Въ концѣ роскошныхъ квартиръ такъ называемаго Іоганништадта и началѣ шумнаго торговаго квартала возвышалось громадное помѣщеніе извѣстной издательской фирмы А. X. Дюренъ.
Оно заключало въ себѣ цѣлый городокъ. Здѣсь были не только большая типографія, словолитня, переплетная, ксилографическія и цинкографическія заведенія, но и собственные ремесленники: слесаря, плотники, каретники, механики и техники. Кромѣ того, здѣсь же помѣщалась редакціи Колокола и со дня на день пріобрѣтавшаго больше значенія Государственнаго права.
Перваго октября, въ девять часовъ утра, Отто стоялъ у главнаго подъѣзда и спрашивалъ у привратника, гдѣ редакція.
-- Второй дворъ, лѣстница С, первый этажъ, а 17,-- коротко отвѣтилъ тотъ, поворачивая спину.
-- Найду я тамъ г. совѣтника?-- спросилъ онъ.
-- Нѣтъ; тамъ г. докторъ Вольфъ.
-- Можетъ быть, мнѣ надо представиться сначала г. совѣтнику?
-- Это не дѣлается здѣсь. Хозяинъ приходитъ въ десять часовъ.
-- Благодарю,-- коротко проговорилъ Отто, раздосадованный обращеніемъ этого человѣка.-- Такъ второй дворъ, лѣстница С...
-- Первый этажъ, No 17, -- лихорадочно повторилъ привратникъ.
Отто вошелъ въ первый дворъ, гдѣ возвышалось громадное зданіе съ высокими дымящимися трубами. Печально освѣщало солнце пустынную, сѣрую мостовую; кругомъ слышалось шипѣніе, жужжаніе, гулъ, стукъ безчисленныхъ машинъ. Онъ невольно остановился. Хотя онъ въ теченіе послѣднихъ недѣль и часто ходилъ осматривать мѣстность своей будущей дѣятельности, его, все-таки, поразилъ внутренній видъ этого двора, гдѣ, несмотря на гулъ работъ, царствовала такая тишина. Чувство, испытанное имъ, когда онъ шелъ съ Камиллой и Люциндой по мраморной лѣстницѣ оберхорхгеймской виллы, охватило его снова, хотя нѣсколько измѣненное. Тамъ его поразили безумная роскошь и блескъ, здѣсь видъ того, что доставляло эту роскошь. Какіе безчисленные капиталы заключаются въ этихъ стѣнахъ, похожихъ на крѣпость, во всей этой повальной машинѣ, работающей для наполненія сокровищами сундуковъ одного счастливца! Сколько рукъ неутомимо трудится, сколько колесъ вертится и скрипитъ, сколько умовъ думаетъ съ утра до ночи для него одного! И въ то время, какъ здѣсь въ золотомъ водоворотѣ собираются милліоны, человѣкъ съ выдающимся талантомъ Родериха сидитъ въ жалкой комнатѣ на Пескахъ, голодая и замерзая, если, повинуясь своему поэтическому вдохновенію, пренебрежетъ своимъ крошечнымъ ежедневнымъ заработкомъ.
-- Странный свѣтъ!-- проговорилъ Отто со вздохомъ.
Отто задумчиво стоялъ, почти забывъ о цѣли своего прихода, когда на плечо его опустилась чья-то рука. Обернувшись, онъ увидалъ добродушное лицо доктора Генриха Соломона.
-- Здравствуйте!-- сказалъ философъ своимъ громкимъ басомъ.-- Я радъ, что вижу васъ. Намъ, вѣдь, по дорогѣ? Девять уже прошло, и, я думаю, у васъ будетъ достаточно работы. Бывшій секретарь оставилъ дѣла въ страшномъ безпорядкѣ и запущеніи: après nous le déluge! Я вижу, вы занимаетесь здѣсь, между прочимъ, топографіей... Внушительно, не правда ли? Но идемте, чтобы вамъ сразу не начать съ неаккуратности, сломавшей шею вашему предшественнику!
Отто послѣдовалъ за нимъ.
-- И такъ, вы поступаете къ доктору Вольфу, -- продолжалъ Соломонъ.-- Я отъ всего сердца былъ бы радъ, если бы можно было найти вамъ занятія при Правѣ, между прочимъ, беллетристика тоже имѣетъ извѣстное преимущество... и въ особенности Колоколъ. Но оставимте это! Кстати, знакомы вы съ докторомъ Вольфомъ?
