Слѣдующее утро было пасмурно. Свинцовая туча заволакивала небо и большіе снѣжные хлопья медленно падали на бѣлый коверъ, уже на нѣсколько вершковъ покрывшій улицы. Несмотря на дурную погоду, Гейнрихъ Соломонъ, въ восьмомъ часу утра, уже былъ по дорогѣ къ дому на Пескахъ. Такъ какъ онъ былъ однимъ изъ немногихъ, лично знавшихъ школьнаго учителя, то онъ считалъ своею обязанностью какъ можно скорѣе разсказать все случившееся Карлу Гейнціусу. Самъ Соломонъ былъ пораженъ этимъ событіемъ. Въ ту минуту, когда философъ постучалъ въ дверь, школьный учитель собирался натянуть на плечи свое старомодное пальто. Сначала отсутствіе Отто удивляло его, наконецъ, онъ началъ безпокоиться. Теперь, когда было уже половина девятаго, его пылкая фантазія рисовала ему самыя ужасныя картины. Онъ хотѣлъ, прежде всего, идти въ домъ совѣтника, чтобы узнать, когда и съ кѣмъ уѣхалъ Отто.
-- Останьтесь,-- прошепталъ Соломонъ.-- Ваши розыски будутъ напрасны. Въ высшей степени грустныя обстоятельства.
-- Такъ я и думалъ!-- воскликнулъ Гейнціусъ, блѣднѣя.
Онъ бросилъ пальто на кровать и, дрожа, какъ въ лихорадкѣ, опустился на софу рядомъ съ Соломономъ.
-- Успокойтесь!-- продолжалъ Соломонъ.-- Онъ живъ; онъ совершенно здравъ и невредимъ; но случились обстоятельства...
Раздался стукъ.
Эмма Лерснеръ, занятая въ корридорѣ какимъ-то хозяйственнымъ дѣломъ, слышала слова учителя и отвѣтъ профессора и вошла теперь въ комнату, страшно испуганная. При видѣ ея смертельно блѣднаго лица Гейнціусъ вскочилъ, какъ бы намѣреваясь поддержать ее; она, дрожа всѣмъ тѣломъ, облокотилась рукой о спинку кресла и произнесла глухимъ голосомъ:
-- Могу я узнать, о чемъ вы говорили?
-- Къ сожалѣнію, это не секретъ,-- отвѣтилъ Соломонъ.
Онъ разсказалъ, что зналъ, часто прерывая разсказъ своими соображеніями, подвергавшими пыткѣ нетерпѣливое сердце Эммы. Когда докторъ Соломонъ произнесъ рѣшительное слово, Эмма вздрогнула, колѣна ея затряслись, глаза закатились, но сила ея энергической воли взяла верхъ. Когда профессоръ кончилъ, она спокойно произнесла:
-- Дѣйствительно, это страшное несчастіе, въ сущности же это только грустное недоразумѣніе. При ближайшемъ изслѣдованіи истина должна выясниться.
-- Конечно,-- подтвердилъ Гейнціусъ.
-- Я воздерживаюсь отъ какихъ-либо предсказаній,-- замѣтилъ философъ.-- Разсуждая объективно, положеніе Вельнера довольно затруднительно.
-- Но вы говорите такъ, какъ будто возможно...-- вскричала Эмма дрожащимъ голосомъ.
-- Фрейленъ,-- отвѣтилъ Соломонъ,-- а priori вы никогда не можете утверждать, что что-нибудь невозможно. Да, да, я говорю совершенно серьезно. Вы грѣшите противъ основнаго закона умозаключенія.
-- Я не понимаю васъ. Одно только я знаю, логично это или нѣтъ: г. Вельнеръ невиненъ. Этотъ открытый характеръ, полный доброты и честности... скажите сами, г. Гейнціусъ... Ахъ, это совершенное безуміе!
-- Отто? Мой Отто?-- вскричалъ Гейнціусъ, отирая глаза рукою.-- Г. профессоръ, вы не знаете его! Вы его совершенно не знаете, если вы заранѣе не убѣждены...
-- Тѣмъ лучше. Я воздерживаюсь, какъ я уже сказалъ, отъ какого-либо заключенія. Но, тѣмъ не менѣе, я готовъ помогать вашимъ стараніямъ въ интересахъ несчастнаго. Особенно важнымъ кажется мнѣ выборъ адвоката. Если бы жертвой былъ не г. фонъ-Дюренъ, то, конечно, моею первою мыслью былъ бы докторъ Лербахъ. Но теперь онѣ eo ipso исключается...
