ГЛАВА XXVII.
КРИЗИСЪ.
Началась вторая половина августа; со дня рожденія Артура прошло почти три недѣли. Въ нашемъ сѣверномъ графствѣ Ломширѣ пшеница начинала уже созрѣвать, но жатва ожидалась поздняя по милости проливныхъ дождей и разливовъ, надѣлавшихъ у насъ много вреда. Брокстонскіе и Гейслопскіе фермеры, благодаря возвышенному положенію своихъ земель, не пострадали отъ послѣдней бѣды, а такъ какъ я не могу утверждать, чтобъ они были какими-нибудь исключительными фермерами, которымъ общественное благо дороже своего собственнаго, то вы легко поймете, что они не слишкомъ-то горевали по поводу быстраго повышенія цѣнъ на зерно, пока у нихъ оставалась надежда благополучно убрать свой собственный хлѣбъ. А перепадавшіе изрѣдка ясные дни и вѣтра поддерживали эту надежду.
Восемнадцатое августа было однимъ изъ тѣхъ дней, когда солнце свѣтитъ какъ-то особенно ярко послѣ предшествовавшей полосы дождей. Большіе клочья облаковъ неслись по голубому небу, и круглыя вершины высокихъ холмовъ за замкомъ казались ожившими отъ ихъ летучихъ тѣней. Солнце то пряталось, то снова выскакивало изъ за тучъ, теплое и веселое, словно утраченная и вновь воротившаяся радость. Съ придорожныхъ деревьевъ срывало вѣтромъ листья, еще совсѣмъ зеленые; во дворахъ фермъ хлопали калитки и двери, въ садахъ падали яблоки, и у лошадей, что паслись въ разбродъ по проселкамъ, хвосты и гривы развивались отъ вѣтра. Но солнце разливало кругомъ столько радости, что даже вѣтеръ не портилъ ее: напротивъ -- казалось, онъ принималъ въ ней живое участіе. Веселый день для дѣтей! Какъ они бѣгали и визжали, стараясь перекричать вѣтеръ! Да и взрослые были въ самомъ веселомъ настроеніи духа: всѣмъ какъ-то вѣрилось, что когда спадетъ вѣтеръ, наступятъ еще лучшіе дни. Вотъ если-бъ только хлѣбъ не перезрѣлъ и не высыпался.
А между тѣмъ и въ такой день гнетущая скорбь можетъ давить человѣка. Ибо если справедливо, что бываютъ моменты, когда природа будто предчувствовала нашу судьбу, то не одинаково ли справедливо и то, что въ другіе моменты она смотритъ безчувственной, равнодушной? Вѣдь нѣтъ такого часа во дню, который не порождалъ бы и радости, и горя,-- такого яснаго утра, которое не несло бы съ собой новой муки отчаянію и новыхъ силъ генію любви. Насъ такъ много на свѣтѣ, и судьба наша такъ различна! Чему же удивляться, если настроеніе природы звучитъ зачастую такъ рѣзко не въ тонъ великому кризису нашей жизни? Мы -- дѣти огромной семьи, и -- какъ дѣти огромной семьи -- не въ правѣ разсчитывать, чтобъ наши ушибы принимались слишкомъ близко къ сердцу, а должны довольствоваться той скромной долей ухода и ласки, которую могутъ намъ удѣлить, и тѣмъ съ большей готовностью приходить на помощь другъ другу.
