VIII.

Вильямъ Трефольденъ встрѣчается съ старыми знакомыми.

Саксенъ былъ вѣренъ своему слову; въ ту самую минуту, какъ на маленькихъ швейцарскихъ часахъ пробило половина девятаго, въ корридорѣ раздались его шаги и еще звукъ ихъ не замеръ, какъ ужь онъ входилъ въ комнату, гдѣ его ждалъ Вильямъ Трефольденъ, сидя у накрытаго стола.

-- Какъ пріятно убѣдиться въ томъ, что умѣешь съ перваго раза разпознавать характеры, сказалъ Трефольденъ, идя на встрѣчу Саксену:-- я былъ увѣренъ, что вы ни минуты не опоздаете, и потому приказалъ варить яйца -- вотъ они и готовы. Садитесь, пожалуйста; я надѣюсь, что у васъ хорошій апетитъ.

-- Да, я очень голоденъ, отвѣчалъ Саксенъ, набрасываясь на хлѣбъ.

-- Какое великолѣпное утро для прогулки, продолжалъ Трефольденъ, взглянувъ на красныя щоки юноши.

-- Правда. И я уже довольно полазилъ по горамъ, отыскивая одну изъ нашихъ козъ. Въ шесть часовъ было такъ свѣтло, что я могъ ясно разобрать Глериншъ.

-- Что такое Глернишъ? Гора?

-- Да. Великолѣиная гора, самая высокая въ Гларускомъ кантонѣ.

-- Какое вино вы предпочитаете, Саксенъ?

-- О! мнѣ все равно. Я люблю, и то и другое.

-- Что вы подразумѣваете подъ тѣмъ и другимъ?

-- Красное и бѣлое.

-- Вы говорите о простомъ столовомъ винѣ?

-- Конечно. Отчего-жь нѣтъ?

-- Я не пью уксуса, сказалъ Трефольденъ, пожимая плечами:-- и не желалъ бы васъ имъ подчивать. Мы лучше попробуемъ, какое шато-марго у нашего хозяина. Я надѣюсь, вы его любите?

-- Не знаю, отвѣчалъ Саксенъ: -- я никогда не пробовалъ.

-- А пробовали вы когда-нибудь шампанское?

-- Нѣтъ.

-- А желали бы попробовать?

-- Мнѣ, право, все равно. Я все люблю одинаково. Вотъ эти котлеты превосходны.

Трефольденъ посмотрѣлъ на своего юнаго родственника съ удивленіемъ, и даже съ нѣкоторой долей сожалѣнія.

-- Милый мой, сказалъ онъ: -- что жь вы дѣлали до сихъ поръ, что вы все одинаково любите, и ничему не отдаете предпочтенія?

Саксенъ взглянулъ на него, словно не понимая его словъ.

-- Это, должно быть, какой-нибудь страшный недостатокъ или въ нашей натурѣ, или въ воспитаніи, продолжалъ Трефольденъ серьёзнымъ тономъ: -- вы должны непремѣнно исправиться. Не смѣйтесь. Я говорю совершенно серьёзно. Вотъ попробуйте этого пирога и скажите мнѣ, такъ же ли онъ вамъ нравится, какъ котлеты?

Саксенъ отвѣдалъ и поморщился.

-- Изъ чего это сдѣлано? спросилъ онъ: -- что это за гадкія, черныя пробки?

-- Это pâté de foie gras, отвѣчалъ торжественно Трефольденъ:-- а гадкія, черныя пробки -- трюфели, самое деликатное кушанье, какое только существуетъ.

Саксенъ весело разсмѣялся, и наливъ въ стаканъ вина, протянулъ руку къ графину съ водой.

-- Вы не хотите ли налить воды въ шато-марго! воспликнулъ Трефольденъ.

-- Почему же нѣтъ?

-- Потому, что святотатство портить такое вино.

-- Но мнѣ очень хочется пить.

-- Тѣмъ лучше. При жаждѣ тоньше бываетъ вкусъ. Во всякомъ случаѣ, выпейте первый стаканъ безъ воды.

Саксенъ молча послушался и однимъ глоткомъ выпилъ все вино.

-- Вотъ это чудесно!

-- Вы находите?

-- Положительно.

-- Вы предпочитаете его обыкновенному столовому вину?

-- Да, непремѣнно.

-- Ну, сказалъ Трефольденъ съ улыбкой: -- вы еще не совсѣмъ пропали, Саксенъ; есть надежда.

-- Но...

-- Но, что?

-- Но я не увѣренъ, сказалъ Саксенъ, краснѣя: -- что я предпочитаю его вину Сести.

Трефольденъ откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнулъ.

-- Повѣрьте, мнѣ очень жаль! воскликнулъ со смѣхомъ Саксенъ:-- но развѣ это моя вина?

