Въ сильнѣйшемъ волненіи вышелъ Отто Вельнеръ на улицу. Ему казалось, что мысли и чувства, мучившія его въ теченіе послѣднихъ дней, его недовольство и желанія, благодаря краснорѣчію Леопольда Мейнерта, приняли опредѣленную формулу и его возбужденная фантазія представляла ему несомнѣннымъ то, что эта формула, приложенная къ дѣлу, разрѣшитъ трудную задачу, называемую соціальнымъ вопросомъ. Творческая сила художника уносила его въ розовыя мечты, онъ придавалъ теоріямъ оратора видъ живой дѣйствительности и рисовалъ себѣ Эльдорадо, освѣщенное восходящимъ солнцемъ. Отъ этихъ быстро смѣняющихся видѣній оторвалъ его чей-то голосъ. Передъ нимъ стоялъ Преле, страшно разстроенный.
-- Счастливый случай!-- сказалъ словолитчикъ (его прежде сильный голосъ былъ почти беззвученъ).-- Я хотѣлъ идти къ вамъ, хотѣлъ даже разбудить васъ. Да, г. Вельнеръ, я вамъ довѣряю, даже больше, чѣмъ Родериху Лунду, хотя онъ принадлежитъ къ моей партіи. Я долженъ разсказать вамъ, какъ это мнѣ ни тяжело, иначе это сведетъ меня съ ума.
Отто удивленно посмотрѣлъ ему въ лицо; оно выражало дикое возбужденіе полубезумія, полустраданія, ноздри нервно раздувались, глаза при свѣтѣ газоваго фонаря блестѣли, какъ у пантеры. Несмотря на сильную жестикуляцію, широкая фигура геркулеса производила впечатлѣніе жалкой безпомощности. Отто оглядѣлся; увлеченный своими фантазіями, онъ стремился впередъ, не заботясь ни о цѣли, ни о направленіи. Онъ очутился далеко отъ своей квартиры, почти на противуположномъ концѣ города, шагахъ въ тысячѣ отъ дома доктора Лербаха.
-- Что дѣлаете вы здѣсь?-- спросилъ Отто съ изумленіемъ.-- Развѣ вы не принимали участія въ народномъ собраніи въ Вейднерской пивоварнѣ?
-- У меня было лучшее дѣло, или худшее. Конечно, худшее, потому что я поступаю подло. И, все-таки, я не могу иначе, нѣтъ, клянусь Богомъ, я не могу иначе!
На углу улицы помѣщался ресторанчикъ. Было уже поздно и улица въ концѣ предмѣстья была совершенно пуста, но Отто нашелъ, все-таки, болѣе благоразумнымъ выслушать сообщенія Преле въ закрытой комнатѣ, потому что словолитчикъ прокричалъ послѣднія слова, какъ помѣшанный, потрясалъ кулаками и сильно жестикулировалъ.
Они вошли. Въ первой комнатѣ около плохенькаго билліарда группировалось нѣсколько молодыхъ людей, прикащики мелочныхъ лавочекъ предмѣстья, а у одного изъ боковыхъ столовъ сидѣла отцвѣтшая, нарумяненная кельнерша, изрѣдка перекидывавшаяся словами съ играющими. Слѣдующая комната была пуста. Отто и Преле заняли здѣсь мѣста; когда удалилась кельнерша, принесшая пѣнящееся пиво, Преле обратился къ Отто:
-- Вы ничего не замѣтили, г. Вельнеръ? Я подразумѣваю относительно меня и фрейленъ Якоби?
-- Да,-- отвѣтилъ Отто,-- мнѣ сдается, что фрейленъ Якоби нравится вамъ.
-- Это правда,-- прошепталъ Преле.-- Я знаю, что у меня нѣтъ таланта комедіанта. То, что я чувствую, всегда написано на моемъ лицѣ и каждый ребенокъ можетъ прочесть по немъ. Поэтому, вѣроятно, не новость то, что я скажу. Да, г. Вельнеръ, я люблю эту дѣвушку такъ горячо, такъ горячо, какъ никого другаго на свѣтѣ, и ни о чемъ не могу больше думать, какъ о ней.
