За три дня до только что разсказанныхъ нами событій Эмма узнала отъ Преле о газетной замѣткѣ относительно признанія оружія. Страшно испуганная, она поспѣшила къ Лербаху. Черезъ слугу, знавшаго ее теперь и покровительствовавшаго ей, она спросила Лербаха, правда ли, что въ положеніи Отто произошло что-то новое. Адвокатъ вышелъ къ ней на нѣсколько минутъ, дружески похлопалъ ее по плечу и коротко отвѣтилъ, что онъ ничего не знаетъ.
-- Слава Богу!-- прошептала она, повеселѣвъ.-- Преле разсказалъ мнѣ....
Лербахъ прервалъ ее. Она должна вѣрить только тому, что онъ ей сообщаетъ. Единственную новость, свидѣтельство совѣтника, онъ письменно сообщилъ Гейнціусу.
Такимъ образомъ, Эмма ушла, ни слова не сказавши о томъ, что ее волновало.
Двадцать восьмаго была очная ставка Отто Вельнера съ Пельцеромъ -- и немногимъ позднѣе, чѣмъ докторъ Лербахъ, узналъ весь городъ о результатахъ этого свиданія. Въ тотъ же вечеръ эта новость повторялась во всѣхъ ресторанахъ и пивныхъ, въ аристократическихъ салонахъ и притонахъ бѣдняковъ, такъ какъ Анастасій фонъ-Сунтгельмъ и его помощникъ, повидимому, особенно старались какъ можно скорѣе распространить эту роковую вѣсть. Такъ достигла она и до ушей Преле, все еще скитавшагося безъ занятій.
Озлобленный своимъ жалкимъ положеніемъ, снова мучимый сомнѣніями относительно Адели, онъ сошелся съ однимъ неизвѣстнымъ человѣкомъ, подобно ему сидящимъ на мели,-- правда, уже много лѣтъ,-- и теперь, наконецъ, дошедшимъ до того состоянія, что готовъ былъ бы объявить войну всему человѣчеству, оскорбляющему его.
Послѣ того, какъ этотъ незнакомецъ добился довѣрія Преле и довелъ его раздраженіе до безумія, онъ открылъ, что онъ "писатель" Карлъ Хакенталь изъ Нижняго Вельштадта въ Рейнгессенѣ. Подаянія, получаемыя отъ редакцій, въ два или три года уменьшились до того, что онъ увидалъ, наконецъ, себя въ невозможности продолжать существовать литературнымъ трудомъ. Данные ему въ насмѣшку редакторомъ Колокола 25 пфенниговъ были послѣдними, пріобрѣтенными имъ такимъ образомъ. Вернувшись въ свою каморку, онъ сообразилъ свои шансы и рѣшилъ, что до сихъ поръ на своемъ пути онъ встрѣчалъ только терніи. Онъ быстро принялъ рѣшеніе. Онъ продалъ свою рукопись Флора въ сырной лавочкѣ и принялъ должность проводника. Но его несимпатичная, неуклюжая фигура и недостатокъ свѣтской ловкости, -- Карлъ Хакенталь былъ прежде владѣльцемъ москательной лавочки, -- стали ему и здѣсь поперегъ дороги.
Такимъ образомъ, доведенный до отчаянія, давно уже неспособный къ физическому труду, онъ желалъ катастрофы, такъ какъ при всякомъ измѣненіи онъ только бы выигралъ. Поэтому Хакенталь примкнулъ въ небольшому кружку, задумавшему съ помощью рабочихъ передѣлать по-своему общественное устройство, видя экзальтированное состояніе Преле, онъ предложилъ своимъ товарищамъ принять его въ кружокъ. Достигнуть этого было нетрудно. Фрицъ Преле, не имѣющій ни малѣйшаго понятія объ организаціи современнаго государства, видѣлѣвъ Карлѣ Хакенталѣ высшую, нравственную силу. Онъ былъ глубоко убѣжденъ, что всѣ затрудненія и препятствія, указываемыя Хакенталемъ,-- паутина, на которую ему, Преле, стоитъ только дунуть.