Прежде чѣмъ мистеръ Трефольденъ могъ отвѣчать, въ корридорѣ неожиданно раздались какіе-то голоса, послышался шорохъ шелковаго платья, и въ комнату вошли мужчина и женщина, которые съ жаромъ говорили между собой. Увидѣвъ незнакомыя лица, они тотчасъ замолчали, но Вильямъ Трефольденъ, вставъ съ своего мѣста, подошелъ къ нимъ.

-- Синьора Колонна! воскликнулъ онъ.

-- Вы здѣсь, мистеръ Трефольденъ! сказала дама, протягивая ему руку: -- падре міо, вы помните мистера Трефольдена?

Мужчина, державшій въ одной рукѣ шляпу, а въ другой кипу писемъ, поклонился довольно сухо и пробормоталъ, что онъ, кажется, ужь имѣлъ удовольствіе встрѣчаться съ мистеромъ Трефольденъ.

-- Да, въ Кастельтауэрсѣ, отвѣчалъ стряпчій.

Мрачное лицо неизвѣстнаго мужчины тотчасъ просіяло, и положивъ шляну на столъ, онъ живо подошелъ къ Трефольдену и очень любезно протянулъ ему руку.

-- Извините, сказалъ онъ: -- я совсѣмъ забылъ, что вы другъ лорда Кастельтауэрса. Давно ли вы его видѣли? Я надѣюсь, что вы пріѣхали сюда не для леченья? Это прехорошенькое мѣстечко. Когда вы сюда пріѣхали? Мы только что.

Всѣ эти отрывистые вопросы онъ задавалъ поспѣшно, не дожидаясь отвѣтовъ. Словно онъ былъ занятъ совершенно инымъ предметомъ и мысли его были далеко. Оба, и онъ и его дочь, говорили поанглійски съ легкимъ иностраннымъ выговоромъ, который, однако, у него былъ гораздо замѣтнѣе.

-- Я пріѣхалъ только вчера, отвѣчалъ Трефольденъ: -- и намѣренъ остаться здѣсь недѣлю или двѣ. Я смѣю надѣяться, что вы также пробудете здѣсь нѣсколько дней.

Молодая дѣвушка покачала головой; отецъ же ея отошелъ въ противоположную сторону комнаты и занялся тамъ своими письмами.

-- Мы здѣсь только позавтракаемъ, пока нашъ ветурино кормитъ лошадей, сказала она: -- и мы надѣемся, что поспѣемъ въ Куръ къ двѣнадцати часовому поѣзду.

-- Недолго же вы здѣсь пробудете.

-- Мнѣ это очень жаль, тѣмъ болѣе, что мы часто ѣздимъ по этой дорогѣ, и всегда въ спѣху; а эта мѣстность, по правдѣ, великолѣпная, и заслуживаетъ подробнаго осмотра.

-- Вы ѣдете изъ Италіи?

-- Да, изъ Милана.

-- И вѣрно болѣе, чѣмъ когда преданы своему святому дѣлу?

-- Вы знаете, мистеръ Трефольденъ, что мы живемъ только для этого, воскликнула синьора Колонна, и глаза ея неожиданно загорѣлись: -- но отчего вы назвали наше дѣло святымъ? прибавила она, устремивъ на него пристальный взглядъ:-- вы никогда не сочувствовали открыто намъ, и ничѣмъ открыто намъ не помогали. Я никогда не думала, что вы считаете наше дѣло святымъ.

-- Такъ вы были очень несправедливы ко мнѣ, отвѣчалъ стряпчій, съ улыбкой: -- свобода и единство великаго народа должны быть всегда святымъ дѣломъ, и я бы краснѣлъ за себя, еслибъ думалъ иначе.

-- Такъ отчего же вы не поможете намъ и не дадите своего имени?

-- Потому, сударыня, что мое имя не можетъ вамъ принести никакой помощи. Я человѣкъ темный, не имѣю ни вліянія, ни богатства.

-- Даже, еслибъ вы были то, за что вы себя выдаете, воскликнула съ жаромъ молодая дѣвушка:-- то знайте, что намъ дорогъ всякій партизанъ, какъ бы незначителенъ и бѣденъ онъ ни былъ. Но вы не то, и не другое, мистеръ Трефольденъ. Вы блестящій молодой человѣкъ, право, я не хочу вамъ сказать комплимента и повторяю только то, что слышала отъ другихъ. Вы одарены огромными способностями, это извѣстно всѣмъ, и я убѣждена, что вы человѣкъ со вліяніемъ. Поэтому вы были бы очень полезнымъ пріобрѣтеніемъ для насъ.

-- Право, синьора Колонна, вы слишкомъ меня высоко цѣните.

-- Не думаю.

-- Я долженъ вамъ также сказать, что я человѣкъ очень занятой, и что вся моя жизнь посвящена исполненію моихъ обязанностей, какъ стряпчаго.

-- Всегда можно найдти свободную минутку для добраго дѣла.

-- Извините, но мнѣ кажется, это невсегда возможно.

-- Хорошо. Мы невзыскательны и даже благодарны и тѣмъ друзьямъ, которые намъ даютъ только свое имя и сочувствіе. Вы, конечно, будете однимъ изъ такихъ друзей.

