Теорія пастора Мартина.
Пасторъ говорилъ правду, разсказывая Трефольдену, съ какою заботливостью онъ воспиталъ своего сироту-племянника, но онъ не объяснилъ и въ половину, съ какимъ смиреніемъ, преданностію и пламенной энергіей онъ исполнилъ свою трудную обязанность. Зная вполнѣ всю тяжесть своей отвѣтственности, онъ принялъ ее на себя почти съ первой минуты рожденія Саксена. Пока ребёнокъ еще былъ въ колыбели, Мартинъ проводилъ цѣлыя ночи въ размышленіяхъ, какъ лучше укрѣпить душу своего воспитанника противъ соблазна міра сего, и неустанно молилъ Бога просвѣтить и наставить его собственный умъ для того, чтобъ сдѣлаться достойнымъ наставникомъ. Онъ написалъ двѣнадцать громадныхъ трактатовъ о различныхъ системахъ воспитанія, прежде, чѣмъ ребёнокъ началъ говорить. Онъ проводилъ все свое свободное время въ изученіи біографій великихъ и добродѣтельныхъ людей, стараясь по возможности вывести, какой системы придерживались ихъ воспитатели. Съ этой цѣлью онъ прочелъ всего Плутарха и Фуллера. Кромѣ того, онъ дѣлалъ выписки изъ греческихъ и латинскихъ поэтовъ, составлялъ краткія, доступныя извлеченія изъ Эвклида и Аристотеля, записывалъ въ особую тетрадку всѣ полезныя книги, которыя могъ бы читать современемъ его воспитанникъ -- однимъ словомъ, онъ посвящалъ каждую минуту, незанятую его обязанностями, какъ пастора, этому ребёнку, ради котораго онъ даже забывалъ этрусковъ и ихъ происхожденіе.
Воспитаніе ребёнка, можно смѣло сказать, началось съ того самого дня, когда онъ впервые засмѣялся и простеръ свои маленькія ручонки при видѣ знакомыхъ лицъ. Дядя Мартинъ, тотчасъ же, несмотря на нѣкоторыя сопротивленія матери, принялъ ребёнка въ свое вѣдѣніе и съ удивительною твердостію не позволялъ никому вмѣшиваться въ то, что онъ считалъ исключительно своимъ дѣломъ. Онъ выучилъ ребёнка лепетать первыя слова: онъ направилъ его первые шаги; онъ объяснилъ ему, что Богъ создалъ солнце, міръ и все въ немъ живущее. Онъ научилъ его молиться; внушилъ ему, что все созданное Богомъ хорошо и прекрасно; онъ вразумилъ его, что нечего бояться темноты, болѣе чѣмъ свѣта. Онъ вселилъ въ него любовь ко всему прекрасному и благородному, ко всему, что жило и дышало, какъ бы оно ни казалось уродливо. Развивая его вкусъ къ изящному и полезному, онъ строго удалялъ отъ него даже игрушки, которыя не согласовались съ этими понятіями.
Саксену не было болѣе двухъ лѣтъ, когда померла его мать; съ тѣхъ поръ его дядя сталъ дѣйствовать совершенно свободно, безъ малѣйшаго сопротивленія, съ чьей бы то ни было стороны. Саксенъ-старшій попрежнему вѣрилъ во всемъ своему брату и никогда ему не перечилъ; быть можетъ, самъ Мартинъ и не питалъ къ себѣ такой слѣпой вѣры, но онъ, какъ самъ впослѣдствіи говорилъ Вильяму Трефольдену "молилъ Бога просвѣтить его", и стремился всѣми силами исполнить свою обязанность.
Обязанность эта съ каждымъ годомъ становилась обширнѣе и обширнѣе, ребёнокъ росъ съ удивительной быстротой, какъ физически, такъ и морально. У него одинаково развивался аппетитъ, какъ къ хлѣбу съ масломъ, такъ и къ книгамъ. Его любознательность становилась ненасытима и часто ставила въ тупикъ его наставника, который, къ великому своему смущенію, долженъ былъ сознаться, что онъ многаго не предугадалъ и не сообразилъ въ своихъ теоріяхъ.
Теоріи добраго Мартина были престранныя, эксцентричныя; онѣ казались прекрасными на бумагѣ, превосходство ихъ Мартинъ доказывалъ мильойны разъ своему брату, но, увы! примѣненныя къ дѣлу, онѣ оказывались далеко несовершенными и часто совершенно непрактичными, невозможными.