Это былъ трудовой день для Адама, который бъ послѣднее время дѣлалъ почти двойную работу, такъ какъ онъ все еще состоялъ старшимъ работникомъ у Джонатана Бурджа въ ожиданіи, когда тотъ подыщетъ подходящаго человѣка на его мѣсто; а Джонатанъ не торопился искать. Но этотъ усиленный трудъ его не тяготилъ; онъ исполнялъ его съ веселымъ духомъ, потому что его надежды относительно Гетти опять расцвѣли. Со дня бала всякій разъ, какъ они встрѣчались, она какъ будто хотѣла дать ему понять, что она простила его молчаніе и холодность во время того злополучнаго контрданса. Онъ не напоминалъ ей о медальонѣ, счастливый уже тѣмъ, что она улыбалась ему, и можетъ быть еще счастливѣе оттого, что онъ подмѣчалъ въ ней какую-то непривычную мягкость, что-то новое, что онъ объяснялъ развитіемъ женственности и серьезности. "Господи! да чего же отъ нея требовать?" повторялъ онъ себѣ въ сотый разъ. "Ей только восемнадцатый годъ; еще придетъ ея время быть разсудительной. Вотъ и тетка ея всегда восхищается, какъ она ловка на работу. Изъ нея выйдетъ такая жена, что даже мама не найдетъ за что къ ней придраться". Правда, со дня бала онъ видѣлъ ее у нихъ въ домѣ только два раза. Въ одно воскресенье, когда послѣ вечерни онъ хотѣлъ было пройти на Большую Ферму, она присоединилась къ компаніи старшихъ слугъ изъ замка и отправилась домой вмѣстѣ съ ними; это даже имѣло почти такой видъ, какъ будто она поощряла ухаживанья мистера Крега. "Гетти что-то начинаетъ слишкомъ дружить съ этимъ народомъ, что постоянно толчется въ комнатѣ ключницы" -- замѣтила тогда мистрисъ Пойзеръ. Я не могу этого понять. Я никогда не любила господскую челядь; всѣ они похожи на жирныхъ собаченокъ важныхъ барынь, отъ которыхъ никому нѣтъ добра: ни на мясо онѣ не годны, ни домъ сторожить, а только для вида... А въ другой вечеръ, когда онъ былъ у Пойзеровъ, Гетти уходила въ Треддльстонъ за покупками, хотя, возвращаясь домой, онъ къ немалому своему удивленію, встрѣтилъ ее совсѣмъ не въ той сторонѣ, гдѣ проходила Треддльстонская дорога. Но когда онъ къ ней подошелъ, она обошлась съ нимъ очень ласково, и когда онъ довелъ ее до воротъ, попросила его зайти къ нимъ опять. Возвращаясь изъ Треддльстона, она сдѣлала маленькій крюкъ по полямъ, такъ какъ ей еще не хотѣлось домой (объяснила она): на дворѣ теперь такъ хорошо, а тетя всякій разъ подымаетъ такую исторію, когда ей, Гетти, вздумается выйти погулять. "Пожалуйста пойдемте къ намъ со мной!" сказала она, когда онъ сталъ съ ней прощаться, и онъ не могъ устоять. Онъ вошелъ, и мистрисъ Пойзеръ удовольствовалась легкимъ выговоромъ Гетти за то, что она запоздала, а Гетти, показавшаяся ему грустной, когда онъ встрѣтилъ ее, улыбалась, болтала и услуживала имъ всѣмъ необыкновенно старательно.
Это былъ послѣдній разъ, что онъ видѣлъ ее, но онъ рѣшилъ, что завтра же улучита часикъ-другой и сходитъ къ нимъ на ферму. Сегодня, онъ зналъ, былъ одинъ изъ тѣхъ дней недѣли, когда Гетти ходила въ замокъ къ камеристкѣ учиться вышивать; поэтому сегодня онъ постарается наработать побольше, чтобъ завтрашній вечеръ былъ у него свободенъ.
Одною изъ работъ, состоявшихъ въ вѣдѣніи Адама, былъ небольшой ремонта на Домовой Фермѣ, которая до сихъ поръ была занята Сатчеллемъ, какъ управляющимъ, но которую теперь старый сквайръ, какъ носились слухи, собирался сдать въ аренду франтоватому незнакомцу въ ботфортахъ, пріѣзжавшему недавно верхомъ осматривать ее. Этотъ ремонтъ нельзя было ничѣмъ объяснить, кромѣ желанія стараго сквайра имѣть лишняго арендатора, хотя вечеромъ клубъ, собиравшійся но субботамъ у мистера Кассона, единогласно порѣшилъ за своими трубками, что ни одинъ человѣкъ въ здравомъ разсудкѣ не согласится взять въ аренду Домовую Ферму, если къ ней не прирѣжутъ пахотной земли. Какъ бы то ни было, ремонтъ приказано было производить со всею поспѣшностью, и Адамъ, дѣйствовавшій отъ лица мистера Бурджа, велъ работы со своей всегдашней энергіей. Но сегодня онъ былъ занятъ въ другомъ мѣстѣ и могъ явиться на мѣсто работъ только передъ вечеромъ. И тутъ-то онъ увидѣлъ, что одна старая крыша, которую онъ разсчитывалъ оставить въ прежнемъ видѣ,-- обрушилась. Было ясно, что эта часть постройки никуда не годится, и что ее придется снести, и у Адама сейчасъ же явился планъ новой постройки, съ удобными помѣщеніями для коровъ и телята съ сараемъ для орудій,-- и все это безъ особенно большой затраты матеріала. Поэтому, когда рабочіе ушли, онъ сѣлъ, досталъ записную книжку, набросалъ въ ней свой планъ и углубился въ вычисленіе издержекъ, имѣя въ виду на другой же день показать этотъ планъ Бурджу и посовѣтовать ему, чтобъ онъ убѣдилъ сквайра согласиться. "Обдѣлать дѣло чисто" -- хотя бы самое маленькое дѣло,-- было всегда наслажденіемъ для Адама, и вотъ теперь онъ сидѣлъ на колодѣ, разложивъ передъ собой книжку; тихонько посвистывая и согнувъ голову на бокъ съ чуть замѣтной улыбкой удовольствія -- и гордости, ибо если Адамъ любилъ дѣло ради дѣла, онъ любилъ также имѣть право сказать себѣ: "Я это сдѣлалъ". Да, говоря откровенно, я лично того мнѣнія, что отъ этой слабости свободны только тѣ, у кого никогда не было дѣла, которое они могли бы назвать дѣломъ своихъ рукъ и своей головы.