-- Лучше ничего не давать, чѣмъ вещь безполезную, неимѣющую никакой цѣны, сказалъ Трефольденъ.

Гордая итальянка презрительно улыбнулась и, сверкнувъ глазами, отвернулась отъ него.

-- Кто не за Италію, мистеръ Трефольденъ, тотъ противъ нея, сказала она рѣзко.

Стряпчій съ удивительнымъ тактомъ тотчасъ поправился.

-- Я не могу позволить вамъ, синьора Колонна, вторично ошибиться на мой счетъ, сказалъ онъ: -- если вы дѣлаете мнѣ честь и цѣните мое имя болѣе, чѣмъ оно стоитъ, то я считаю за счастье повергнуть его къ вашимъ стопамъ.

-- Вы говорите чистосердечно? спросила она поспѣшно.

-- Безъ сомнѣнія.

-- Вы позволяете вамъ воспользоваться вашимъ именемъ?

Трефольденъ улыбнулся и молча наклонилъ голову.

-- Благодарствуйте, во имя святаго дѣла.

-- Но, синьора...

-- Но, что?

-- Извините меня, но мнѣ бы хотѣлось знать, какимъ образомъ вы хотите извлечь пользу изъ моего имени?

-- Я внесу его въ списокъ нашего главнаго комитета.

-- Это все?

-- Все, ни болѣе, ни менѣе.

Лицо Трефольдена не выражало ни радости, ни неудовольствія; оно было холодно, безчувственно, какъ его улыбка. Синьора Колонна взглянула на него съ явнымъ желаніемъ проникнуть глубину его мыслей, но всѣ ея усилія были совершенно тщетны.

-- Если вы раскаиваетесь въ данномъ вами позволеніи, или имѣете что-нибудь противъ напечатанія вашего имени...

-- О! нѣтъ, возразилъ стряпчій, качая головой:-- ни мало; это, напротивъ, доставитъ мні. большое удовольствіе.

-- Хорошо. Еслиже вы когда-нибудь вздумаете оказать намъ болѣе дѣйствительную пользу, сказала синьора:-- то потрудитесь только написать моему отцу или лорду Кастельтауэрсу, или которому-нибудь изъ почетныхъ секретарей; ваше содѣйствіе будетъ тотчасъ принято съ благодарностью. До тѣхъ же поръ мы васъ оставимъ совершенно въ покоѣ.

-- А много ли такихъ трутней въ вашемъ ульѣ, синьора?

-- Сотни.

-- Но вѣдь они только мѣшаютъ, не принося никакой пользы?

-- Напротивъ, они чрезвычайно полезны. Ихъ имена придаютъ намъ вѣсъ въ глазахъ свѣта, и печатные ихъ списки проникаютъ во всѣ европейскіе дворы и кабинеты. Вотъ, напримѣръ, у меня теперь есть бумага...

Тутъ она вдругъ остановилась, нечаянно взглянувъ на Саксена, и шопотомъ промолвила:

-- Это, вѣроятно, нашъ проводникъ. Онъ понимаетъ поанглійски?

-- Отлично, такъ же хорошо, надъ вы и я, отвѣчалъ Трефольденъ на второй вопросъ синьоры, не обративъ никакого вниманія на первый.

-- Боже мой! не сказала ли я чего лишняго? Вѣрный ли онъ человѣкъ?

-- Я бы отвѣчалъ за него головой, еслибъ онъ даже что-нибудь понялъ изъ нашего разговора, но это совершенно невозможно.

-- Почему?

-- Потому что онъ дикарь, и знаетъ столько же о политикѣ, сколько вы, синьора, объ англійскихъ законахъ.

Молодая дѣвушка вынула изъ кармана какую-то бумагу и подала ее Трефольдену.

-- Прочтите, сказала она: -- это изъ Рима. Вы, конечно, знаете, что Сардинія...

Тутъ голосъ ея снова перешелъ въ шопотъ, и отведя стряпчаго въ сторону отъ стола, у котораго сидѣлъ ея отецъ, она начала съ необыкновеннымъ жаромъ объяснять ему содержаніе бумаги. Мистеръ Трефольденъ слушалъ ее со вниманіемъ; синьоръ же Колонна, облокотившись на столъ, былъ совершенно погруженъ въ чтеніе своихъ писемъ. Саксенъ, который не посмѣлъ поднять глазъ съ тарелки во все время, пока молодая дѣвушка стояла подлѣ него, теперь рѣшился бросить взглядъ на группу, стоявшую въ отдаленномъ углѣ комнаты. Взглянувъ разъ, онъ взглянулъ и во второй, въ третій и уже не въ силахъ былъ оторвать своего взгляда отъ лица незнакомки. Это было вовсе неудивительно; напротивъ, было бы удивительно, еслибъ этого не было, ибо Саксенъ былъ одаренъ глубокимъ, почти религіознымъ пониманіемъ красоты, а онъ никогда въ жизни не видалъ ничего столь прекраснаго, какъ Олимпія Колонна.