ВЪ КОТТЕДЖЪ.
Было только половина пятаго утра, когда Дина, соскучившись лежать безъ сна въ постели, прислушиваясь къ пѣнію птицъ и слѣдя за разсвѣтомъ въ маленькое окошко подъ крышей, встала и начала тихонько одѣваться, стараясь не потревожить Лизбету. Но въ домѣ уже поднялись: кто-то всталъ еще раньше и теперь сошелъ внизъ, предшествуемый Джиномъ. Легкіе шаги Джипа на лѣстницѣ служили для домашнихъ вѣрнымъ знакомъ, что за нимъ идетъ Адамъ, но Дина этого не знала и подумала, что должно быть это Сетъ, такъ какъ Сетъ говорилъ ей, что Адамъ проработалъ всю ночь наканунѣ и очень усталъ. Между тѣмъ Сетъ только-что проснулся отъ стука отворившейся двери. Возбужденіе всего предыдущаго дня, еще подогрѣтое нежданнымъ появленіемъ Дины, не нашло себѣ противовѣса въ физической усталости, такъ какъ онъ не сдѣлалъ и половины той тяжелой работы, какую дѣлалъ ежедневно; поэтому вечеромъ, когда онъ легъ въ постель, сонъ пришелъ къ нему не сразу: онъ проворочался нѣсколько часовъ, прежде чѣмъ уснулъ, а утромъ заспался дольше обыкновеннаго.
Напротивъ, Адама освѣжилъ долгій отдыхъ. Со свойственнымъ ему отвращеніемъ къ праздности онъ торопился начать новый день и побороть въ себѣ скорбное чувство своею сильной волей и сильной рукой. Надъ долиной стояла бѣлая мгла, день обѣщалъ быть яснымъ и теплымъ, и Адамъ рѣшилъ сейчасъ-же послѣ завтрака идти на работу.
"Нѣтъ такого горя на свѣтѣ, котораго человѣкъ не перенесъ бы, пока онъ въ силахъ работать", говорилъ онъ себѣ. "При рода вещей не мѣняется, хотя намъ и кажется, что собственная наша жизнь исполнена перемѣнъ. Шестнадцать есть квадратъ четырехъ,-- рычагъ долженъ быть удлинненъ пропорціонально вѣсу поднимаемой тяжести,-- это остается одинаково вѣрнымъ, несчастливъ-ли человѣкъ, или счастливъ, и лучшая сторона труда та, что онъ даетъ намъ твердую точку опоры внѣ нашей личной жизни".
Онъ умылся, окатилъ голову холодной водой и опять почувствовалъ себя самимъ собой. Съ живыми, какъ всегда, блестящими темными глазами и густыми черными волосами, еще лоснящимися отъ воды, онъ пошелъ въ мастерскую выбрать досокъ на гробъ отцу. Они съ Сетомъ рѣшили отнести эти доски къ Джонатану Бурджу и попросить сдѣлать гробъ кого-нибудь изъ товарищей: имъ не хотѣлось, чтобъ эта печальная работа происходила на глазахъ матери.
Не успѣлъ Адамъ войти въ мастерскую, какъ его чуткое ухо уловило стукъ легкихъ, быстрыхъ шаговъ, спускавшихся съ лѣстницы. Это не могла быть его мать. Наканунѣ вечеромъ, когда пришла Дина, онъ уже спалъ, и теперь не могъ понять, чьи могли быть это шаги. У него мелькнула мысль, глубоко его взволновавшая. Нелѣпая мысль!-- развѣ это могла быть Гетти? Ее послѣднюю онъ могъ разсчитывать увидѣть у себя. И однако ему не хотѣлось пойти посмотрѣть и убѣдиться своими глазами, что это была не она. Онъ стоялъ, облокотившись на доску, за которую только-что было взялся, и прислушивался къ звукамъ, которые воображеніе истолковывало ему въ такомъ радостномъ смыслѣ, что все его строгое умное лицо какъ будто растаяло въ выраженіи робкой ревности. Легкіе шаги двигались по кухнѣ, сопровождаемые шуршаніемъ щетки, подметающей полъ, производя не больше шуму, чѣмъ легкій вѣтерокъ, когда онъ гонитъ по дорогѣ осенніе листья, и воображеніе Адама рисовало ему кругленькое личико съ ямочками на щекахъ, съ темными блестящими глазами и плутовскими улыбками, оглядывающееся на эту щетку, к полненькую фигурку, слегка склонившуюся надъ ней, чтобы ловчѣе взяться за ручку. Нелѣпая, глупая мысль!-- это не могла быть Гетти. Но единственное средство отогнать глупую мысль было пойти и взглянуть, кто это былъ, ибо фантазія только все больше приближала его къ увѣренности, пока онъ стоялъ и прислушивался. Онъ выпустилъ доску и подошелъ къ двери.