-- Вы думаете?-- спросилъ Гейнціусъ разсѣянно.
-- Думаю ли я! Да это же немыслимо, чтобы зять защищалъ... убійцу своего тестя.
-- Какъ такъ?-- вскричала Эмма.-- Почему докторъ Лербахъ долженъ измѣнять своей дружбѣ къ Отто? Изъ-за того, что случай хотѣлъ... Здѣсь дѣло только въ несправедливомъ подозрѣніи.
-- Боже мой...-- началъ Соломонъ, пожимая плечами.
-- Напротивъ!-- продолжала Эмма.-- Именно онъ долженъ защищать Отто! Это одно ужь произведетъ благопріятное впечатлѣніе, и тѣмъ, которые не знаютъ Отто, это внушитъ убѣжденіе въ его невинности.
-- Очень возможно,-- отвѣтилъ философъ.-- Но вслѣдствіе теперешняго положенія дѣла...
-- О, я лучшаго мнѣнія о докторѣ Лербахѣ! Правда, я его только мелькомъ видѣла; но стоитъ только разъ взглянуть въ это доброе, честное лицо, чтобы знать, что онъ слушается только собственнаго сердца, не заботясь о людскихъ предразсудкахъ.
-- Въ самомъ дѣлѣ...-- началъ учитель.
-- Я поѣду къ нему, -- рѣшительно произнесла Эмма, -- и даже сію минуту.
Затѣмъ она обратилась къ Соломону:
-- Вы останетесь еще здѣсь? Я возьму извощика: черезъ полтора часа, самое большее, я возвращусь. Тогда мы обсудимъ дальнѣйшее.
-- Ваша энергія удивительна!-- вскричалъ профессоръ патетически.-- Хорошо же! Попытайте! Я подожду васъ.
-- Проводить мнѣ васъ?-- спросилъ Гейяціусъ.
-- Благодарю! Вы не можете оставить профессора одного. До свиданія.
Она поспѣшила въ свою комнатку, которую со вчерашняго дня она раздѣляла съ Мартой Боссъ. Эмма сама предложила это одинокой дѣвушкѣ, частью изъ состраданія, частью изъ разсчетовъ умной, экономной хозяйки, желающей пополнить убытки послѣднихъ недѣль.
Марта Боссъ въ половинѣ восьнаго уже отправилась на службу, Адели тоже не было дома. На удивленный вопросъ матери Эмма коротко отвѣтила, что Гейнціусъ все объяснитъ ей. Быстро перемѣнила она платье, надѣла свою кофточку и выбѣжала на улицу. Погода, между тѣмъ, ухудшалась. Сильный вѣтеръ дулъ прямо въ лицо, а метель залѣпляла глаза. Но что ей до холода и непогоды! Она бѣжала по глубокому снѣгу, какъ по цвѣтистому лугу. У ближайшей биржи извощика не оказалось; у слѣдующей тоже; такимъ образомъ, приходилось идти пѣшкомъ. Все громче завывалъ рѣзкій сѣверный вѣтеръ; она едва открывала глаза; но эта борьба съ бурей наполняла ее тайнымъ блаженствомъ. Ей казалось, что она приноситъ первую жертву для спасенія того, кого она безконечно любила всѣмъ своимъ чистымъ, дѣтскимъ сердцемъ, кого она хотѣла спасти какою бы то ни было цѣною, даже если бы она сама должна была погибнуть. Наконецъ, она, задыхаясь, достигла своей цѣли.
-- Г. докторъ Лербахъ не принимаетъ,-- сказалъ лакей.
-- Но дѣло очень важное!
-- Очень жаль. Но мнѣ строго приказано, такъ какъ барыня...
-- Да, но есть исключеніе! Вы не можете мнѣ отказать! Если бы вы знали, что зависитъ отъ этого!...
-- Сожалѣю.
Эмма стояла растерянная; до этой минуты она никогда не бывала въ богатыхъ домахъ. Она не знала, какъ убѣдить ей слугу. Слѣдуя внезапному вдохновенію, она сунула руку въ карманъ, достала свой единственный золотой и протянула его лакею съ трогательною робостью.
-- Вы очень добры, но я не смѣю, -- отвѣтилъ лакей, отстраняя ея подарокъ.
