Утромъ достопамятнаго дня свадьбы Фанни получила по почтѣ собственнаго сочиненія письмо отъ тетки, вслѣдствіе котораго ей необходимо было немедленно уѣхать. Въ общей суматохѣ было не до нея, такъ что хитрая дѣвушка, одѣтая въ черное платье, безпрепятственно отвезла свой сундукъ въ одну отдаленную кондитерскую; тамъ она встрѣтилась съ Леопольдомъ Мейнертомъ, и затѣмъ они вмѣстѣ, -- Фанни закутанная такъ, что ее невозможно было узнать,-- отправились въ одну изъ маленькихъ гостиницъ предмѣстья, сдѣлавъ видъ, что они прямо съ желѣзной дороги. Въ четыре часа ночи они уѣзжали съ курьерскимъ поѣздомъ. Другаго поѣзда послѣ полуночи не было, а раньше этого времени Бреннеръ не могъ совершить своей дерзкой кражи изъ денежнаго шкафа въ библіотекѣ совѣтника. Обстоятельства сложились такъ счастливо, что корабль отправлялся въ море на слѣдующее же утро. Паспортъ на имя Курта Рейнгольда и его жены, урожденной Шмицъ, замѣчательно подходилъ по описанію примѣтъ.
Хитрая Фанни обо всемъ, до мелочей, переговорила съ Бреннеромъ. Ключъ отъ воротъ въ паркъ она оставила у себя; около десяти часовъ она хотѣла проскользнуть туда; Бреннеръ же долженъ былъ войти въ домъ черезъ черное крыльцо и съ помощью поддѣльныхъ ключей, данныхъ ему нѣсколько дней тому назадъ Фанни, отпереть тяжелыя дубовыя двери библіотеки. По всѣмъ вѣроятіямъ, ничто не помѣшаетъ ему, старательно работая стальнымъ буравомъ и американскою пилой, часа черезъ полтора или два отпереть желѣзный шкафъ. Достигнувъ цѣли, онъ поспѣшитъ внизъ къ Фанни и спрячетъ всѣ драгоцѣнности въ двухъ кожаныхъ карманахъ, пришитыхъ у нея слѣва и справа подъ платьемъ. Это будетъ, какъ предусмотрительно объяснила ему Фанни, гораздо менѣе подозрительнымъ, чѣмъ если самъ Бреннеръ нагрузится узлами и свертками.
Бреннеръ въ условный часъ стоялъ у воротъ.
-- Ну?-- прошепталъ онъ испуганнымъ голосомъ.
-- Все какъ нельзя лучше! Ты можешь смѣло работать! Если же кто-нибудь забредетъ въ эту комнату, то ты спрячься за зеленый занавѣсъ у шкафа рѣдкостей.
-- Да, да, я знаю,-- прошепталъ Бреннеръ.-- Довольно часто ты объясняла мнѣ все это. Но теперь, когда приходится приступать къ дѣлу, у меня такое ужасное чувство въ груди. На всякій случай...
Онъ ощупалъ рукой кожаный поясъ, за которымъ заткнутъ былъ шестидюймовый ножъ.
-- Иди!-- сказала Фанни, нѣжно потрепавъ его по щекѣ.-- Не будь ребенкомъ! Къ тому же, я оставляю двери отпертыми. Если тебѣ, сверхъ ожиданія; не удастся, то ты лети, сломя голову, внизъ по лѣстницѣ и будешь въ безопасности, раньше чѣмъ люди даже поймутъ... Конечно, глупо будетъ, если при каждомъ скрипѣ паркета ты будешь бросаться внизъ; не для этого трудилась я столько времени. Лучше скажи сейчасъ, если ты боишься! Мы тогда бросимъ это; ты останешься тѣмъ, чѣмъ ты есть, и при первомъ удобномъ случаѣ попадешься въ руки полицейскихъ.
