Еще царила глубокая тьма, когда въ воскресенье утромъ проснулся Отто. Всю ночь ему грезились страшные сны. Онъ видѣлъ себя на мѣстѣ дуэли при блѣдномъ освѣщеніи мѣсяца. Вдругъ Куртъ Эвальдъ обращается въ безформенный призракъ, передвигающійся туманный столбъ, и пули пронизываютъ его безъ вреда. Въ этой тщетной борьбѣ съ сверхъестественнымъ было что-то отчаянное. Наконецъ, пуля попала Отто въ руку; онъ испустилъ крикъ бѣшенства и боли и проснулся. Онъ былъ разстроенъ этимъ сномъ и не могъ больше заснуть. Наконецъ, цѣлый часъ напрасно проворочавшись на кровати, онъ зажегъ лампу.
Было четверть пятаго. Онъ всталъ и затопилъ желѣзную печку; пламя съ трескомъ охватило дрова, придавая комнатѣ жилой видъ только для глазъ, было еще страшно холодно. Отто надѣлъ на плечи пальто и забился въ уголъ софы.
Долго, долго сидѣлъ онъ, закрывъ лицо руками, передъ догорающею лампой; наконецъ, онъ потушилъ ее; сквозь замерзшія окна показался дневной свѣтъ. Въ восемь часовъ хозяйка принесла ему завтракъ и онъ насильно проглотилъ нѣсколько кусковъ. Онъ былъ страшно разстроенъ и придавленъ тяжестью безразсуднаго, логически-невозможнаго положенія.
Фрицъ Преле постучался въ дверь въ половинѣ девятаго; онъ пришелъ очень не кстати: Отто былъ не расположенъ выражать участіе другимъ и даже не предложилъ словолитчику стула; Преле, все-таки, сѣлъ и не замедлилъ начать свои обычныя жалобы.
Отто зѣвалъ и вздыхалъ. На самомъ дѣлѣ то, что разсказывалъ Фрицъ, представляло мало интереса. Адель, и вѣчно Адель, ея серебристый смѣхъ, и какъ хороша она была, отправляясь съ Эммой и госпожею Лерснеръ въ концертъ, ея полосатое платье съ клѣтчатою отдѣлкой, роскошные волосы и золотой крестъ на груди.
Послѣ этого гимна слѣдовала обычная элегія. Она слишкомъ хороша для него. Онъ простой рабочій съ здоровыми кулака мы и грубыми манерами. Это слишкомъ грустно!
Послѣ горькихъ жалобъ начались приступы ревности. Золотой крестъ.... Откуда онъ у нея? А? Купила? Едва ли! Онъ стоитъ четырнадцать или шестнадцать марокъ. Она говоритъ: "Отъ г. Туссенъ. Премія лучшей продавщицѣ". Ба! пусть вѣритъ этому кто хочетъ! Преле лучше знаетъ этихъ господъ принципаловъ. Они не станутъ даромъ швырять премій, если ими не руководятъ какія-нибудь низкія цѣли.
Теперь его ворчаніе перешло въ громкое furioso. Вчера совершенно случайно онъ видѣлъ негодяя, бывшаго тогда съ Аделью въ театрѣ. Тотъ же самый, который преслѣдовалъ Вельнера до самыхъ Песковъ, понятно, изъ-за Адели! Негодяй, старый повѣса, которому не стыдно позорить честь неопытной дѣвушки!
Отто сдѣлался внимательнѣе. Анастасій фонъ-Сунтгельмъ, повидимому, задался цѣлью стать въ самыя разнообразныя отношенія ко всѣмъ жителямъ лерснерскаго дома. Самъ Отто, Родерихъ, Адель и черезъ нее словолитчикъ, всѣ они должны были смотрѣть на барона, какъ на нѣчто вродѣ провидѣнія, то дружески, то враждебно измѣняющаго ихъ судьбу. При этомъ молодому человѣку вспомнился Пельцеръ. Онъ хотѣлъ спросить словолитчика, не дѣлалъ ли Пельцеръ вторичной попытки говорить съ фрейленъ Аделью, но потомъ онъ нашелъ болѣе благоразумнымъ умолчать въ виду экзальтированнаго состоянія Преле.
-- Такъ это онъ!-- сказалъ Отто.-- Ну, и какъ же это было?
