Еще до наступленія Новаго года Преле принесъ домой страшное извѣстіе о судьбѣ Эммы. Всѣ, и безъ того взволнованные непонятнымъ отсутствіемъ Эммы, были внѣ себя. Г-жа Лерснеръ не произнесла ни слова, но черезъ нѣсколько минутъ съ ней сдѣлался нервный припадокъ. Адель Якоби была въ отчаяніи. Въ первый разъ въ душѣ ея явилось истинное, серьезное чувство и измѣнило каждую черту ея лица. Съ помощью словолитчика она ухаживала за теткой. Преле, какъ ни былъ огорченъ, испытывалъ странное удивленіе, что онъ помогаетъ и хлопочетъ вмѣстѣ съ этою дѣвушкой, не слыша отъ нея сравненій съ носорогомъ и другими четвероногими животными.
И Гейнціусъ, вернувшійся отъ Пельцера въ жалкомъ видѣ, съ компрессомъ на сильно распухшемъ глазѣ, плакалъ вмѣстѣ съ Преле горючими слезами, проливая ихъ теперь обильнѣе, чѣмъ даже о своемъ дорогомъ Отто. "Aequam memento!" -- повторялъ онъ, изрѣдка вздыхая, но классическая житейская мудрость не оказывала никакого дѣйствія. На самомъ дѣлѣ Карлъ-Теодоръ Гейнціусъ оплакивалъ сразу два несчастія: не только опасность, грозившую Эммѣ, но также, и почти еще сильнѣе, удостовѣреніе факта, что ему не остается никакой надежды. Онъ чувствовалъ, что любовь; Эммы къ Отто, даже если она будетъ отвергнута имъ, или если, -- какъ это, въ величайшему отчаянію честнаго учителя, казалось ему весьма вѣроятнымъ,-- если введенное въ обманъ правосудіе вычеркнетъ имя Отто изъ книги бюргерскаго общества, то и тогда любовь ея будетъ пить, какъ неугасимая лампада во Святая Святыхъ. И поэтому Гейнціусъ плакалъ, какъ Ніобея, закрывающая величественную голову отъ гнѣва безсмертнаго...
И Марта плакала, но немного разсѣянно, не вполнѣ отдаваясь тому, что волновало другихъ. Одинъ только Родерихъ Лундъ оставался, повидимому, равнодушнымъ къ этому грустному событію. Если остальные едва понимали, что случилось, то для Родериха Лунда это было совершеннѣйшею загадкой. Эмма Лерснеръ -- кроткое, невинное созданіе -- арестована за сопротивленіе начальству, за нарушеніе спокойствія и возмущеніе: это казалось ему настолько невозможнымъ, что онъ счелъ это за злое дѣло безсовѣстныхъ интригановъ. Слѣдующій день объяснитъ все...
Но и безъ этого хладнокровнаго разсужденія онъ не могъ бы раздѣлять отчаяніе окружающихъ.
Канунъ Новаго года для автора Гракха былъ такъ полонъ восторга, что онъ вполнѣ отдался самому безпощадному эгоизму, существующему только на землѣ,-- эгоизму счастливой любви.
Нѣсколько часовъ тому назадъ Марта Боссъ сдѣлалась его невѣстой. Упоенный блаженствомъ, онъ лежалъ у ея ногъ, -- истинный поэтъ не только въ томъ, что онъ создавалъ, но и въ томъ, что онъ переживалъ. Остатокъ дня прошелъ для него въ блестящихъ галлюцинаціяхъ и Марта, по характеру не такая восторженная, какъ ея женихъ, была увлечена его творческою силой.
До четырехъ часовъ утра общество не расходилось, въ двадцатый разъ обсуждая случившееся, высказывая надежды и опасенія, утѣшая и ободряя другъ друга.
Несмотря на все это, огорченные и плачущіе, заснули раньше Родериха, вслѣдствіе своего поэтическаго оптимизма принявшаго это дѣло такъ легко къ сердцу. Онъ былъ счастливъ среди общаго несчастія, и счастіе не давало ему покоя. Онъ сѣлъ къ письменному столу, взялъ перо и постарался выразить словами то, что его волновало. Но онъ рвалъ написанные стихи, такъ какъ они казались ему недостойными того небеснаго созданія, которое онъ можетъ, наконецъ, назвать своимъ. Въ шесть часовъ онъ въ изнеможеніи бросился на кровать, а въ девять уже былъ опять одѣтъ.