-- Я постараюсь!-- отвѣтилъ Бреннеръ.-- Стой спокойнѣе, а то ты, въ концѣ-концовъ, сама накличешь мнѣ на голову полицію.
Онъ бросилъ взглядъ на длинный задній фасадъ дома; всѣ комнаты были темны, только мѣсяцъ освѣщалъ огромныя окна. Изъ залъ чуть слышно доносилась музыка. Бреннеръ кивнулъ головой и на цыпочкахъ направился къ дому. Безшумно повернулась дверь въ петляхъ, только что подмазанныхъ. Онъ очутился въ слабо освѣщенномъ корридорѣ, пустомъ и мрачномъ, какъ въ монастырѣ. Шаговъ черезъ двадцать корридоръ, поворачивая налѣво, привелъ его въ каменной лѣстницѣ, ведущей въ первый этажъ. Слѣдуя указаніямъ Фанни, Бреннеръ достигъ библіотеки. Еще разъ остановился онъ, прислушиваясь, и затѣмъ скользнулъ въ дверь. Картина, представившаяся ему, въ первую минуту поразила его. Направо отъ двери, въ которую вошелъ Бреннеръ, мѣсяцъ отражалъ на полу рамы полу завѣшанныхъ оконъ; свѣтлая полоса захватывала и стѣнку массивнаго желѣзнаго шкафа. По правую и лѣвую сторону отъ шкафа, занимающаго простѣнокъ между окнами, тянулся по направленію въ двери пока еще пустой книжный шкафъ вышиною въ двойной человѣческій ростъ. Другіе, еще выше этого, тянулись, насколько это можно было различить въ полутьмѣ, вдоль стѣнъ. Кое-гдѣ во мракѣ выдѣлялись, призрачно исчезая, бѣлыя мраморныя фигуры и гипсовыя статуи. Налѣво отъ желѣзнаго шкафа поперегъ комнаты стоялъ еще шкафъ, поменьше, завѣшанный темными занавѣсами, напоминая собою катафалкъ. Здѣсь хранились различныя рѣдкости, нѣкоторыя особенно цѣнныя статуи, весьма рѣдкій венеціанскій глобусъ, чучела, старинная посуда, гравированныя доски и дорогое оружіе. Въ этомъ занавѣсѣ, окружающемъ шкафъ рѣдкостей, легко было спрятаться не очень толстому человѣку.
Все это въ полумракѣ фантастическаго луннаго освѣщенія произвело на разстроенные нервы Бреннера впечатлѣніе склепа. Испуганно оглядѣвшись, онъ прошелъ мимо темнаго занавѣса и приблизился къ желѣзному шкафу. Только что онъ нетвердою рукой ощупалъ боковой карманъ, гдѣ были спрятаны его инструменты, какъ неожиданный шорохъ заставилъ его вздрогнуть; кровь прилила ему въ сердцу. Онъ плотнѣе прижался въ огромнымъ желѣзнымъ стѣнкамъ шкафа, прикрывавшимъ его своею тѣнью, и сталъ прислушиваться. Сомнѣнія нѣтъ: кто-то тихо и медленно идетъ между двумя рядами огромныхъ книжныхъ шкафовъ. Бреннеръ различилъ чье-то бѣлое платье. Онъ затаилъ дыханіе. Женская фигура подвигалась ближе и ближе; не дойдя до шкафа аршинъ на шесть, она остановилась. Вслѣдъ затѣмъ снова раздались шаги, легкіе и осторожные, но, очевидно, мужскіе. Бреннеръ вздохнулъ легче. Очевидно, это влюбленная парочка, зашедшая на свиданіе въ отдаленномъ помѣщеніи библіотеки, и у нихъ ужь, конечно, не будетъ ни времени, ни желанія осматривать всѣ углы и закоулки.
Дѣйствительно, это была Люцинда, направившаяся теперь съ сильно бьющимся сердцемъ на встрѣчу въ Отто.