-- До сихъ поръ я еще не имѣлъ чести,-- возразилъ Отто.-- Прошлое воскресенье я хотѣлъ представиться ему.
-- Ну, доктора Вольфа вы оцѣните и полюбите какъ высоко образованнаго, хотя нѣсколько односторонняго человѣка... Онъ получилъ высшее академическое образованіе, но черезъ-чуръ беллетристъ. У него изрѣдка бываютъ опасные консервативные припадки! Но оставимте это! Наши дороги расходятся здѣсь Смотрите, вонъ, лѣвый флигель, отъ угла до середины дороги,-- все это помѣщеніе Права. Если васъ интересуетъ это дѣло, то вавѣстите меня когда-нибудь... Вообще вамъ надо осмотрѣть все это учрежденіе. Это необходимая пропедевтика! Вонъ, г. Вельнеръ, лѣстница. А вонъ стоитъ у окна самъ lupus in fabula!
Онъ поклонился господину съ "консервативными припадками", крикнулъ Отто "до свиданья" и исчезъ въ одной изъ дверей налѣво.
Отто Вельнеръ поднялся по лѣстницѣ въ редакцію. Главный редакторъ принялъ его съ добродушною любезностью. Все въ немъ было соразмѣрно и гармонично, на тщательно выбритомъ подбородкѣ лежала черта вѣчной молодости, его мягкіе черные усы рѣзко отличались отъ щетинистыхъ усовъ Соломона, которые онъ постоянно окуналъ въ пѣнящіеся стаканы пива. Манера говорить была у него тоже совсѣмъ другая. Леопольдъ Вольфъ говорилъ просто и ясно, но всегда изящными оборотами и съ тѣмъ неподражаемымъ достоинствомъ, которое составляетъ тайну древне-классическаго воспитанія. Слова привѣтствія, сказанныя имъ новому секретарю, были какъ будто крылаты -- ἔπεα πτερόεντα -- и коснулись его слуха мелодично, какъ стихи Одиссеи.
Отто, какъ и предсказывалъ Соломонъ, нашелъ дѣла въ страшномъ безпорядкѣ; съ свѣжими силами принялся онъ за работу. Такъ прошло время до пріемныхъ часовъ. Едва часы пробили одиннадцать, Клаусъ, фактотумъ экспедиціоннаго бюро, доложилъ о приходѣ дамы.
Докторъ Вольфъ кивнулъ головой; вслѣдъ за этимъ въ комнату вошла высокая блондинка.
-- Тысячу разъ прошу извиненія...-- начала она съ необыкновенною поспѣшностью.
-- Сдѣлайте одолженіе! Съ кѣмъ имѣю честь говорить?
-- Мое имя Таровъ, вдова Маріанна Таровъ. Я вижу, г. редакторъ...
-- Не угодно ли вамъ сѣсть,-- любезно предложилъ ей докторъ Вольфъ.
Вдова Таровъ сѣла на кожаную софу и продолжала нетвердымъ голосомъ:
-- Я въ нѣсколькихъ словахъ объясню вамъ причину моего прихода. Пять недѣль тому назадъ вы напечатали въ Колоколѣ разсказъ, въ которомъ описано... какъ бы это мнѣ сказать?... содержаніе котораго частью...
Маріанна Таровъ поднесла платокъ къ губамъ, она задыхалась немного, потомъ, чуть не плача, она проговорила:
-- Видите ли, г. редакторъ: въ четвертой главѣ этого разсказа описывается салонъ графини Этельки. Что происходитъ въ этомъ салонѣ, мнѣ незачѣмъ вамъ повторять. Подъ именемъ Этельки,-- я это достовѣрно знаю,-- изображена я, г. редакторъ, конечно, въ самомъ каррикатурномъ видѣ, но, все-таки, такъ, что всякій можетъ меня узнать.
-- Неужели? У васъ есть доказательства такого предположенія?
-- Конечно! Вѣрнѣйшія! Мое имя, напримѣръ,-- правда, не то, которымъ меня всегда зовутъ,-- Адельгейдъ; и вдругъ я случайно узнаю, что Адельгейдъ по-венгерски Этелька. Эта Этелька ведетъ себя такъ неприлично, что я удивляюсь, какъ можно беззащитную женщину,-- она поднесла платокъ къ глазамъ,-- даму, честь которой выше всякаго подозрѣнія... О, это низко, подло!...
