпчему, а положилъ въ ящикъ своей конторки; потомъ онъ взялъ съ другой полки цѣлую охапку старинныхъ документовъ и разложилъ ихъ на своей конторкѣ и на полу. Не успѣлъ онъ еще покончить съ этимъ дѣломъ, какъ Горкинъ воротился съ "Путеводителемъ". Кэквичъ тотчасъ снесъ его Трефольдену.
-- А копія? спросилъ тотъ, не подымая глазъ со стариннаго атласа, на которомъ повидимому онъ сосредоточилъ все свое вниманіе.
-- Я ищу, сэръ, отвѣчалъ помощникъ.
-- Хорошо.
-- Я полагаю, сэръ, что можно отпустить Горкина? скоро пять часовъ.
-- Конечно. И вы также можете идти, когда найдете завѣщаніе.
Кэквичъ отпустилъ Горкина, и помѣстившись у своей конторки, началъ читать завѣщаніе.
-- Тутъ что-то есть! промолвилъ онъ, прочитавъ первую строчку:-- я въ этомъ увѣренъ; но что? я слышалъ въ его голосѣ, я видѣлъ въ его лицѣ, что дѣло неладно. Онъ самъ замѣтилъ это и велѣлъ мнѣ надѣть абажуръ на лампу, чтобъ я не могъ разглядѣть перемѣны въ его лицѣ. Но въ чемъ дѣло? Зачѣмъ онъ возится теперь съ старыми картами? Зачѣмъ ему понадобилось завѣщаніе? Онъ никогда прежде его не спрашивалъ. Вѣдь ему не придется ни гроша. Я это очень хорошо помню. Хотя я и читалъ завѣщаніе, но прочту и еще разъ. Человѣкъ никогда не можетъ довольно подробно знать дѣла того, кому онъ служитъ. Увы! объ нашемъ-то и подавно немного узнаешь! Чертовски скрытный человѣкъ.
Онъ принялся снова за чтеніе, но вскорѣ опять остановился.
-- Зачѣмъ онъ посылалъ за "Путеводителемъ"? спросилъ онъ себя:-- отчего онъ мнѣ позволилъ уйти, когда здѣсь столько работы? Значитъ, онъ хочетъ остаться одинъ. Для чего? Куда онъ собирается ѣхать? Что онъ затѣваетъ. О! Абель Кэквичъ! Абель Кэквичъ! будь на сторожѣ, смотри въ оба!
Истощивъ, казалось, запасъ вопросовъ, онъ серьёзно принялся за изученіе документа.
-- Что жь, Кэквичъ, вы нашли завѣщаніе? крикнулъ черезъ нѣсколько времени Трефольденъ, изъ своей комнаты.
-- Нѣтъ еще, отвѣчалъ его довѣренный помощникъ, несмотря на то, что уже прочелъ болѣе половины документа: -- но я досталъ цѣлый ящикъ старыхъ бумагъ и надѣюсь скоро...
-- Хорошо; продолжайте искать, и какъ только оно попадется вамъ подъ руку, такъ несите ко мнѣ.
"Оно подвернется, когда я прочту его", подумалъ Кэквичъ, и дѣйствительно, черезъ пять минутъ появился въ кабинетѣ своего патрона.
-- Нашли? хорошо! воскликнулъ стряпчій, поспѣшно протягивая руку.
-- Я не знаю, сэръ, то ли это, что вамъ нужно, посмотрите сами, отвѣчалъ его помощникъ, принявъ на себя скромно-почтительный видъ.
Трефольденъ, взявъ бумагу изъ рукъ Кэквича, и не посмотрѣлъ даже на нее, а вмѣсто того устремилъ пытливый взоръ на своего помощника.
-- Гм, сказалъ онъ, съ едва замѣтной перемѣной въ голосѣ:-- да, да, это оно и есть. Прощайте.
-- Доброй ночи, сэръ.
Трефольденъ очень подозрительно посмотрѣлъ ему вслѣдъ и промолвилъ про себя: "Фальшивый человѣкъ! Только шпіоны выказываютъ такъ мало любопытства. Я, право, не удивлюсь, если онъ прочелъ завѣщаніе, прежде нежели мнѣ его подалъ."
Съ этими мыслями Трефольденъ всталъ со стула, заперъ дверь, и поправивъ лампу принялся за чтеніе документа. Чѣмъ болѣе онъ читалъ, тѣмъ мрачнѣе становилось его лицо; наконецъ, онъ оттолкнулъ отъ себя бумагу, и записалъ какія-то цифры на лоскутѣ бумаги. Потомъ онъ снова обратился къ завѣщанію и снова оставилъ его, перейдя къ цифрамъ. Тысячи различныхъ мыслей, надеждъ, сомнѣній и разсчетовъ боролись въ его головѣ. То онъ думалъ молча, то бормоталъ что-то сквозь зубы, но такъ невнятно, что еслибъ кто нибудь подслушивалъ за дверьми, что было очень вѣроятно, то, конечно, не разслышалъ бы ни одного слова.