-- О, Боже, что я дѣлаю!-- прошептала она чуть слышно.-- Еще разъ поклянитесь мнѣ...
-- Клянусь вамъ моею честью, -- прошепталъ Отто, -- что я скорѣе погибну, чѣмъ выдамъ хоть слово изъ того, что вы мнѣ скажете!
-- Даже больше, -- сказала Люцинда. Что я говорила съ вами, что мы видѣлись здѣсь, какъ преступники, и это должно быть вѣчною тайной!
-- Клянусь и въ этомъ.
-- Хорошо же, слушайте! Откровенно и просто хочу я вамъ разсказать то, что одно только можетъ оправдать мой позоръ. Съ первой минуты, какъ я увидала васъ, я полюбила... О, вы ошибаетесь! Никакихъ правъ не даетъ вамъ это неслыханное признаніе, это только наказаніе мнѣ за то ужасное мгновеніе, когда я, какъ безумная, забыла свой долгъ и честь.
Она быстро и съ силою вырвала у него свою руку, которою онъ завладѣлъ въ порывѣ страсти.
-- Слушайте дальше!-- продолжала она съ грустью.-- Я вырасла въ домѣ, не дававшемъ мнѣ, кромѣ внѣшняго богатства, ничего, что могло бы удовлетворить чрезмѣрную жажду моей души. Отецъ, котораго я боготворила, былъ единственнымъ свѣтомъ въ моей безотрадной жизни; но дѣла такъ поглощали его, что онъ часто могъ только мимоходомъ удѣлить мнѣ нѣжное слово, ласковый взглядъ. О томъ внутреннемъ единствѣ душъ, котораго такъ жаждетъ любящій ребенокъ, никогда не было и рѣчи. Сестра меня не понимала, а мать изливала весь запасъ своей нѣжности на Камиллу. Это, вѣроятно, и было причиной того, что еще въ ранней молодости жизнь казалась мнѣ ненавистной, я презирала свѣтъ и слова "счастіе" и "миръ" считала пустымъ звукомъ. Мнѣ все противно было, въ особенности же эта безсмысленная мишура, составляющая радость большинства молодыхъ дѣвушекъ, эти выѣзды, удовольствія, лицемѣрная атмосфера бальныхъ залъ. Ни одинъ изъ молодыхъ людей, посѣщавшихъ нашъ домъ, не возбуждалъ во мнѣ ни малѣйшаго интереса даже настолько, чтобы я могла съ нимъ любезно разговаривать. Поэтому я была молчалива, задумчива и грустна. Тогда-то случилось, что докторъ Лербахъ началъ оказывать мнѣ вниманіе, такъ рѣзво отличавшееся отъ ухаживаній нашихъ кавалеровъ. Я не любила его, нѣтъ! Я сознавала это. Но я думала, что сердце юе неспособно уже любить. И тогда случилось то, что должно было случиться. Обманутый моимъ благодарнымъ дружелюбіемъ къ нему, онъ просилъ моей руки. Отецъ, положеніе котораго вслѣдствіе несчастныхъ катастрофъ было очень критическое, нашелъ въ докторѣ Лербахѣ друга, протянувшаго ему спасительную руку, и поэтому понятно, что онъ отвѣтилъ доктору Лербаху: "Если Люцинда согласна, то я ничего не имѣю противъ этого!" И я была согласна. Это замужество казалось мнѣ выходомъ изъ моего безотраднаго существованія. Какъ его жена, я могла имѣть кругъ дѣятельности, задачу, которая заставила бы меня забыть, какъ мало далъ мнѣ свѣтъ. Полтора года я была если не счастлива, то довольна. Я снова привыкла въ смѣху, я могла бы сказать въ жизни, то, что называютъ сердцемъ, я думала, давно уже умерло въ этой груди. Но судьба показала мнѣ, какъ жалко ошибся холодный разумъ... Да! Теперь вы все знаете! Слезами самаго горькаго раскаянія я не могу изгладить случившагося; но если вы честный человѣкъ, то это будетъ, по крайней мѣрѣ, вѣчною, вѣчною тайной. Если это когда-нибудь сдѣлается извѣстнымъ, то это убьетъ меня... но, что еще ужаснѣе, это убьетъ его, самаго хорошаго, самаго благороднаго человѣка!