Докторъ Вольфъ при послѣднихъ ея словахъ нервно ударялъ по столу костянымъ ножомъ.
-- Милостивая государыня,-- прервалъ онъ ее,-- мнѣ совершенно непонятна ваша экзальтація. Вѣдь, какъ-нибудь надо же называть героевъ и героинь нашихъ повѣстей! Вы же сами говорите, что характеристика и поступки не подходятъ къ вамъ... Или, можетъ быть, гдѣ-нибудь есть случайная аналогія?
-- Вашъ вопросъ оскорбителенъ!
-- Такъ видите!
-- Да, но...
-- Вообще,-- холодно продолжалъ редакторъ,-- ваше волненіе основывается на совершенномъ незнаніи основныхъ правилъ. Вы, можетъ быть, даже убѣждены, что Гёте написалъ Фауста, чтобы осмѣять типъ своего Вагнера. Это значило бы выстроить готическій соборъ, чтобы загородить видъ портнихѣ на чердакѣ.
Маріанна Таровъ задумалась. Съ минуту она еще колебалась, потомъ, наконецъ, убѣжденная логикой редактора, проговорила что-то о своей "нервности, представляющей все въ черномъ цвѣтѣ", и съ просьбою о молчаніи простилась.
Редакторъ Вольфъ, иронически улыбаясь, проводилъ ее до дверей.
-- Видите, добрѣйшій г. Вельнеръ,-- проговорилъ онъ, возвращаясь,-- у нея, навѣрное, нечистая совѣсть! Дѣло въ томъ, что редакторъ распространеннаго еженедѣльнаго журнала -- духовникъ чуть ли не всей націи!
И въ продолженіе слѣдующихъ часовъ Отто имѣлъ возможность заглянуть за кулисы редакціи распространеннаго журнала, и то, что онъ узналъ, вовсе не послужило къ уменьшенію его недовольства свѣтомъ и бюргерскимъ обществомъ.
Клаусъ ввелъ широкоплечаго мужчину, лѣтъ пятидесяти; онъ по-товарищески раскланялся и произнесъ громкимъ, увѣреннымъ голосомъ:
-- Я поэтъ Эдуардъ Хакенталь.
-- Хакенталь?-- повторилъ редакторъ съ величайшею сдержанностью.-- Въ моему стыду, я долженъ сознаться...
-- Эдуардъ Хакенталь изъ Нидервёльштадта въ Рейнгессенѣ,-- проговорилъ авторъ, причемъ его круглая голова съ рѣдкими волосами гордо откинулась назадъ.
-- Сожалѣю. Ваше имя мнѣ совершенно незнакомо.
-- О, Хакенталь, авторъ Эльписъ? Это можетъ быть только вслѣдствіе удивительной случайности! Но подобныя невѣроятности можно исправить. Я самъ, -- повѣрите ли это нѣмецкому писателю?-- я самъ, напримѣръ, только три или четыре года...
-- Г. Хакенталь, мое время разсчитано. Могу я васъ просить какъ можно короче высказать, что привело васъ сюда?
-- Какъ можно короче! Я самъ держусь этого правила! У меня есть четырнадцать листовъ разсужденій объ уходѣ за цвѣтами, о сѣменахъ и тл д.
Онъ вытащилъ изъ кармана объемистую рукопись.
-- Могу я васъ просить повнимательнѣе просмотрѣть эту капитальную работу?
Докторъ Вольфъ взялъ въ руки большой свертокъ, на первой страницѣ было каллиграфически написано: Флора.
-- Да, но что же вы хотите, милостивый государь?-- сказалъ неожиданно редакторъ.-- Эта работа была уже у насъ и возвращена вамъ.
-- Совершенно вѣрно,-- отвѣтилъ Хакенталь.-- Вы возвратили мнѣ ее около тридцатаго марта, не просмотрѣвъ даже ея содержанія... Но я не изъ обидчивыхъ, и потому, уважаемый г. докторъ... Я согласенъ на скромное вознагражденіе въ 2,000 марокъ.
-- Но вамъ извѣстно, что нашъ журналъ не помѣщаетъ такихъ длинныхъ статей. Кромѣ того, вашъ слогъ... и вообще все сочиненіе полно ошибокъ.
-- Ихъ можно будетъ исправить.
