Въ слѣдующій вторникъ, въ условленный часъ, Пельцеръ получилъ изъ рукъ барона Анастасія двѣнадцать тысячъ марокъ. Видъ банковыхъ билетовъ чуть не свелъ его съ ума: такимъ новымъ и невѣроятнымъ казалось такое богатство. Тотчасъ не у ближайшаго мѣнялы онъ размѣнялъ одинъ изъ двѣнадцати билетовъ, а остальные одиннадцать, пришедши домой, зашилъ въ подкладку сюртука. Окончивъ это, онъ направился въ молочную закладчика Георга Шульца, на улицѣ Фабриція, гдѣ засталъ своего соумышленника Бренера, какъ, и въ тотъ разъ, за стаканомъ водки въ полубезсознательномъ состояніи; около него стояла коптящая кухонная лампочка, такъ какъ дневной свѣтъ едва проникалъ сюда сквозь закоптѣлое оконце надъ дверью.
-- Какъ, уже сегодня?-- спросилъ онъ, поднимая голову.
-- Конечно, -- отвѣтилъ Эфраимъ Пельцеръ.-- Я пришелъ тебѣ сказать, что отказываюсь.
-- Ты съ ума сошелъ.
-- Нисколько. Но я въ состояніи теперь благопристойнымъ и безопаснымъ путемъ заработать столько денегъ, сколько мнѣ нужно, и я былъ бы дуракомъ, если бы рисковалъ теперь своею головой.
-- Чортъ возьми, почему ты говоришь это только сегодня?
-- Глупый вопросъ! Потому что я не могъ заранѣе угадать.
-- А что же будетъ со мной? Дастъ ли мнѣ то, что ты проектируешь, хоть что-нибудь?
-- Проектируешь?
-- Да, вѣдь, не съ неба же свалятся тебѣ деньги?
-- Глупости!
-- Или ты получилъ наслѣдство?
-- Я получаю столько, сколько мнѣ надо, и баста! Вообще объ этомъ дѣлѣ со взломомъ я никогда не думалъ серьезно. Я хотѣлъ только... ты знаешь, вѣдь, когда скучно, то въ голову всегда лѣзутъ различныя курьезныя идеи.
Бренеръ злобно засмѣялся.
-- Святая невинность!-- сказалъ онъ насмѣшливо.-- Знаешь ли, Пельцеръ, ты поступаешь, какъ негодяй. Я сижу здѣсь, жду и околѣваю въ этой отвратительной дырѣ, а когда, наконецъ, все почти готово, то ты на попятную. Фу, чортъ! Это подло, Пельцеръ! Такъ не поступаетъ честный товарищъ!
-- И ты говоришь еще о честности, ты, первый мошенникъ?
-- Жалкая увертка! Я могу не быть честнымъ въ томъ смыслѣ, какъ это понимаютъ адвокаты, и могу держать слово, данное товарищу и другу! Къ тому же, я думаю, ты влюбленъ въ эту дѣвушку?
Пельцеръ покачалъ головой.
-- Есть много другихъ, да покрасивѣе, а, главное, такія, которыхъ можно цѣловать, не дрожа за свою шкуру.
-- Это ужасно!-- простоналъ Бренеръ, схвативъ себя за волосы.
-- Знаешь что?-- заговорилъ Пельцеръ послѣ паузы.-- Если тебѣ это дѣло такъ нравится, то продолжай его одинъ.
-- Глупости!
-- Вовсе не глупости! Видишь ли, этой дѣвушкѣ такъ же нужны деньги, какъ и ухаживатели. Если ты немного пообчистишься, то сойдешь и ты... Сегодня вечеромъ въ десять часовъ она назначила мнѣ свиданіе. Такъ ты или вмѣсто меня и скажи, что твой другъ Леманъ,-- она знаетъ меня подъ именемъ Лемана,-- неожиданно уѣхалъ навсегда.
-- Ты думаешь, это возможно?
-- Конечно, и если ты ловко примешься за дѣло, то на третій же разъ ты достигнешь того же, чего добился и я. Я же, между тѣмъ, напишу ей, не своимъ почеркомъ, конечно, чтобъ она не сердилась на меня, что это было увлеченіе или что-нибудь въ этомъ родѣ.
-- Да, но для этого я долженъ раза два выйти и я рискую...
-- Да хоть бы и не два раза, а три, четыре!-- прервалъ его Пельцеръ.-- Волосы твои за это время отрасли; и неужели ты думаешь, что теперь каждый полицейскій только и думаетъ о томъ, чтобы поймать какого-то оборваннаго арестанта? Нѣтъ, у нихъ и безъ тебя много дѣла.