-- Совершенно такъ же, какъ и въ тотъ разъ, только улица еще дальше, а онъ еще влюбленнѣе. Увѣряю васъ, я готовъ былъ убить его и, клянусь жизнью, что я не бросился на него только но двумъ причинамъ: первая, страшное сердцебіеніе, а потомъ, когда я уже готовъ былъ забрать его въ лапы, они внезапно исчезли въ ближайшихъ воротахъ такъ быстро и такъ неожиданно, что я успѣлъ только броситься за ними и услыхалъ, какъ наверху зазвенѣлъ колокольчикъ и тихонько отворилась дверь.
-- Дѣйствительно, это довольно ясно.
-- Да, и я то же думаю,-- продолжалъ Преле.-- Говорю вамъ, г. Вельнеръ, я остановился какъ пораженный громомъ, потому что, вѣдь, это его квартира, думалъ я, онъ ведетъ ее къ себѣ. У меня потемнѣло въ глазахъ... Наконецъ, я прихожу въ себя и дѣло представляется мнѣ не такимъ ужаснымъ. Я подхожу въ двери и еще въ полусознаніи читаю: "Вдова Маріанна Тарофъ".
-- Тарофъ?
-- Да, вдова Тарофъ. Ну, думаю, слава Богу... Но это не долго продолжалось, мнѣ пришла въ голову новая мысль. Этотъ старый повѣса выглядитъ холостякомъ, можетъ быть, онъ живетъ у этой вдовы Тарофъ? И тогда, значитъ....
-- Нѣтъ, -- прервалъ его Отто.-- Я знаю этого господина; онъ женатъ и живетъ въ улицѣ Башни.
-- Какъ? Вы лично знакомы съ этимъ негодяемъ?
-- Я видѣлъ его у г. фонъ-Дюрена.
-- И какъ зовутъ его?
-- Сунтгельмъ, баронъ Анастасій фонъ-Сунтгельмъ-Хиддензое.
-- Такъ дворянинъ и богатъ! Но такой старикъ. Да это невозможно. Фрейленъ Якоби, навѣрное, дурачитъ его... Сунтгельмъ! Хорошо, что я, наконецъ, узналъ его имя. Ужь удивится этотъ Анастасій фонъ-Сунтгельмъ!,
-- Не поступайте безразсудно!
-- Не безпокойтесь, я дружески скажу ему это, и если онъ не образумится и не превратитъ свои ухаживанья...
-- Ну?
-- Тогда я ему всѣ кости переломаю!
-- Не совѣтовалъ бы,-- сказалъ Отто задумчиво.-- Ну, а чѣмъ же кончились ваши похожденія?
-- Конецъ былъ такой. Я еще стоялъ на лѣстницѣ и думалъ: если бы мнѣ только узнать, что за женщина эта Тарофъ. Между тѣмъ, по лѣстницѣ поднимается какая-то горничная. Тогда я началъ любезничать съ нею и узналъ, что Тарофъ состоятельная особа, весело живетъ и принимаетъ много гостей. И очень весело этимъ гостямъ: живыя картины, танцы, шампанское. Также часто бываютъ у вдовы Тарофъ офицеры, даже очень часто, но они всегда въ штатскомъ. Все это она разсказывала очень сбивчиво и прибавила, что поступила только съ начала ноября и не знаетъ еще подробностей. Единственнымъ утѣшеніемъ было то, что г-жа Тарофъ не сдаетъ комнатъ.
Сильный стукъ въ дверь прервалъ нить его сообщеній. Это былъ докторъ Соломонъ. Преле пробормоталъ въ смущеніи нѣсколько словъ.
-- Ну,-- спросилъ Соломонъ, пожимая руку своего новаго друга,-- готовы вы?
-- Конечно. Но еще слишкомъ рано.
-- Рано? Въ такихъ дѣлахъ не существуетъ "слишкомъ рано". Повѣрьте мнѣ, величайшую ошибку, съ психолоческой точки зрѣнія, совершаетъ дуэлистъ, являясь на мѣсто поединка позднѣе противника. Это даетъ другому нравственное преимущество. Онъ можетъ осмотрѣть окружающее, всю обстановку безъ непріятнаго чувства: вотъ стоитъ передъ тобой человѣкъ, изучающій твою физіономію. Первый можетъ собраться какъ слѣдуетъ съ мыслями, привести въ порядокъ чувства. Другой уже не можетъ этого въ такой степени. Кто первый на мѣстѣ, тотъ дома, второй -- гость; онъ стѣсненъ въ своихъ движеніяхъ; поэтому онъ большею частью проигрываетъ. Но оставимъ это. Экипажъ у подъѣзда: если васъ ничто особенное не задерживаетъ...
