Преле смотрѣлъ вслѣдъ удаляющейся Адели, какъ путникъ на заходящее свѣтило. Въ его сердце закралась мучительная тоска, выразившаяся и на его измѣнившемся лицѣ. Сегодня пятница, и уже второй вечеръ на этой недѣлѣ онъ лишенъ лучшаго утѣшенія. Фрейленъ Якоби! Въ этомъ имени заключались его радость, счастіе и жизнь. Правда, онъ зналъ, что рядомъ съ хорошенькою, веселою Аделью онъ неотесанный медвѣдь, что стоитъ ей только протянуть маленькій пальчикъ своей изящной ручки, чтобы составить самую блестящую партію, и что поэтому ему надѣяться нечего.
Но что значитъ разсудокъ въ борьбѣ со страстью? Въ продолженіе многихъ лѣтъ Фрицъ Преле занимался только исполненіемъ своихъ служебныхъ обязанностей, а праздники проводилъ въ танцовальныхъ залахъ и пивныхъ. Потомъ распространившаяся соціалистическая эпидемія заразила и этого трудолюбиваго, честнаго, но лишеннаго твердыхъ убѣжденій человѣка. Подъ вліяніемъ безумнаго движенія онъ воспылалъ сословною ненавистью и всѣ встрѣчающіяся ему непріятности взваливалъ на плечи буржуазіи. Люди, воображающіе себя благодѣтелями народа, вполнѣ опредѣленно сказали: только эгоизмъ буржуазіи виноватъ въ томъ, что всѣ вы не роетесь въ золотѣ. И добрый Преле все сваливалъ на буржуазію; болѣла ли у него въ понедѣльникъ голова съ похмѣлья, онъ проклиналъ грѣхи буржуазіи; опаздывалъ ли онъ на службу и получалъ выговоръ, онъ ужасался развратности вѣка. Когда все шло хорошо, Преле съ своими фантастическими несчастіями былъ прелестнѣйшимъ человѣкомъ на свѣтѣ; но можно было заранѣе быть убѣжденнымъ, что серьезное несчастіе способно довести его фанатизмъ до совершеннаго сумасшествія.
Душа этого необыкновеннаго человѣка, какъ разъ въ ту минуту, когда противусемейные лжеучители крѣпко держали его въ своихъ рукахъ, исполнилась безграничною любовью. Фрицъ Преле любилъ и столько было поэзіи и нѣжности въ любви этого широкоплечаго плебея. Вечера въ квартирѣ Лерснеръ! О, какое блаженство заключалось въ нихъ, когда Адель сидѣла рядомъ съ нимъ! Какъ бывалъ онъ счастливъ, несмотря на ея насмѣшки и ссоры! И теперь опять исчезла эта неугомонная Адель, которую такъ трудно было понять и которая дѣлаетъ всегда то, чего отъ нея менѣе всего ожидаешь!
Бѣдному Преле сдѣлалось грустно.
-- Не слѣдовало бы позволять фрейленъ Адели такъ поздно ходить одной,-- проговорилъ онъ.
Г-жа Лерснеръ пожала плечами.
-- Милый г. Преле...
-- Я знаю, что вы скажете,-- прервалъ ее Преле.-- Вы думаете, что люди, живущіе своимъ трудомъ, не въ состояніи давать своимъ дочерямъ провожатыхъ: дѣвушки сами должны защищать себя. Совершенно вѣрно... Но, вѣдь, разница, когда дѣвушка возвращается изъ магазина въ семь или половинѣ восьмаго, когда улицы еще полны народомъ, или когда она еще разъ идетъ по той же дорогѣ въ девять! А потомъ еще позднѣе! Можетъ быть, въ половинѣ двѣнадцатаго, сказала она. Боже мой, мнѣ бы слѣдовало пойти съ нею! У меня еще есть дѣла въ городѣ...
-- Не ворчите,-- сказала г-жа Лерснеръ,-- она уже привыкла.
-- Вы слишкомъ легко относитесь къ этому, -- горячился Преле.-- Пройдитесь когда-нибудь вечеромъ по главнымъ улицамъ! Тогда вы увидите этихъ проклятыхъ франтовъ, въ лайковыхъ перчаткахъ, съ сигарой во рту и тросточкой въ рукѣ... Да, вы не такъ замѣчаете, а нашъ братъ обращаетъ вниманіе. Потомъ они заговариваютъ съ проходящими дѣвушками. Ну, я больше ничего не скаку. Эта исторія уже давно сидитъ у меня на шеѣ.
-- Вы преувеличиваете, г. Преле!
-- Напротивъ! Я не могу только всего выразить. Скажите вы сами, фрейленъ Эмма!...