Бѣдный арестантъ задумался.
-- Я подумаю еще объ этомъ, -- проговорилъ онъ, наконецъ.-- Между тѣмъ, такъ какъ у тебя такія блестящія предположенія, ты могъ бы мнѣ дать что-нибудь. Я заплачу тебѣ, когда разбогатѣю. Совершенно лишнее дѣлать такое пренебрежительное лицо! Я не негодяй, обирающій своихъ товарищей.
-- Послушай,-- пробормоталъ Пельцеръ съ досадой,-- ты мнѣ надоѣлъ съ твоимъ товариществомъ. Ни одинъ человѣкъ не смѣютъ мнѣ сказать, между тѣмъ какъ ты...
-- Хорошо же! Я, пожалуй, буду говорить тебѣ "вы" и "г. графъ". У тебя, чортъ возьми, должно быть, очень тепленькое мѣстечко. Тѣмъ лучше для меня. Уходи только съ хорошенькимъ отступнымъ. Двадцать марокъ вышли на одежду, купленную мнѣ хозяиномъ.
-- Гдѣ же она у тебя?
-- Наверху. Для этой грязной конуры даже эти лохмотья, которыя на мнѣ, слишкомъ хороши. Но теперь, если я дѣйствительно долженъ связаться съ трактирною колдуньей,-- а я не отказываюсь,-- то мнѣ необходимо что-нибудь получше этой нищенской блузы. Одолжи мнѣ двѣ тысячи марокъ, и если когда-нибудь у меня сойдетъ съ языка твое настоящее имя, то ты можешь назвать меня жалкимъ негодяемъ.
-- Говори: пусть я буду проклятъ...
-- Пусть буду проклятъ, если не сдержу своего слова.
-- Хорошо, вотъ двѣ тысячи марокъ. А теперь дѣлай, что тебѣ угодно. Я разъ навсегда отказываюсь отъ участія.
-- Ладно,-- отвѣчалъ Бренеръ, кладя деньги въ карманъ.
Пельцеръ ушелъ.
-- Съ этимъ малымъ я развязался, -- говорилъ онъ самому себѣ, идя по улицѣ.-- Такимъ веселымъ и довольнымъ, какъ теперь, я давно уже себя не чувствовалъ. Фанни, пожалуй, еще жаль, но дѣлать нечего.
Черезъ нѣсколько часовъ послѣ этого, когда уже стемнѣло, Бренеръ вышелъ на улицу черезъ боковую дверь; его темные курчавые волосы были прикрыты большою фуражкой съ кожанымъ козырькомъ, а длинная рыжеватая борода, обрамляющая его лицо, была аккуратно подстрижена. Первыя минуты онъ едва могъ преодолѣть страхъ, возбуждаемый въ немъ каждымъ прохожимъ; ему казалось, что всѣ взоры вопросительно обращены на его лицо, что его узнаютъ, хотя въ этой части города онъ почти никогда не бывалъ. Чтобы придать себѣ беззаботный видъ, онъ напѣвалъ какую-то народную пѣсенку. Замѣтивъ у ближайшаго угла шапку полицейскаго, онъ вздрогнулъ и долженъ былъ собрать всю силу воли, чтобы не броситься отъ него бѣжать. Но мало-по-малу онъ привыкъ къ мнимой опасности. Полицейскій медленными шагами прошелъ мимо него и даже не обернулся на дрожащаго отъ страха преступника, воображающаго, что его уже хватаютъ за воротъ.
Въ то время, какъ происходила эта мѣна между Эфраимомъ Пельцеромъ и Бренеромъ, Фанни думала о своемъ настоящемъ возлюбленномъ, ради котораго она завлекла въ свои сѣти и самоувѣреннаго Пельцера. Этотъ возлюбленный былъ Леопольдъ Мейнертъ. Съ нимъ-то и было у нея свиданіе въ день помолвки Камиллы въ зимнемъ саду. Съ нимъ-то она мечтала уѣхать, чтобы по ту сторону океана всецѣло насладиться счастьемъ. Что Мейнертъ оставляетъ семейство, несчастную жену и голодныхъ дѣтей, этой безсердечной дѣвушкѣ было безразлично. Въ ея хорошенькой смѣющейся головкѣ было одно чувство, одна мысль: наслажденіе и счастье на свой ладъ. Пусть черезъ это гибнутъ тысячи другихъ, лишь бы она смѣялась, лишь бы она могла наряжаться и обвѣшиваться золотыми вещами.