Нѣжный тонъ его голоса былъ замѣчательно трогателенъ; прежняя дикость совершенно исчезла. Казалось, что достаточно одного названія любимаго имени, чтобы укротить дикую силу этого человѣка, сдѣлать его нѣжнымъ и кроткимъ, какъ ребенка.
-- Г. Вельнеръ, -- началъ онъ послѣ паузы и рука его дрожала, когда онъ ставилъ стаканъ на столъ,-- скажите мнѣ откровенно: что думаете вы о фрейленъ Якоби?
-- Въ какомъ отношеніи?-- спросилъ Отто.
-- Ну, я хочу сказать, думаете ли вы, что я могу надѣяться?... Или фрейленъ Якоби слишкомъ важна, слишкомъ требовательна?
Отто пожалъ плечами.
-- Для этого я ее слишкомъ мало знаю. По всему, что я видѣлъ, кажется, она расположена къ вамъ.
-- Да, да, она любезна, она терпитъ, когда я надоѣдаю ей своею болтовней... Но я чувствую...-- Онъ остановился.-- Ахъ!-- вскричалъ онъ.-- Къ чему эти обиняки? Я рѣшился и вы должны узнать, хотя бы каждое слово жгло мнѣ душу, какъ вѣчная мука. Видите ли, г. Вельнеръ, я одинокъ на свѣтѣ. Нѣтъ у меня ни родственниковъ, ни друзей, потому что я трудно схожусь съ людьми, и рѣдко кто нравится мнѣ. Вы же, вы понравились мнѣ съ перваго взгляда. Ваше открытое, честное лицо, ваши глаза -- я не знаю, но въ васъ я глубоко убѣжденъ... Однимъ словомъ, вы должны меня выслушать!
-- Говорите!
-- И такъ... фрейленъ Якоби... Я боюсь, что комнатка ея тетки слишкомъ тѣсна; она считаетъ для себя униженіемъ быть женой честнаго рабочаго, къ тому же, еще такого неуклюжаго, какъ я; она такъ легкомысленна и такъ жаждетъ удовольствій. Помните вы, въ началѣ, когда вы въ первый разъ пришли къ г-жѣ Лерснеръ? Фрейленъ Якоби уходила тогда послѣ ужина на службу, какъ она сказала, но это былъ только предлогъ.
-- Я подозрѣвалъ...
-- Какъ? Вы тогда же догадались объ этомъ? А я... о, я дуракъ! Мѣсяцы блуждалъ я во мракѣ, пока тотъ проклятый вечеръ не вразумилъ меня. Это ужасно!
-- Вы, можетъ быть, придаете этому дѣлу слишкомъ большое значеніе, милый Преле. Молодая, веселая дѣвушка, семнадцати лѣтъ... Боже мой, она могла пойти въ гости къ какой-нибудь подругѣ или въ концертъ... или самое худшее на танцовальный вечеръ...
-- На танцовальный вечеръ? Одна? Да развѣ это можно?... Это идетъ нашимъ наборщицамъ и складывальщицамъ, а не фрейленъ Якоби! Опомнитесь! Племянница такой почтенной женщины, продавщица у Туссена и Герольдъ...
-- Ба! Развѣ наборщицы изъ худшаго матеріала, чѣмъ продавщицы?
