Родъ Кастельтауерсовъ.
Джервэзъ-Леопольдъ Винклифъ, графъ Кастельтауерсъ, былъ пятый лордъ и послѣдній представитель своего рода. Онъ не былъ богатъ, но былъ очень хорошій, добрый человѣкъ. Онъ не имѣлъ никакихъ большихъ надеждъ въ жизни, но обладалъ довольно свѣтлымъ умомъ, довольно красивымъ лицомъ и юношеской энергіею, ибо ему было всего двадцать-семь лѣтъ. Какъ въ жизни, такъ и въ политикѣ, онъ держался здравыхъ умѣренныхъ принциповъ; говорилъ пофранцузски какъ истый французъ, произнесъ одну успѣшную рѣчь въ палатѣ лордовъ, и наконецъ былъ неженатъ. При всѣхъ этихъ качествахъ, неудивительно, что лордъ Кастельтауерсъ, несмотря на свое ограниченное состояніе, былъ въ послѣднее время предметомъ многихъ интригъ и ухаживаній дочерелюбивыхъ маменекъ. Если онъ до сихъ поръ не попалъ въ разставляемыя ему сѣти, то былъ обязанъ этимъ не своему благоразумію -- такъ-какъ онъ влюблялся раза два или три -- но судьбѣ, а можетъ быть и своей матери, леди Кастельтауерсъ.
Молодой графъ обожалъ свою мать, которая до сихъ поръ сохранила еще свою красоту; высокаго роста, величественная, блѣдная, она напоминала чертами и цвѣтомъ лица позднѣйшіе портреты Маріи-Антуанеты. Только выраженіе ея было совершенно иное: грусть, нѣжность, женственность, дышавшія въ лицѣ несчастной королевы, нимало не отражались въ спокойномъ, величественномъ лицѣ Алеціи, графини Кастельтауерсъ. Она, казалось, во всю свою жизнь никогда не испытала сильнаго ощущенія, словно ничто, ни любовь, ни ненависть, ни страхъ, ни горе, не могли пронзить ея сердца, какъ стрѣла не можетъ пронзить мраморной статуи. Хотя онѣ обѣ отличались чрезмѣрною гордостью, но гордость у нихъ выражалась совершенно различно: у Маріи-Антуанеты гордость была страстная, пламенная и выражалась въ ея улыбкѣ; у графини Кастельтауерсъ, она холодно блестѣла въ глазахъ. Гордость дѣйствительно была главнѣйшимъ элементомъ всего ея существованія, той осью, вокругъ которой вертѣлись всѣ ея мысли, слова и дѣйствіи. Она была богатая наслѣдница, дочь, жена и мать лордовъ, и происходила изъ древняго рода Гольм-Пирпойнтовъ, а извѣстно, что кровь Гольм-Пирпойнтовъ смѣшалась однажды съ кровью Плантагенетовъ, и два раза съ кровью Тюдоровъ. Графиня Кастельтауерсъ никогда не забывала всего этого, нетолько на яву, но, кажется, и во снѣ. Ея обращеніе и манеры дышали самой изящной любезностью и предупредительностью, но подъ всѣмъ этимъ скрывалась все та же гордость, бывшая, какъ мы уже сказали, основой всѣхъ ея чувствъ и дѣйствій.
