АДАМЪ ПЕРЕДАЕТЪ ПИСЬМО.
Въ ближайшее воскресенье Адамъ, какъ только кончилась вечерня, подои елъ къ Пойзерамъ и пошелъ вмѣстѣ съ ними, въ надеждѣ, что его пригласятъ зайти. Письмо лежало у него въ карманѣ, и онъ выжидалъ случая поговорить съ Гетти наединѣ. Въ церкви онъ не могъ видѣть ея лица, потому что она сидѣла теперь на другомъ мѣстѣ, а когда онъ подошелъ къ ней поздороваться, онъ замѣтилъ въ ея обращеніи съ нимъ какую-то нерѣшительность и принужденность. Онъ этого ожидалъ, такъ какъ это была ихъ первая встрѣча съ того дня, когда онъ нечаянно подсмотрѣлъ ея свиданіе съ Артуромъ.
-- Пойдемте къ намъ, Адамъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, когда они дошли до перекрестка, и какъ только они всѣ вмѣстѣ вышли въ поле, Адамъ предложилъ Гетти взять его подъ руку. Дѣти вскорѣ убѣжали впередъ, и на нѣсколько минутъ они остались одни. Тогда Адамъ сказалъ:
-- Гетти, если вечеромъ не будетъ дождя, постарайтесь устроить, чтобъ мы съ вами могли пройтись немного по саду. Мнѣ нужно сказать вамъ кое-что.
Гетти отвѣтила: "Хорошо". Ей не меньше Адама хотѣлось поговорить съ нимъ наединѣ; ее очень безпокоило, что онъ подумалъ о ней и объ Артурѣ. Онъ видѣлъ, какъ они цѣловались -- въ этомъ она была увѣрена; но она не подозрѣвала, какая сцена разыгралась потомъ между нимъ и Артуромъ. Первой ея мыслью было, что Адамъ страшно на нее разсердился и, пожалуй, разскажетъ обо всемъ ея дядѣ и теткѣ; но ей и въ голову не приходило, что онъ посмѣетъ что-нибудь сказать капитану Донниторну. Ее очень успокоило то, что онъ былъ съ нею сегодня такъ ласковъ и выразилъ желаніе переговорить съ ней безъ свидѣтелей, потому что когда она услышала, что онъ идетъ къ нимъ, она поблѣднѣла отъ страха, въ полной увѣренности, что онъ намѣренъ "все разсказать дома". Но вотъ оказывается, что онъ желаетъ говорить съ ней одной,-- значитъ теперь она узнаетъ, что онъ тогда подумалъ, и что намѣренъ предпринять. У нея была какая-то увѣренность, что она съумѣетъ уговорить его не дѣлать ничего такого, что было-бы ей непріятно; можетъ быть, ей даже удастся увѣрить его, что она равнодушна къ Артуру; а пока Адамъ надѣется, что она еще можетъ когда-нибудь полюбить его самого, онъ сдѣлаетъ все, чего она захочетъ,-- она это знала. Да и кромѣ того, ей необходимо дѣлать видъ, что она поощряетъ его надежды, а не то дядя и тетка разсердятся и станутъ подозрѣвать, что у нея есть тайный возлюбленный.
Глупенькая головка Гетти усердно работала надъ этими комбинаціями, пока она шла, опираясь на руку Адама, и отвѣчала "да" или "нѣтъ" на его мимолетныя замѣчанія о томъ, что птицамъ будетъ раздолье этой зимой, потому что будетъ много сѣмянъ боярышника, и о томъ, что все небо заволокло тучами, и едва ли погода простоитъ до утра. А когда къ нимъ подошли ея дядя и тетка, она могла размышлять уже безъ всякой помѣхи, ибо мистеръ Пойзеръ держался того мнѣнія, что хотя молодому человѣку естественно должно быть пріятно вести подъ руку женщину, за которой онъ ухаживаетъ, это не мѣшаетъ ему находить удовольствіе въ пріятельской бесѣдѣ о серьезныхъ дѣлахъ; самому-же мистеру Пойзеру было любопытно послушать свѣжія новости о Домовой Фермѣ. Такимъ образомъ, на всю остальную дорогу онъ присвоилъ себѣ привилегію разговора съ Адамомъ, и Гетти, поспѣшно подвигаясь къ дому подъ руку съ честнымъ Адамомъ, и придумывая діалоги и сцены, въ которыхъ она такъ ловко его обойдетъ, строила свои маленькія козни съ такимъ-же удобствомъ, какъ если бы она была изящной франтихой-кокеткой и сидѣла одна въ своемъ будуарѣ. Ибо если только у деревенской красавицы въ неуклюжихъ башмакахъ достаточно сердечной пустоты, то поразительно, до чего она приближается въ своемъ способѣ мышленія къ великосвѣтской дамѣ въ кринолинѣ, изощряющей свои утонченныя мыслительныя способности надъ сложной задачей разрѣшенія себѣ маленькихъ грѣшковъ безъ ущерба для своей репутаціи. И едва ли это сходство теряло оттого, что Гетти, придумывая свои ухищренія, чувствовала себя въ то же время очень несчастной. Разлука съ Артуромъ заставляла ее страдать вдвойнѣ: къ ея бурному горю, тоскѣ и чувству неудовлетвореннаго тщеславія примѣшивался еще и неопредѣленный, смутный страхъ, что будущее