-- Не трудитесь, г. Хакенталь. Ваша работа неисправима. Вотъ!
Хакенталь принялъ рукопись, нахмуривъ лобъ.
-- Вамъ, значитъ, не угодно?-- глухо спросилъ онъ.
-- Нѣтъ!
-- Хорошо! Кестнеръ купитъ у меня на вѣсъ золота эту статью. Я давно въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ съ кестнеровской редакціей!
-- Тѣмъ лучше!
-- Между тѣмъ...
-- Что же вамъ угодно еще?
-- Вы знаете, г. редакторъ, съ какою неаккуратностью выдается теперь гонораръ даже самыми уважаемыми редакціями. Я хотѣлъ... Не поймите меня ложно...
Докторъ Вольфъ молча вытащилъ кошелекъ и досталъ блестящую монету въ 50 пфенниговъ.
-- Если могу этимъ служить вамъ?
-- Прошу васъ мнѣ вѣрить, -- бормоталъ Хавенталь.
Чему докторъ Вольфъ долженъ вѣрить, осталось неизвѣстностью.
Такимъ образомъ, онъ вышелъ изъ комнаты съ рукописью въ 2,000 марокъ въ одной рукѣ и съ монетой въ 50 пфенниговъ -- въ другой.
На смѣну автору Флоры въ редакцію явилась странная высокая фигура старой дамы; ея некрасивое чопорное лицо посинѣло отъ свѣжаго октябрскаго воздуха. Въ величайшему удивленію Отто, докторъ Вольфъ принялъ эту даму съ необыкновенною предупредительностью, такъ какъ Клаусъ, отворяя дверь Хавенталю, положилъ на столъ визитную карточку съ элегантною готическою надписью: "Баронесса Элеонора Сунтгельмъ-Хиддензое".
-- Я привезла уже извѣстную вамъ статью,-- начала баронесса сладенькимъ голоскомъ.-- Я не могла отказаться отъ удовольствія лично передать вамъ эту рукопись, такъ какъ я должна еще поблагодарить васъ за вашу любезную замѣтку о прошлогоднемъ рождественскомъ торжествѣ.
Докторъ Вольфъ сказалъ ей нѣсколько любезныхъ словъ и взялъ рукопись.
-- Этотъ рефератъ вышелъ изъ-подъ пера нашего юнаго таланта,-- продолжала баронесса.-- Вамъ, какъ редактору, я могу сказать, но попрошу васъ не распространять этого. Это Эвальдъ, Куртъ Эвальдъ, даровитый новеллистъ и трагикъ. Профессоръ Соломонъ, къ которому я два раза обращалась, былъ настолько нелюбезенъ, что отвѣтилъ, будто редакція завалена работой, и выставилъ другія тому подобныя отговорки.
-- Вы не должны на него обижаться, баронесса. Для Соломона существуютъ только двѣ сферы человѣческой дѣятельности: политика и философія.
-- Ну, я думаю, для вашего Колокола отказъ Соломона не будетъ имѣть значенія. Статья хорошо написана и Эвальдъ отлично съумѣлъ стушевать частное, а общечеловѣческое выдвинуть на свѣтъ. Если онъ кое-гдѣ и выставляетъ ной скромныя заслуги...
Докторъ Вольфъ сдѣлалъ любезный жестъ, будто намѣреваясь сказать: я знаю вашу необыкновенную доброту.
-- И когда приблизительно появится эта статья?
-- Во всякомъ случаѣ еще до Рождества.
-- Я надѣюсь на вашу испытанную любезность. Кстати, что касается чтенія корректуръ...
-- Я самъ займусь этимъ съ величайшимъ усердіемъ, я самъ, баронесса!
Элеонора фонъ-Сунтгельмъ-Хиддензое поблагодарила и удалялась съ благосклонною улыбкой.
-- Вотъ,-- сказалъ редакторъ, кладя рукопись на столъ Отто,-- просмотрите немножко. Я боюсь, намъ придется надъ этимъ поработать.
Отто прервалъ свою работу и взглянулъ на тетрадку желтой почтовой бумаги, сшитую краснымъ шелкомъ, болѣе похожую на собранные по порядку любовныя письма, чѣмъ на литературную рукопись.
Онъ прочелъ: Празднество въ пользу женщинъ, лишенныхъ средствъ къ существованію. Очеркъ К. Э.