Взявъ со стола календарь, онъ посмотрѣлъ, сколько дней оставалось до 22 марта. Теперь было четвертое, значитъ -- оставалось ровно восемьнадцать дней. Черезъ восемьнадцать дней окончится длинное, безконечное столѣтіе, во время котораго полмильона Джэкоба Трефольдена росли и увеличивались, процентъ на процентъ -- столѣтіе, во время котораго цѣлыя поколѣнія родились, жили и умерли. И до какой страшной цифры возрасло знаменитое наслѣдство! Оно равнялось теперь девяти мильонамъ пятистамъ пятидесяти-двумъ тысячамъ, четыремстамъ и нѣсколькимъ фунтамъ! Трефольдену казалось, что это были слова, одни слова, которыхъ никакой умъ человѣческій не могъ ясно представить. Ему казалось, что это все равно какъ измѣрить дѣйствительное разстояніе между землей и солнцемъ. Это гигантское наслѣдство должно было раздѣлиться на двѣ половины: одна половина прямому наслѣднику, другая -- на богоугодное дѣло. Половина! и та даже поражала его своей громадностью! Даже половина равнялась четыремъ мильонамъ семистамъ и нѣсколькимъ фунтамъ! Обѣ суммы были такъ велики, что онѣ одинаково его поражали.
Онъ взялъ перо и сдѣлалъ поспѣшно маленькій разсчетъ. Полагая по пяти процентовъ -- а это было во всякомъ случаѣ возможно -- половина наслѣдства принесла бы въ годъ доходу двѣсти-тридцать тысячъ въ годъ! Прекрасное состояніе, безспорно, но многіе англійскіе лорды получаютъ гораздо болѣе, и даже онъ, бѣдный стряпчій, не затруднился бы, какъ израсходовать это состояніе.
И это великолѣпное наслѣдство могло, должно было достаться ему, еслибъ не проклятая судьба! Оно могло быть его, а теперь кому оно пойдетъ? Къ чужому, иноплеменнику, грубому, необразованному дикарю, который, вѣроятно, не знаетъ самого языка, его праотцевъ! О, горькая несправедливость! Не имѣлъ ли онъ полнаго права на это состояніе? Не находился ли онъ въ точно такомъ же родствѣ къ завѣщателю? Развѣ справедливо было, чтобъ потомокъ старшаго сына утопалъ въ роскоши, а потомокъ младшаго стоялъ бы на краю погибели и разоренія? Еслибы хоть постановлено было раздѣлить состояніе между живущими потомками, то они бы оба были богаты, но теперь...
Онъ вскочилъ блѣдный, разстроенный, и въ неописанномъ волненіи началъ ходить по комнатѣ.
Но теперь, очевидно, этотъ мальчишка былъ злѣйшій врагъ Трефольдена, и онъ имѣлъ полное право его ненавидѣть. Вильямъ Трефольденъ былъ отчаянный человѣкъ. Не присвоилъ ли онъ себѣ двадцать пять тысячъ фунтовъ, которые лордъ Кастльтауерсъ доставилъ ему два года тому назадъ, для уплаты закладной, и не грозили ли ему теперь разореніе и позоръ? Поставивъ все, и свое честное имя и свою безопасность на одну карту, могъ ли онъ теперь колебаться и не вступить въ жестокую, роковую борьбу съ его злѣйшимъ врагомъ, обладателемъ мильоновъ?
На лицѣ его показалась вызывающая улыбка торжества и его указательный наледь быстро забѣгалъ по картѣ, лежавшей передъ нимъ. Изъ Дувра въ Кале, изъ Кале въ Базель, изъ Базеля въ Цюрихъ, изъ Цюриха въ Куръ. Въ Курѣ желѣзныя дороги прекращаются, но эмигранты Трефольдены не могли жить далеко отъ Кура. Путешествіе туда возьметъ не болѣе трехъ-четырехъ дней. Онъ отправится въ путь завтра же.
Рѣшившись что дѣлать, Вильямъ Трефольденъ сталъ снова прежнимъ, хладнокровнымъ, методическимъ человѣкомъ, и всякая тѣнь смущенія или безпокойства исчезла съ его лица. Положивъ путеводителя въ карманъ, онъ написалъ поспѣшно нѣсколько строкъ своему помощнику, жжегъ листъ бумаги, на которомъ дѣлалъ разсчетъ, и заперевъ свою конторку, вышелъ изъ комнаты.
-- Безъ четверти семь, воскликнулъ онъ, взглянувъ на часы:-- экъ я ныньче опоздалъ!
Онъ сказалъ это громко, полагая, что былъ одинъ, но къ величайшему своему удивленію, онъ увидѣлъ за конторкой Кэквича, прилежно писавшаго какую-то бумагу.
-- Вы здѣсь, Кэквичъ! съ неудовольствіемъ произнесъ Трефольденъ:-- вѣдь я сказалъ, что вы можете идти.