Было почти семь часовъ, когда Адамъ кончилъ и надѣлъ свою куртку, собираясь идти. Оглянувшись кругомъ въ послѣдній разъ, онъ замѣтилъ, что Сетъ, работавшій здѣсь съ утра, забылъ взять съ собой свою корзину съ инструментами. "Ну вотъ, забылъ корзину, а завтра ему работать въ мастерской" подумалъ Адамъ. "Не было еще, кажется, на свѣтѣ другого такого ротозѣя! Онъ способенъ забыть свою голову,-- хорошо, что она крѣпко сидитъ у него на плечахъ. Счастье еще, что я увидѣлъ корзину: надо снести ее домой".
Домовая Ферма стояла въ самомъ концѣ парка, минутахъ въ десяти ходьбы отъ стараго аббатства. Адамъ пріѣхалъ верхомъ на своемъ пони, имѣя въ виду, послѣ осмотра работъ, проѣхать до конюшенъ, оставить лошадь тамъ, а самому воротиться пѣшкомъ. Въ конюшнѣ онъ засталъ мистера Крега, завернувшаго туда взглянуть на новую лошадь капитана, на которой тотъ долженъ былъ ѣхать послѣ завтра. Артуръ уѣзжалъ совсѣмъ, и мистеръ Крегъ задержалъ Адама своими разсказами о томъ, какъ вся ихъ дворня соберется у воротъ проводить молодого сквайра и пожелать ему счастливаго пути, такъ-что къ тому времени, когда Адамъ добрался до парка и зашагалъ по дорожкѣ съ корзиной на плечахъ, солнце уже совсѣмъ* садилось. Длинные багровые лучи пронизывали чащу лѣса, задѣвая тсъстые стволы старыхъ дубовъ, скользя по дорожкамъ и расцвѣчивая все вокругъ такими великолѣпными красками, что каждая проплѣшинка голой земли казалась брильянтикомъ, упавшимъ на траву. Вѣтеръ теперь спалъ, и только самые нѣжные листочки чуть-чуть шевелились. Для человѣка, весь день просидѣвшаго въ комнатахъ, такая прогулка была-бы истиннымъ наслажденіемъ, но Адамъ пробылъ на воздухѣ вполнѣ достаточно для того, чтобы желать сократить свой путь къ дому. Онъ вспомнилъ, что этотъ путь значительно сократится, если онъ пройдетъ прямо паркомъ и потомъ черезъ рощу, гдѣ онъ не бывалъ уже нѣсколько лѣтъ. И съ этой мыслью онъ углубился въ чащу, въ сопровожденіи Джипа, не отстававшаго отъ него ни на шагъ, широко шагая по узенькимъ тропкамъ, обросшимъ по краямъ папоротникомъ, не останавливаясь полюбоваться великолѣпной смѣной красокъ при вечернемъ освѣщеніи,-- почти не замѣчая всей этой красоты и однако чувствуя ея присутствіе въ томъ ощущеніи благоговѣйнаго, тихаго счастья, которое примѣшивалось къ его будничнымъ мыслямъ. Да и могъ-ли онъ не чувствовать ея? Даже олень ее чувствовалъ и робко притихалъ...