Такъ этотъ господинъ, котораго онъ видѣлъ на оберхорхгеймской дачѣ и на котораго не обратилъ вниманія, былъ новеллистъ, трагикъ и, сверхъ всего, референтъ городскихъ событій въ области филантропіи! Теперь онъ заинтересовалъ его.
Молодой блондинъ съ славянскимъ акцентомъ съ записною книжкой въ лѣвой и карандашемъ въ правой рукѣ оторвалъ отъ размышленій вновь испеченнаго секретаря редакціи.
-- Позвольте, г. докторъ, мнѣ представиться,-- началъ онъ вѣжливо, подходя къ редактору.-- Мое имя дворянинъ Іосифъ Коханскій. Я корреспондентъ Западно-Германской Почты, сотрудникъ Новаго Германскаго Курьера, Вѣнскаго Вечерняго Журнала и Сѣверо-Германскаго иллюстрированнаго и множества другихъ высокоуважаемыхъ газетъ Германіи и чужихъ краевъ. Я пришелъ узнать, не нужно ли г. доктору для Колокола чего-нибудь культурно-историческаго или въ этомъ родѣ,-- я хочу сказать: объ испанской инквизиціи, напримѣръ?.. Да, остановимся на испанской инквизиціи! Очень своевременно! Я въ этомъ, кстати, спеціалистъ... Сколько листовъ вы прикажете, г. докторъ? Что? Уже есть? Жалко! Ну, такъ я напишу вамъ что-нибудь объ исторіи развитія русскаго нигилизма... Очень важно... Что? Тоже уже есть? Въ такомъ случаѣ...
Онъ перелистовалъ свою записную книжечку.
-- Это годится: Изслѣдованіе древнекатолическаго движенія въ Германіи? Такъ какъ я самъ не принадлежу теперь ни къ одному религіозному обществу, то могу быть совершенно безпристрастнымъ. Скажемъ: пять листовъ! Что?
Докторъ Вольфъ, знакомый съ многостороннимъ талантомъ Коханскаго, такъ какъ имя этого не лишеннаго таланта юноши красовалось въ самыхъ разнообразныхъ журналахъ, коротко объявилъ ему, что Колоколъ вообще не касается никакихъ спорныхъ религіозныхъ вопросовъ.
-- Такъ, -- сказалъ Коханскій.-- Этого я не замѣчалъ. Хорошо, эту тему я оставлю для Révue de Genève. Вѣдь, вы знаете, я сотрудникъ Révue de Genève... очень порядочный журналъ и хорошо платитъ. Но не можете ли вы что-нибудь другое выбрать? Разсужденія о Помпадуръ? Слишкомъ много критики? Можетъ быть, вы соблаговолите выбрать изъ слѣдующихъ: Китайскія свадьбы, Основныя истины дарвинизма, Вліяніе Шопенгауера на современную беллетристику, Соціальное положеніе провинціальныхъ минезенгеровъ...
-- Да у васъ здѣсь цѣлая коллекція!
-- О, да,-- отвѣчалъ бѣлокурый юноша.-- Это все темы высшаго стиля. Вотъ здѣсь,-- видите, на страницѣ восьмой?-- здѣсь темы для такъ называемой средней публики, что больше дѣйствуетъ на сердце. Угодно Послѣдній день одинокаго? Или Любовь матери? Посмотрите: Любовь матери. Это будетъ восхитительно! Скажемъ: шесть листовъ материнской любви! Это въ высшей степени трогательно! Молодая дѣвушка, я назову ее Вулалія, или, можетъ быть, вамъ больше понравится другое имя...
-- Но, г. Коханскій, у меня голова кружится отъ вашего запаса идей. Писанье по заказу... Право, вы оригинальный человѣкъ! Напишите, что хотите, и пришлите намъ, и если намъ годится, то мы напечатаемъ.
-- Хорошо, очень хорошо! Значитъ, Любовь матери!
На одной изъ послѣднихъ страницъ записной книжки онъ написалъ:
"Докторъ Вольфъ, Колоколъ. Любовь матери, шесть листовъ, много чувства и грустнаго колорита".
-- Такъ! Это будетъ сдѣлано! Г. редакторъ останетесь довольны моею работой... Позвольте мнѣ еще одинъ вопросъ, г. редакторъ. Не знаете ли вы, куда переселился Семейный Журналъ?... Отсюда налѣво? Тамъ есть, вѣроятно, вывѣска! Такъ. Благодарю васъ! Очень пріятно! Честь имѣю...