Когда Хакенталь открылъ ему великую тайну, Фрицъ Преле размѣнялъ какъ разъ послѣднія пять марокъ и былъ готовъ на все. Но черезъ день у него явились сомнѣнія, все увеличивавшіяся и не оставлявшія его даже и послѣ того, какъ Хакенталь познакомилъ его съ новыми товарищами.
Теперь же, узнавъ, что газетное извѣстіе о свидѣтельствѣ Пельцера подтвердилось, что преступленіе Отто Вельнера математически доказано и что даже защитникъ обвиняемаго не сомнѣвается болѣе (такъ утверждали слухи), -- Фрицъ Преле почувствовалъ, что онъ нравственно возвысился. Этотъ Вельнеръ, такъ уважаемый имъ, такой умный и образованный,-- даже онъ долженъ былъ употребить силу, чтобы защитить свои права, въ такомъ случаѣ чего же задумываться Фрицу Преле? Теперь ясно: поступокъ Отто Вельнера былъ дѣломъ мести, а что могъ сдѣлать Вельнеръ, то же можетъ и онъ! Его преслѣдовала такая путаница образовъ и впечатлѣній, что онъ лишился чувства справедливости и способности разсуждать. Ни разу не подумалъ онъ о томъ, что ужасная судьба Отто еще ухудшится; онъ забывалъ всякое участіе и человѣческое состраданіе.
Только на слѣдующій день, когда онъ собрался сообщить объ этомъ Эммѣ Лерснеръ, ему пришло въ голову, какъ глубоко потрясетъ ее это извѣстіе. Поэтому онъ убавилъ въ своемъ тонѣ выраженія удовольствія и радости, что и онъ имѣетъ теперь право истить за "товарища", и только въ короткихъ словахъ сказалъ, что онъ и газетное извѣстіе правы.
Эмма помнила слова Лербаха и старалась быть равнодушной и считать это извѣстіе за сплетню. Но вслѣдъ за Преле подтвердилъ ту же ужасную новость и Гейнціусъ. Оба они положительно объявили ей, что считать это выдумкой невозможно. Гейнціусъ утверждалъ, что суть показанія Пельцера напечатана уже въ Утренней Почтѣ. Тогда и у Эммы исчезла послѣдняя надежда. Съ громкимъ стономъ она закрыла лица руками,-- сила воли ея сломилась.
Гейнціусъ былъ слишкомъ честнымъ, великодушнымъ другомъ, чтобъ отдаться чувствамъ, овладѣвшимъ было имъ при видѣ этого страданія. Чувство мучительной ревности, шевельнувшееся въ его громко бьющемся сердцѣ, исчезло въ чувствѣ страха за Отто Вельнера.
Когда Эмма опять обратилась къ Гейнціусу и Преле, то, несмотря на блѣдность, она казалась покойной и твердой. Она спросила у Гейнціуса совѣта. Послѣ непродолжительнаго обсужденія рѣшено было, что Гейнціусъ сейчасъ же,-- какъ это часто бывало прежде при возникновеніи сомнѣній,-- отправится въ Лербаху и узнаетъ, какого онъ мнѣнія объ этомъ. Если свидѣтельство Пельцера дѣйствительно такъ ужасно, какъ говоритъ Гейнціусъ, то тогда Эмма... да, что сдѣлаетъ Эмма? Этого она и сама не знала, но она чувствовала, что не успокоится, пока не испробуетъ всего, что можетъ измѣнить его судьбу. Она съ нетерпѣніемъ ожидала возвращенія Гейнціуса, сама же она не въ силахъ была сдѣлать и десяти шаговъ,-- ею овладѣла лихорадочная дрожь. Плотнѣе закутывалась она въ шерстяной платокъ, накинутый на плечи, но лихорадка не прекращалась. Это была внутренняя, пронизывающая насквозь дрожь, охватывающая человѣка, когда приближается развязка давно ожидаемаго несчастія.
