УТРОМЪ ВЪ ДЕНЬ СУДА
На другой день, около часу пополудни, Адамъ сидѣлъ одинъ на своей вышкѣ; передъ нимъ на столѣ лежали часы, какъ будто онъ считалъ томительно долгія минуты. Онъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о томъ, какія показанія будутъ давать свидѣтели на судѣ, потому что съ ужасомъ сторонился всякихъ подробностей, касавшихся ареста и обвиненія Гетти. Этотъ энергичный и мужественный человѣкъ, который, не задумываясь, пошелъ-бы на всякую опасность и страданія, чтобы предохранить Гетти даже отъ тѣни несчастія, чувствовалъ себя неспособнымъ стать лицомъ къ лицу съ непоправимымъ зломъ. Его дѣятельная натура, его неутомимая энергія, которая была страшной побудительной силой тамъ, гдѣ представлялась возможность дѣйствовать, причиняла ему только лишь страданіе теперь, когда онъ долженъ былъ оставаться пассивнымъ, и если въ чемъ выражалась, такъ только въ страстной жаждѣ наказать Артура.
Люди энергичные, способные на смѣлые подвиги, часто сторонятся непоправимаго горя, какъ будто у нихъ черствое сердце. Но въ этомъ случаѣ на нихъ дѣйствуетъ непреодолимый страхъ передъ слишкомъ сильнымъ страданіемъ. Они инстинктивно бѣгутъ отъ него, какъ бѣжали-бы отъ ударовъ бича. Адамъ рѣшился наконецъ видѣться съ Гетти, если-бы она согласилась, потому что думалъ, что, можетъ быть, это свиданіе благотворно подѣйствуетъ на нее, выведетъ ее изъ того состоянія оцѣпенѣнія, о которомъ ему говорили. Можетъ быть, если-бы она убѣдилась, что онъ не помнитъ зла, которое она ему сдѣлала, сердце ея могло-бы смягчиться. Но это рѣшеніе стоило ему неимовѣрныхъ усилій. Онъ дрожалъ при одной мысли увидѣть ея измѣнившееся лицо, какъ дрожитъ слабая женщина при видѣ ланцета хирурга. И онъ рѣшился лучше вынести эти долгіе, томительные часы неизвѣстности, чѣмъ взять на себя то, что было для него невыносимымъ страданіемъ,-- чѣмъ видѣть и слышать, какъ ее будутъ судить.
Глубокое страданіе можно смѣло назвать вторымъ крещеніемъ, возрожденіемъ человѣка къ новой жизни. Жгучія воспоминанія прошлаго, горькія сожалѣнія, погибшая любовь, страстныя воззванія къ Высшему Правосудію, мучительное волненіе, наполнявшее дни и ночи послѣдней недѣли,-- все это обступило Адам, давило его, тѣснилось въ его разгоряченную голову въ это томительное, безконечное утро. Вся прежняя жизнь казалась ему чѣмъ-то туманнымъ, далекимъ; онъ испытывалъ^такое чувство, какъ будто только-что пробудился отъ сна. Ему казалось, что до сихъ поръ онъ слишкомъ легко смотрѣлъ на людскія страданія; что все, что пришлось вынести тяжелаго ему самому, и что онъ называлъ горемъ, было не болѣе, какъ мимолетное огорченіе, не оставляющее даже слѣда... Да, великое страданіе въ одинъ день старитъ человѣка на нѣсколько лѣтъ; это -- крещеніе огнемъ, изъ котораго мы выходимъ съ обновленной и просвѣтленной душой.
-- О, Боже! простоналъ Адамъ, тяжело опираясь на столъ и не спуская мутнаго взгляда съ циферблата часовъ,-- сколько людей до меня терзалось точно такъ-же... Сколько бѣдныхъ, покинутыхъ женщинъ страдало, какъ страдаетъ она!.. Какъ еще недавно она была такъ невинно-прелестна, такъ счастлива, когда старый дѣдъ и всѣ они поздравляли ее, желали ей счастья, и она цѣловала ихъ всѣхъ!.. Бѣдная, бѣдная моя Гетти! Вспоминаешь-ли ты объ этомъ теперь?
Адамъ вздрогнулъ и повернулся къ двери. Вѣдьма завизжала: на лѣстницѣ послышались прихрамывающіе шаги и постукиванье палки о ступени. Это возвращался Бартль Масси. Неужели все кончено?..
Бартль спокойно вошелъ въ комнату, подошелъ къ Адаму, взялъ его за руку и сказалъ:
-- Я воспользовался перерывомъ и пришелъ взглянуть на тебя, мой мальчикъ.
У Адама такъ сильно билось сердце, что онъ не могъ говорить, онъ молча пожалъ руку друга. Бартль взялъ стулъ сѣлъ противъ него и снялъ шляпу и очки.