Когда Іосифъ Коханскій, сотрудникъ и корреспондентъ столькихъ разнообразныхъ журналовъ, удалился изъ редакціи Колокола. Отто углубился въ чтеніе описанія празднества. Самая наружность баронессы показалась ему въ высшёй степени антипатичной, теперь же, читая громкія восхваленія "славной самаритянкѣ" и жалкое кокетничаніе чувствами состраданія, самопожертвованія и самоотреченія, ему сдѣлалось противно. Отто отложилъ рукопись въ сторону. Передъ нимъ, неопытнымъ провинціаломъ, чувствующимъ священный страхъ ко всему напечатанному, передъ нимъ промелькнулъ въ теченіе четверти часа рядъ грустныхъ картинъ: праздношатающійся литераторъ въ самомъ жалкомъ положеніи, писатель-ремесленникъ, выражающій мысли и чувства по предписанному рецепту, и жаждущая рекламы фарисейка.
Когда пробило двѣнадцать, Клаусъ проводилъ до лѣстницы послѣдняго изъ обычныхъ, ежедневныхъ посѣтителей редакціи журналовъ. Докторъ Вольфъ подошелъ въ Отто.
-- Ну?-- спросилъ онъ, указывая на рукопись.-- Просмотрѣли?
Отто отвѣтилъ утвердительно и прямодушно высказалъ свой взглядъ.
-- Да,-- да,-- отвѣчалъ редакторъ,-- это одна изъ тѣхъ благотворительницъ рода человѣческаго, которыя ни на минуту не могутъ забыть своего милаго Я! Но, au fond развѣ это вредитъ? Несчастный, получая спасительный золотой, совершенно равнодушенъ къ мотивамъ пожертвованія.
Онъ перелистовалъ тетрадь.
-- Правда, яркія краски! Очень яркія! Ярко-красныя и фіолетовая! Гм... "Это была трогательная, потрясающая картина: основательница и попечительница богоугоднаго института среди проливаемыхъ слезы благодарности"... Добрый Эвальдъ! Ну, подобныя мѣста черезъ-чуръ увлекшагося усердія можно вычеркнуть...
Въ эту минуту въ дверь громко постучали. Въ комнату вошелъ Гейнрихъ Соломонъ съ корректурнымъ листомъ въ рукахъ.
-- Скажите мнѣ, пожалуйста!-- началъ онъ, бросая шляпу на ближайшій стулъ.-- Вашъ корректоръ невозможный человѣкъ! Въ третьей гранкѣ сдѣлалъ огромный пропускъ! Посмотрите вотъ здѣсь, гдѣ стоитъ: "то, что требовалось доказать",-- здѣсь пропущено, по крайней мѣрѣ, пятнадцать строчекъ, гдѣ я критически объяснялъ извѣстную гейневскую параллель между Кантомъ и Робеспьеромъ...
-- Тысячу разъ прошу у васъ извиненія,-- прервалъ его редакторъ.-- Важныя соображенія принудили меня вычеркнуть это мѣсто.
-- Какъ? Вы оставляете тѣло безъ головы? Но позвольте...
-- Ваши разсужденія непонятны для средней публики, къ тому же...
-- Дорогой коллега, -- торжественно началъ докторъ Соломонъ,-- вы знаете, какъ я уважаю васъ. Вы талантливый лирикъ, хорошій новеллистъ, но въ философскихъ вопросахъ я рѣшительно оспариваю вашу критическую компетенцію. Я настоятельно прошу васъ или сейчасъ же вставить выпущенныя мѣста, или отказаться отъ всей статьи. Я не могу оставить высшія проблеммы человѣческаго существованія въ зависимости отъ прихоти беллетриста, основывающейся на какой-нибудь ритмической какофоніи или другой какой-нибудь формѣ.
-- Увѣряю васъ,-- отвѣчалъ Вольфъ,-- здѣсь совершенно особенныя основанія.
-- Ну, такъ, стало быть, это просто есть ретроградныя соображенія, ультра-консервативныя тенденціи! Робеспьеръ... Въ самомъ этомъ имени есть что-то ужасающее для германской семьи! О, я понимаю васъ, милѣйшій Вольфъ! Вы называете себя либераломъ, а на самомъ дѣлѣ... Но оставимте это! Вы знаете мое условіе?