Пробило двѣнадцать, когда возвратился Гейнціусъ. Не заставши адвоката дома, онъ поспѣшилъ за нимъ въ три или четыре мѣста, пока, наконецъ, не встрѣтилъ его у подъѣзда полицейскаго дома. Со шляпой въ рукѣ стоя передъ элегантною коляской адвоката, онъ выслушалъ то, что сообщилъ ему Лербахъ. Мало утѣшительнаго узналъ онъ. Свидѣтельство Пельцера, какъ заключилъ Лербахъ изъ сообщеній полицейскаго, не представляло ни одного основанія, которое могло бы быть оспариваемо со стороны защиты, какъ невѣроятное. Пельцеръ разсказалъ, что нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ у него было въ оберхорхгеймскомъ лѣсу столкновеніе съ обвиняемымъ. Этимъ можно было бы воспользоваться, чтобъ объяснить поступокъ Пельцера жаждой мести; но оно скорѣе доказываетъ раздраженіе со стороны Отто, такъ какъ, все-таки, Пельцеръ вышелъ побѣдителемъ. Вообще противъ личности свидѣтеля нѣтъ ничего, что оправдывало бы предположеніе о ложномъ показаніи. Встрѣчу на лѣстницѣ подтвердилъ самъ Отто. Однимъ словомъ, при настоящемъ положеніи дѣла, нужно быть готовымъ во всему, если только неожиданная перемѣна обстоятельствъ не прольетъ свѣта въ это запутанное дѣло.
Въ несвязныхъ выраженіяхъ Гейнціусъ передалъ Эммѣ это извѣстіе. Когда онъ замолчалъ, то съ минуту они стояли другъ противъ друга какъ бы ошеломленные; потомъ Эмма произнесла страшно спокойнымъ голосомъ:
-- Позовите Преле и Родериха Лунда!
Словолитчикъ удалился, между тѣмъ, въ свою комнату писать письма. Такъ какъ для Преле писать буквы было гораздо труднѣе, чѣмъ лить ихъ, то онъ съ большимъ трудомъ написалъ начерно письмо въ доктору Гейнриху Соломону, прося его дать ему взаймы небольшую сумму, заранѣе раздражаясь возможностью получить отказъ. Онъ былъ поглощенъ своею тяжелою работой, когда Гейнціусъ постучалъ въ его дверь.
Теперь вернулись домой и Адель съ Мартой; они вошли въ комнату почти одновременно съ Преле. Черты Марты были безжизненны, какъ мраморъ; Адель тоже была необыкновенно серьезна. При видѣ Эммы онѣ все угадали; онѣ знали, что исчезла послѣдняя надежда, а какое значеніе имѣетъ это обстоятельства для несчастной Эммы, въ этомъ онѣ уже давно не сомнѣвались. Всѣ знали, что Отто, признанный свѣтомъ низкимъ преступникомъ, былъ для нея дороже всѣхъ.
-- Г. Преле, -- заговорила Эмма,-- вы знаете, что сказалъ Лербахъ. Ложь и обманъ дѣйствуютъ, чтобы погубить лучшаго и благороднѣйшаго человѣка. Я спрашиваю: что дѣлать намъ, чтобъ отвратить это ужасное несчастіе?
Прежде чѣмъ Преле отвѣтилъ что-либо, пришелъ Карлъ-Теодоръ Гейнціусъ съ авторомъ Гракха. Эмма разсказала имъ все въ короткихъ словахъ.
-- Я давно это зналъ,-- отвѣтилъ Родерихъ, сдвинувъ брови.-- Эта исторія была во всѣхъ газетахъ. Цѣлый день вчера придумывалъ я, что дѣлать. Фрейленъ Марта можетъ подтвердить. Но къ чему это? Мнѣ страшно непріятно, что я, можетъ быть, былъ первымъ поводомъ.