-- Люцинда!-- прошепталъ Отто внѣ себя,-- я погибаю отъ страсти, любви, стыда... О, какъ вы божественны, какъ вы велики въ вашемъ благородномъ поступкѣ! И, все-таки, я не могу васъ оставить, я не могу, не могу...
-- Вы должны. Будьте счастливы. Если возможно сдѣлать, не возбуждая подозрѣнія, то избѣгайте бывать у насъ. Поступайте такъ, какъ велитъ вамъ уваженіе къ чести и спокойствію этого несравненнаго человѣка!
-- Я заклинаю васъ, останьтесь еще!
-- Ни секунды больше! Я иду. Черезъ десять минутъ, не раньше, слѣдуйте за мной. Вы обѣщаете мнѣ это?
-- Все, что хотите, Люцинда!-- простоналъ Отто съ отчаяніемъ.
Въ слѣпомъ бѣшенствѣ на судьбу, онъ ударилъ себя кулакомъ по лбу; онъ рвалъ на себѣ волосы. Потомъ, утомленный этою борьбой, онъ бросился въ близъ стоящее кресло и съ отчаяніемъ закрылъ лицо руками.
Люцинда, между тѣмъ, исчезла какъ легкое видѣніе. Медленно шла она по длиннымъ корридорамъ и комнатамъ и достигла большой залы въ ту минуту, когда пары становились для первой кадрили. Ея отсутствіе никѣмъ не было замѣчено. Едва она опустилась въ кресло, какъ къ ней подошла баронесса фонъ-Сунтгельмъ-Хиддензое и шепнула ей:
-- Камилла уже удалилась; она одѣвается въ дорогу. Немного рано, если допускается это замѣчаніе...
Люцинда поднялась. Ей необходимо было наединѣ проститься съ сестрой, прежде чѣмъ новобрачныхъ окружатъ въ послѣдній разъ родные и знакомые. Она направилась въ будуаръ сестры; горничная только что зашнуровала дорожное платье молодой. Сестры поцѣловались. Такою взволнованною, какъ въ этотъ часъ разлуки, Камилла никогда не видала своей гордой, неприступной Люцинды.
Г-жа Лербахъ, взволнованная, удалилась, а новобрачная, г-жа фонъ-Тиллихау-Засницъ, занялась своимъ роскошнымъ туалетомъ. Съ кожаною сумкой черезъ плечо, кокетливою шляной на бѣлокурыхъ волосахъ, вышла она изъ своей дѣвичьей комнаты и направилась въ маленькую гостиную, гдѣ ее ожидали родители и нѣсколько тетушекъ, неизбѣжныхъ при всѣхъ семейныхъ торжествахъ. И молодой супругъ, съ мѣховымъ пальто на рукѣ, нетерпѣливо ожидалъ ее здѣсь, прислонясь къ подоконнику.
Фонъ-Дюренъ запечатлѣлъ отечески-сдержанный поцѣлуй на лбу дочери, какъ будто бы въ присутствіи этихъ рыдающихъ родственницъ онъ вдвойнѣ хотѣлъ выставить свое достоинство и сдержанность. Тѣмъ взволнованнѣе была совѣтница. Она порывисто прижимала дочь къ сердцу, и Камилла отвѣчала на ласки матери съ несвойственною ей страстью.
-- Больно!-- вскрикнула вдругъ Камилла.
Дорогой браслетъ изъ крупныхъ брилліантовъ сломался пополамъ. Съ жалобнымъ звономъ упалъ онъ на полъ.