-- Вы правы,-- пробормоталъ Преле,-- но я не думаю этого... Вы согласитесь со мной... Такая замѣчательно красивая дѣвушка, какъ фрейленъ Адель... Она подвергается соблазну...-- Онъ поспѣшно осушилъ свой стаканъ и закрылъ лицо руками.-- Сегодня... знаете ли, гдѣ она была сегодня?-- началъ онъ нетвердымъ голосомъ.-- Я бѣгалъ за ней, какъ собачонка, начиная съ той минуты, какъ она вышла изъ магазина. Дома она опять сказала, что будетъ занята до десяти или половины одиннадцатаго. Ну, выходитъ она изъ магазина въ своемъ хорошенькомъ пальто, прелестна, какъ ангелъ. Ахъ, я готовъ былъ броситься передъ ней на колѣна и просить прощеніе за мое глупое шпіонство, потому что, въ самомъ дѣлѣ, кто далъ мнѣ право... Она можетъ дѣлать и позволять себѣ, что ей угодно. И такъ, я стоялъ въ воротахъ. На углу второй улицы она повернула направо, и я за ней, согнувшись и надвинувъ шапку на лобъ, въ страхѣ, что она оглянется назадъ. Черезъ пять или шесть улицъ, гдѣ не было уже больше открытыхъ магазиновъ, въ ней приближается темная фигура и, прежде чѣмъ я могъ сообразить, подаетъ ей руку и они идутъ въ стоящимъ на углу дрожкамъ. Сердце у меня страшно билось. Я хотѣлъ крикнуть, но у меня сдавило горло. Дрожки переѣзжаютъ черезъ площадь, я въ отчаяніи бѣгу за ними. Обыкновенно извощичью клячу съ мѣста не сгонишь, теперь же они мчались, будто нарочно хотѣли меня уморить. Наконецъ, черезъ двадцать пять минутъ,-- я почти падалъ,-- извощикъ останавливается у подъѣзда театра. Представленіе уже началось, театральная площадь была пуста. Я поспѣваю какъ разъ въ ту минуту, когда они поднимаются по лѣстницѣ въ ложи. Господинъ былъ средняго роста, въ коричневомъ пальто и желтыхъ перчаткахъ; такъ какъ онъ шелъ спиной ко мнѣ, то я не могъ различить, молодъ онъ или старъ; судя по походкѣ, онъ былъ не изъ юныхъ. Она, конечно, опять висѣла на его рукѣ, и можно было подумать, что это его жена: такъ безцеремонно и просто держала она себя. Я въ слѣпой ярости бросаюсь за ними; въ эту минуту мнѣ кто-то загораживаетъ дорогу и спрашиваетъ билетъ. Тутъ я опомнился. Конечно, какъ и обыкновенно, у меня не было съ собой денегъ, по крайней мѣрѣ, недостаточно... Не могъ же я сдѣлать ей скандалъ въ театрѣ?... Этотъ проклятый мошенникъ только насмѣялся бы надо мной... Я, значитъ, иду назадъ. Направо отъ входа на стѣнѣ у кассы виситъ афиша. Я читаю: конецъ въ девять часовъ. Хорошо же, думаю я, подожду. Возвращаться домой не стоитъ. Наконецъ, въ девять въ театрѣ начинается движеніе. Я не спускаю глазъ съ лѣстницы и съ выходящей публики. Немало народу прошло мимо меня, но фрейленъ Якоби съ кавалеромъ въ коричневомъ пальто не было. Значитъ, они уѣхали до окончанія представленія! Но куда? Меня бросало въ жаръ и въ холодъ и я готовъ былъ броситься и избить проходящихъ мимо меня людей.
-- Ну, а дальше?-- спросилъ Отто съ участіемъ.