Леди Кастельтауерсъ не любила своего мужа, но она любила своего сына на столько, на сколько это позволяла ея натура. Мужъ ея прожилъ все ея приданое впродолженіе пятилѣтней брачной ихъ жизни, оскорблялъ ее самымъ обиднымъ невниманіемъ, и наконецъ умеръ, оставивъ только долги и запятнанное имя. Сынъ, напротивъ, обожалъ ее и поклонялся ей съ самой колыбели. Съ того самаго дня, какъ она его родила, она не имѣла ни разу причины быть имъ недовольной. Ребёнкомъ онъ думалъ, что на божьемъ свѣтѣ не было прекраснѣе и благороднѣе существа, чѣмъ она; возмужавъ, онъ не потерялъ своей вѣры въ нее, а привязанность его превратилась въ ту возвышенную любовь, которая соединяетъ въ себѣ рыцарскую преданность мужчины съ нѣжнымъ чувствомъ сына. Поэтому неудивительно, что та частица человѣческой слабости, которая выпала на долю графини, была вся сосредоточена на одномъ предметѣ. Пока онъ былъ еще очень молодъ, ея любовь къ нему была какъ-бы отдана на проценты, до тѣхъ поръ, пока онъ будетъ въ состояніи ее оцѣнить; когда же онъ возмужалъ, его жизнь сдѣлалась почти тождественна съ ея жизнью. Вся ея гордость и честолюбіе сосредоточивались теперь на немъ. Главнѣйшей цѣлью ея жизни сдѣлалась забота хорошо женить его, то-есть знатно и богато. Онъ долженъ занять видное мѣсто въ верхней палатѣ; долженъ сдѣлаться современемъ министромъ, и получить титулъ маркиза, которымъ герцогъ Йоркскій хотѣлъ наградить его отца, но встрѣтилъ слишкомъ сильное противодѣйствіе со стороны короля Георга IV. Леди Кастельтауерсъ твердо рѣшила въ глубинѣ своего сердца добиться всѣхъ этихъ благъ для своего сына, особенно же послѣдняго блага, то-есть титула маркиза. Она бы готова была отдать десять лѣтъ своей жизни, чтобъ увидѣть маркизскую корону на каретѣ сына, и всякое воскресенье, когда пасторъ молилъ небо услышать смиренныя прошенія его прихожанъ, графиня набожно повторяла въ своемъ сердцѣ: "Господи, сдѣлай моего сына маркизомъ".
Между тѣмъ, юный лордъ принималъ всѣ заботы матери объ удовлетвореніи ея гордости и честолюбія за чистую материнскую любовь. Онъ нимало не думалъ о титулѣ маркиза, не находилъ большой прелести въ верхней палатѣ, и даже почти рѣшилъ въ своемъ умѣ, что никогда не приметъ на себя тяжелой отвѣтственности, соединенной со всякимъ офиціальнымъ мѣстомъ. Но онъ ни за что на свѣтѣ не выразилъ бы громко своихъ понятій, чтобъ не опечалить матери. Онъ даже иногда упрекалъ себя за недостатокъ честолюбія, и утѣшался всякій разъ тѣмъ, что онъ вскорѣ прочтетъ нѣсколько сочиненій по одному изъ животрепещущихъ финансовыхъ вопросовъ, и скажетъ свою вторую рѣчь въ палатѣ.
Изъ всѣхъ плановъ его заботливой матушки, ему всего болѣе не нравилось ея стремленіе женить его на богатой невѣстѣ. Его натура была нѣсколько романтическая, и онъ никакъ не могъ помириться съ мыслію поправить свое состояніе выгодной женитьбой. Онъ понималъ женитьбу только по любви.
Эта же сторона его романтической натуры побудила лорда Кастельтауерса принять самое живое участіе въ дѣлѣ итальянской свободы. Онъ былъ, или болѣе воображалъ себя, рьянымъ демократомъ, любилъ приводить примѣры изъ жизни классическихъ республикъ, читалъ "Contrat Social", и ненавидѣлъ со всѣмъ жаромъ истаго англичанина тиранію во всѣхъ ея видахъ и степеняхъ. Окруженный съ колыбели тройной стѣной консерватизма, онъ, можетъ быть, потому и предался съ такимъ жаромъ демократическимъ теоріямъ, что онѣ представляли для него всю прелесть запрещеннаго плода. Онъ, конечно, никогда не признавался своей матери въ своемъ сочувствіи республиканскимъ принципамъ, и конечно не сказалъ бы спасибо, еслибъ какой нибудь слишкомъ обязательный пріятель передалъ графини содержаніе тѣхъ пламенныхъ и часто очень краснорѣчивыхъ рѣчей, которыя онъ произносилъ на итальянскихъ митингахъ, въ самыхъ отдаленныхъ и неаристократическихъ частяхъ Лондона.