Фонъ-Тиллихау быстро подбѣжалъ, чтобы поднять его.
-- Ахъ, Боже!-- проговорила Камилла со вздохомъ.-- Только бы это не предвѣщало чего-нибудь дурнаго!
-- Разорванныя узы!-- засмѣялся Тиллихау.-- Цѣпи скованаго дѣтства разорваны, и Гименей ведетъ хорошенькую, розовую невѣсту въ страну счастливой свободы.
-- Конечно!-- замѣтила Камилла.-- Такимъ образомъ, въ концѣ-концовъ, можно было бы себѣ все объяснить. Сломанный браслетъ... Это нехорошо! И какъ разъ при отъѣздѣ!... Что же мнѣ теперь дѣлать? Съ голыми руками я не могу. Я все остальное уже уложено.
-- Успокойся!-- замѣтилъ совѣтникъ.-- Я дамъ тебѣ талисманъ, который пересилитъ дурное предзнаменованіе, которое ты себѣ пророчишь... браслетъ моей незабвенной матери. Давно уже я хотѣлъ отдать его тебѣ: эта минута самая подходящая. Подожди только, черезъ пять минутъ я принесу!
Онъ взялъ съ камина свѣчку и, заслоняя рукою пламя, поспѣшилъ въ библіотеку.
Отто Вельнеръ поднялся, между тѣмъ, съ кресла. Заслышавъ шаги, онъ быстро спрятался за большой книжный шкафъ.
Доставая изъ кармана ключи, фонъ-Дюренъ съ довольною улыбкой на губахъ приближался къ желѣзному шкафу, гдѣ хранились фамильныя драгоцѣнности.
Бреннеръ все боязливѣе прижимался къ стѣнѣ и, насколько возможно было, прикрывалъ нижнюю часть тѣла оконною гардиной. Уже поздно было скрываться за темный занавѣсъ шкафа съ рѣдкостями.
Ближе и ближе подходитъ предательскій свѣтъ свѣчи. Черезъ минуту фонъ-Дюренъ остановился, какъ вкопанный. Онъ крикнулъ на помощь; свѣча выпала изъ его рукъ. Въ тѣни шкафа онъ замѣтилъ фигуру, которая своими попытками остаться незамѣченною не оставляла сомнѣнія осносительно своихъ преступныхъ цѣлей.
Совѣтникъ, не потерявшій присутствія духа, полу инстинктивно сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, протянулъ руку и схватилъ клокъ курчавыхъ волосъ; въ ту же минуту онъ крикнулъ пронзительно, раздирающимъ душу голосомъ.
Ножъ вонзился ему прямо въ грудь. Съ хриплымъ стономъ упалъ онъ на полъ раньше, чѣмъ Отто, забывъ о самомъ себѣ, подбѣжалъ къ мѣсту преступленія.
Бреннеръ же бросился бѣжать черезъ боковую дверь; онъ еще настолько сохранилъ присутствіе духа, что заперъ за собой дверь и захватилъ ключъ, самъ не зная зачѣмъ. Гонимый ужасомъ, онъ выбѣжалъ въ паркъ.
-- Все погибло!-- прошепталъ онъ беззвучно, подбѣгая къ Фанни.-- Скорѣе! Узнаешь, когда будемъ на улицѣ!
Фанни дрожала, но она, все-таки, успокоила испуганнаго Бреннера и напомнила ему объ осторожности. Тихонько вышли они изъ воротъ. Фанни ихъ заперла за собой и медленно, несмотря на лихорадочное возбужденіе Бреннера, они затерялись въ сосѣднихъ улицахъ.