могло сложиться совсѣмъ не такъ, какъ она мечтала. Слова Артура, которыя онъ сказалъ въ послѣднее ихъ свиданіе, утѣшая ее, свѣтили ей надеждой, и она цѣплялась за нее изъ всѣхъ силъ. "На Рождество я опять пріѣду", сказалъ онъ,-- и тогда мы увидимъ, что можно будетъ сдѣлать". Онъ такъ ее любитъ, что не можетъ быть счастливъ безъ нея,-- Гетти не могла еще разстаться съ этой увѣренностью. Она по прежнему съ восторгомъ лелѣяла свою тайну. "Меня любитъ знатный баринъ" повторяла она себѣ съ чувствомъ удовлетворенной гордости, видя въ этомъ свое превосходство надъ всѣми дѣвушками, которыхъ она знала. Но неизвѣстность будущаго,-- вѣроятности, которыя она не умѣла облечь въ опредѣленную форму,-- уже начинали давить ее невидимымъ гнетомъ: она была одна на своемъ волшебномъ островѣ грезъ, а кругомъ была неизвѣданная тьма океана, въ которой скрылся Артуръ. Она уже не могла почерпнуть мужества, заглядывая впередъ, мечтая о будущемъ, а только оглядываясь назадъ и стараясь укрѣпить свою вѣру воспоминаніемъ о прежнихъ словахъ и ласкахъ. Но въ послѣдніе дни, съ вечера четверга, ея смутныя опасенія за будущее поблѣднѣли передъ болѣе опредѣленнымъ страхомъ, что Адамъ можетъ выдать ея тайну ея дядѣ и теткѣ, и неожиданная его просьба доставить ему случай переговорить съ ней наединѣ, задала новую работу ея мыслямъ. Весь вечеръ она выискивала случая остаться съ нимъ вдвоемъ; наконецъ, послѣ чаю, когда мальчики собрались идти въ садъ, а Тотти стала проситься съ ними, она сказала съ готовностью, удивившей мистрисъ Пойзеръ:
-- Тетя я съ ней пойду.
Никому не показалось страннымъ, когда Адамъ сказалъ, что и онъ тоже пойдетъ въ садъ, и вскорѣ они съ Гетти остались одни на дорожкѣ, у кустовъ орѣшника: мальчики рвали въ самомъ концѣ дорожки неспѣлые орѣхи, собираясь играть въ четъ и нечетъ, а Тотти смотрѣла на нихъ съ созерцательнымъ видомъ маленькаго щенка. Не прошло еще и двухъ мѣсяцевъ съ того дня -- Адаму казалось, что это было вчера,-- когда онъ упивался сладкими надеждами, стоя подлѣ Гетти въ этомъ самомъ саду. Послѣ того несчастнаго вечера въ рощѣ воспоминаніе объ этой сценѣ часто возвращалось къ нему: солнечный свѣтъ, пробивающійся сквозь вѣтки высокой яблони... красныя гроздья смородины... и Гетти, вспыхивающая прелестнымъ румянцемъ. Сегодня, въ этотъ печальный вечеръ, съ его низко нависшими тучами, это воспоминаніе явилось совершенно некстати, и Адамъ постарался его отогнать, боясь, какъ-бы, подъ вліяніемъ волненія, не сказать больше, чѣмъ было необходимо для блага самой Гетти.
-- Гетти, началъ онъ,-- послѣ того, что я видѣлъ въ четвергъ вечеромъ, надѣюсь, вы не подумаете, что я беру на себя слишкомъ много, когда услышите то, что я хочу вамъ сказать. Если-бы за вами ухаживалъ человѣкъ, который желалъ-бы жениться на васъ, и я-бы зналъ, что вы его любите и принимаете его любовь,-- я не позволилъ-бы себѣ ни одного слова вмѣшательства; но когда я вижу, что за вами волочится баринъ, который никогда на васъ не женится и даже не помышляетъ объ этомъ, я считаю себя обязаннымъ вмѣшаться ради васъ-же самой. Я не могу говорить объ этомъ съ тѣми, кто заступаетъ вамъ мѣсто родителей, потому что это повело-бы только къ непріятностямъ и принесло-бы вамъ лишнее горе.
Слова Адама сняли большую тяжесть съ души Гетти, избавивъ ее отъ одного изъ ея опасеній, но въ то-же время въ нихъ былъ зловѣщій смыслъ, усилившій ея дурныя предчувствія и причинившій ей жестокую боль. Она поблѣднѣла и дрожала; но все-таки она разсердилась на Адама, и непремѣнно вступила-бы съ нимъ въ споръ, если-бы не боялась выдать себя. И она промолчала.
-- Вы такъ еще молоды, Гетти!-- продолжалъ Адамъ почти нѣжно;-- вы не можете знать, какія вещи творятся на свѣтѣ. Я обязанъ сдѣлать все, что въ моей власти, чтобы спасти васъ отъ бѣды, которую вы можете навлечь на себя но невѣдѣнію. Если другіе узнаютъ о васъ то, что знаю я,-- что вы ходили на свиданія къ барину и принимали отъ него дорогіе подарки,-- о васъ пойдетъ худая слава, и вы потеряете свое доброе имя. Ужъ я не говорю о томъ, что вы будете страдать отъ сознанія, что отдали свою любовь человѣку, который не можетъ жениться на васъ и принять на себя заботу о васъ до самой вашей смерти.