Легкій румянецъ залилъ щеки дѣвушки.
-- Это очень можетъ быть,-- отвѣтила она.-- Но когда быстро идешь своею дорогой... Я нахожу, что дѣвушки большею частью сами виноваты.
Преле, повидимому, принялъ слова Эммы за подтвержденіе высказаннаго имъ.
-- Не хотите ли вы мнѣ сказать, что съ вами никогда въ жизни не случалось подобныхъ исторій?
Эмма удивленно взглянула на Преле.
-- Такъ какъ вы заговорили объ этомъ,-- спокойно сказала сна,-- то я спрошу васъ по совѣсти: развѣ такія невѣжества позволяютъ себѣ только "франты въ лайковыхъ перчаткахъ", макъ вы ихъ называете? Не будьте же несправедливы!
-- Я несправедливъ?
-- Конечно, вы! При каждомъ удобномъ случаѣ вы распространяетесь, что честность, искренность и другія добродѣтели можно найти только у рабочихъ, а въ высшемъ классѣ...
-- Для меня не существуетъ высшихъ классовъ. Всѣ люди равны, что же касается честности и искренности...
-- На, дѣти,-- остановила г-жа Лерснеръ,-- не спорьте же о такихъ неинтересныхъ предметахъ. Г. Лундъ прочтетъ намъ теперь конецъ своей трагедіи. Рабочіе и высшіе классы не должны намъ портить расположенія духа. Не правда ли, г. Лундъ, эти предметы не идутъ къ тому, что вы хотите читать?
-- Почему же нѣтъ?-- сказалъ Родерихъ, раздосадованный словами Эммы.
Фрицъ Преле посмотрѣлъ на часы. Съ той минуты, какъ г-жа Лерснеръ заговорила о трагедіи, онъ колебался между уваженіемъ въ таланту Родериха и влеченіемъ собственнаго сердца. Банъ только Адель скрылась въ дверяхъ, внутренній голосъ шепнулъ ему: "спѣши за ней! Только сегодня!" И теперь этотъ голосъ звучалъ еще громче. Но онъ побѣдилъ это желаніе, сообразивъ, что теперь довольно трудно догнать Адель.
Родерихъ принесъ свою рукопись.
Съ сильнымъ паѳосомъ началъ онъ читать оконченный имъ сегодня актъ. Отто замѣтилъ, что онъ обращается исключительно къ Эммѣ, какъ будто въ ней только и видитъ критикующую публику. На самомъ дѣлѣ, Фрицъ Преле былъ страшно невнимателенъ, г-жа Лерснеръ выказывала больше материнскаго участія, чѣмъ разумнаго сужденія, Эмма же, напротивъ, слушала съ необыкновеннымъ вниманіемъ; глаза ея блестѣли, маленькія ручки, до сихъ поръ усердно вышивавшія, спокойно лежали на колѣнахъ. Видъ этого непритворнаго участія заставилъ и Отто прислушаться повнимательнѣе. Не безъ предубѣжденія прослушалъ онъ первыя сцены; но каково же было его удивленіе, когда онъ, не зная предъидущихъ актовъ трагедіи, вдругъ почувствовалъ, что и его увлекаетъ эта истинно выдающаяся творческая сила. Нѣтъ сомнѣнія, это было выдающееся произведеніе.
Когда поэтъ кончилъ, Отто молча протянулъ ему руку; Эима глубоко вздохнула и только г-жа Лерснеръ произнесла нѣсколько одобрительныхъ словъ.
Преле поднялся.
-- Ну, я ухожу теперь,-- началъ онъ нерѣшительно.-- Когда будетъ готовъ четвертый актъ... Меня интересуетъ, чѣмъ все это кончится. Вѣроятно, такъ какъ это трагедія, этому Гракху плохо придется... Покойной ночи!
Онъ вышелъ изъ комнаты, побѣжалъ къ себѣ наверхъ, надѣлъ шапку и медленно спустился по темной лѣстницѣ. Онъ вышелъ на свѣжій, сентябрскій воздухъ, снялъ съ головы шапку и пригладилъ рукой волосы; на его губахъ показалась улыбка.
"Богъ знаетъ, можетъ быть, это и лучше!-- разсуждалъ онъ.-- Что мнѣ было бы изъ того, если бы она тѣ полчаса, которые читалъ Родерихъ, прозѣвала бы въ свою прелестную ручку? Ну, а въ десять все бы удовольствіе уже кончилось! Теперь же я устрою..."