Крикъ падающаго совѣтника пронесся по всему дому. Слуга, проходящій по корридору, былъ пораженъ этимъ крикомъ и позвалъ нѣкоторыхъ товарищей. Черезъ нѣсколько минутъ весь домъ былъ пораженъ страшнымъ извѣстіемъ. Съ прислугой во главѣ, десять или двѣнадцать человѣкъ, между прочимъ, Куртъ Эвальдъ, Тиллихау, баронъ Анастасій фонъ-Сунтгельмъ, бросились въ библіотеку съ зажженными свѣчами и наспѣхъ захваченнымъ оружіемъ.
Фонъ-Дюренъ тихо стоналъ, лежа въ крови; ножъ, до половины вонзенный, еще торчалъ въ его груди.
Вельнеръ, блѣдный, растерянный, неподвижно стоялъ около него. Растрепанные волосы, которые онъ въ отчаяніи рвалъ на себѣ, когда Люцинда отняла у него всякую надежду, придавали ему видъ человѣка, выдержавшаго страшную борьбу.
-- Это ужасно!-- вскричалъ Тиллихау дрожащимъ голосомъ.-- Что случилось здѣсь?
Отто, растерянный вслѣдствіе многихъ причинъ, далъ очень короткій отвѣтъ. Уже первое восклицаніе убѣдило его, что никто изъ присутствующихъ не повѣритъ его словамъ. Особенно же Анастасій фонъ-Сунтгельмъ принялъ грозный видъ; глаза его сверкали дикимъ довольствомъ. Онъ поспѣшилъ въ боковой двери и попробовалъ дверную ручку.
-- Заперто и ключа нѣтъ!-- проговорилъ онъ рѣзкимъ голосомъ.-- Дѣйствительно, странное совпаденіе! Можетъ быть, по крайней мѣрѣ, можно узнать, что понадобилось г. Вельнеру здѣсь въ библіотекѣ въ такое неподходящее время.
-- Мнѣ?-- прошепталъ Отто.
Онъ почувствовалъ, какъ сѣти затягиваются надъ его головой. Съ минуту онъ колебался. Затѣмъ онъ произнесъ съ ледяною холодностью:
-- Это мое дѣло.
-- Дѣйствительно,-- повторилъ Сунтгельмъ,-- странный случай! Странный еще потому, что происходитъ черезъ нѣсколько часовъ послѣ этой низкой демонстраціи и послѣ того, какъ мой несчастный другъ, совѣтникъ, наказалъ наглую выходку господина Вельнера публичнымъ презрѣніемъ и возбудилъ въ его душѣ стыдъ и злость.
-- Это ложь!-- крикнулъ Отто внѣ себя.
-- Это тоже кажется мнѣ весьма страннымъ,-- продолжалъ баронъ Анастасій съ непоколебимымъ упорствомъ,-- что господинъ Вельнеръ такъ неосторожно заблудился въ библіотекѣ чеювѣка, который только что передъ тѣмъ объявилъ за столомъ свое благоразумное рѣшеніе очистить вслѣдствіе скандала у церкви Ядвиги свой рабочій и литературный персоналъ. Кажется, эта мѣра угрожала г. Вельнеру такъ же, какъ и самому ничтожному изъ служащихъ.
-- Объ этомъ я ничего не зналъ,-- пробормоталъ Отто,-- а если бы и зналъ, то для меня это безразлично. Только клевета оснѣлится...
-- Господа!-- обратился баронъ къ увеличивающейся толпѣ, часть которой возилась около раненаго, другая съ негодованіемъ смотрѣла на Отто,-- я твердо убѣжденъ, что судъ покелаетъ задержать такого важнаго свидѣтеля, какъ Отто Вельнеръ; поэтому въ интересахъ истины мы обязаны энергически оберегать г. Вельнера отъ какихъ-либо попытокъ неожиданнаго отъѣзда. Нѣсколько полицейскихъ были бы не лишними.
-- Они уже идутъ!-- крикнулъ слуга изъ корридора.-- Участковый коммиссаръ будетъ здѣсь черезъ пять минутъ для составленія протокола.
