Въ церкви.
Часа три спустя, Саксенъ сидѣлъ одинъ за органомъ, въ маленькой церкви на горѣ. Одной рукой онъ поддерживалъ голову, а другая лежала на клавишахъ. На пюпитрѣ виднѣлась пожелтѣвшая, изорванная тетрадь Палестриновой мессы; но глаза Саксена были обращены на дверь и мысли его были далеко. Онъ игралъ полчаса или часъ тому назадъ, а съ тѣхъ, поръ все думалъ тяжелую думу, такъ что даже забылъ про маленькаго, рыжаго мальчишку, который передъ тѣмъ работалъ для него мѣхами, а теперь спалъ прижавшись къ стѣнкѣ органа.
Церковь была маленькая, простенькая съ чисто-выбѣленными стѣнами, съ почернѣвшими отъ времени стропилами и сосновыми скамейками по обѣ стороны прохода. Пасторская каѳедра была также сосновая, самой грубой работы и единственнымъ украшеніемъ церкви была надпись надъ алтаремъ, которая громадными, золотыми буквами гласила: "Гдѣ Богъ, тамъ свобода". Органъ былъ изъ стариннаго почернѣвшаго дуба, съ бѣлыми костяными клавишами и съ полусломаннымъ ангеломъ наверху. Вообще все въ этой церкви отличалось самой грубой простотой и совершеннымъ отсутствіемъ архитектурной красоты. Не было красоты внутри нея, но за то снаружи красота окружала ее со всѣхъ сторонъ, ибо въ отворенныя окны и двери виднѣлись нескончаемыя Альпы и великолѣпные сосновые лѣса.
Былъ уже часъ пополудни, когда Саксенъ сидѣлъ такимъ образомъ за органомъ, поджидая своего родственника. Какъ мы видѣли, онъ былъ погруженъ въ глубокую думу и сердце его тревожили безпокойныя мысли: зачѣмъ его удалили отъ бесѣды дяди съ лондонскимъ родственникомъ? зачѣмъ дядя, который до сихъ поръ, казалось, жилъ съ нимъ душа въ душу, сталъ что-то таить отъ него?
Кромѣ того его мучили и другіе вопросы, которые онъ не могъ себѣ не задать, но отвѣчать на которые было очень трудно. Что былъ за человѣкъ этотъ Вильямъ Трефольденъ, и дѣйствительно ли онъ нравился ему, Саксену? Онъ самъ этого хорошенько не зналъ. Ему казалось, онъ былъ почти увѣренъ, что новый родственникъ дѣйствительно ему нравился. Можетъ быть, сегодня онъ ему не такъ нравился, какъ вчера. Но отчего? Неужели онъ начинаетъ питать къ нему какое-то подозрительное недовѣріе? Нѣтъ, это было невозможно. Саксенъ былъ слишкомъ благороденъ и чистосердеченъ, чтобъ кого нибудь подозрѣвать, и онъ краснѣлъ бы отъ одной мысли, что могъ не довѣрять человѣку, который съ нимъ такъ любезно обходился. Однако, отчего же онъ былъ въ такомъ странномъ расположеніи духа: онъ и на органѣ игралъ гораздо хуже, чѣмъ обыкновенно, и самая музыка казалась ему не столь пріятной, какъ бывало. Неужели его такъ смутили новыя для него идеи Вильяма Трефольдена? Неужели онѣ потрясли всѣ его старыя убѣжденія о добрѣ и злѣ? Или онъ самъ былъ въ это утро не такъ доволенъ міромъ, и своей жизнью, какъ всегда? Какъ бы то ни было, но исторія двадцати франковъ также не могла быть легко забыта. Онъ думалъ, думалъ, и приходилъ все къ тѣмъ же заключеніямъ: что ему нравился его новый родственникъ и что правъ или неправъ Вильямъ Трефольденъ въ своихъ понятіяхъ о богатствѣ, а онъ, Саксенъ, бѣденъ и долженъ мириться съ своимъ положеніемъ, какъ дѣлали до него дѣдъ и отецъ. Что же касается до Олимпіи Колонны, то будь она прекраснѣе Елены и патріотичнѣе Камиллы, ему все-таки до нея не было никакого дѣла. Онъ съ гордостію воображалъ, что сердце его неуязвимо.
Наконецъ въ дверяхъ показалась высокая фигура Вильяма Трефольдена.
-- Мнѣ, право, совѣстно, Саксенъ, что я такъ долго заставилъ васъ ждать, сказалъ онъ:-- вашъ отецъ ушелъ домой, и я полагаю, теперь уже поздно отправляться въ Куръ. Это органъ, о которомъ вы говорили, прибавилъ онъ неожиданно?
Саксенъ утвердительно махнулъ головой.
-- Нечего сказать, важная штука, развѣ только на подтопку годится. Но какъ вы думаете?... Вѣдь вы намѣрены подарить сюда новый органъ?
-- Я надѣюсь, что церкви не придется ждать, пока я соберусь подарить ей органъ, отвѣчалъ Саксенъ, стараясь улыбнуться.
-- Но я говорю серьёзно. Такъ какъ же выдумаете -- купить органъ въ Женевѣ или выписать прямо изъ Парижа?
-- Что вы хотите этимъ сказать! воскликнулъ Саксенъ, и сердце его тревожно забилось, хотя самъ онъ не зналъ, отчего.
Трефольденъ пристально взглянулъ на него, и положивъ руку ему на плечо, торжественно произнесъ:
-- Вотъ что я хочу сказать, Саксенъ: черезъ три или четыре недѣли вы будете богатымъ человѣкомъ, очень богатымъ, въ десять разъ богаче графа Планта и другихъ здѣшнихъ аристократовъ.
-- Я... богатъ... богаче чѣмъ... я ничего не понимаю! промолвилъ Саксенъ.
-- Это истинная правда.
-- Но дядя...
-- Вашъ дядя это знаетъ и зналъ прежде, чѣмъ вы родились. Онъ именно и просилъ меня разсказать вамъ исторію вашего наслѣдства.
Саксенъ схватился руками за голову и отвернулся отъ Трефольдена.
-- Нѣтъ, не теперь, не здѣсь, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ: -- я... такъ удивленъ, такъ испуганъ. Оставьте меня одного на нѣсколько минутъ, я васъ тотчасъ догоню на кладбищѣ.
-- Съ большимъ удовольствіемъ, сказалъ Трефольденъ и пошелъ къ двери, но Саксенъ бросился за нимъ и остановилъ его за руку.
-- Погодите, воскликнулъ онъ, и указывая на плиту между органомъ и дверью, прибавилъ поспѣшно:-- а онъ также зналъ?
На плитѣ было вырѣзано имя отца его, Саксена Трефольдена, и день его смерти.
-- Вашъ отецъ зналъ точно такъ же объ этомъ наслѣдствѣ, какъ и вашъ дядя, отвѣчалъ Трефольденъ серьёзно:-- оно даже принадлежало бы не вамъ, а ему, еслибъ онъ былъ еще въ живыхъ.
Саксенъ отвернулся, тяжело вздохнувъ, а Вильямъ Трефольденъ вышелъ изъ церкви.
Оставшись одинъ, молодой человѣкъ закрылъ лицо руками и слезы потекли градомъ по его щекамъ.
-- Боже! помоги мнѣ, воскликнулъ онъ:-- что я буду дѣлать! я такъ молодъ, такъ неопытенъ, такъ недостоинъ нести столь тяжелую отвѣтственность. Боже! помоги мнѣ и научи меня, какъ во благо употребить это богатство!
Онъ опустился на колѣни, подлѣ органа и сталъ горячо молиться.