-- Никогда со мной этого не случалось,-- сказалъ онъ;-- я вышелъ на улицу въ очкахъ: совсѣмъ забылъ снять.
Старикъ нарочно заговорилъ о пустякахъ, думая, что будетъ лучше не замѣчать волненія Адама: тогда парень самъ пойметъ, что у него, Бартля, нѣтъ ничего опредѣленнаго, что-бы онъ могъ ему сообщить.
-- Однако надо тебѣ чего-нибудь перекусить и выпить стаканчикъ вина, которое прислалъ мистеръ Ирвайнъ, а то мнѣ достанется отъ него,-- сказалъ онъ, поднимаясь со стула.-- Да мнѣ и самому не мѣшаетъ подкрѣпиться,-- добавилъ онъ, положивъ на столъ ковригу хлѣба и наливая немного вина изъ бутылки въ стаканъ.-- На-ка, выпей, мой милый, выпей со мной.
Адамъ тихонько оттолкнулъ протянутый стаканъ и сказалъ умоляющими голосомъ:
-- Скажите мнѣ, какъ идетъ дѣло, мистеръ Масси... Скажите мнѣ все. Тамъ-ли она? Началось-ли?
-- Да, мой мальчикъ, да,-- съ самаго утра; но они тянутъ, страшно тянутъ, да и адвокатъ, котораго для нея взяли, цѣпляется за все, за что только можно уцѣпиться; чуть-ли не каждому свидѣтелю дѣлаетъ перекрестный допросъ. Онъ тамъ съ ними со всѣми зубъ за зубъ. Это все, что онъ можетъ сдѣлать за тѣ деньги, которыя получилъ,-- сумма не малая, не малая сумма. Ловкій парень, что и говорить; ничего не упуститъ. Не будь у человѣка души, такъ, кажется, слушалъ-бы всѣ эти судебныя препирательства съ такимъ-же интересомъ, какъ какой-нибудь научный докладъ; но нѣжное сердце дѣлаетъ людей дураками. Я-бы охотно навсегда отказался отъ математики, лишь-бы быть въ состояніи принести тебѣ добрыя вѣсти, мой бѣдный мальчикъ.
-- Развѣ дѣло принимаетъ дурной оборотъ для нея? спросилъ Адамъ.-- Разскажите мнѣ, что говорилось на судѣ. Я долженъ все знать,-- я долженъ знать, какія у нихъ улики противъ нея.
-- До сихъ поръ главная улика -- это показанія врачей. Другихъ свидѣтелей еще не вызывали никого, кромѣ Мартина Пойзера. Бѣдный Мартинъ! Всѣ его страшно жалѣютъ, да и нельзя не жалѣть... Въ публикѣ рыдали навзрыдъ, когда онъ давалъ показаніе. Самое ужасное было, это когда ему велѣли взглянуть на подсудимую. Трудно ему это досталось бѣднягѣ,-- очень трудно!.. Адамъ, дорогой мой, для него это тоже тяжелый ударъ, какъ и для тебя; помоги-же ему, покажи примѣръ мужества. А пока выпей вина,-- докажи, что ты все можешь вынести, какъ подобаетъ мужчинѣ.
На этотъ разъ Бартль затронулъ настоящую струну. Адамъ, съ тихой покорностью, взялъ стаканъ и отпилъ не много вина.
-- Скажите мнѣ, какая она... какой у нея видъ, спросилъ онъ, немного погодя.
-- Вначалѣ, когда ее привели, она казалась испуганной, очень испуганной; должно быть это видъ судей и толпы такъ на нее подѣйствовалъ, на бѣдняжку. Къ тому-же тамъ набралось столько бабья,-- и все это разряженное, расфуфыренное, въ кольцахъ, браслетахъ и перьяхъ... Право, можно было подумать, что онѣ нарочно вырядились такими вороньими пугалами, чтобы застращать всякаго, кому могло-бы еще придти въ голову имѣть дѣло съ женщиной. Всѣ онѣ пялили на нее глаза сквозь лорнеты и шептались между собой. Но она скоро овладѣла собой, и съ тѣхъ поръ сидитъ, точно статуя,-- все смотритъ себѣ на руки и, кажется, не видитъ и не слышитъ, что дѣлается кругомъ. Она очень блѣдна, буквально, какъ мертвецъ. Когда ее спросили, признаетъ-ли она себя "виновной", она ничего не отвѣтила, такъ-что пришлось записать, что виновною она себя не признала. Только когда она услыхала имя дяди, она сильно вздрогнула; когда-же ему велѣли взглянуть на нее, она низко нагнула голову и закрыла руками лицо. Бѣдный Мартинъ! Онъ едва могъ говорить, такъ у него голосъ дрожалъ. Даже судьи -- ужъ на что, кажется, кремни,-- а и тѣ щадили его, насколько могли. Съ нимъ былъ мистеръ Ирвайнъ; онъ и вывелъ его изъ залы суда. Ахъ, какая это великая вещь -- имѣть возможность поддерживать ближняго въ такомъ тяжкомъ горѣ!