-- Здравствуйте, Адамъ Бидъ,-- сказала Дина спокойнымъ груднымъ голосомъ, переставая мести и обративъ на него свои кроткіе сѣрые глаза,-- надѣюсь, вы отдохнули и набрались свѣжихъ силъ для дневного труда?
Это было то-же, что грезить сіяніемъ солнца и проснуться при свѣтѣ луны. Адамъ видѣлъ Дину нѣсколько разъ, но всегда на Большой Фермѣ, гдѣ онъ не могъ вполнѣ отчетливо сознавать ничьего присутствія, кромѣ присутствія Гетти, и только за послѣдніе два, три дня онъ началъ подозрѣвать, что Сетъ ее любитъ, такъ что и участіе къ брату не могло до сихъ привлечь его вниманія на нее. По теперь ея тонкая фигура, ея простое, черное платье и блѣдное, ясное лицо поразили его всею силой новизны впечатлѣнія, всегда отличающей дѣйствительность, когда она заступаетъ мѣсто овладѣвшей было нами иллюзіи. Въ первый моментъ онъ ничего не отвѣтилъ, но смотрѣлъ на нее сосредоточеннымъ, испытующимъ взглядомъ человѣка, внезапно заинтересовавшагося новымъ предметомъ. Въ первый разъ въ своей жизни Дина почувствовала тягостное смущеніе -- сознаніе себя, своей внѣшности: въ темныхъ проницательныхъ глазахъ этого сильнаго человѣка было что-то такое, чего совсѣмъ не было въ его кроткомъ, застѣнчивомъ братѣ. Слабый румянецъ проступилъ у нея на лицѣ; она это почувствовала, смутилась еще больше и покраснѣла ярче. Этотъ румянецъ напомнилъ Адаму о его забывчивости.
-- Простите, я никакъ не ожидалъ, что это вы. Вы очень добры, что навѣстили мою мать въ ея горѣ, проговорилъ онъ мягкимъ, растроганнымъ голосомъ, ибо его быстрый умъ сейчасъ-же подсказалъ ему, зачѣмъ она здѣсь.-- Надѣюсь, моя мать была ласкова съ вами, прибавилъ онъ, не безъ тревоги спрашивая себя, какъ-то приняли Дину.
Да, отвѣчала она, принимаясь опять мести полъ; -- сперва она волновалась, а потомъ замѣтно успокоилась и ночью хорошо спала, хоть и съ перерывами. Когда я отъ нея уходила, она крѣпко спала.
-- Кто принесъ это извѣстіе на Большую Ферму? спросилъ Адамъ, уносясь мыслью къ кому-то, жившему тамъ: ему хотѣлось знать, почувствовала-ли она что-нибудь, услыхавъ эту вѣсть.
-- Мнѣ сказалъ священникъ, мистеръ Ирвайнъ. Тетка моя очень жалѣла вашу мать, когда узнала объ ея горѣ, и пожелала, чтобъ я шла къ вамѣл Я увѣрена, что и дядя будетъ очень жалѣть, когда узнаетъ; вчера его цѣлый день не было лома,-- онъ уѣзжалъ въ Россетеръ. Всѣ они тамъ съ нетерпѣніемъ ждутъ, когда вы придете: въ этой семьѣ нѣтъ человѣка, который не былъ-бы всегда радъ васъ видѣть.
Своимъ сердечнымъ чутьемъ Дина угадала, что Адамъ жаждетъ услышать, не сказала-ли чего-нибудь Гетти по поводу ихъ семейнаго горя. Дина была слишкомъ щепетильно правдива, чтобы позволить себѣ сказать ложь, хотя-бы и съ благожелательной цѣлью, но она съумѣла сказать нѣчто такое, въ чемъ безмолвно подразумѣвалось участіе Гетти. Любовь имѣетъ способность сознательно обманывать себя, какъ ребенокъ, играющій въ прятки самъ съ собой; она любитъ утѣшать себя увѣреніями, которымъ и сама не вѣритъ. Адаму было такъ пріятно слышать то, что сказала ему Дина, что онъ сталъ сейчасъ-же мечтать, какъ онъ пойдетъ въ слѣдующій разъ на Большую Ферму, и какъ Гетти будетъ къ нему, можетъ быть, добрѣе, чѣмъ была до сихъ поръ.