Эмма залилась слезами.
-- Мнѣ необходимо говорить съ нимъ, необходимо! Пожалуйста, скажите, что я отъ Отто Вельнера...
-- Какъ? Отъ него?
Эмма задрожала при этихъ словахъ. Тонъ, которымъ они были произнесены, доказывалъ еще яснѣе, чѣмъ слова Соломона что убѣжденіе въ виновности Отто уже составлено, и молодая дѣвушка потеряла надежду, что докторъ Лербахъ защититъ своего прежняго друга. Но, несмотря на все, она должна попытаться
-- Да, отъ него,-- повторила она, взглянувъ на слугу.-- Если вы знаете Отто Вельнера, то вамъ должно быть извѣстно, что онъ другъ вашего барина и этотъ другъ находится невинно въ ужаснѣйшемъ положеніи, изъ котораго его долженъ спасти докторъ Лербахъ! Теперь доложите обо мнѣ: Эмма Лерснеръ зовутъ меня. Доложите, или вся отвѣтственность падетъ на васъ!
Слуга колебался. Молодая дѣвушка произвела на него самое благопріятное впечатлѣніе; она была сильно взволнована и слезы блестѣли на ея прекрасныхъ глазахъ.
Въ концѣ прихожей открылась дверь и на порогѣ показался докторъ Лербахъ.
-- Бауманъ,-- строго произнесъ онъ,-- вѣдь, я же просилъ васъ...
Эмма ловко проскользнула мимо лакея.
-- Слава Богу!-- воскликнула она.-- Онъ хотѣлъ прогнать меня, но добрый ангелъ привелъ васъ сюда! Не сердитесь! Я прихожу ради него! Я знаю, какія ужасныя послѣдствія этого несчастія испытываете вы сами! Но, не правда ли, изъ-за этого невинный, вѣдь, не останется безъ помощи и утѣшенія?
-- Ахъ, это вы!-- сказалъ адвокатъ.-- Только сейчасъ узналъ я васъ. Пожалуйста, говорите тише! Вотъ войдите сюда, налѣво въ комнату!... Такъ, -- произнесъ докторъ Лербахъ, оставшись вдвоемъ съ Эммой,-- поскорѣй только, дитя мое! Что случилось? Есть ли у васъ какія-нибудь основанія для скорѣйшаго разъясненія?
-- Ахъ, ничего у меня нѣтъ, милый, дорогой г. Лербахъ,-- сказала Эмма, снова заливаясь слезами.-- Я хотѣла просить васъ и умолять, чтобы вы не оставляли въ несчасти г. Вельнера! Сначала я говорила себѣ, что все это глупое недоразумѣніе, которое объяснится, какъ только Вельнеръ откроетъ ротъ. Дор о гой же я еще разъ все хорошо передумала и припомнила каждое слово доктора Соломона. Тутъ мнѣ пришло въ голову, что столько невинныхъ было осуждено потому только, что улики были противъ нихъ и никто не взялъ на себя труда исправить ошибки...
Она остановилась. Адвокатъ, глубоко взволнованный, смотрѣлъ на ея пылающее лицо, обращенное къ нему съ улыбкой надежды. Она не подозрѣвала, что этими немногими словами она открывала сокровенную тайну своего любящаго сердца.
-- Да,-- произнесъ онъ послѣ паузы,-- знаете ли вы навѣрное, что онъ невиненъ?
-- О!-- отвѣтила Эмма, поднявъ глаза.
Лербахъ взялъ ее за руку.
-- Будьте покойны, барышня,-- сказалъ онъ взволнованно.-- Вашъ другъ, который также и мой другъ, не останется безъ помощи. Я, слава Богу, имѣю нѣкоторую опытность въ разрѣшеніе подобныхъ задачъ. Я самъ возьмусь за это дѣло, и если мнѣ не удастся выяснить истину раньше, то я буду защищать его на судѣ.
-- О, я знала это!-- воскликнула Эмма, покрывая его руки горячими поцѣлуями.
Когда докторъ Лербахъ остался одинъ, онъ, тяжело вздохнувъ, направился въ комнату жены и, озабоченно сдвинувъ брови, сѣлъ у ея кровати. Только двадцать минутъ тому назадъ уѣхали доктора, объявивъ, что у нея сильная горячка, усложненная воспаленіемъ мозга.