-- Благослови его Боже, и васъ также, мистеръ Масси! вымолвилъ Адамъ тихимъ голосомъ, положивъ руку на плечо Бартлю.
-- Да, да, нашъ пасторъ -- золотой человѣкъ, самой чистой пробы,-- человѣкъ съ царемъ въ головѣ, который никогда ничего не скажетъ некстати. Онъ не изъ тѣхъ пустомелей, что думаютъ утѣшить васъ своей болтовней, какъ будто, глядя со стороны на чужое горе, можно чувствовать его глубже того, кому приходится переживать его на себѣ. Знаю я этихъ людей, имѣлъ съ ними дѣло въ свое время,-- тамъ, на югѣ, когда надо мной вотъ такъ-то тоже стряслась бѣда... Скоро мистеръ Ирвайнъ будетъ давать свое показаніе -- въ ея пользу, конечно: будетъ говорить, знаешь, о прежней ея жизни и воспитаніи.
-- Но показанія другихъ свидѣтелей,-- развѣ они всѣ противъ нея? спросилъ Адамъ.-- Скажите все, что вы думаете, мистеръ Масси. Скажите мнѣ правду.
-- Да, милый мой, да; разумѣется, правда лучше всего: все равно она выйдетъ наружу. Дѣло ея пока очень плохо. Показанія врачей служатъ важной, очень важной уликой противъ нея. Но она упорно это всего отпирается: съ первой минуты и до сихъ поръ она отрицаетъ, что у нея былъ ребенокъ... Ахъ, эти бѣдныя, безмозглыя бабы! у нихъ даже не хватаетъ смѣкалки понять, что безполезно отрицать фактъ, который доказанъ, Боюсь, что это упорство сильно повредитъ ей во мнѣніи судей; они ужо не такъ охотно будутъ просить о помилованіи въ томъ случаѣ, если-бы приговоръ оказался противъ нея. Но мистеръ Ирвайнъ сдѣлаетъ все, что въ его силахъ, чтобы смягчить судей,-- на этотъ счетъ ты можешь быть покоенъ, Адамъ.
-- Есть-ли тамъ съ ней кто-нибудь, кто-бы о ней позаботился, въ случаѣ... если ее обвинятъ? спросилъ Адамъ.
-- Съ ней сидитъ тюремный священникъ; но у него противное, жесткое лицо съ рысьими глазками: по всему видно, что онъ человѣкъ черствый, совсѣмъ изъ другого тѣста, чѣмъ мистеръ Ирвайнъ. Говорятъ, эти тюремные попы почти всегда такіе,-- худшее, что только есть въ духовенствѣ.
-- А между тѣмъ есть человѣкъ, который долженъ былъ-бы быть съ нею, сказалъ Адамъ съ горечью. Онъ выпрямился и сталъ смотрѣть въ окно, какъ будто обдумывая какую-то новую мысль.
-- Мистеръ Масси, сказалъ онъ, наконецъ, отбросивъ волосы со лба,-- я пойду съ вами. Я пойду въ судъ. Это была трусость съ моей стороны,-- держаться въ сторонѣ. Я буду съ нею... Она обманула меня, но что-бы она ни сдѣлала, я не отрекусь отъ нея. Ея кровные отъ нея отвернулись,-- они не имѣли права на это. Мы молимъ Бога умилосердиться надъ нами грѣшными, а сами не выказываемъ никакого милосердія къ ближнему. Я самъ часто бывалъ строгъ къ людямъ; больше этого не будетъ со мной. Я пойду,-- я пойду съ вами, мистеръ Масси.
Голосъ Адама звучалъ такою рѣшимостью, что Бартль не посмѣлъ-бы ему возразить, если-бы даже хотѣлъ. Онъ сказалъ только:
-- Въ такомъ случаѣ, Адамъ, съѣшь что-нибудь и выпей еще немного вина. Сдѣлай это для меня. Я и самъ голоденъ; все равно тебѣ придется подождать, пока я поѣмъ. Ну, ѣшь-же, мой другъ.
Подбодренный рѣшимостью дѣйствовать, Адамъ съѣлъ кусокъ хлѣба и выпилъ вина. Глаза его глядѣли все такъ-же растерянно; онъ былъ такой-же нечесаный и небритый, какъ и вчера; но теперь онъ держался ея прямо и былъ больше похожъ на прежняго Адама.