Онъ поспѣшилъ въ гостиную. Тамъ все еще было такъ, какъ осталось съ вечера.
Черезъ десять минутъ явилась фрейленъ Якоби. Она вмѣсто Эммы приняла теперь на себя обязанности хозяйки, которыми до сихъ поръ всегда пренебрегала. Она затопила печи, поставила на мѣсто мебель,-- съ большимъ шумомъ, конечно, чѣмъ ея тихая кузина,-- и ходила и вытирала пыль, не обращая вниманія на поэта.
Родерихъ, разсѣянно поклонившійся Адели, тоже не обратилъ на нее вниманія. Приблизившись къ двери Марты, онъ постучалъ и началъ разговоръ съ Мартой, противъ обыкновенія, нисколько не интересовавшій Адель, продолжавшійся до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, невѣста не вышла изъ своей комнаты въ хорошенькомъ праздничномъ платьѣ. "Это несносно, наконецъ",-- подумала Адель, когда Родерихъ заключилъ въ объятія свою невѣсту и страстно поцѣловалъ ее.
Около половины одиннадцатаго Родерихъ предложилъ Мартѣ прогулку въ городской паркъ. Его влекло наружу, на чистый воздухъ, къ людямъ. А, можетъ быть, ему хотѣлось, чтобы любовались его сокровищемъ, какъ ребенку, выносящему на воздухъ свою новую куклу.
Тѣсно прижавшись другъ къ другу, они подъ руку прошли рабочій кварталъ и достигли парка, наполненнаго уже гуляющими.
Родерихъ болталъ безъ умолку, а Марта блаженно слушала, только изрѣдка задавая вопросъ или отвѣчая своимъ нѣжнымъ, глубокимъ голосомъ.
На площадкѣ, самомъ оживленномъ мѣстѣ гулянья, имъ встрѣтился красивый офицеръ. При видѣ Марты на лицѣ его проскользнула полуулыбка, какъ бы говорящая: "эту дѣвушку я знаю". Въ то же время, онъ сдѣлалъ движеніе рукой, какъ бы намѣреваясь поклониться; но затѣмъ, очевидно, передумалъ и замаскировалъ свое движеніе другимъ, безразличнымъ.
Родерихъ замѣтилъ этотъ странный маневръ.
-- Знаешь ты этого господина?-- спросилъ онъ съ изумленіемъ.-- Чего ты такъ покраснѣла? Я не понимаю тебя.
Марта дала уклончивый отвѣтъ.
Наконецъ, она созналась, что нѣсколько разъ видала этого господина.
-- Гдѣ?-- спросилъ Родерихъ.
-- На моемъ прежнемъ мѣстѣ, у той дамы....
-- Этотъ человѣкъ невѣжа! Если онъ знаетъ тебя, то почему не кланяется? А если не хочетъ кланяться, то къ чему этотъ странный маневръ?
-- Но я прошу тебя!-- прошептала Марта, крѣпче прижимая руку Родериха.-- Что намъ за дѣло о этого господина? Ты, вѣдь, знаешь... я говорила тебѣ...
-- Ничего я не знаю, ни даже какъ зовутъ этого нахала.
-- Чего ты волнуешься? Клерво зовутъ его, лейтенантъ фонъ-Клерво.
-- Я потребую отчета отъ этого лейтенанта фонъ-Клерво. Если кто-нибудь замѣтилъ его поведеніе... Я не могу этого допустить!
Своею болтовней Мартѣ удалось отвлечь его отъ разсужденія объ этомъ непріятномъ происшествіи. Но самаго дѣла онъ, все-таки, не забылъ.
На слѣдующій день Родерихъ отправился въ квартиру лейтенанта фонъ-Клерво и съ плохо скрытымъ раздраженіемъ потребовалъ объясненія. Фонъ-Клерво сохранилъ полнѣйшее спокойствіе.