Давно уже, раньше чѣмъ явился Пельцеръ съ своими намеками, ей приходила въ голову преступная мысль -- захватить что-нибудь изъ драгоцѣнностей дюренскаго дома въ свое будущее эльдорадо. Она инстинктивно догадалась, что замышляетъ Пельцеръ, и тотчасъ же у нея блеснула надежда сдѣлать этого человѣка своимъ орудіемъ и обмануть его самого. Пельцеръ долженъ будетъ отдать ей на сохраненіе украденныя вещи, она же съ Леопольдомъ Мейнертомъ будетъ далеко въ то время, когда этотъ неуклюжій Пельцеръ догадается, что его обманули.
Она все хитро обдумала и вѣрно разсчитала. За день она отпросится у господъ и сдѣлаетъ видъ, что уѣзжаетъ домой на свадьбу родственницы; такъ что, когда произойдетъ кража Пельцера, она будетъ внѣ подозрѣнія, а въ два дня она успѣетъ скрыться.
Не бездѣйствовалъ въ это время и Леопольдъ Мейнертъ. Онъ добылъ паспорты и придумалъ предлогъ для своего отъѣзда на долгое время изъ Оберхорхгейма. Оставалось только рѣшить, когда ѣхать.
Какъ разъ сегодня вечеромъ, въ восемь часовъ (слѣдовательно, за два часа до условленнаго свиданія съ Эфраимомъ Пельцеромъ, вмѣсто котораго явился Бренеръ), Мейнертъ долженъ былъ встрѣтиться съ Фанни въ паркѣ за дюренскимъ домомъ и рѣшить день и часъ бѣгства; поэтому въ десять часовъ было самое удобное для Фанни время для назначенія Пельцеру, когда привести въ исполненіе его планъ; поэтому-то она и написала Пельцеру alias Леману.
Съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ считала она минуты и такъ была поглощена предстоящимъ свиданіемъ съ возлюбленнымъ, что забыла свою обычную улыбку, когда г. фонъ-Тиллихау-Засницъ въ прихожей ущипнулъ ее за розовый подбородокъ. Также не обратила она вниманія на разговоръ въ залѣ, тогда какъ прежде ея первымъ удовольствіемъ было подслушивать. Въ глубокой задумчивости блуждала она между растеніями и цвѣтами, пока, наконецъ, радостный возгласъ Камиллы не вывелъ ее изъ этого состоянія. Въ большой залѣ шелъ между тѣмъ разговоръ о свадьбѣ. Фанни слышала, какъ барышня въ избыткѣ восторга воскликнула:
-- Такъ, значитъ, вѣрно: пятнадцатаго!
Теперь измѣнница прислушалась, ироническая улыбка промелькнула на ея кругломъ, розовомъ личикѣ. Женихъ въ отвѣтъ на радость Камиллы пробормоталъ какую-то красивую фразу, вѣроятно, вычитанную въ цвѣтистыхъ романахъ. Фанни была взволнована, потому что изъ дальнѣйшаго разговора выяснилось, что пятнадцатое подразумѣвается декабря.
Это удивительно подходило въ преступнымъ замысламъ Фанни. Прежде свадьба была назначена въ день рожденія Камиллы, третьяго марта, но г. фонъ-Тиллихау нѣсколько разъ торопилъ, выставляя причиной не только нетерпѣніе любящаго сердца, но и практическую необходимость принять въ февралѣ въ свое личное завѣдываніе одно изъ его лучшихъ имѣній. Конечно, говорилъ онъ, для его дорогой Камиллы будетъ жертвой въ первый разъ провести Рождество вдали отъ дорогихъ родителей, но онъ надѣется, что прекрасная Riva degli Schiavoni, которую онъ дѣлаетъ цѣлью своей свадебной поѣздки, побѣдитъ ея тоску но родинѣ.
-- Развѣ можетъ быть тоска по родинѣ,-- сказала Камилла,-- когда замужемъ?
Фанни глубоко задумалась о только что слышанномъ. Празднество свадьбы было дѣйствительно очень удобнымъ случаемъ для приведенія въ исполненіе задуманнаго преступленія. Это торжество соберетъ, конечно, всѣхъ гостей и прислугу въ парадныя комнаты, произведетъ шумъ и отвлечетъ вниманіе, и сдѣлаетъ незамѣтнымъ то, что въ другое время показалось бы страннымъ.
Такимъ образомъ, Фанни рѣшила назначить днемъ отъѣзда пятнадцатое декабря. Ровно въ восемь часовъ Леопольдъ Мейнертъ стоялъ у рѣшетчатыхъ воротъ. Фанни отворила ему и, приложивъ палецъ къ губамъ, потащила его къ бесѣдкѣ недалеко отъ входа. Непривѣтливо шелестѣли опадающіе листья дикаго винограда, съ земли поднималась сырость и холодъ; но на нихъ не производила впечатлѣнія эта голая осень; они страстно обнимались и горячо цѣловались, какъ Леандръ и Геро послѣ борьбы съ волнами. И этотъ современный Леандръ, какъ мало ни походилъ онъ на классическаго, также бросился въ водоворотъ грозныхъ волнъ,-- въ водоворотъ измѣны и безчестности. Улыбка Фанни убила въ немъ все доброе и честное...