Отто Вельнеръ дрожалъ всѣмъ тѣломъ.
-- Негодяй!-- крикнулъ онъ барону.-- Не хотите ли вы увѣрить, что я... я...
Его голосъ оборвался; но онъ грозно потрясалъ кулаками.
-- Я ничего не хочу увѣрять, я только констатирую,-- замѣтилъ баронъ, отступая за полицейскаго.
-- Слѣдуйте за нами!-- сказалъ одинъ изъ полицейскихъ, подходя къ Отто.
-- Еще минуту!-- воскликнулъ баронъ Анастасій, къ которому только что подошелъ Куртъ Эвальдъ съ выраженіемъ величайшаго волненія.-- Этотъ клокъ волосъ нашли въ рукѣ совѣтника. Дайте посмотрѣть, нельзя ли сейчасъ же открыть преступника!
Баронъ заранѣе уже сообразилъ, что поднятый клонъ волосъ похожъ съ цвѣтомъ волосъ Отто. То, что въ началѣ было предположеніемъ, переходило теперь въ убѣжденіе. Онъ самъ подошелъ въ Отто; одинъ изъ полицейскихъ держалъ свѣчу. На вискахъ и передніе волосы не совсѣмъ подходили; но на затылкѣ они были того же цвѣта; кромѣ того, судя по его головѣ, можно было предположить, что ее трепала враждебная рука.
Отто Вельнеръ не сопротивлялся больше.
Совѣтника перенесли въ спальню и осторожно положили на постель. Докторъ Форенштедтъ тотчасъ же осмотрѣлъ его рану. Мало надежды могъ онъ дать безутѣшной семьѣ.
Люцинда, сломленная волненіями послѣдней недѣли, встрѣчей съ Отто и ужасомъ этой минуты, упала безъ чувствъ.
Всѣ гости, конечно, сейчасъ же разъѣхались. Остались только самые близкіе, съ замираніемъ сердца ожидая извѣстій, сбивчиво и неясно переходящихъ изъ устъ въ уста. Докторъ Лербахъ, мертвенно блѣдный, стоялъ на колѣнахъ передъ диваномъ, гдѣ лежала Люцинда, блѣдная и неподвижная, какъ трупъ. Молодой врачъ, бывшій въ числѣ гостей, употребилъ уже всѣ средства, чтобы привести ее въ чувство. Наконецъ, она открыла глаза; но ея безсмысленный взглядъ доказывалъ, что ей предстоитъ еще худшее. Сильная дрожь пробѣгала по ея членамъ, зубы стучали; она бредила.
Вдругъ Лербахъ услыхалъ за собой чьи-то слова:
-- Сейчасъ уведутъ убійцу!
Онъ быстро вскочилъ; взглядъ его упалъ на жену члена медицинскаго совѣта, громко рыдавшую лежа въ креслѣ; когда Лербахъ проходилъ мимо, ея блѣдныя губы судорожно повторяли:
-- О, Боже, онъ, онъ!
Адвокатъ остановился на минуту, но затѣмъ быстро выбѣжалъ. На лѣстницѣ онъ догналъ полицейскихъ.
-- Стой!-- крикнулъ онъ.-- Я долженъ говорить съ нимъ! Правосудіе ничего не потеряетъ отъ этого.
Отто, глубоко взволнованный, взглянулъ на него.
-- Несчастный!-- прошепталъ Лербахъ, отводя его въ сторону.-- Мнѣ, мнѣ вы сознаетесь и, клянусь всемогущимъ Богомъ, то, что вы мнѣ скажете, будетъ какъ бы погребено! Взгляните на меня Отто! Виновны ли вы?
-- Нѣтъ!-- сказалъ Отто.
-- Я вѣрю вамъ, -- отвѣтилъ Лербахъ, подавая ему руку передъ глазами любопытной толпы.
Затѣмъ онъ поспѣшилъ къ больной Люциндѣ.