Адамъ замолчалъ и взглянулъ на Гетти. Она срывала листья съ орѣшника и рвала ихъ на мелкіе кусочки. Всѣ ея маленькіе планы обольщенія Адама, всѣ приготовленныя фразы покинули ее, какъ плохо затверженный урокъ, въ ея глубокомъ волненіи, вызванномъ словами Адама. Въ спокойной увѣренности этихъ словъ была какая-то жестокая сила, грозившая сокрушить ея хрупкія мечты и надежды. Ей страстно хотѣлось дать отпоръ этой силѣ, отразить жестокія слова другими, гнѣвными словами, но желаніе скрыть свои чувства все еще удерживало ее. Теперь это былъ только слѣпой инстинктъ самозащиты, потому-что она была уже неспособна разсчитывать дѣйствіе своихъ словъ.
-- Вы не имѣете права говорить, что я его люблю, вымолвила она тихо, но запальчиво, сорвавъ новый, большой и жесткій, листъ и разрывая его. Она была очень хороша въ своемъ волненіи,-- блѣдная, съ темными, расширенными дѣтскими глазами и учащеннымъ дыханіемъ. Адамъ смотрѣлъ на нее, и сердце его рвалось къ ней.
Ахъ, если-бъ онъ могъ утѣшить ее, облегчить, избавить отъ страданія! Если-бъ онъ могъ придти на помощь ея возмущенной душѣ съ такою-же увѣренностью въ своей силѣ, какъ онъ вынесъ-бы ея тѣло на своихъ сильныхъ рукахъ изъ всякой опасности!
-- Я думаю, Гетти, что это должно быть такъ, сказалъ онъ нѣжно, потому что я не могу повѣрить, чтобъ вы позволили мужчинѣ цѣловать васъ, и приняли-бы отъ него золотой медальонъ съ его волосами, и ходили-бы къ нему на свиданія, если-бы не любили его. Я васъ не осуждаю, потому что я знаю, что это началось незамѣтно, а потомъ вы были уже не въ силахъ справиться съ собой. Вся вина падаетъ на него: его я осуждаю за то, что онъ укралъ вашу любовь, зная, что онъ никогда не заплатитъ за эту любовь честнымъ образомъ. Онъ развлекался отъ нечего дѣлать, онъ игралъ вами, а до вашихъ чувствъ ему не было дѣла,-- онъ даже не думалъ о васъ.
-- Неправда, онъ думаетъ обо мнѣ, мнѣ это лучше знать! разразилась, наконецъ, Гетти. Все было забыто, кромѣ обиды и гнѣва, который подняли въ ней эти слова.
-- Нѣтъ, Гетти, сказалъ Адамъ:-- если бъ онъ любилъ васъ какъ слѣдуетъ, онъ не велъ-бы себя такъ, какъ онъ велъ. Онъ самъ мнѣ сказалъ, что онъ не придавалъ никакого значенія своимъ поцѣлуямъ и подаркамъ; онъ даже старался увѣрить меня, что и вы смотрите на это такъ-же легко. Но я ему не вѣрю. Я думаю -- не могу я думать иначе,-- что вы вѣрили въ его любовь; вы вѣрили, что онъ любитъ васъ такъ крѣпко, что женится на васъ, хоть онъ и баринъ. Вотъ почему я и рѣшился поговорить объ этомъ съ вами, Гетти: я боюсь, что вы заблуждаетесь на его счетъ. Ему ни на минуту не приходило въ голову жениться на васъ.
-- Почемъ вы знаете? Какъ вы смѣете это говорить! сказала Гетти, останавливаясь и вся дрожа.
Жестокая увѣренность тона Адама оледенила ее страхомъ, Этотъ страхъ не оставлялъ въ ней мѣста для соображенія, что Артуръ могъ имѣть свои причины не говорить правды Адаму. Ея слова, ея растерянный видъ заставили Адама рѣшиться. "Необходимо отдать ей письмо", сказалъ онъ себѣ.
-- Вы мнѣ не вѣрите, Гетти, и я васъ понимаю: вы думаете о немъ лучше, чѣмъ онъ того стоитъ,-- вы думаете, что онъ серьезно любитъ васъ. Такъ знайте-же: у меня въ карманѣ лежитъ собственноручное его письмо, которое онъ поручилъ мнѣ передать вамъ. Я его не читалъ, но онъ сказалъ мнѣ, что написалъ вамъ всю правду. Но, Гетти, прежде чѣмъ я отдамъ вамъ это письмо, соберитесь съ духомъ, возьмите себя въ руки и не поддавайтесь слишкомъ горю, которое оно вамъ принесетъ. Повѣрьте, если-бъ онъ захотѣлъ жениться на васъ, если-бъ онъ рѣшился на такой безумный шагъ, изъ этого въ концѣ концовъ не вышло-бы ничего хорошаго,-- это не принесло-бы вамъ счастья.