-- Катонъ младшій! Что можно выслушать отъ этого господина, переходитъ границы вѣроятнаго! Ну, мой милѣйшій, я еще разъ обдумаю это. Однако, опасно васъ раздражать: если вы сдѣлаетесь когда-нибудь президентомъ соединенныхъ штатовъ Европы, то вы, пожалуй, отомстите.
-- Я сдѣлаю васъ главою реакціонной оппозиціи,-- отвѣтилъ редакторъ Права.
Потомъ онъ обратился въ Отто:
-- Я предостерегаю васъ, молодой человѣкъ! Не пропускайте себѣ слишкомъ глубоко въ душу сладкій ядъ этого образцоваго лирика! Заглядывайте въ великія проблеммы нашего вѣка! Между нами сказать, вѣдь, это смѣшно! Сидятъ господа редакторы и издаютъ журналы, а о живѣйшихъ вопросахъ политики, политической экономіи говорятъ съ фарисейскимъ высокомѣріемъ. Вотъ подойдите къ окну, взгляните на эту толпу -- фундаментъ современнаго государства, и, говоря фигурально, снимите передъ нею шляпу.
Онъ взялъ Отто за руку и потащилъ къ окну. Тысячи рабочихъ, мужчины въ блузахъ, кафтанахъ и сюртукахъ, женщины въ поношенныхъ платьяхъ, представители различныхъ отдѣленій, корректоры, разсыльные и другіе, всѣ пестрою толпой двигались по базальтовой мостовой. Вотъ прошелъ и Преле, словолитчикъ, сдвинувъ шапку къ лѣвому уху.
Какое смѣшеніе голосовъ, какой шумный хаосъ вопросовъ, отвѣтовъ, привѣтствій и громкаго смѣха! Въ особенности выдѣлялись женскіе голоса. Нѣкоторыя дѣвушки взглядывали въ окно, гдѣ стояли Отто и Соломонъ.
-- Это относится къ редактору -- сказалъ философъ.-- Я убѣжденъ, что, по крайней мѣрѣ, пятнадцать работницъ этого учрежденія смертельно влюблены въ Вольфа-лирика.
-- Ну, что вы, скажете теперь?-- спросилъ Соломонъ.-- Для сонетовъ и гимновъ это ничто, а почтенная нѣмецкая проза могла бы создать изъ этого эпопеи. Вообще, молодой человѣкъ, если вы хотите сочинять стихи,-- я не знаю, сильны ли вы въ стихотворствѣ, но говорю на всякій случай,-- то отучитесь отъ стиховъ. Эти дактили и анапесты... Богъ мой, кому это первому пришла такая странная идея... вѣдь, это смѣшно.. Но оставимъ это! Впрочемъ, я съ удовольствіемъ замѣчаю, какъ васъ заинтересовала только что пережитая сцена реальной жизни. То, что вы видѣли внизу, также рабочій вопросъ, заключенный въ тѣсныя рамки дюренскаго двора. Да, да, любезный Вольфъ, нечего улыбаться, это такъ! Я вамъ еще кое-что скажу дорогой, г. Вельнеръ; какъ только возможно будетъ, я покажу вамъ внутренность этого крѣпкаго организма! Нужно изучить общество для того, чтобы философски понимать его. Особенно же займитесь вы, молодой человѣкъ, государственнымъ правомъ, политикой. Политика, это -- практическая философія; она необходима для каждаго мыслящаго человѣка. Посѣщайте наши собранія. Послушайте устарѣвшія фантазіи консерваторовъ, сердечныя изліянія либераловъ, лицемѣрную риторику соціалъ-демократовъ! Это образовываетъ! Этого не достаетъ еще вамъ! Но, впрочемъ, оставимъ это! До свиданья!
Съ этими словами онъ удалился.
"Оригинальный товарищъ, -- подумалъ Отто, смотря ему вслѣдъ.-- Но его интересно послушать! Но почему бы мнѣ не... Если судьба отказала мнѣ въ радости художественно изображать это измѣнчивое стремленіе, то я попробую волной влиться въ этотъ потокъ... Профессоръ правъ! Я изучу это удивительное общество со всѣми его болѣзнями и извращенностью. Я посмотрю, на что я ему гожусь и стоитъ ли изъ-за него волноваться, какъ Преле и Родерихъ".