Онъ быстро зашагалъ къ городу съ единственною счастливою мыслью: увидать ее, проводить ее домой. О большемъ онъ и не мечталъ. Сказать ей хоть что-нибудь изъ того, что наполняло его сердце, что не давало ему покоя ни днемъ, ни ночью, казалось ему еще безумнѣе, чѣмъ схватить рукой колесо быстро прокатившагося мимо него экипажа. Черезъ двадцать минутъ онъ достигъ хлѣбной площади. Освѣщенные часы церкви св. Георгія показывали четверть десятаго. Съ пріятнымъ чувствомъ, что времени у него достаточно и что ждать придется не очень долго, онъ повернулъ въ шировую улицу Луизы, одну изъ главныхъ города. Направо и налѣво въ нѣкоторыхъ магазинахъ было еще освѣщено. Онъ шелъ, останавливаясь передъ окнами то табачнаго, то съѣстнаго магазина, засунувъ руки въ карманы и насвистывая мандолинату. Черезъ восемь номеровъ отсюда улица Луизы, 41, находился извѣстный модный магазинъ Туссена и Герольда, куда Адель была приглашена продавщицей. Преле пошелъ дальше. Онъ можетъ незамѣтно войти въ магазинъ, Адель не сразу замѣтитъ его. Да даже если и... Онъ хотѣлъ сказать себѣ, что для него это безразлично, но одно предположеніе, что Адель можетъ увидать его, смутило его. Надо такъ устроить, чтобы встрѣча показалась случайностью
Когда она выйдетъ, онъ случайно будетъ идти тою же дорогой. Тихонько, какъ медвѣдь, подкрадывающійся въ улью, пробрался онъ мимо домовъ. Теперь, по его разсчету, онъ долженъ быть около 41 номера. Дѣйствительно, на подъѣздѣ висѣла огромная вывѣска съ золотыми буввами: "Туссенъ и Герольдъ". Но магазинъ былъ запертъ. На желѣзныхъ дверяхъ безмолвно висѣли тяжелые замии; ни шороха, ни свѣта, все точно вымерло.
Преле провелъ рукой по глазамъ. Можетъ быть, хозяинъ отпустилъ раньше, чѣмъ предполагала Адель? Но нѣтъ. Только одна дорога вела домой, такъ что онъ непремѣнно бы встрѣтилъ ее. Вдругъ ему пришла въ голову ужасная догадка. Вся кровь прилила ему къ сердцу; онъ зашатался. Съ громкимъ стономъ прислонился онъ въ столбу ближайшаго фонаря; проходящій мимо городовой подозрительно посмотрѣлъ на него, положилъ ему руку на плечо и сказалъ:
-- Проходите отсюда.
Въ другое время онъ не спустилъ бы этого полицейскому, но теперь ему было все равно; шатаясь, словно разбитый, онъ повернулъ назадъ.
Понемногу онъ сталъ успокоиваться.
-- Глупости!-- повторялъ, онъ, сжимая голову руками.-- Что она... она, навѣрное, давно дома. Я задумался... и не замѣтилъ, какъ она прошла. Да, да, она давно дома!
Онъ бросился бѣжать, какъ сумасшедшій, и черезъ десять минутъ очутился около своего дома на Пескахъ. Задыхаясь, онъ вбѣжалъ на лѣстницу, не обративъ вниманія на то, что два раза упалъ. Онъ пришелъ какъ разъ въ ту минуту, когда хозяйка только что проводила Отто и Родериха Лунда и еще стояла на порогѣ съ лампой въ рукахъ.
-- Господи!-- вскричала г-жа Лерснеръ.-- Вы бѣжите, какъ будто бы за вами гонится цѣлая шайка разбойниковъ. И на что вы похожи! Что съ вами?
-- Ничего, ничего. Я... я только хотѣлъ за одно воспользоваться освѣщеніемъ.
Съ этими словами онъ близко подошелъ къ хозяйкѣ и жадно оглядѣлъ всю комнату; тамъ стояла фрейленъ Эмма съ только что зажженною свѣчкой; но напрасно онъ искалъ Адели.
-- Фрейлейнъ Адель, вѣроятно, уже легла спать?-- со страхомъ спросилъ онъ.
-- Адель? Да, вѣдь, вы же знаете, что она до одиннадцати занята!
-- Покойной ночи!-- быстро проговорилъ онъ и побѣжалъ въ свою комнату.
Тамъ онъ заперся и бросился на кровать. Его умъ мутился, глаза горѣли.
-- Что съ нимъ такое?-- спросилъ Отто, разставаясь съ поэтомъ.
-- Ба, онъ влюбленъ въ дѣвушку; поэтому онъ пылаетъ ненавистью къ гг. Туссенъ и Герольдъ. Между нами, я думаю, онъ напрасно трудится. Насколько я знаю эту дѣвочку, она давно уже занята не этимъ!