Гетти ничего не сказала; у нея явился проблескъ надежды, когда Адамъ упомянулъ о письмѣ и прибавилъ, что онъ его не читалъ: навѣрное тамъ сказано совсѣмъ не то, что онъ думаетъ.
Адамъ досталъ письмо, но удержалъ его въ рукѣ и сказалъ тономъ нѣжной мольбы:
-- Не сердніесь на меня, Гетти, за то, что мнѣ пришлось быть орудіемъ въ рукахъ того, кто доставляетъ вамъ это горе Богъ мнѣ свидѣтель, что я съ радостью выстрадалъ-бы вде сятеро больше, лишь-бы избавить васъ отъ страданій... И вспомните: кромѣ меня никто ничего не знаетъ, а я буду оберегать васъ, какъ братъ. Вы для меня все та-же, потому что я не вѣрю, чтобы вы могли сдѣлать дурное сознательно.
Гетти протянула руку къ письму, но Адамъ не выпустилъ его, пока не договорилъ до конца. Она не обратила вниманія на его слова,-- она его не слушала. Когда онъ выпустила письмо, она сунула его въ карманъ, не распечатывая, и пошла впередъ скорымъ шагомъ, какъ-будто съ тѣмъ, чтобы вернуться домой.
-- Это лучше, что вы не стали читать его теперь, сказалъ Адамъ.-- Прочтите, когда останетесь однѣ... Но подождите входить,-- позовемъ сперва дѣтей. Вонъ какая вы блѣдная, и видъ у васъ такой нехорошій... ваша тетка можетъ замѣтить.
Гетти послушалась. Это предостереженіе напомнило ей о необходимости призвать къ себѣ на помощь всю силу притворства, какою надѣлила ее природа, и которая почти покинула ее, парализованная потрясающимъ дѣйствіемъ словъ Адама. Къ тому-же у нея въ карманѣ лежало письмо, и что-бьт тамъ ни говорилъ Адамъ, она была увѣрена, что это письмо утѣшитъ ее. Она побѣжала за Тотти и скоро воротилась, оправившаяся и съ порозовѣвшими щеками, таща за собой дѣвочку. У Тотти было разобиженное лицо, потому что её заставили бросить сырое яблоко, въ которое она было уже запустила свои бѣленькіе зубки.
-- Гопъ, Тотти, садись ко мнѣ на плечо, сказалъ ей Адамъ.-- Ухъ, высоко, высоко... до дерева достанешь. Я тебя прокачу.
Какой ребенокъ не утѣшится такой великолѣпной перспективой? Что можетъ быть пріятнѣе восхитительнаго ощущенія, когда тебя подхватятъ сильныя руки и поднимутъ на воздухъ? Я думаю, Ганимедъ не кричалъ, когда его схватилъ орелъ и понесъ, и, можетъ быть, въ концѣ-концовъ посадилъ на плечи къ Юпитеру... Тотти благосклонно улыбалась со своей неприступной высоты, и едва-ли можно было приду мать лучшее зрѣлище для материнскихъ глазъ мистрисъ Пойзеръ, стоявшей въ дверяхъ, чѣмъ когда она увидѣла Адама, подходившаго со своей маленькой ношей. Горячая материнская любовь смягчила острый взглядъ ея глазъ, пока она смотрѣла на нихъ.
-- Ахъ, ты моя милая кошечка, храни тебя Господь! сказала она, подхватывая дѣвочку, которая наклонилась впередъ и протянула къ ней руки. Въ эту минуту у нея не было глазъ ни для кого, кромѣ Тотти, и она сказала Гетти, не глядя на нее: -- Гетти, пойди нацѣди пива: обѣ работницы заняты въ молочной.
Когда пиво было нацѣжено, и трубка дяди раскурена, надо было идти укладывать Тотти; а потомъ пришлось опять принести ее внизъ, уже въ одной рубашкѣ, потому что она не засыпала и плакала. А тамъ пора было накрывать на столъ къ ужину, и Гетти должна была все время помогать. Адамъ просидѣлъ до конца вечера, т. е. до того часа, когда по правиламъ мистрисъ Пойзеръ гостямъ полагалось уходить. Весь вечеръ онъ старался занимать разговорами ее и ея мужа, чтобы Гетти чувствовала себя свободнѣе, Онъ медлилъ до послѣдней возможности, потому что ему хотѣлось убѣдиться своими глазами, что этотъ вечеръ сошелъ для нея благополучно, и онъ былъ въ восторгѣ, когда увидѣлъ, какъ много у нея самообладанія. Онъ зналъ, что она не могла успѣть прочесть письмо, но онъ не зналъ, что ее подбодряла надежда, что это письмо опровергнетъ каждое его слово. Ему было очень тяжело ее оставлять,-- тяжело думать, что въ теченіе многихъ дней онъ не будетъ знать, какъ она переноситъ свое горе. Но уходить было все-таки надо, и все, что онъ могъ сдѣлать, это -- нѣжно пожать ей руку, прощаясь. Онъ хотѣлъ ей сказать этимъ пожатіемъ, что любовь его остается неизмѣнной, и что она всегда найдетъ въ ней вѣрное прибѣжище, если захочетъ ее взять, И онъ надѣялся, что она его пойметъ.