Въ девять часовъ Леопольдъ Мейнертъ оставилъ паркъ, переговоривъ обо всемъ до мелочей. Фанни поспѣшила домой, гдѣ Хольтманъ подавалъ чай, такъ что она не была нужна. Остановившись у дверей, она услыхала, какъ совѣтникъ въ рѣзкихъ выраженіяхъ говорилъ о столкновеніи между Куртомъ Эвальдомъ и Отто Вельнеромъ, какъ редакторъ, особенно же докторъ Лербахъ, оправдывали поступокъ Отто и какъ, наконецъ, Люцинда возстала противъ рѣзваго приговора отца. При словахъ молодой женщины хорошенькое личико Фанни приняло лукавое выраженіе, какъ будто она хотѣла сказать:
-- А, понимаю! этотъ юноша нравится тебѣ!
Затѣмъ она побѣжала въ свою комнату и на обратной сторонѣ полуизорванной театральной афиши написала записку, которую будто бы ея "милая тетка",-- слабая, выжившая изъ ума старуха, находящаяся подъ вліяніемъ племянницы,-- прислала по почтѣ фрейленъ Фанни Лабицкой, у его высокоблагородія совѣтника фонъ-Дюренъ.
Записка начиналась такъ:
"Милая Фанни! Десница Господня тяготѣетъ надъ нашими головами. Всевышнему угодно было отозвать послѣ непродолжительной болѣзни твоего любезнаго дядю, а моего горячо любимаго мужа въ лучшую страну. Сегодня, тринадцатаго, рано утромъ, въ 7 часовъ, онъ закрылъ глаза".
Затѣмъ слѣдовали выраженія скорби несчастной вдовы и, наконецъ, сердечная просьба не оставить ее одну въ горѣ и, съ разрѣшенія ея милостивыхъ господъ, пріѣхать какъ можно скорѣе.
Когда Фанни окончила это письмо, пробило половина десятаго; она заперла его и снова спустилась въ нижній этажъ, чтобы спросить Хольтмана, не нужна ли она господамъ. Хольтманъ отвѣтилъ, что нѣтъ, налилъ ей большой стаканъ Château d'Iquem, получилъ за это легенькую пощечину въ шутку и со вздохомъ пробормоталъ ей вслѣдъ:
-- Прелестная маленькая колдунья! Если бы я былъ на двадцать лѣтъ моложе!
Въ это время Бренеръ съ сильнѣйшимъ сердцебіеніемъ приближался въ дюренскому дому; три или четыре раза онъ прошелся мимо воротъ.
Ровно въ десять Фанни стояла у воротъ.
Сначала она испугалась, но Бренеръ тотчасъ же сказалъ:
-- Я отъ Лемана.
Такъ какъ Фанни все еще колебалась, онъ продолжалъ убѣждающимъ тономъ:
-- Я все знаю. Леманъ долженъ былъ неожиданно уѣхать, и вотъ я прихожу вмѣсто него. Мы раздѣлимъ пополамъ, Леманъ и я, если вы не хотите дать ему полной отставки.
Фанни, знавшая уже отъ Пельцера, что у него есть соумышленникъ, скоро освоилась съ своимъ новымъ положеніемъ, такъ что черезъ нѣсколько времени Бренеръ открылъ всю правду, что "Леманъ отказался отъ дѣла".
Это обстоятельство взволновало сначала молодую дѣвушку.
-- Лишь бы онъ молчалъ!-- проговорила она.-- Впрочемъ, знаете ли, человѣка, который такимъ образомъ безъ стѣсненія бросаетъ меня, я считаю слишкомъ ничтожнымъ, чтобы горевать о немъ. Прочь сожалѣніе! Вѣдь, и вы такъ же хорощи, какъ и Леманъ!
Бренеръ не ожидалъ столь быстрой перемѣны въ свою пользу; онъ былъ пораженъ такимъ успѣхомъ. Когда Фанни на вопросъ, помнитъ ли она его, не задумываясь, солгала: "еще бы, конечно!" и не сопротивлялась, когда онъ обнялъ ее за талію, то желаніе овладѣть этою прелестною дѣвушкой играло у Бренера почти такую же роль, какъ и денежный шкафъ въ библіотекѣ совѣтника фонъ-Дюрена.