Первая и главнѣйшая изъ всѣхъ его теорій, была великая теорія о трефольденскомъ наслѣдствѣ.
Убѣдивъ брата жениться, и какъ-бы заставивъ такимъ образомъ юнаго Саксена явиться на свѣтъ, онъ естественно былъ болѣе всего обязанъ позаботиться о томъ, чтобъ Саксенъ былъ въ состояніи противостоять всѣмъ соблазнамъ и опасностямъ, которымъ должна была подвергнуть его странная его участь. Отличительными чертами его должны были непремѣнно быть: невинность, человѣколюбіе, милосердіе и готовность жертвовать собою для пользы ближняго. Его надо было научить, что только самыя простыя удовольствія приносятъ истинное наслажденіе человѣку. Его надо было закалить противъ гордости, скупости, расточительности, сластолюбія и тому подобныхъ горькихъ плодовъ богатства. Главное же, разсуждалъ пасторъ, онъ не долженъ любить денегъ, онъ долженъ быть къ нимъ совершенно равнодушенъ. Онъ долженъ смотрѣть на нихъ, какъ на знакъ, какъ на средство мѣны -- вещь самоё по себѣ неимѣющую никакой цѣны и необходимую только потому, что она удобна въ обращеніи. Его дѣтская рука не должна никогда быть осквернена прикосновеніемъ денегъ. Его невинныя мысли никогда не должны останавливаться на деньгахъ. Однимъ словомъ, онъ долженъ быть такъ же чистъ и невиненъ, какъ первые обитатели Эдема.
-- Но когда онъ выростетъ, братъ Мартинъ, говорилъ однажды отецъ Саксена:-- когда онъ выростетъ и получитъ громадное состояніе, тогда что?
-- Я не понимаю тебя, братъ.
-- Онъ не будетъ знать, что дѣлать съ деньгами.
-- Но ты будешь знать, отвѣчалъ рѣзко пасторъ: -- вѣдь въ сущности ты наслѣдникъ, а не онъ. Ты это всегда забываешь.
Отецъ Саксена ничего не отвѣчалъ.
-- И потомъ къ тому времени, продолжалъ Мартинъ:-- мальчикъ довольно выростетъ, чтобъ понять настоящую цѣну богатства.
-- Ты научишь его этому, братъ Мартинъ?
-- Да, вмѣстѣ съ тобой.
Отецъ Саксена помолчалъ впродолженіе нѣсколькихъ минутъ, потомъ, взявъ брата за руку, торжественно произнесъ:
-- Братъ Мартинъ, я старше тебя и увѣренъ, что долго не проживу; я чувствую, что никогда не получу этого состоянія и не увижу моего мальчика съ бородой.
Онъ былъ правъ: онъ умеръ, какъ мы знаемъ, за двѣнадцать лѣтъ до окончанія столѣтняго срока, и Мартинъ Трефольденъ продолжалъ воспитывать племянника, по своей любимой теоріи. Онъ теперь дѣлалъ, что хотѣлъ, его даже не останавливали, какъ бывало, скромные вопросы брата, и потому онъ шелъ по предначертанному себѣ пути, закрывъ глаза и отказываясь признать простой фактъ, что Саксенъ уже болѣе не ребёнокъ. Онъ нарочно прикидывался слѣпымъ и, казалось, не видѣлъ ни усовъ Саксена, ни ежедневно прибавлявшагося его роста. Онъ не хотѣлъ вѣрить, что пришло уже время сказать юному спартанцу, что онъ вскорѣ будетъ богатъ; ему была нестерпима мысль поднять руку на свою собственную работу и разрушить то, что стоило ему столькихъ трудовъ и усилій.
Однако въ послѣднее время его начало терзать сомнѣніе, дѣйствительно ли полное незнаніе жизни было лучшей подготовкой человѣку для полезной широкой дѣятельности? Онъ часто теперь спрашивалъ себя, не лучшей ли школой для его племянника была бы коллегія въ Женевѣ, чѣмъ уединенная долина Домлешга?
Въ такомъ положеніи находились дѣла, когда Вильямъ Трефольденъ неожиданно прибылъ въ Роцбергскій замокъ, и вотъ почему его двоюродный братъ Саксенъ, наслѣдникъ четырехъ съ половиной мильойновъ, не имѣлъ никакого понятія о цѣнѣ наполеондора.