Какъ старательно, по дорогѣ домой, придумывалъ онъ оправданія для ея легкомыслія! Какъ онъ жалѣлъ ее, приписывая всѣ ея слабости ея любящей, нѣжной натурѣ, во всемъ обвиняя Артура и все меньше и меньше допуская, что и его поведеніе могло имѣть оправданіе. Его отчаяніе при мысли о страданіяхъ Гетти (а также и о томъ, что, можетъ быть, она навѣки потеряна для него) дѣлало его глухимъ ко всѣмъ доводамъ въ пользу вѣроломнаго друга, который навлекъ на него это зло. Адамъ былъ человѣкъ съ яснымъ умомъ, съ честной, справедливой душой,-- хорошій человѣкъ во всѣхъ отношеніяхъ; но, я думаю, самъ Аристидъ -- если онъ когда-нибудь любилъ и ревновалъ,-- не былъ вполнѣ великодушенъ въ такіе моменты. И я не рѣшусь утверждать, что въ эти. тягостные для него, дни Адамъ не испытывалъ ничего, кромѣ справедливаго негодованія и всепрощающей жалости. Онъ жестоко ревновалъ, и по мѣрѣ того, какъ любовь дѣлала его все болѣе и болѣе снисходительнымъ въ его оцѣнкѣ поведенія Гетти, вся горечь его ревности выливалась въ его чувствахъ къ Артуру.
"Немудрено, что онъ вскружилъ ей голову, думалъ Адамъ.-- Джентльменъ, съ хорошими манерами, въ щегольскомъ платьѣ, съ бѣлыми руками, и съ этой манерой говоритъ, какъ умѣютъ говорить только баре,-- начинаетъ ухаживать за ней, подъѣзжаетъ къ ней съ комплиментами, смѣло, увѣренно, какъ никогда-бы не посмѣлъ этого сдѣлать ея ровня... Какъ тутъ устоять?.. Будетъ положительно чудомъ, если послѣ этого она когда-нибудь полюбитъ простого человѣка". Онъ невольно вынулъ руки изъ кармановъ и посмотрѣлъ на нихъ, на эти жесткія ладони и крѣпкіе короткіе ногти. "Вонъ какой я мужланъ! Если хорошенько подумать, такъ нѣтъ во мнѣ ровнешенько ничего, за что женщина могла-бы меня полюбить. А между тѣмъ я знаю, что я легко нашелъ-бы жену, если-бы все мое сердце не было отдано ей. Но не все-ли равно, какимъ находятъ меня другія женщины, если она не любитъ меня? А она могла-бы меня полюбить.-- я въ здѣшнихъ мѣстахъ не знаю никого, кто былъ-бы мнѣ страшенъ, какъ соперникъ,-- могла-бы, если-бъ онъ не всталъ между нами. А теперь, пожалуй, я стану ей ненавистенъ за то, что я такъ непохожъ на него... Но, можетъ быть.-- какъ знать?-- можетъ быть, она еще разлюбитъ его, когда убѣдится, что онъ не любитъ ее серьезно,-- и полюбитъ меня? Можетъ быть, со временемъ она оцѣнитъ человѣка, который былъ-бы счастливъ связать себя съ ней на всю жизнь. Но что-бы тамъ ни вышло въ будущемъ,-- придется покориться: я долженъ благодарить Бога уже и за то, что не случилось хуже. Я буду не первый и не единственный изъ людей, прожившихъ свои вѣкъ безъ счастья. Мало-ли дѣлается на свѣтѣ хорошаго дѣла съ невеселыми думами и тоской на сердцѣ! На все воля Божья -- этого довольно для насъ. Богъ лучше знаетъ, что намъ нужно, и человѣкъ не будетъ умнѣе Его, сколько-бы онъ не ломалъ голову, стараясь придумалъ, что для насъ лучше. Но у меня, пожалуй, отпала-бы всякая охота къ труду, если-бъ я увидѣлъ ее въ горѣ, покрытую стыдомъ, да еще изъ-за человѣка, о которомъ я всегда думалъ съ гордостью. Разъ я избавленъ отъ этого, я не въ правѣ роптать: когда у человѣка кости цѣлы, онъ можетъ вытерпѣть боль отъ порѣза".
На этомъ мѣстѣ своихъ размышленій Адамъ, перелѣзая черезъ плетень, увидѣлъ человѣка, который шелъ полемъ, впереди. Онъ догадался, что это Сетъ возвращается съ вечерней проповѣди, и прибавилъ шагу, чтобы нагнать его.
-- Я думалъ, ты будешь дома раньше меня, сказалъ онъ, когда Сетъ обернулся и остановился, поджидая его;-- я сегодня запоздалъ.
-- Я то же запоздалъ -- послѣ проповѣди разговорился съ Джономъ Барнсомъ. Барнсъ недавно заявилъ намъ, что на него сошла благодать, и мнѣ хотѣлось разспросить его, что онъ чувствуетъ. Это одинъ изъ такихъ вопросовъ, что непремѣнно увлечешься и позабудешь о времени.