-- Имя ваше мнѣ не безъизвѣстно, -- сказалъ онъ, улыбаясь.-- Докторъ Вольфъ и профессоръ Соломонъ восторгались при мнѣ вашимъ талантомъ. Вы -- геніальный поэтъ и, основываясь на этомъ, я извиняю вамъ дерзкій тонъ. Вы слишкомъ раздражительны, уважаемый г. Лундъ. У меня и въ помыслахъ не было желанія обидѣть эту молодую даму. Напротивъ, я думалъ, что, можетъ быть, барышнѣ будетъ непріятно, если я поклонюсь ей...
-- Какъ такъ?
-- Боже мой, вѣдь, я не знаю, въ какихъ вы отношеніяхъ съ этой дамой... Мнѣ въ высшей степени непріятно...
-- Я прошу васъ оставить мои отношенія совершенно въ сторонѣ и высказаться яснѣе. Вполнѣ понятно, что вы не будете утверждать ничего, чего бы вы не могли доказать.
-- Безъ сомнѣнія, -- отвѣтилъ лейтенантъ, немного раздраженный послѣдними словами.-- Въ виду этого, я въ затрудненіи, что сказать. Что же угодно вамъ знать?
-- Что заставляетъ васъ предполагать, что поклонъ вашъ былъ бы непріятенъ фрейленъ Боссъ?
-- Развѣ я сказалъ это? Ну, все равно: мѣсто, гдѣ я встрѣчалъ фрейленъ Марту...
-- Дальше!-- крикнулъ Родерихъ, задыхаясь.
-- Вы волнуетесь,-- сказалъ лейтенантъ.-- Оставимте всю эту исторію! Въ концѣ-концовъ, даже поэтъ будетъ обладать настолько опытностью, что скажетъ, что не всякій разъ, нагибаясь сорвать розу, онъ находитъ на ея лепесткахъ чистыя капли первой утренней росы...
Родерихъ дрожалъ.
-- Что дало вамъ право дѣлать такія недвумысленныя сравненія?
-- Домъ, въ которомъ я неоднократно видалъ фрейленъ Марту...
-- Я не понимаю васъ. Фрейленъ Боссъ была компаньонкой одной дамы...
-- Извѣстной г-жи Тарофъ, репутація которой не нуждается ни въ какихъ комментаріяхъ.
-- Но, вѣдь, вы говорите, что вы сами бывали у этой Тарофъ...
-- Боже мой,-- усмѣхнулся Клерво,-- молодой человѣкъ ничего не теряетъ отъ такихъ маленькихъ шалостей... Вы сами знаете... Но это не мѣшаетъ тому, что послѣ спокойнаго обсужденія презираешь представительницъ подобныхъ "англійскихъ уроковъ".
Родерихъ Лундъ былъ пораженъ; наконецъ, онъ порывисто произнесъ:
-- Обо всемъ этомъ фрейленъ Боссъ ничего не знала!
-- Гм!-- замѣтилъ лейтенантъ.-- Правда, она держала себя скромно въ сравненіи съ другими... Но когда явился фонъ-Тиллихау, лицо ея необыкновенно просвѣтлѣло. Вы виноваты, что вызвали меня на нескромность, но, вѣдь, вы хотѣли этого.
-- Конечно! Я хочу все слышать! Что такое было съ Тиллихау?
-- Ну, онъ спеціально занялся фрейленъ Мартой. Это онъ устроилъ, что она поступила сюда... Сначала она дичилась; потомъ они подъ руку расхаживали по Шекспировской залѣ. Такъ называется роскошно отдѣланная комната... Въ этой Шекспировской залѣ много боковыхъ тайныхъ комнатъ...
-- Довольно!-- вскричалъ Родерихъ.-- Можете вы мнѣ дать слово, что все именно такъ было?
-- Конечно. Даю вамъ честное слово.
-- Но, Боже мой!-- вскричалъ Родерихъ, въ страшномъ бѣшенствѣ, -- возможно ли, чтобы твари, подобныя этой Тарофъ, безнаказанно существованіи? Какого же сорта особы собираются у нея?
-- Мѣщанки, дочери честныхъ родителей, не имѣющихъ понятія о томъ, что говорится за ихъ спинами. Но что съ вами? Вы блѣдны! Я не думалъ...
Родерихъ не слушалъ дальше. Сила воли его сломилась. Поспѣшно раскланявшись, онъ выбѣжалъ.