-- Извиненія тутъ излишни, -- отвѣтила Эмма.-- Я думаю только, что вы называли его "другомъ" и онъ заступился за васъ; онъ рисковалъ своею жизнью, защищая васъ, а вы стоите теперь и пожимаете плечами. Рискните же вашею жизнью и тогда вы поквитаетесь!
-- Боже мой!-- произнесъ поэтъ.-- Развѣ я могу лбомъ пробить стѣны его тюрьмы? Уважите мнѣ, что я могу сдѣлать, чтобы спасти его, но не упрекайте меня въ неблагодарности!
-- Вотъ каковы вы!-- произнесла Эмма презрительно.-- Говорить пустыя слова, посылать проклятія, декламировать трагедіи -- это ваше дѣло! А какъ только...
Г-жа Лерснеръ, пришедшая изъ кухни, прервала этотъ разговоръ. Эмма чувствовала, что всѣ эти разговоры не будутъ имѣть никакихъ благопріятныхъ результатовъ, поэтому она рѣшила затаить пока свои мысли.
А за чистымъ, свѣтлымъ челомъ этой дѣвушки копошились мысли. Обезумѣвшая отъ страданія, не видя нигдѣ выхода, она забыла скромность и дѣвичью застѣнчивость. Она находилась въ такомъ отчаяніи, что готова была на все на свѣтѣ, лишь бы сдѣлать послѣднюю попытку для осуществленія своего желанія. Вся ея жизнь казалась ей разбитой; она уже не думала о томъ, что прежде уважала; для нея не существовало ничего ни добраго, ни святаго, кромѣ одного: спасенія любимаго человѣка какою бы то ни было цѣной. Это было не возмущенное чувство справедливости, дошедшее до безумія, а великое чувство, затемняющее и поглощающее у женщины всякое другое,-- безпредѣльная любовь.
Эмма искала оружія, чтобы разорвать цѣпи Отто, и схватилась за первое попавшееся, показавшееся ей пригоднымъ. Въ ея головѣ съ невѣроятною быстротой созрѣлъ дѣтски-наивный планъ настоящаго возмущенія. Она не хотѣла слушать предостереженія внутренняго голоса; это сдѣлалось ея idée fixe. Анархисты должны помочь ей уничтожить то, что стоитъ на пути въ спасенію возлюбленнаго: стражу полицейскаго дома, мрачныя стѣны, государство и общество, лишь бы только достигнуть цѣли, къ которой она стремится... Она понимала, что эти люди ненавидятъ существующее устройство, и эта ненависть и было намѣченное ею оружіе.
Подали обѣдать. Какъ Родерихъ ни былъ поглощенъ все возрастающею страстью къ Мартѣ Боссъ, но на этотъ разъ въ продолженіе всего обѣда его мысли занималъ упрекъ Эммы; онъ не переставая думалъ объ этомъ.
Изъ всѣхъ разсужденій Родериха Эмма вывела заключеніе, что онъ не такой человѣкъ, который нуженъ для ея дѣла. Преле во время этихъ фантастическихъ разсужденій сидѣлъ молча, сдвинувъ брови; не поднимая глазъ съ тарелки, онъ нервно барабанилъ пальцами по скатерти.
Послѣ обѣда Родерихъ предложилъ барышнямъ пойти погулять. Прекрасная, солнечная погода манила на воздухъ. Но Адель на этотъ разъ дѣйствительно спѣшила на службу, Эмма же наотрѣзъ отказалась. Родерихъ предчувствовалъ это и даже желалъ.
Такимъ образомъ, они отправились вдвоемъ съ Мартой внизъ по Пескамъ до чистаго, покрытаго снѣгомъ поля. Они шли медленно, забывая весь свѣтъ счастливые сознаніемъ взаимной любви. Марта въ первый разъ разсказала, сколько испытала она въ прошломъ тяжелаго и грустнаго, какъ она, выросшая въ тихомъ, мирномъ домѣ и внезапно выброшенная въ этотъ холодный свѣтъ, не знала, куда приклонить ей голову.