Теперь больная открыла глаза съ безсмысленнымъ выраженіемъ, но слова, быстро и безъ смысла слетающія съ ея губъ, указывали на усиленіе бреда. Едва заперлась дверь за Эммой Лерснеръ, какъ снова раздался звонокъ. Это была Камилла. То, что она увидѣла здѣсь, что узнала отъ доктора Лербаха, было не утѣшительнѣе принесеннаго ею извѣстія. Рана совѣтника, все еще лежавшаго безъ чувствъ, была осмотрѣна двумя извѣстными спеціалистами.
Оба хирурга нашли ее еще болѣе опасною, чѣмъ докторъ Форенштедтъ.
Камилла разсказала все это, дрожа и рыдая.
Докторъ Лербахъ черезъ каждый часъ посылалъ въ домъ тестя узнавать о здоровья, но ни изъ одного изъ полученныхъ имъ отвѣтовъ положеніе его не показалось ему такимъ безнадежнымъ, какъ теперь изъ словъ Камиллы. Онъ опустилъ голову на руки. Слишкомъ много горя обрушилось на него сразу со всѣхъ сторонъ!
Вдругъ онъ вскочилъ. Среди собственнаго горя онъ вспомнилъ несчастіе своего молодаго друга. Сегодня, даже сейчасъ, онъ долженъ ѣхать въ Отто. Нужно не только высказать несчастному дружескія утѣшенія, но и немедленно разузнать обстоятельства, для того, чтобы прекратить это дѣло въ самомъ, началѣ.
-- Черезъ часъ придетъ сидѣлка,-- сказалъ онъ Камиллѣ.-- Не останешься ли ты до тѣхъ поръ? У меня неотложныя дѣла.
Нѣсколько времени спустя, карета его подкатилась въ подъѣзду полицейскаго дома. Въ канцеляріи полицеймейстера ему объявили, что дѣло Отто Вельнера перешло уже въ руки слѣдователя. Лербахъ обратился къ слѣдователю и, какъ будущій защитникъ Отто, попросилъ доступа въ арестанту.
Отто Вельнеръ безучастно сидѣлъ у маленькаго деревяннаго стола, когда сторожъ отворилъ дверь и впустилъ адвоката.
При видѣ этого нежданнаго гостя Отто вскочилъ. Стыдъ за жалкую безвыходность его положенія, досада и ожесточеніе противъ преслѣдователей, сознаніе своей вины передъ человѣкомъ, явившимся къ нему утѣшителемъ и протягивающимъ ему обѣ руки,-- вотъ чувства, заставлявшія его молчать.
-- Я пришелъ,-- обратился къ нему адвокатъ,-- съ тѣмъ, чтобы предложить вамъ свою помощь. Я хорошо знаю, чему я подвергаю себя. Я знаю это такъ называемое высшее общества съ его теоріями о тактѣ и нѣжныхъ чувствахъ. Будутъ увѣрять: "Лербахъ безсердеченъ. Отецъ его жены палъ жертвой неслыханнаго преступленія; его жена сама вслѣдствіе страшнаго потрясенія стоитъ на краю могилы, а онъ защищаетъ человѣка, котораго общественное мнѣніе обвиняетъ въ преступленіи!" Это будетъ повторяться на тысячу ладовъ, даже и тогда, когда ваша невинность будетъ доказана. Пускай! Я слѣдую внушенію, возвышающему меня надъ всѣми предразсудками. Видите ли, Отто, выраженія гордой, презрительной горечи, лежащаго на вашемъ лицѣ, когда васъ вели полицейскіе, достаточно было, чтобы уничтожить всякое подозрѣніе, даже и тогда, если бы я не зналъ васъ раньше, если бы вашъ задумчивый взоръ, за которымъ я такъ часто слѣдилъ, не выдавалъ мнѣ благородную натуру художника такъ же ясно и краснорѣчиво, какъ неоцѣненные листки, присланные мнѣ сегодня г. Гейнціусомъ,-- ваши эскизы, разумѣю я, которые вы такъ неблагоразумно хотѣли уничтожить вмѣстѣ съ остальными.
Въ его душѣ возстали воспоминанія о прошломъ. Это были счастливые, блаженные дни, когда онъ считалъ себя одареннымъ талантомъ,-- единственно блаженная мечта,-- до тѣхъ поръ, пока безжалостный приговоръ художника не положилъ конца золотымъ сновидѣніямъ. Съ быстротою молніи промелькнули эти воспоминанія, когда адвокатъ упомянулъ объ эскизахъ. На нѣсколько мгновеній настоящее совсѣмъ исчезло изъ его памяти. Докторъ Лербахъ наблюдалъ за этою игрой впечатлѣній. Его увѣренность увеличилась.