Онъ рѣшилъ немедленно поговорить съ Мартой, и если она подтвердитъ слова Клерво, то покончить съ ней навсегда.
Поспѣшно взбѣжалъ Родерихъ по лѣстницѣ и заперся въ своей комнатѣ, онъ хотѣлъ придти въ себя, успокоиться, раньше чѣмъ произнести хоть слово о томъ, что разрывало его душу; онъ боялся своей вспыльчивости.
Такъ какъ сегодня Адели невозможно было пропустить службу, то Марта осталась дома, чтобы помогать г-жѣ Лерснеръ. Она сидѣла въ своей комнатѣ, продолжая вязаніе, начатое арестованною Эммой. Обѣдъ кончился; г-жа Лерснеръ спала, а Адель опять спѣшила въ городъ. Родерихъ подождалъ, чтобы замолкли легкіе шаги молодой дѣвушки. Послѣ этого онъ отправился въ гостиную и постучалъ въ дверь Марты.
Когда онъ вошелъ, Марта обернула къ нему свое счастливое, улыбающееся лицо, отложила вязаніе въ сторону и бросилась ему на встрѣчу...
Но Родерихъ протянулъ впередъ руку, какъ бы отстраняя ее.
-- Марта,-- сказалъ онъ, едва сдерживаясь,-- мнѣ надо поговорить съ тобой.
-- Ты пугаешь меня. Что случилось?
-- Ничего новаго, насколько я знаю, но старое дошло до моихъ ушей. Я никогда не спрашивалъ тебя о твоемъ прошломъ; я вѣрилъ тебѣ. Это было довольно глупо. Я сознаю теперь свою глупость. Однимъ словомъ, что дѣлала ты у этой Тарофъ, подлой, низкой женщины, которой давно слѣдовало бы сидѣть въ тюрьмѣ?
-- О, Боже мой!-- прошептала Марта, блѣднѣя.
-- Мой вопросъ смутилъ тебя... Ты сознаешь, слѣдовательно....
-- Родерихъ!-- произнесла она умоляющимъ голосомъ.-- Если бы ты зналъ...
-- Я знаю достаточно! Но изъ твоихъ устъ хочу я слышать подтвержденіе! Смотри мнѣ прямо въ лицо и тогда рѣшайся лгать! Правда ли, что фонъ-Тиллихау нашелъ тебѣ это "мѣсто", что онъ бывалъ въ домѣ этой старой негодяйки и бывалъ исключительно для тебя? Да или нѣтъ?
Блѣднѣе смерти она взглянула на него.
-- Да, но я... но я...
-- Отлично, отлично!-- вскричалъ Родерихъ, въ безумномъ бѣшенствѣ путая волосы.-- Да, безстыдное да! Мнѣ легче было бы, если бы ты солгала и сказала нѣтъ! Это такъ страшно грубо, такъ убійственно подло! Такъ вотъ причина грусти твоихъ задумчивыхъ глазъ: сознаніе тайнаго позора или желаніе того, что было! Фу!
-- Ты не имѣешь права такъ говорить!-- воскликнула Марта съ чувствомъ оскорбленной гордости.-- Мнѣ не въ чемъ упрекать себя, кромѣ неопытности... Я была такъ глупа...
-- И это ты называешь глупостью!-- прервалъ ее Родерихъ.-- О да! это отличное слово!... "Друзьями" называютъ негодяевъ, соблазняющихъ васъ... "литературными вечерами" называются безстыдныя оргіи... Ну... есть еще и другіе эуфемизмы, напримѣръ, для...
Онъ употребилъ выраженіе грубой площадной брани.
Крикъ ужаса вырвался изъ груди Марты.
-- Родерихъ! Ты, ты!...
Это было все, что она произнесла.
-- Притворщица!-- проговорилъ онъ, со злостью сжимая кулаки.-- Дѣлаешь видъ, будто это слово оскорбило тебя, между тѣмъ какъ отлично знакома съ дѣломъ? Солги, если можешь, что ты отлично знала, что тебя ожидало; что ты съ нетерпѣніемъ стремилась къ позору и стыду! Что? Извѣстна тебѣ Шекспировская зала?
Несчастная дѣвушка залилась горькими слезами. Она медленно приблизилась къ нему, опустилась передъ нимъ на колѣна, не произнося ни слова, но все еще рыдая и въ отчаяніи ломая руки.