-- А васъ я тамъ уже больше не застану? спросилъ онъ Дину.
-- Нѣтъ; въ субботу я уѣзжаю въ Сноуфильдъ, и мнѣ придется выѣхать въ Треддльстонъ рано утромъ, чтобы поспѣть къ Окбурнскому дилижансу, такъ что сегодня на ночь мнѣ надо возвратиться на ферму: мнѣ хочется пробыть послѣдній день съ тетей и ея дѣтьми.
Но сегодня я могу остаться у васъ на весь день, если ваша мать пожелаетъ. Вчера мы хорошо съ ней поладили; мнѣ кажется, я ей пришлась по душѣ.
-- А, ну такъ она навѣрно захочетъ, чтобъ вы остались. Моя мать ужъ такой человѣкъ: кто ей сразу понравился, того она всегда будетъ любить. Но у нея есть одна слабость: она вообще не любитъ молодыхъ женщинъ. Впрочемъ, конечно, прибавилъ Адамъ, улыбаясь,-- то, что она не любитъ другихъ молодыхъ женщинъ, еще не причина, чтобъ она не полюбила васъ.
До этой минуты Джипъ не принималъ дѣятельнаго участія въ разговорѣ. Присѣвъ на заднія лапы, онъ то заглядывалъ въ лицо своему хозяину, наблюдая его выраженіе, то слѣдилъ за движеніями Дины на кухнѣ. Ласковая улыбка, съ которою Адамъ произнесъ свои послѣднія слова, была, повидимому, рѣшающимъ аргументомъ, показавшимъ Джипу, какъ ему слѣдуетъ отнестись къ незнакомкѣ, и когда Дина, отставивъ щетку въ уголъ, повернулась къ нему лицомъ, онъ подбѣжалъ къ ней и съ самымъ дружелюбнымъ видомъ ткнулся мордой ей въ руку.
-- Видите, Джипъ желаетъ познакомиться съ вами, сказалъ ей Адамъ,-- а онъ вообще очень туго знакомится.
-- Бѣдный песъ! проговорила Дина, похлопывая рукой по косматой сѣрой шерсти собаки.-- У меня какое-то странное чувство ко всѣмъ безсловеснымъ тварямъ: мнѣ все кажется, что имъ хочется говорить, и что онѣ страдаютъ оттого, что не могутъ. Собакъ мнѣ всегда особенно жалко, хоть, можетъ быть, это и глупо съ моей стороны^ Но все-таки я увѣрена, что онѣ понимаютъ больше, чѣмъ могутъ выразить: вѣдь и мы не мо, леемъ передать никакими словами всего, что мы чувствуемъ.
Тутъ къ нимъ подошелъ Сетъ и былъ пріятно удивленъ, заставъ, что Адамъ бесѣдуетъ съ Диной. Ему хотѣлось, чтобы Адамъ, братъ его, зналъ, насколько она лучше всѣхъ другихъ женщинъ. Но Адамъ, перекинувшись съ нимъ нѣсколькими словами, увелъ его въ мастерскую посовѣтоваться насчетъ гроба, а Дина принялась опять за уборку.
Въ шесть часовъ всѣ четверо сидѣли за завтракомъ въ кухнѣ -- такой чистенькой, что сама Лизбета не могла-бы прибрать ее чище. Окно и дверь были открыты, и утренній вѣтерокъ приносилъ къ нимъ изъ садика смѣшанный запахъ божьяго дерева, шиповника и тмина. Дина не садилась за столъ, а ходила отъ стола къ печкѣ и обратно, прислуживая другимъ. Она наварила похлебки и спекла овсяный пирогъ, разспросивъ предварительно Сета, что имъ стряпаетъ къ завтраку мать. Лизбета сверхъ своего обыкновенія была очень молчалива: должно быть, ей нужно было время, чтобы приспособиться къ новому порядку вещей и привыкнуть къ мысли, что вся работа за нее сдѣлана, а она, какъ барыня, сошла себѣ внизъ и сидитъ за столомъ, а ей прислуживаютъ. Это новое ощущеніе видимо вытѣснило изъ ея души воспоминаніе объ ея горѣ. Наконецъ, отвѣдавъ похлѣбки, она заговорила.