Но вотъ мысли Адама обратились къ тому, что разсказалъ ему мистеръ Крегъ объ Артурѣ Донниторнѣ, и нарисовали ему картину отъѣзда Артура и тѣ перемѣны, какія могли произойти до его возвращенія; потомъ онѣ перенеслись назадъ, въ далекое прошлое, къ временамъ ихъ дѣтской дружбы съ маленькимъ сквайромъ, и остановились на хорошихъ чертахъ характера Артура, которыми Адамъ гордился, какъ всѣ мы гордимся заслугами высшихъ, уважающихъ насъ. Для такихъ натуръ, какъ у Адама,-- съ большимъ запасомъ любви и жаждой преклоненія передъ идеаломъ,-- счастье такъ много зависитъ отъ того, могутъ ли они любить человѣка и вѣрить въ него. А у Адама не было идеальнаго міра умершихъ героевъ; онъ мало зналъ о жизни человѣчества въ прошломъ, и чтобы найти существо, передъ которымъ онъ могъ бы преклоняться съ восхищеніемъ и любовью, онъ долженъ былъ искать между живыми людьми, говорившими съ нимъ живымъ языкомъ. Эти пріятныя мысли объ Артурѣ вызвали мягкое выраженіе на его смышленое, обыкновенно суровое лицо; быть можетъ онѣ же были причиной того, что, отворяя старую зеленую калитку, которая вела въ рощу, онъ наклонился, погладилъ Джипа и сказалъ ему нѣсколько ласковыхъ словъ.
Послѣ этой остановки онъ пошелъ дальше, по широкой извилистой дорожкѣ черезъ рощу. Какіе великолѣпные буки! Адамъ ничѣмъ такъ не восхищался, какъ хорошими деревьями: какъ глаза рыбака лучше всего видятъ на морѣ, такъ и Адамъ среди деревьевъ чувствовалъ себя въ своей стихіи больше, чѣмъ гдѣ-бы-то ни было. Каждое дерево отпечатывалось у него въ памяти, какъ рисунокъ въ памяти живописца,-- со всѣми морщинками на корѣ, со всѣми извилинами и углами своихъ сучьевъ: не одинъ разъ онъ, только взглянувъ на дерево, опредѣлялъ до точности вышину и объемъ его ствола. Понятно послѣ этого, что какъ ни спѣшилъ онъ домой, онъ не могъ не остановиться передъ чудеснымъ толстымъ букомъ, стоявшимъ на поворотѣ дорожки, и не удостовѣриться что это не два дерева, сросшіяся вмѣстѣ, а только одно. До конца своей жизни Адамъ помнилъ минуту, когда онъ спокойно осматривалъ этотъ букъ, какъ помнимъ мы послѣдній нашъ взглядъ на родной домъ, гдѣ протекла наша юность,-- прощальный взглядъ передъ тѣмъ, какъ поворотъ дороги скрылъ его отъ насъ навсегда. Букъ стоялъ въ самомъ концѣ рощи, у послѣдняго поворота,-- тамъ гдѣ деревья образовали широкій сводчатый ходъ, теперь совсѣмъ свѣтлый отъ проникавшихъ въ него съ запада лучей, и когда Адамъ отошелъ отъ дерева, собираясь идти дальше, взглядъ его упалъ на двѣ человѣческія фигуры ярдахъ въ двадцати впереди.
Онъ замеръ на мѣстѣ, неподвижный, какъ статуя, и почти такой же блѣдный. Мужчина и женщина стояли другъ противъ друга, держась за руки -- очевидно прощаясь. Въ тотъ моментъ, когда они хотѣли поцѣловаться, Джипъ, бѣгавшій по кустамъ, выскочилъ на дорожку, увидѣлъ ихъ и залаялъ. Они вздрогнули и отскочили другъ отъ друга: одна бросилась къ калиткѣ, которая вела изъ рощи въ поле, а другой повернулся и медленнымъ, разсчитанно безпечнымъ шагомъ направился къ Адаму. А Адамъ стоялъ, по прежнему безмолвный и блѣдный, все крѣпче и крѣпче стискивая въ рукѣ палку, на которой онъ несъ корзину съ инструментами, и въ глазахъ его, обращенныхъ на приближавшуюся фигуру, изумленіе быстро уступало мѣсто ярости.