Минуты двѣ или три они прошли въ молчаніи. Адамъ былъ не расположенъ вдаваться въ тонкости религіозныхъ вопросовъ. но его тянуло поговорить съ Сетомъ по душѣ, сказать ему и услышать отъ него теплое слово братской любви и довѣрія. На него рѣдко находили такія минуть;, хоть братья и очень любили другъ друга. Они почти никогда не говорили между собой о своихъ личныхъ дѣлахъ, да и объ общихъ, семейныхъ невзгодахъ говорили больше вскользь, намеками. Адамъ былъ отъ природы сдержанъ во всемъ, гдѣ было замѣшано чувство, а Сетъ немного робѣлъ передъ своимъ, болѣе практичнымъ, братомъ.
-- Сетъ, сказалъ Адамъ, положивъ руку ему на плечо,-- имѣешь ты какія-нибудь вѣсти о Динѣ Моррисъ?
-- Да, отвѣчалъ Сетъ.-- Она позволила мнѣ писать ей иногда о томъ, ко къ намъ живется, и какъ мама переноситъ свое горе. И вотъ двѣ недѣли тому назадъ я ей писалъ,-- разсказалъ про тебя, что ты получилъ новую должность,-- написалъ, что мама стала теперь поспокойнѣе; а въ прошлую среду я заходилъ на почту въ Тредльстонѣ и засталъ тамъ письмо отъ нея. Я подумалъ тогда, что, можетъ быть, тебѣ было-бы интересно прочесть его, но ничего тебѣ не сказалъ, потому что мнѣ казалось, что ты занятъ другимъ. Хочешь -- прочти; ея почеркъ легко разбирать: она удивительно хорошо пишетъ для женщины.
Сетъ вынулъ письмо изъ кармана и протянулъ Адаму. Адамъ взялъ его и сказалъ:
-- Ахъ, братъ, мнѣ очень тяжело живется это время. Ты на меня не сердись, что я такой молчаливый и бываю иной разъ не въ духѣ; это не значитъ, что я сталъ равно душенъ къ тебѣ. Я знаю, мы съ тобой до конца будемъ близки.
-- Я, Адамъ, никогда не сержусь на тебя. Это правда, ты бываешь иногда рѣзокъ со мной, но я отлично знаю, какъ это надо понимать.
-- Вонъ мама отворяетъ дверь -- выглядываетъ, не идемъ-ли мы, сказалъ Адамъ.-- Въ окнахъ нѣтъ свѣта: это она опять сидѣла въ темнотѣ по своему обыкновенію... А, Джипъ! Здравствуй, братъ, здравствуй! Ты мнѣ, радъ?-- ну да, я знаю.
Лизбета уже скрылась въ домѣ и засвѣтила свѣчу; она услыхала знакомые шаги по травѣ еще раньше, чѣмъ Джипъ залаялъ.
-- Охъ, мальчики, никогда еще, съ тѣхъ поръ, какъ я на свѣтѣ живу, время не тянулось такъ долго. Гдѣ это вы пропадали?
-- Ты напрасно сидишь впотьмахъ, мама, сказалъ ей Адамъ:-- въ темнотѣ время всегда дольше тянется.
-- Ну, вотъ, съ какой стати я стану жечь свѣчу въ воскресенье, когда весь домъ остается пустой, а работать грѣшно. Смотрѣть въ книгу, которую все равно не можешь прочесть,-- на это мнѣ и дня хватитъ. Хорошій способъ сокращать время, нечего сказать,-- даромъ жечь свѣтъ -- добро изводить!... Ужинать будете? Въ такой часъ ночи вы, надо полагать, или поужинали, или хотите ѣсть, какъ волки.
-- Я голоденъ, мама,-- сказалъ Сетъ, присаживаясь къ маленькому столику, который Лизбета накрыла къ ужину еще засвѣтло.
-- А я поужиналъ, сказалъ Адамъ.-- На тебѣ, Джипъ!
Онъ взялъ со стола холоднаго картофелю и протянулъ сооакѣ, поглаживая другой рукой ея приподнятую къ нему, лохматую сѣрую голову.
-- Собакѣ не давай, сказала Лизбета, я хорошо ее накормила. Не бойся, я е ней никогда не забуду. Да и мудрено за быть: вѣдь это все, что мнѣ отъ тебя остается, когда ты уходишь.
-- Ну, такъ пойдемъ. Джипъ, сказалъ Адамъ,-- пойдемъ спать!-- Покойной ночи, мама, я очень усталъ.
-- Что съ нимъ такое -- ты не знаешь? спросила Лизбета младшаго сына, когда Адамъ ушелъ наверхъ.-- Что его сокрушаетъ? Послѣдніе два, три дня его точно громомъ пришибло,-- ходитъ какъ въ воду опущенный. Сегодня поутру, когда ты ушелъ, я вошла въ мастерскую и застала, что онъ сидитъ и ничего не дѣлаетъ, даже книги нѣтъ передъ нимъ.
-- Много онъ работаетъ это время, сказалъ Сетъ,-- да, кажется, и на душѣ у него неспокойно. Ты не обращай на него вниманія, мама: ему это непріятно. Надо быть съ нимъ поласковѣе и стараться не досаждать ему.
-- Кто-же ему досаждаетъ? И когда я была съ нимъ неласкова?... Испеку ему завтра пирогъ къ завтраку.