-- Ну, что-жъ, вы могли-бы состряпать и хуже, сказала она Динѣ;-- ѣсть можно -- не воротитъ съ души. Конечно, не мѣшало-бы ей быть погуще, и потомъ я всегда кладу вѣточку мяты,-- но какъ вамъ было это знать?.. Да, наврядъ-ли мои мальчики найдутъ когда-нибудь женщину, которая варила-бы имъ такую похлебку, какъ я. Пусть благодарятъ Бога, если она сумѣетъ хоть что нибудь сварить. Но вы могли-бы научиться, еслибъ вамъ показать; вы не любите лежать на боку и на ногу легки: вонъ какъ вы проворно со всѣмъ управились и, надо правду сказать, прибрали чисто,-- довольно чисто для -- работницы.
-- Довольно чисто, мама? повторилъ Адамъ.-- Да здѣсь вне просто блеститъ. Ужъ я и не знаю, можно-ли чище прибрать.
-- Не знаешь?-- еще-бы! гдѣ тебѣ знать! Мужчина никогда не разберетъ, кошка-ли вылизала полъ, или его вымыли съ мыломъ... Погоди -- узнаешь, когда тебя станутъ кормить подгорѣлой похлебкой, а оно, по всей вѣроятности, такъ и будетъ, когда не я буду вамгь варить. Тогда ты вспомнишь мать! тогда скажешь, что и она была на что нибудь годна.
-- Дина, сказалъ Сетъ,-- садитесь-же за столъ и позавтракайте. Теперь все, кажется, подано.
-- Садитесь, садитесь, скушайте чего-нибудь, повторила за нимъ и Лизбета.-- Вамъ нужно поѣсть,-- вотъ уже полтора часа, что вы на ногахъ... Кабы вы знали, какъ мнѣ жалко съ вами разставаться, прибавила она жалобнымъ голосомъ, когда Дина сѣла подлѣ нея;-- по, конечно, вамъ нельзя побыть у насъ дольше -- я это понимаю. А я-бы съ вами отлично поладила...
-- Я останусь до вечера, если хотите, сказала Дина.-- Я-бы дольше осталась, но въ субботу я ѣду въ Сноуфильдъ и должна провести съ тетей весь завтрашній день.
-- Нотъ ужъ на вашемъ мѣстѣ я ни за что-бы не воротилась въ Сноуфильдъ. Мой старикъ былъ тоже изъ Стонишира, изъ тѣхъ самыхъ мѣстъ, но ушелъ оттуда еще молодымъ, и хорошо сдѣлалъ; онъ говорилъ, что тамъ нѣтъ совсѣмъ лѣсу, и плотникамъ нечего дѣлать.
-- Да, я помню, еще, когда я былъ мальчишкой, отецъ говорилъ мнѣ, что если онъ когда надумаетъ мѣнять мѣсто, такъ переѣдетъ на югъ, сказалъ Адамъ.-- Но я далеко не увѣренъ. хорошо-ли-бы это было? Бартль Масси говоритъ -- а онъ знаетъ южныя графства,-- что на сѣверѣ у насъ люди породистѣе -- головой здоровѣй и сильнѣе, да и ростомъ повыше. Кромѣ того, онъ говорилъ, что на югѣ мѣстность по большей части плоская, какъ ладонь, и, чтобъ увидѣть даль, надо вскарабкаться на самое высокое дерево. Я-бы не могъ съ этимъ помириться. Когда я иду на работу, я люблю, чтобъ дорога перебѣгала съ холма на холмъ, чтобы на много миль кругомъ были видны поля, какой-нибудь городъ вдали, мостикъ, или колокольня. Тогда только чувствуешь, что міръ великъ, и что, кромѣ тебя, есть еще много людей, которые работаютъ головой и руками.