Она жаловалась, что, избалованная нѣжною любовью слишкомъ добраго отца, растратила всѣ свои лучшія силы, преслѣдуя диллетантскія фантазіи. Послѣ смерти отца она очутилась на улицѣ. Такимъ образомъ, отчаиваясь въ себѣ и своей судьбѣ, все еще подъ впечатлѣніемъ мысли, что она по своей винѣ испытываетъ послѣдствія своей глупости, она дошла до Гернсхейма.
Затѣмъ разсказывалъ Родерихъ -- не съ злостью и все уничтожающимъ паѳосомъ, какъ обыкновенно, а въ полголоса, когда же говорилъ о своихъ поэтическихъ проектахъ, то почти смиренно. Эти дни онъ выработалъ новый планъ жизни, не вполнѣ соотвѣтствующій тому, о чемъ онъ мечталъ прежде. Онъ думалъ, не лучше ли будетъ, если онъ, не прекращая литературной дѣятельности, отдастъ побольше времени частнымъ урокамъ и переселится въ такую часть города, гдѣ это занятіе лучше оплачивается... Онъ высказывалъ взгляды замѣчательно разсудительные, и Марта, серьезная и меланхоличная, блаженно улыбалась, слушая его, такъ какъ она знала, что все это Родерихъ проектируетъ ради нея.
Карлъ-Теодоръ Гейнціусъ тоже ушелъ изъ дому; его блѣдное, худое лицо было мрачно. За обѣдомъ въ головѣ его созрѣлъ дерзкій планъ; въ зловѣщему выраженію его лица подходила толстая дубина, собственность Преле, которую онъ сжималъ въ рукѣ.
Ничего другаго онъ не придумалъ, какъ узнать отъ барона Анастасія фонъ-Сунтгельма адресъ агента Пельцера, того самаго Пельцера, съ которымъ ему еще надо разсчитаться за Гернсхеймъ, отправиться къ нему, бросить ему въ лицо упрекъ въ подлой клеветѣ и попробовать, не смутитъ ли это неожиданное нападеніе его до того, что онъ сознается въ своемъ преступленіи. Прелевскую палку Карлъ-Теодоръ захватилъ съ смутнымъ представленіемъ, что онъ будетъ имѣть болѣе внушительный видъ. Онъ представлялъ себѣ, какъ эффектно выйдетъ, когда онъ со словами: "несчастный, ты совершилъ клятвопреступленіе!" -- ударитъ этою толстою палкой по столу.
Въ то время, какъ всѣ обитатели No 17 разошлись по своимъ дѣламъ, Эмма отправилась въ комнату Преле. Словолитчикъ уже опять принялся за работу: письмо къ Соломону было переписано только до половины. При входѣ Эммы онъ выронилъ перо: такъ страшно смотрѣли на него эти всегда добрые, ясные глаза. Тогда начался разговоръ, но шепотомъ, прерываемый длинными паузами. Сначала Преле робко и нерѣшительно отвѣчалъ на вопросы дѣвушки, потомъ, вынужденный ея упорствомъ, онъ все больше и больше сдавался...
Когда Эмма, часъ спустя, уходила изъ его комнаты, голова Преле смиренно склонилась, и онъ несмѣло взялъ ея дрожащую руку, которую она съ благодарностью вложила въ его.
-- Значитъ, вы клянетесь мнѣ,-- тихо повторилъ онъ,-- что вы уговорите фрейленъ Адель...
-- Я не перестану уговаривать ее и не успокоюсь, пока она не скажетъ да! Я чувствую въ себѣ силы заставить ее!
-- Ну, такъ съ Божьей помощью! За эту награду я готовъ хотя бы и на висѣлицу!