-- Ничто,-- отвѣтилъ Отто, надѣвая пальто.-- Ахъ, нѣтъ... Мнѣ пришло въ голову. Могу я васъ затруднить одною просьбой?
-- Говорите!
Отто досталъ ключъ и отперъ первый ящикъ своего коммода.
-- Вотъ,-- сказалъ онъ, указывая на желто-сѣрый пакетъ, лежащій между бумагами и записками, -- этотъ пакетъ содержитъ загадочное завѣщаніе моего покойнаго отца. Я не могу вамъ сейчасъ объяснить, о чемъ тутъ рѣчь. Никто здѣсь, кромѣ Родериха Лунда, не знаетъ объ этомъ. Онъ засталъ меня какъ-то за переписываніемъ надписи на конвертѣ для моего друга и учителя Гейнціуса въ Хольдрофѣ, и вышло такъ, что я сообщилъ ему. Этотъ пакетъ, г. профессоръ, прошу васъ, въ случаѣ несчастія со мной, сжечь не распечатаннымъ. Я думаю, я поступлю такъ въ духѣ моего отца, которому я хочу повиноваться даже тогда, когда не могу угадать его цѣлей.
-- Я считаю ваше желаніе поступкомъ предусмотрительной осторожности,-- отвѣчалъ Соломонъ.-- Но если вы хотите поступить абсолютно правильно, то дайте мнѣ это порученіе письменно. Коротенькаго объясненія, оставленнаго вами въ столѣ съ надписью: "послѣдняя воля", будетъ достаточно.
-- Вы правы,-- сказалъ Отто.
Онъ взялъ листъ бумаги и быстро написалъ нѣсколько строчекъ.
Только что онъ сложилъ и запечаталъ эту записку въ конвертъ, какъ въ корридорѣ раздался пронзительный крикъ, сопровождаемый громкимъ стукомъ и трескомъ.
Отто, уже въ пальто и шляпѣ, выбѣжалъ на крикъ, профессоръ за нимъ. Передъ дубовымъ шкафомъ, въ дальнемъ углу корридора, безъ чувствъ лежала на полу г-жа Лерснеръ. Нѣсколько ящиковъ и сундуковъ, много лѣтъ стоящихъ одинъ на другомъ на шкафу, при открытіи тяжелой дверцы вдругъ закачались, два верхніе упади и произвели катастрофу.
Прибѣжала и фрейленъ Эмма, блѣдная какъ полотно, но спокойная, рѣшительная. Преле сейчасъ же былъ отправленъ за докторомъ; потомъ Эмма съ помощью Отто и Соломона перенесла г-жу Лерснеръ въ залъ. Профессоръ старался ободрить дрожащую дѣвушку; Отто стоялъ молча, прислонившись къ окну. Черезъ пять минутъ раздались на лѣстницѣ шаги Преле.
-- Докторъ сейчасъ будетъ...
-- Г. Преле,-- сказалъ Отто, вынимая часы,-- мнѣ необходимо надо уѣхать. Могу я быть увѣренъ, что вы ни на секунду не оставите фрейленъ Эмму одну? А гдѣ же Родерихъ и фрейленъ Якоби?
Фрицъ Преле обѣщалъ, что онъ не отойдетъ отъ Эммы, сказалъ, что Родерихъ еще спитъ, Адель у Туссена и Герольдъ, я чтобы Отто не безпокоился объ остальномъ.
-- Хорошо!-- сказалъ Отто.-- Такъ ѣдемте!
Онъ подошелъ въ фрейленъ Эммѣ и молча пожалъ ей руку. Въ это время зашевелились въ комнатѣ Родериха; Отто и Соломонъ быстро удалились, боясь, чтобы ихъ не задержалъ еще разъ приходъ Родериха.
-- Еще безъ десяти минутъ девять,-- сказалъ Отто, садясь въ экипажъ.-- Теперь ужь мы, конечно, не первые, и по вашей теоріи я обреченъ на смерть.