Тѣмъ временемъ Адамъ читалъ письмо Дины при тускломъ свѣтѣ сальной свѣчи.
"Дорогой братъ Сетъ! Ваше письмо три дня пролежало на почтѣ, потому что у меня не было денегъ, чтобъ оплатить его пересылку. Въ нашихъ мѣстахъ тли страшные ливни,-- можно было подумать, что опять разверзлись хляби небесныя,-- и теперь у насъ здѣсь большая нужда и болѣзни, и откладывать деньги въ такое тяжелое время, когда кругомъ столько народу нуждается въ хлѣбѣ насущномъ, значило-бы грѣшить отсутствіемъ вѣры, какъ евреи въ пустынѣ, когда они собирали про запасъ манну небесную. Я говорю объ этомъ нарочно, чтобы вы не подумали, что мнѣ не хотѣлось писать вамъ, или что я мало сочувствую вашей радости по поводу благъ земныхъ, выпавшихъ на долю вашего брата Адама. Ваша любовь и уваженіе къ нему совершенно понятны, ибо Господь щедро одѣлилъ его своими дарами, и онъ ими пользуется, какъ патріархъ Іосифъ, который, даже будучи вознесенъ на вершину могущества, не переставалъ болѣть душой о своемъ отцѣ и меньшомъ братѣ.
"Сердце мое крѣпко прилѣпилось къ вашей матери съ того дня. когда мнѣ было дано утѣшить ее въ годину ея испытанія. Напомните ей обо мнѣ, скажите, что я часто о ней думаю, когда сижу одна въ сумеркахъ, возвратившись съ работы. Такъ мы сидѣли съ ней въ тотъ вечеръ; я держала ее за руки и говорила ей слова утѣшенія, которыя мнѣ были даны. Не правда-ли, Сетъ, какое это хорошее время, когда свѣтъ дня погасаетъ, и въ тѣлѣ чувствуется легкая усталость, послѣ дневного труда? Тогда внутренній свѣтъ сіяетъ ярче, и душу наполняетъ сознаніе могущества Божія. Я обыкновенно сажусь въ темной комнаткѣ, закрываю глаза, и мнѣ кажется, что моя душа отдѣлилась отъ тѣла, и ничего ей не нужно. Въ такія минуты я покорно несу всѣ тяготы, всю скорбь, слѣпоту и грѣхъ, которые вижу кругомъ и надъ которыми мнѣ часто хочется плакать,-- да, всѣ страданія сыновъ человѣческихъ, которые подчасъ застилаютъ мнѣ свѣтъ, охватываютъ всю меня, какъ черная ночь,-- въ такія минуты я несу ихъ на себѣ съ кроткимъ смиреніемъ, какъ крестъ искупителя, радуясь своей боли. Ибо я чувствую,-- чувствую!-- Предвѣчная Любовь тоже страдаетъ,-- страдаетъ во всей полнотѣ своего всевѣдѣнія, страдаетъ, скорбитъ и плачетъ, и только слѣпое себялюбіе можетъ хотѣть быть изъятымъ отъ скорби, подъ бременемъ которой стонетъ вся тварь земная. Нѣтъ, истинное счастье не въ томъ, чтобъ быть изъятымъ отъ скорби, пока скорбь и грѣхъ живутъ на землѣ: скорбь есть часть любви, и любовь не станетъ стремиться освободиться отъ нея. Мнѣ это говоритъ не одинъ только разумъ: я вижу это во всѣхъ словахъ и въ дѣлѣ Евангелія. Развѣ нѣтъ у насъ ходатая на небесахъ? Развѣ не предстоитъ тамъ за насъ Богочеловѣкъ со своимъ распятымъ тѣломъ, которымъ Онъ вознесся? И развѣ Онъ и Предвѣчная Любовь -- не одно, такъ-же, какъ наши любовь и скорбь? У
"Въ послѣднее время эти мысли почти не оставляютъ меня и я яснѣе поняла значеніе словъ: "Если кто хочетъ идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крестъ Мой"... Я слыхала, эти слова толкуютъ въ томъ смыслѣ, что мы несемъ крестъ, исповѣдуя Христа и навлекая тѣмъ на себя гоненія и страданія. Но по моему это узкая мысль. Истинный крестъ Искупителя -- грѣхъ и скорбь всего міра. Вотъ что тяжелымъ гнетомъ лежало у него на душѣ,-- вотъ крестъ, тяжесть котораго мы должны съ Нимъ дѣлить,-- чаша, изъ которой мы должны пить вмѣстѣ съ Нимъ, если хотимъ пріобщиться Божественной Любви, которая есть одно съ Его скорбью.
"Въ моей внѣшней жизни, о которой вы меня спрашиваете, я ни на что не могу пожаловаться: у меня есть все необходимое и даже въ избыткѣ. Все это время я имѣла постоянный заработокъ на фабрикѣ, не смотря на то, что спросъ на рабочія руки уменьшился, и многихъ изъ насъ разсчитали. И тѣломъ я значительно окрѣпла, такъ-что могу много ходить и говорить, и почти не чувствую усталости. Вы пишете, что рѣшили остаться дома съ матерью и братомъ; это меня убѣждаетъ, что вы имѣли вѣрное указаніе. Господь предназначилъ вамъ тамъ жить и работать -- это ясно, и искать благодати въ другомъ мѣстѣ было-бы все равно, что положить на жертвенникъ не чистую жертву и ожидать, чтобы на нее сошелъ огонь съ неба. Мое дѣло и вся моя радость -- здѣсь, на холмахъ; подчасъ мнѣ даже думается, не слишкомъ-ли я прилѣпилась душой къ моимъ землякамъ и не возропщу-ли я, если Господь призоветъ меня въ другое мѣсто.