-- Дѣйствительно,-- продолжалъ онъ,-- у васъ художественная натура. Готье-Нарославъ взялъ обратно свой прежній вердиктъ... Я разскажу это вамъ послѣ, когда у насъ обоихъ будетъ больше времени и охоты для подобныхъ разсужденій... Художественныя натуры,-- пока это самое важное,-- стоятъ внѣ подозрѣній въ нечестныхъ поступкахъ. Наша статистика доказываетъ это, да оно и понятно. Истинно художественная душа несовмѣстима съ психологическимъ предположеніемъ преступленія. Въ мірѣ идеаловъ нѣтъ мѣста для грубаго, низкаго и презрѣннаго. Художникъ ужь потому отталкиваетъ отъ себя преступленіе, что оно некрасиво. Кому даны крылья, тотъ не ходитъ по уличной грязи. Повѣрьте мнѣ, дорогой другъ, вашъ дѣтски-наивный вкусъ,-- дитя и геній всегда были братьями,-- часто вызывалъ у меня на губахъ скрытую улыбку. Да, я завидовалъ вашей счастливой молодости, когда замѣчалъ, въ какой восторгъ приводила васъ живописно волнующаяся драпировка, какъ разгорались ваши щеки при видѣ роскошнаго салона, какъ заставляла васъ задумываться красота граціозной женской фигуры. Еще раньше, когда я не подозрѣвалъ о вашихъ прежнихъ стремленіяхъ, я чувствовалъ, что волновало вашу душу, когда вы съ вопросительнымъ взглядомъ ребенка, которому все ново и котораго все занимаетъ, смотрѣли на этотъ пестрый свѣтъ и не знали, гдѣ остановить свой взглядъ.
Отто Вельнеръ стоялъ молча; онъ спрашивалъ себя: какъ могло случиться, что проницательный взглядъ этого умнаго человѣка такъ мало замѣчаетъ въ собственномъ дѣлѣ? Какимъ образомъ давно уже его страсть къ Люциндѣ не открыта его всевидящимъ окомъ? Впрочемъ, несмотря на свою молодость, онъ зналъ, какъ часто благородное довѣріе ослѣпляетъ, такъ что даже объективные критики ошибаются, когда дѣло касается ихъ собственныхъ интересовъ. Но теперь онъ смотрѣлъ на отношеніе доктора Лербаха съ новой точки зрѣнія. Казалось, что адвокатъ довѣрялъ здѣсь потому, что, прилагая масштабъ собственнаго душевнаго величія, ложно понималъ дѣло.
Въ первый разъ съ того страстнаго объясненія съ Люциндой почувствовалъ Отто истинное раскаяніе. Онъ показался себѣ ничтожнымъ рядомъ съ этимъ человѣкомъ, котораго онъ, вопреки обязанностямъ благодарности, обезчестилъ и обманулъ бы, если бы Люцинда не опомнилась.
Отто испытывалъ странное чувство, какъ будто въ груди его что-то замираетъ, что до сихъ поръ клокотало и волновалось, какъ винящая лава. Въ эту ужасную ночь, проведенную безъ сна, въ его душѣ поднимались сомнѣнія: онъ думалъ о клятвѣ, данной Люциндѣ, и о томъ, связываетъ ли его и теперь эта клятва. Онъ шепталъ себѣ: "Она сама скажетъ... она должна сказать... невозможно, чтобы она допустила твою погибель". Теперь же ему сдѣлалось ясно: "Твоя клятва священна и ненарушима, и если Люцинда явится и скажетъ правду, то ты скажешь, что эта женщина безумна! Ты будешь молча терпѣть до конца, ради человѣка, счастье и честь котораго для тебя теперь выше собственнаго спасенія и собственной будущности". Отто не думалъ о томъ, что признаніе Люцинды нисколько не будетъ парализовано его ложью. Онъ принялъ неизмѣнное рѣшеніе,-- пусть будетъ оно даже и безцѣльно,-- рѣшеніе молчать.
Онъ бросился въ объятія друга, благодарилъ его и уже спокойнымъ голосомъ разсказывалъ ему подробности происшествія, насколько онъ могъ открыть ихъ Лербаху.