Родерихъ насмѣшливо смотрѣлъ на склоненную фигуру, молча умоляющую о пощадѣ. Она была слишкомъ больно оскорблена, чтобы произнести хоть одно слово оправданія. Да если бы даже она, и попробовала оправдываться, развѣ Родерихъ повѣрилъ бы ей? Честное слово лейтенанта фонъ-Клерво перевѣсило бы всѣ увѣренія и клятвы. Дѣвическій стыдъ, безутѣшное горе онъ принялъ за сознаніе вины.
Въ борьбѣ между любовью и ненавистью онъ простоялъ нѣсколько минутъ безъ движенія. Потомъ, сложивъ на груди руки, онъ проговорилъ глухимъ голосомъ:
-- Несчастная! Я не нахожу выраженій, чтобы сказать, сколько презрѣнія и отвращенія возбуждаетъ во мнѣ твой видъ! Иди своею дорогой и погрузись окончательно въ грязь... Меня же ты больше не увидишь!
Съ этими словами онъ быстро вышелъ изъ комнаты. Онъ не слыхалъ, какъ она съ легкимъ стономъ упала у порога. Ему показалось, что она еще разъ назвала его имя. На секунду имъ овладѣла прежняя страсть... Если она, все-таки, невиновна?... Но, вѣдь, это невозможно! Открытое лицо офицера ясно встало передъ нимъ и разсѣяло минутное сомнѣніе. Обезумѣвъ отъ злости и горя, онъ бросился въ свою комнату и повалился на полъ. Въ душѣ его клокотала настоящая буря. Потомъ онъ поднялся, чтобы бѣжать изъ этого дома. Сегодня же онъ переѣдетъ на новую квартиру и начнетъ новую жизнь, -- жизнь тяжелаго труда и легкихъ сердечныхъ удовольствій. Пустъ она, негодная, не думаетъ, что онъ будетъ несчастенъ изъ-за нея.
Направляясь въ лѣстницѣ, онъ встрѣтилъ хозяйку.
-- Что было у васъ съ Мартой?-- спросила она съ упрекомъ.-- Она внѣ себя и такъ блѣдна.
-- Ба, это пустяки!
-- Но я страшно испугалась. Я вошла въ ея комнату, услыхавъ шумъ, и она сидѣла у стола и горько плакала. Потомъ она вышла и дала мнѣ вотъ это письмо, чтобъ я передала его вамъ. Вотъ, прочтите его, а когда она вернется, то попросите у нея прощенія! Увѣряю васъ, она была какъ помѣшанная.
Родерихъ разорвалъ конвертъ. Письмо заключало только нѣсколько строкъ: "Я не виновата такъ, какъ ты думаешь, но я чувствую, что если бы даже ты могъ загладить твои упреки, то, все-таки, между нами все кончено. Стыдъ, что я жила въ домѣ этой Т., ни на секунду не покидаетъ меня, я сама не могу этого вынести, а на тебѣ, любимомъ мною больше всѣхъ на свѣтѣ, не должно быть ни одного пятна. Прощай, Родерихъ, и прости, если я заставила тебя страдать.
"Марта".
-- Когда, когда она ушла?-- спросилъ Родерихъ, дрожа.
-- Минутъ двадцать тому назадъ.
-- И вы могли ее пустить... въ такомъ возбужденномъ состояніи?
-- Ее невозможно было удержать.
Родерихъ не колебался. Его ненависть, его ожесточеніе сразу исчезли. Если Марта сдѣлала что-нибудь надъ собой! Теперь только онъ понялъ, какъ страшно онъ оскорбилъ ее. Онъ долженъ найти ее, спасти, вымолить прощеніе, или его жизнь разбита навѣки.
Преслѣдуемый ужасными картинами, онъ бѣжалъ по улицамъ. Только долго спустя послѣ наступленія темноты онъ вернулся домой съ выраженіемъ мучительнаго страха на разстроенномъ лицѣ.
Послѣдняя слабая надежда, что Марта дома, оказалась тщетной. До полночи сидѣлъ онъ у открытаго окна, мучимый страхомъ и ожиданіемъ. Напрасно.
Онъ зналъ теперь: счастье его жизни потеряно навсегда.