-- Нѣтъ, я больше люблю горы, сказалъ Сетъ,-- когда надъ самой головой у тебя облака, а дальше, кругомъ, свѣтитъ солнце. Въ послѣдніе дни, бывало, когда гроза, я часто нарочно ходилъ по Ломфордской дорогѣ, чтобъ поглядѣть на горы. Тамъ у меня является такое чувство, какъ будто изъ нашей темной, безотрадной жизни я перенесся на небо, гдѣ всегда радость и свѣтъ.
-- А я люблю Стониширъ, сказала Дина.-- Я не хотѣла-бы жить въ такой сторонѣ, гдѣ вдоволь хлѣба и скота, гдѣ земля ровная и легко ее пахать; я никогда не отвернулась-бы отъ нашихъ пустынныхъ холмовъ, гдѣ бѣдняку такъ трудно живется, гдѣ люди проводятъ всю жизнь въ рудникахъ, не видя свѣта Божьяго. Въ холодный, пасмурный день, когда небо нависнетъ надъ землей одной сплошной тяжелой тучей, такъ сладко бываетъ чувствовать, какъ вся душа твоя переполняется любовью къ Богу, и такъ отрадно нести эту любовь въ заброшенныя, убогія каменныя лачуги, гдѣ только одна она и облегчаетъ жизнь.
-- Ну да, вамъ хорошо говорить, сказала Лизбета.-- Много-ли вамъ надо, чтобъ прожить?-- капельку воды да немного солнца.какъ тѣмъ подснѣжникамъ, что жили у меня нѣсколько дней послѣ того, какъ я ихъ сорвала. Но голоднымъ людямъ лучше уйти изъ голоднаго края,-- меньше ртовъ останется на одинъ каравай... А ты,-- продолжала она, взглянувъ на Адама,-- лучше и не толкуй о сѣверѣ да о югѣ. Грѣхъ тебѣ будетъ, если ты бросишь отца и мать однихъ на кладбищѣ и уйдешь на чужую сторону, которой они и въ глаза не видали. Я не буду знать покоя въ гробу, если ты не станешь приходить по воскресеньямъ ко мнѣ на могилу.
-- Не бойся, мама, сказалъ Адамъ.-- Кабы я давно не положилъ себѣ зарока, что никогда не уйду, меня-бы уже не было здѣсь.
Онъ кончилъ ѣсть и, говоря это, поднялся съ мѣста.
-- Что ты теперь будешь дѣлать? спросила его мать.-- Примешься за гробъ для отца?
-- Нѣтъ, мама, отвѣчалъ Адамъ,-- мы снесемъ доски въ деревню и отдадимъ сдѣлать тамъ.
-- Охъ нѣтъ, сынокъ, такъ не годится, заявила Лизбета плаксивымъ тономъ.-- Неужто ты допустишь, чтобы другой, а не ты, сдѣлалъ гробъ твоему отцу? Вѣдь никто не сдѣлаетъ этого такъ хорошо. А покойникъ мой зналъ толкъ въ хорошей работѣ... а сынъ у него такой мастеръ, что всей деревнѣ, можно сказать, голова, да и въ городѣ всѣ его знаютъ... и послѣ этого, чтобъ онъ не захотѣлъ сдѣлать самъ гробъ отцу.
-- Ну, хорошо, мама,-- если ты непремѣнно хочешь, мы сколотимъ гробъ дома. Я думалъ только, что тебѣ будетъ тяжело видѣть и слышать, какъ мы будемъ дѣлать эту работу.
-- Съ какой стати будетъ мнѣ тяжело! Что нужно, то нужно. Мало-ли что мнѣ можетъ быть тяжело! Кромѣ тяжелаго, для меня въ жизни ничего не осталось. Когда во рту нѣтъ вкуса, все равно, что ни ѣсть... Сегодня-же, съ утра, первымъ дѣломъ принимайся за гробъ,-- я хочу, чтобы, кромѣ тебя, никто до него не дотрогивался.
Адамъ встрѣтился глазами съ Сетомъ, который печально взглянулъ сперва на Дину, потомъ на него.