-- Ба!-- пробормоталъ философъ.-- Вы всегда впадаете въ крайности. Впрочемъ, вонъ на тѣхъ часахъ уже одна минута десятаго. Поѣзжайте скорѣе, кучеръ! Я надѣюсь, что дѣло обойдется благополучно. Notabene: прелестная дѣвушка, эта Эмма! Такъ умна, такъ владѣетъ собой, настоящая спартанка, и при этомъ прелестное личико, полу-мадонна, полу-Венера...
-- Вы находите?-- замѣтилъ Отто разсѣянно.
Вдругъ онъ вскочилъ.
-- Въ этой суматохѣ я забылъ вынуть ключъ изъ коммода... Кучеръ!
-- Какъ! Не хотите же вы ѣхать назадъ?
-- Почему нѣтъ? Вѣдь, пройдетъ не больше десяти минутъ. Это было бы въ высшей степени непріятно....
-- Но кто же именно теперь будетъ думать о вашемъ комходѣ? Лундъ знаетъ объ этомъ, остальные заняты съ г-жею Лерснеръ, а постороннихъ никого не бываетъ.
-- Но, все-таки...
-- Не дѣлайте глупостей! Впередъ, кучеръ! Нѣтъ, нѣтъ, положительно нельзя! Мы потеряемъ, по крайней мѣрѣ, двадцать минутъ.
Отто повиновался. Но на сердцѣ у него была ужасная тяжесть, сравнимая съ боязнью матери, оставившей ребенка безъ присмотра.
Мѣстомъ дуэли была выбрана полянка въ малопосѣщаемомъ лѣсу, прилегающемъ къ послѣднимъ домамъ Восточнаго квартала. Отто и докторъ Соломонъ, какъ и предвидѣли, нашли все общество въ сборѣ. Въ сторонѣ виднѣлся сквозь кусты собственный экипажъ Эвальда, вынувшаго при ихъ приближеніи часы.
Профессоръ Соломонъ извинился и объяснилъ, почему они опоздали. Эрихъ фонъ-Тиллихау и докторъ Форенштедтъ сказали нѣсколько любезныхъ словъ; затѣмъ Тиллихау отозвалъ профессора въ сторону.
-- Ну,-- спросилъ онъ,-- чего вы достигли?
-- Ничего особеннаго. Мой другъ Вельнеръ готовъ взять свои слова обратно, если его противникъ...
-- Этого, къ сожалѣнію, нельзя ожидать. Все возможное говорилъ я, чтобы склонить Курта Эвальда къ примиренію. Но напрасно. Онъ стоитъ на одномъ: если только г. Вельнеръ первый...
-- Но позвольте! Законы логики...
-- Въ дѣлѣ чувствъ не всегда примѣнимы,-- прервалъ его Тиллихау.-- Я согласенъ, что вы правы, но какая польза? Куртъ Эвальдъ, повидимому, вбилъ себѣ въ голову...
-- Я того мнѣнія, что мы, все таки, обязаны еще разъ сдѣлать попытку.
-- Конечно; ради формы...
Отто, между тѣмъ, стоялъ неподвижно и, сложивъ на груди руки, негодующимъ взглядомъ смотрѣлъ на противника, стоящаго отъ него шагахъ въ двадцати, прислонившись въ стволу бука. Хладнокровіе, написанное на отцвѣтшемъ лицѣ Эвальда, раздражало Отто. Неужели этотъ человѣкъ считаетъ его такимъ неопаснымъ?
Теперь выступили впередъ лейтенантъ фонъ Клерво съ Эрихомъ фонъ-Тиллихау и докторомъ Соломономъ. Спокойно и вѣжливо обратился онъ въ ожидающимъ противникамъ, высказывая, что, послѣ вторичнаго разговора съ секундантами, онъ пришелъ къ заключенію, что, несмотря на то, что дѣло зашло уже такъ далеко, его можно еще уладить. Такъ какъ людямъ съ чувствительнымъ самолюбіемъ въ высшей степени затруднительно признать себя виновникомъ ссоры, то онъ съ секундантами придумалъ способъ, устраняющій, по его мнѣнію, это затрудненіе. Противники должны выразить свое сожалѣніе по поводу происшедшаго тѣмъ, что на вопросъ посредника одновременно коротко и ясно произнесутъ да. Можетъ быть, этотъ способъ и неупотребителенъ, но не представляетъ ничего такого, что противно кодексу чести.
Профессоръ обратился въ Вельнеру, а Тиллихау къ Курту Эвальду, чтобы убѣдить ихъ согласиться на это предложеніе.