По всѣмъ вопросамъ внутренней политики, лордъ Кастельтауерсъ былъ, что называется, либеральнымъ консерваторомъ, но чуть дѣло касалось Италіи, то онъ дѣлался совершеннымъ bonnet rouge. Ему такъ же бы дико показалось проповѣдывать введеніе въ Англіи всеобщей подачи голосовъ, какъ учрежденіе рабства въ Венеціи; но онъ твердо вѣрилъ въ возможность успѣшнаго возрожденія великой римской республики. Его сочувствіе къ итальянскому дѣлу, быть можетъ, происходило отчасти оттого, что въ его юношескомъ умѣ еще было свѣжо то поклоненіе, которымъ наши университеты окружаютъ латинскихъ героевъ, поэтовъ и историковъ. Кромѣ того, большое вліяніе имѣли на него путешествія по Италіи, странствія по знаменитымъ мѣстамъ Флоренціи и Рима, сопровождаемыя чтеніемъ Петрарки, Тасса, Данта, и романтичными приключеніями съ очаровательными, черноглазыми Джульетами и Біанками. Но болѣе всего подѣйствовало на лорда Кастельтауерса то, что онъ зналъ съ ранней юности Джуліо Колонну, и такимъ образомъ напитался итальянскимъ патріотизмомъ прежде, чѣмъ былъ въ состояніи понять, что такое патріотизмъ. Привыкнувъ смотрѣть на синьора Колонну какъ на дальняго родственника и одного изъ самыхъ короткихъ друзей его матери, онъ слушалъ съ дѣтскимъ довѣріемъ всѣ проповѣди краснорѣчиваго защитника свободы, и еще самъ не понимая хорошенько значенія словъ, научился любить и уважать то, что для Джуліо Колонны было дороже самой жизни. Поэтому неудивительно, что молодой лордъ, возмужавъ, оказался такимъ пламеннымъ другомъ итальянскаго дѣла; неудивительно, что онъ вѣрилъ всей душой и сердцемъ въ Джуліо Колонну и въ великую римскую республику.
Въ сущности не было никакого кровнаго родства между Кастельтауерсами и этою вѣтвью знаменитаго рода Колоннъ. Правда, одна мисъ Гольм-Пирпойнтъ вышла замужъ за князя Колонну, лѣтъ семьдесятъ тому назадъ, но отъ этого брака не было дѣтей. И однако, съ того времени между обоими семействами существовали дружескія отношенія. Колонны, въ третьемъ и четвертомъ колѣнѣ, были великолѣпно принимаемы въ древнемъ сурейскомъ замкѣ, а леди Кастельтауерсъ провела очень весело нѣсколько недѣль въ албанской виллѣ князя Колонны. Что же касается Джуліо Колонны, то онъ былъ другомъ дома почти съ тѣхъ поръ, какъ Алеція Пирпойнтъ сдѣлалась графиней Кастельтауерсъ, и въ этомъ не было ничего удивительнаго, такъ-какъ онъ былъ такимъ же другомъ ея отца. Онъ былъ одинъ изъ тѣхъ немногихъ людей, которыхъ дружбой дорожила графиня, и быть можетъ одинъ на свѣтѣ пользовался ея полною довѣренностью. Къ нему обращалась она за совѣтомъ во время ея распрей съ мужемъ, съ нимъ совѣщалась о воспитаніи своего сына, въ его сочувствіи искала утѣшенія во всякой неудачѣ ея честолюбивыхъ плановъ. Она знала его съ самаго своего дѣтства, восхищалась его великими способностями, уважала его высокое происхожденіе, и слѣпо вѣрила въ его честность и благородство. Отчасти она питала уваженіе и къ его пламенному патріотизму, хотя, само собою разумѣется, она совершенно расходилась съ нимъ во мнѣніяхъ о демократизмѣ и республиканизмѣ.
-- Въ отношеніи этого предмета, мой добрый другъ, синьоръ Колонна, часто говаривала она съ сожалѣніемъ: -- одинаково глухъ, какъ къ голосу разсудка, такъ и къ голосу приличія. Онъ такъ напитался классической исторіей своей страны, что не можетъ теперь отличить нуждъ полудикаго народа отъ нуждъ высоко образованнаго класса. Онъ не видитъ, что монархическая форма правленія есть самая подходящая и необходимая для настоящаго времени. Я очень жалѣю его и часто, очень часто представляла ему всевозможные доводы, чтобъ убѣдить его; но напрасно. Теперь ужь я махнула рукой. Нельзя убѣдить человѣка, который нарочно затыкаетъ уши и закрываетъ глаза, чтобъ не видѣть и не слышать истины.
Говоря это, леди Кастельтауерсъ тяжело вздыхала и дѣйствительно махала рукой.