-- Нѣтъ, мама, сказалъ онъ,-- ужъ если дѣлать гробъ дома, такъ пусть и Сетъ надъ нимъ поработаетъ -- иначе я не согласенъ. Теперь, до обѣда, я схожу въ деревню, потому-что я нуженъ мистеру Бурджу, а Сетъ останется дома и начнетъ гробъ. А къ обѣду я возвращусь, а онъ уйдетъ,
-- Нѣтъ, нѣтъ, твердила Лизбета уже со слезами;-- я давно положила себѣ на сердцѣ, что ты сдѣлаешь гробъ отцу одинъ, своими руками. А ты такой упрямый, такой своевольный... никогда ни въ чемъ матери не уступишь! Ты часто сердился на отца, когда онъ былъ живъ, такъ хоть теперь, когда его не стало, загладь свою вину передъ нимъ -- сдѣлай ему гробъ. И зачѣмъ тутъ путаться Сету?-- покойникъ и не подумалъ-бы Сетѣ, еслибъ спросили его.
-- Не спорь, Адамъ, не спорь, мама права, проговорилъ
Сетъ мягко, хоть голосъ его и выдавалъ усиліе, котораго ему стоили эти слова. Я пойду на работу, а ты оставайся.
-- И онъ сейчасъ-же прошелъ въ мастерскую. Адамъ пошелъ за нимъ, а Лизбета. машинально возвращаясь къ старымъ привычкамъ, начала убирать посуду со стола, какъ будто желая показать Динѣ, что ея услуги больше не нужны. Дина ничего не сказала, но воспользовалась случаемъ и незамѣтно скрылась въ мастерскую.
Братья уже надѣли свои рабочіе фартуки и бумажныя шапочки. Адамъ стоялъ, положивъ лѣвую руку на плечо Сету, а правой, въ которой былъ молотокъ, указывая ему на доски, что-то объясняя. Оба стояли спиной къ двери, и Дина вошла такъ тихо, что они замѣтили только тогда, когда она сказала: "Сетъ Бидъ!" Сетъ вздрогнулъ, и оба они обернулись. Дина какъ будто не замѣчала Адама: Поднявъ глаза на лицо Сета, она сказала ему ласково и спокойно.
-- Я не прощаюсь съ вами. Мы еще увидимся, когда вы придете съ работы; мнѣ незачѣмъ возвращаться домой раньше вечера.
-- Спасибо вамъ, Дина. Я буду радъ проводить васъ домой еще разъ -- быть можетъ въ послѣдній.
Голосъ Сета немного дрожалъ. Дина протянула ему руку и сказала:
-- Сегодня у васъ будетъ хорошо на душѣ. Богъ видитъ вашу кротость и долготерпѣніе къ вашей старухѣ матери.
Она повернулась и вышла такъ-же быстро и безшумно, какъ вошла. Адамъ все время наблюдалъ за ней очень внимательно, но она не смотрѣла на него Когда она вышла, онъ сказалъ:
-- Я не удивляюсь, Сетъ, что ты любишь ее: у нея лицо точно лилія.
Вся душа Сета вылилась въ его глазахъ. Губы у него дрогнули. Онъ никогда еще не повѣрялъ Адаму своей тайны, но теперь сладостное чувство облегченія наполнило его сердце, когда онъ отвѣтилъ:
-- Да, Адди, я люблю ее -- можетъ быть слишкомъ горячо. Но она меня не любитъ -- т. е. любитъ не больше, чѣмъ всѣ мы, чада Божьи, должны любить другъ друга. Она никогда никого не полюбитъ иною любовью -- такъ мнѣ кажется.
-- Нѣтъ, парень, это трудно сказать,-- ты tfe падай духомъ. Она создана изъ болѣе тонкаго матеріала, чѣмъ большинство женщинъ,-- этого нельзя не видѣть; и если она выше ихъ въ другихъ отношеніяхъ, я не думаю, чтобъ она уступила имъ въ умѣньѣ любить.
Больше они ничего не сказали. Сетъ ушелъ въ деревню, а Адамъ принялся дѣлать гробъ.
"Помоги ему Боже,-- ему и мнѣ!" думалъ онъ, ворочая доски. "Намъ обоимъ жизнь трудно дается -- въ этомъ мы съ нимъ похожи... Много работать приходится, и изъ за хлѣба, и надъ собой... Какъ это странно, что человѣкъ, который можетъ поднять стулъ зубами и легко пройдетъ безъ передышки пятьдесятъ миль,-- дрожитъ и блѣднѣетъ отъ взгляда женщины -- одной изо всѣхъ въ цѣломъ мірѣ! Это тайна, которой мы не можемъ себѣ объяснить... А развѣ мы можемъ объяснить, отчего проростаетъ зерно, и развѣ это тоже не тайна?"