-- Дальше! Да... Что будетъ дальше?... Долженъ ли я сказать ей это въ лицо и потребовать, чтобы она сказала имя этого господина, и тогда размозжить ему черепъ? Или завтра же отказаться отъ квартиры и уѣхать, чѣмъ дальше, тѣмъ лучше? Глупости! Развѣ я могу это сдѣлать? Въ этомъ-то мое несчастіе! И если бы я сейчасъ узналъ о ней Богъ знаетъ что, что... она отдалась этому жалкому негодяю, какъ бы это мнѣ ни было больно, я знаю, что я ее, все такъ же бы безумно любилъ!-- Онъ закрылъ глаза рукой.-- И сознавать, -- продолжалъ онъ, заскрежетавъ зубами,-- что все это ты терпишь потому, что ты бѣденъ, что не можешь доставить ей удобствъ, вывозить ее въ свѣтъ и покупать наряды и золотые браслеты! Сердце женщины привязано къ этимъ жалкимъ бездѣлкамъ; что же касается меня, то я желалъ бы жить въ самой крошечной каморкѣ, ходить по праздникамъ въ той же блузѣ, что каждый день, лишь бы видѣть около себя это милое личико и слышать ея голосокъ. Но сердце дѣвушки иначе создано; оно представляется мнѣ бабочкой, стремящейся къ солнцу... Да, къ солнцу! Золото, проклятое, блестящее золото -- истинное солнце въ этотъ презрѣнномъ, жалкомъ свѣтѣ! Посовѣтуйте мнѣ, милый г. Вельнеръ! Васъ я послушаю! Да, да, я послушаю даже, если вы мнѣ скажете: "Уѣзжайте, Преле! Ваше дѣло безнадежно!" Но скажите хоть слово! Говорите, или я съ ума сойду!
-- Милый другъ,-- заговорилъ Отто задумчиво,-- что могу я посовѣтовать? Постарайтесь сначала узнать, въ какомъ положеніи дѣла. Можетъ быть... кто знаетъ...
-- Вы правы,-- прервалъ его Преле.-- Не надо спѣшить. Можетъ быть... Во всякомъ случаѣ, когда я думаю... Родныхъ у нея нѣтъ, и если это г. Туссенъ, о которомъ говорятъ... Боже, но, вѣдь, это все равно: прикащица подъ руку съ хозяиномъ... Впрочемъ, это даже не онъ. Онъ больше ростомъ и моложе... Ахъ, г. Вельнеръ, если бы этотъ негодяй былъ сейчасъ здѣсь, виноватъ онъ или нѣтъ, а онъ виноватъ, потому что это подло... дѣвушка не принадлежитъ къ его кругу, онъ надъ ней насмѣхается... Говорю вамъ... видите, какъ я сейчасъ разбиваю въ дребезги этотъ стаканъ.-- Онъ въ бѣшенствѣ схватилъ стаканъ и изъ всѣхъ силъ ударилъ его объ полъ.-- Не сердитесь!-- пробормоталъ онъ удивленно смотрящему на него Отто.-- Я не могъ сдержаться... Я такъ, такъ несчастливъ!
Широкоплечій мужчина облокотился всею грудью на столъ и закрывалъ лицо руками. Тихія, судорожныя всхлипыванія и вздрагиванія его спины доказывали, что онъ неутѣшно рыдаетъ.
-- Г. Преле, -- сказалъ Отто, когда вышла изъ комнаты кельнерша, прибѣжавшая на звонъ разбитой посуды.-- Г. Преле! хотите ли вы дѣйствительно послѣдовать совѣту, истекающему изъ чистаго сердца?
Словолитчикъ медленно поднялъ покраснѣвшее лицо.
-- Ну?-- тихо спросилъ онъ.
-- Поговорите съ самою Аделью спокойно и безъ малѣйшаго слѣда раздраженной ревности. Дѣвушка, повидимому, не догадывается о вашихъ чувствахъ въ ней. Скажите ей, что вы ее любите, объясните ваши честныя намѣренія и спросите, можете ли вы надѣяться. Надежда принадлежать честному, хорошему человѣку дѣйствуетъ иногда совершенно особенно на подобныхъ бабочекъ, какъ вы выражаетесь. Фрейленъ Адель еще такъ молода, такъ весело глядитъ на Божій міръ, что, несмотря на все, что я слышалъ, я не могу себѣ представить... Во всякомъ случаѣ, узнайте какъ можно скорѣе, что васъ ожидаетъ. Скажетъ она нѣтъ, тогда, конечно, вы должны немедленно уѣхать.
-- Уѣхать!-- повторилъ Преле.-- Хорошо! Но прежде...
Онъ со злостью поднялъ кулакъ.
-- Успокойтесь!-- сказалъ Отто.-- Силой въ этихъ дѣлахъ ничего не достигнешь.