-- Да, сэръ, отвѣчалъ Кэквичъ очень спокойно:-- но надо было написать одну весьма важную бумагу, и потому я не воспользовался вашимъ позволеніемъ.
Трефольденъ закусилъ губу.
-- Я только что написалъ вамъ, что уѣзжаю изъ городу на двѣ недѣли. Пересылайте мнѣ всѣ письма съ надписью: въ собственныя руки.
-- Куда прикажете, сэръ?
-- Вы найдете здѣсь адресъ, отвѣчалъ Трефольденъ, бросая на конторку свою записку.
-- Я очень радъ, что вы наконецъ позволяете себѣ хоть небольшое развлеченіе, замѣтилъ Кэквичъ, и ни малѣйшая тѣнь удивленія или любопытства не показалась на его безчувственномъ, холодномъ лицѣ:-- извините за смѣлость.
-- Благодарствуйте, сказалъ Трефольденъ послѣ минутнаго колебанія: -- но я ѣду не для забавы, а мнѣ нужно навѣстить одного родственника, котораго я непростительно забылъ. Прощайте.
Съ этими словами, онъ вышелъ изъ комнаты и медленно спустился съ лѣстницы. Внизу, въ сѣняхъ, онъ остановился и нѣсколько минутъ прислушивался; выйдя же на улицу, сталъ подозрительно поглядывать на окошки.
-- Странно, промолвилъ онъ:-- я никогда не подозрѣвалъ такъ этого человѣка, какъ сегодня!
Потомъ онъ окинулъ взоромъ всю улицу, застегнулъ доверху пальто и быстрыми шагами пошелъ по направленію къ Гольборну. Дойдя до угла этой улицы, онъ вдругъ остановился, пораженный какой-то неожиданной мыслью, и поспѣшно свернулъ подъ ближайшія ворота. На нѣсколько сажень не было фонарей, и потому подъ воротами царствовала совершенная темнота Тутъ-то, навостривъ уши и притаивъ дыханіе, онъ сталъ кого-то поджидать.
Вскорѣ, несмотря на окружающій его шумъ, онъ ясно услышалъ приближающіеся шаги, но столь легкіе и быстрые, что Трефольденъ подумалъ: не ошибся ли онъ? Но почти тотчасъ же его привычное ухо отгадало по какому-то странному звуку въ воздухѣ, что человѣкъ, котораго онъ ждалъ, бѣжалъ со всѣхъ ногъ.
-- Мерзавецъ! воскликнулъ Трефольденъ, сжимая кулаки и стиснувъ зубы.
Шаги слышались все ближе и ближе, и наконецъ, противъ самыхъ воротъ, появится мистеръ Абель Кэквичъ, едва переводя духъ отъ изнеможенія и видимо смущенный тѣмъ, что тотъ, кого онъ преслѣдовалъ, вдругъ пропалъ изъ виду.
Онъ недолго недоумѣвалъ, куда исчезъ его патронъ, ибо Вильямъ Трефольденъ съ быстротою пантеры бросился на него и нанесъ ему такой страшный ударъ, что несчастный отлетѣлъ на насколько шаговъ и ударился со всего размаху о стѣну сосѣдняго дома.
-- Собака! воскликнулъ Трефольденъ внѣ себя отъ гнѣва: -- какъ ты смѣешь шпіонить за мною? Я ужь давно тебя подозрѣвалъ, но совѣтую тебѣ не давать мнѣ болѣе случая убѣдиться на дѣлѣ въ справедливости мои къ подозрѣній. Если я еще разъ тебя поймаю въ этой опасной игрѣ, то клянусь Богомъ, ты будешь раскаиваться въ этомъ до гробовой доски. Ну, теперь ступай и будь благодаренъ, что такъ дешево отдѣлался.
Съ этими словами Вильямъ Трефольденъ пошелъ далѣе своей дорогой, не утостоивъ даже взглянуть на группу мальчишекъ, которые съ громкимъ смѣхомъ любовались пріятнымъ ихъ сердцу зрѣлищемъ.
Что же касается до Абеля Кэквича, то онъ съ трудомъ поднялся, и присѣвъ на сосѣдній подъѣздъ, долго не могъ придти въ себя. Наконецъ, когда онъ почувствовалъ въ себѣ довольно силы, чтобъ воротиться домой, онъ всталъ и медленно поплелся по улицѣ.,
-- Я вамъ отомщу, мистеръ Трефольденъ, бормоталъ онъ въ порывѣ безсильной злобы: -- я вамъ отомщу, хотя бы мнѣ это стоило жизни. Вы что-то скрываете это всѣхъ, но вамъ не удастся скрыть это отъ меня. Я узнаю, гдѣ вы живете и что вы дѣлаете съ своими деньгами! Я открою тайну вашей жизни, и тогда посмотримъ, кто изъ насъ будетъ баринъ, и кто слуга!