"Большое вамъ спасибо за извѣстія о моихъ милыхъ друзьяхъ на Большой Фермѣ, потому что хоть я и писала имъ одинъ разъ, по желанію тети, вскорѣ послѣ того, какъ уѣхала, отъ нихъ я не получила ни строчки. Тетѣ писанье писемъ дается съ трудомъ, да и работы по хозяйству съ ноя довольно при ея слабомъ здоровьѣ. Она и ея дѣти дороги моему сердцу, какъ самые близкіе мнѣ люди по крови; впрочемъ, мнѣ дороги всѣ, живущіе въ этомъ домѣ. Я постоянно переношусь къ нимъ во снѣ, и часто за работой, и даже когда я говорю съ народомъ, мысль о нихъ встаетъ передо мной такъ настойчиво, какъ-будто они въ нуждѣ или въ горѣ. Быть можетъ, это мнѣ указаніе свыше, но пока оно мнѣ еще не ясно: буду ждать, чтобы Богъ меня вразумилъ,-- вы вѣдь пишете, что у нихъ все благополучно.
"Я надѣюсь, что мы съ вами еще увидимся въ этомъ мірѣ, и даже, можетъ быть, скоро, хотя, по всей вѣроятности, не надолго: братья и сестры мои въ Лидсѣ желаютъ, чтобъ я побывала у нихъ на короткое время, когда мнѣ будетъ дозволено покинуть Сноуфильдъ.
"Прощайте, дорогой братъ, или лучше -- до свиданья. Дѣтей Божіихъ, которымъ дано встрѣтиться въ этой жизни, вступить въ духовный союзъ и чувствовать, что ихъ оживляетъ одинаковый духъ,-- ничто не можетъ разлучить, хотя-бы ихъ раздѣляли горы, ибо союзъ этотъ до безконечности расширяетъ ихъ души, и они всегда имѣютъ другъ друга передъ собой въ своихъ мысляхъ, почерпая въ этомъ новыя силы.
"Преданная вамъ сестра и сотрудница во Христѣ
Дина Моррисъ.
"Я не умѣю писать такъ мелко, какъ вы, и перо плохо меня слушается; это стѣсняетъ меня, и я не могу разсказать всѣхъ своихъ мыслей. Поцѣлуйте за меня вашу матушку: она два раза попросила меня ее цѣловать, когда мы съ ней прощались".
Адамъ сложилъ письмо и сидѣлъ въ ногахъ кровати, задумчиво опершись головой на руку, когда Сетъ пришелъ наверхъ.
-- Читалъ ты письмо? спросилъ Сетъ.
-- Читалъ, отвѣчалъ Адамъ.-- Не знаю, что я подумалъ-бы о ней и объ ея письмѣ, если-бъ не видѣлъ ее; вѣроятно, подумалъ-бы, что женщина-проповѣдница должна быть нестерпима. Но она изъ тѣхъ людей, у которыхъ -- что-бы они ни дѣлали, что-бы ни говорили,-- все выходитъ хорошо, и мнѣ казалось, что я вижу и слышу ее, пока я читалъ ея письмо. Удивительно, какъ хорошо я помню ея лицо и голосъ... Ты былъ-бы очень счастливъ съ ней, Сетъ: она именно такая женщина, какая тебѣ нужна.
-- Безполезно объ этомъ мечтать, промолвилъ Сетъ уныло.-- Она сказала мнѣ свое рѣшеніе, а она не такой человѣкъ, чтобы говорить одно, а думать другое.
-- Я знаю, но ёя чувства могутъ измѣниться. Не всегда женщина сразу полюбитъ, и не всегда то пламя горячѣе, которое скорѣй разгорается. Хорошо, кабы ты сходилъ ее повидать какъ-нибудь на недѣлѣ; ужъ я-бы устроилъ, чтобы ты могъ отлучиться дня на три, на четыре. А путь для тебя небольшой -- какихъ-нибудь двадцать, тридцать миль.
-- Я радъ ее видѣть всегда и при всякихъ условіяхъ; не знаю только... не была-бы она недовольна за то, что я туда приду, сказалъ Сетъ.
-- Съ какой стати ей быть недовольной! подхватилъ Адамъ съ жаромъ, вставая и начиная раздѣваться на ночь.-- Да, для всѣхъ насъ было-бы большимъ счастьемъ, если-бъ она вышла за тебя. Мама сразу ее полюбила,-- просто удивительно, какъ она была ей рада тогда.
-- Да, сказалъ Сетъ немного застѣнчиво; -- а Дина очень любитъ Гетти; она много о ней думаетъ.
На это Адамъ ничего не отвѣтилъ. Немного погодя братья пожелали другъ другу доброй ночи и больше не обмѣнялись ни словомъ.