Отто, не желающій этой дуэли, безъ сомнѣнія, согласился бы, если бы въ эту минуту его взглядъ не замѣтилъ насмѣшливой улыбки, играющей на губахъ Эвальда; отъ этой улыбки вса кровь бросилась ему въ лицо.
-- Оскорбитель долженъ протянуть руку для примиренія,-- отвѣтилъ онъ, пожавъ плечами,-- а не оскорбленный. Я отказываюсь отъ предложенія лейтенанта фонъ-Клерво.
-- Но опомнитесь!-- прервалъ его докторъ Соломонъ.-- Именно въ томъ-то и вопросъ: кто оскорбитель, кто оскорбленный?
Вслѣдъ затѣмъ раздался голосъ Курта Эвальда:
-- Не теряйте напрасно времени, господа! Мы ждемъ уже здѣсь двадцать пять минутъ, а при четырехъ градусахъ мороза это не очень пріятно.
Эрихъ фонъ-Тиллихау пожалъ плечами.
Принесли оружіе. Противники стали на разстояніи двадцати шаговъ; рѣшено было обмѣняться тремя выстрѣлами.
По знаку одного изъ секундантовъ раздались одновременно два выстрѣла. Отто, какъ пораженный молніей, упалъ на землю.
Куртъ Эвальдъ поблѣднѣлъ. Его жертва лежала навзничъ на свѣжемъ мху, съ залитымъ кровью лицомъ.
Докторъ Форенштедтъ сейчасъ же осмотрѣлъ рану. Людямъ непонимающимъ казалось, что пуля попала въ високъ и засѣла въ мозгу; но докторъ Форенштедтъ констатировалъ только раздробленіе кости. По странной ироніи судьбы эта рана пришлась какъ разъ около того рубца, которымъ Отто Вельнеръ обязанъ нападенію Пельцера.
-- Успокойтесь!-- сказалъ членъ медицинскаго совѣта Эвальду.-- Одною линіей лѣвѣе, и дѣло было бы серьезно. Но теперь... смотрите, онъ ужь открываетъ глаза.
Вслѣдствіе холодной погоды раненаго необходимо было какъ можно скорѣе доставить домой.
-- Какъ вы себя чувствуете?-- спросилъ докторъ послѣ того, какъ Отто благополучно усадили въ экипажъ.
-- Темно... Все кружится... Я не вижу васъ.
-- Это пройдетъ. Сидите только какъ можно спокойнѣе и прислоните голову къ подушкѣ.
Пріѣхавши домой, Отто Вельнеръ былъ перенесенъ на кровать. Докторъ еще разъ осмотрѣлъ его съ большимъ вниманіемъ, вынулъ осколки костей и наложилъ повязку.
-- Какъ тамъ?-- спросилъ Отто, когда все было кончено.
Преле, вошедшій въ эту минуту въ дверь, отвѣтилъ, что больная до сихъ поръ лежитъ еще безъ сознанія.
Докторъ уѣхалъ. Соломону еще надо было кое о чемъ позаботиться. Онъ думалъ, что надо пригласить сидѣлку, но фрейленъ Эмма объявила, что она обойдется и безъ помощницъ, что чужое лицо будетъ только стѣснять. Она сказала это такъ просто и рѣшительно, и ея прекрасные глаза сверкали такою силой воли, что докторъ Соломонъ не рѣшился противорѣчить.
Отто страшно ослабѣлъ; его клонило во сну. Полная, стройная фигура Эммы представлялась ему какъ въ облавахъ. Ему казалось, что онъ видитъ Люцинду въ простомъ домашнемъ костюмѣ.
Вдругъ онъ въ волненіи приподнялся.
-- Ключъ,-- прошепталъ онъ, устремивъ взглядъ на Солонона.-- Пожалуйста, выньте его... и... спрячьте.
Затѣмъ онъ впалъ въ забытье. Черезъ часъ послѣ этого докторъ Соломонъ въ сильнѣйшемъ волненіи вышелъ изъ дома на Пескахъ. Прежде чѣмъ запереть коммодъ, онъ заглянулъ въ ящикъ и потомъ, какъ скупецъ, потерявшій банковый билетъ, перерылъ всю комнату. Запечатанный пакетъ, о которомъ Отто передъ отъѣздомъ на мѣсто дуэли такъ настоятельно просилъ его, исчезъ безслѣдно.