-- Ахъ, что!-- вскричалъ Преле въ новомъ приступѣ бѣшенства.-- Это вѣчныя слова тѣхъ, кто обѣщаетъ намъ золотыя горы и ничего не въ состояніи дать. Горе, стыдъ и позоръ! Ради Бога, не поймите меня ложно, г. Вельнеръ! къ вамъ это не относится! Я говорю о вѣчномъ обнадеживаніи, откладываніи и глупомъ выжиданіи! Если бы это зависѣло отъ меня, я сейчасъ же положилъ бы конецъ всему этому безумію! Я собралъ бы нѣсколько тысячъ смѣльчаковъ, такихъ какъ я, громко крикнулъ бы: теперь конецъ вашему устройству, и уничтожилъ бы все, что воспротивилось.
Терзающія его несчастія привели его въ состояніе, когда онъ готовъ былъ уничтожить весь свѣтъ, а когда имъ овладѣвало подобное опьяненіе, онъ говорилъ невозможныя вещи, которыя, несмотря на дѣтски-наивное направленіе его идей, напоминали раскаты грома. Онъ говорилъ такъ громко, что молодые люди въ сосѣдней комнатѣ насторожили уши. Двое, изъ которыхъ одинъ, высокій, худой, называемый кельнершой "господинъ Артуръ", оказался сосѣдъ Эфраима Пельцера въ Золотомъ якорѣ въ Гернсхеймѣ, съ любопытствомъ подошли къ дверямъ.
-- Я знаю этого,-- прошепталъ Артуръ, кивая на Отто.
-- Неужели? Какимъ образомъ?
-- Я разскажу это послѣ. Молчи теперь.
Грубая сила, сказавшаяся въ словахъ Преле, а еще больше въ его тонѣ и жестахъ, произвела на Отто такое же дѣйствіе, какъ передъ этимъ ослѣпительная рѣчь Леопольда Мейнерта.
-- Другъ мой,-- вскричалъ онъ, восторженно протягивая руку,-- то, что вы теперь говорите, можетъ быть, составляетъ тайну нашего вѣка! Конечно, освобожденіе придетъ иначе, чѣмъ вы мечтаете, но я, Отто Вельнеръ, я говорю вамъ: оно должно придти, оно придетъ! И я первый, несмотря на опасности, когда понадобится, даже если бы это было моею погибелью, я буду отстаивать права народа! Теперь идемте!
Они заплатили по счету и молча удалились.
-- Опасные молодцы!-- сказалъ одинъ изъ прикащиковъ, когда дверь захлопнулась.-- То, что они болтали, было à la Мейнертъ!
-- Я знаю этого г. Вельнера!-- вскричалъ Артуръ.-- Замѣчательный скандалистъ! Въ Гернсхеймѣ за обѣдомъ онъ побранился почти со всѣмъ столомъ!
-- Вельнеръ... Вельнеръ!-- произнесъ первый.-- Я читаю все, что печатается о соціалъ-демократахъ; но это имя мнѣ еще до сихъ поръ не встрѣчалось.
-- Ты, впрочемъ, правъ,-- сказалъ Артуръ.-- Когда, откинувъ голову и протянувъ руку, онъ смотрѣлъ впередъ, онъ былъ похожъ на Мейнерта. Я его слышалъ недавно въ Гернсхеймѣ, но съ меня было достаточно! Слишкомъ глупо! "Если понадобится, я первый... Если бы это было моей погибелью!.. Я хочу отстаивать права народа!... Свобода!..." Удивительно, какъ одинъ всегда копируетъ другаго.
-- Много ты понимаешь въ этомъ!-- вскричалъ толстый блондинъ съ красными руками.-- Подожди еще разсуждать! Можетъ быть, именно тотъ, о которомъ ты теперь распространяешься, перетряхнетъ по своему всю Европу! Ну, продолжай, иначе съ твоею болтовней проиграешь партію.
Онъ передалъ кельнершѣ свой пустой стаканъ и взялъ въ руки кій.