Артуръ Донниторнъ казался возбужденнымъ и взволнованнымъ: чтобъ усыпить непріятныя мысли, онъ выпилъ сегодня за обѣдомъ больше обыкновеннаго и, подъ успокоительнымъ вліяніемъ винныхъ паровъ, еще не успѣвшихъ совсѣмъ улетучиться, былъ склоненъ легче отнестись къ этой непріятной встрѣчѣ съ Адамомъ, чѣмъ можетъ быть отнесся-бы въ другое время. Во всякомъ случаѣ изъ всѣхъ непрошенныхъ свидѣтелей, которые могли подсмотрѣть его сегодняшнее свиданіе съ Гетти, Адамъ былъ самымъ безопаснымъ: онъ малый умный, съ тактомъ, и никому не разболтаетъ о томъ, что онъ видѣлъ. Артуръ со спокойной увѣренностью представлялъ себѣ, какъ просто онъ объяснитъ ему этотъ маленькій инцидентъ, обративъ все въ шутку. И онъ шелъ къ нему не спѣша, разсчитанно небрежной походкой, заложивъ концы пальцевъ въ карманы жилета, въ своемъ изысканномъ вечернемъ костюмѣ, въ тонкомъ бѣльѣ, съ разгоряченнымъ лицомъ, освѣщенный сверху проникавшимъ сквозь вѣтки отблескомъ послѣднихъ вечернихъ лучей, перехваченныхъ легкими облачками, посылавшими теперь на землю свой таинственный свѣтъ.
Адамъ все не двигался и смотрѣлъ, какъ онъ подходилъ. Теперь ему все стало ясно,-- происхожденіе медальона и все остальное, что казалось раньше подозрительнымъ. Жестокій, страшный свѣтъ показалъ ему дотолѣ скрытыя буквы, измѣнившія весь смыслъ прошедшаго. Шевельни онъ хоть однимъ мускуломъ, онъ, какъ тигръ, бросился-бы на Артура; но въ сумятицѣ противорѣчивыхъ чувствъ, боровшихся въ немъ въ эти долгія мгновенія, онъ твердо зналъ и повторялъ себѣ одно,-- что онъ не допуститъ себя поддаться гнѣву, а скажетъ только то, что слѣдовало сказать. Онъ стоялъ словно завороженный невидимой силой, но эта сила была его собственная сильная воля.
-- Добрый вечеръ, Адамъ, сказалъ Артуръ.-- Вы, кажется, любуетесь нашими чудесными старыми буками? Только имѣйте въ виду: топору нѣтъ сюда ходу, это священная роща... А я было шелъ въ свою берлогу -- въ Эрмитажъ, и по дорогѣ нагналъ эту красоточку Гетти Соррель. Ей-бы не слѣдовало возвращаться домой этой дорогой въ такой поздній часъ,-- здѣсь не совсѣмъ безопасно; вотъ я и проводилъ ее до калитки и выпросилъ поцѣлуй за труды.... Однако, пойду я домой: здѣсь становится дьявольски сыро. До свиданья, Адамъ. Послѣ завтра я уѣзжаю, но мы съ вами увидимся завтра, такъ-что я не прощаюсь.
Артуръ былъ слишкомъ занятъ ролью, которую онъ разыгрывалъ, чтобы вполнѣ правильно оцѣнить выраженіе лица А.дама. Впрочемъ, онъ ни разу не взглянулъ на него прямо;!)въ все больше поглядывалъ кругомъ, на деревья, а потомъ, упомянувъ о сырости, приподнялъ одну ногу и принялся осматривать подошву своего сапога. Онъ не намѣренъ былъ тратить лишнихъ словъ: и такъ ужъ онъ напустилъ честному Адаму довольно пыли въ глаза. "До свиданья", повторилъ онъ, и съ послѣднимъ словомъ двинулся дальше.
-- Постойте, сэръ, сказалъ Адамъ не оборачиваясь, жесткимъ, повелительнымъ тономъ.-- Мнѣ нужно сказать вамъ два слова.
Артуръ остановился, удивленный. На впечатлительныхъ людей перемѣна тона дѣйствуетъ сильнѣе, чѣмъ самыя рѣзкія слова, а Артуръ отличался впечатлительностью всѣхъ мягкихъ и тщеславныхъ натуръ. Онъ еще больше удивился, когда увидѣлъ, что Адамъ не двигается съ мѣста и стоитъ къ нему спиной, какъ будто требуя, чтобъ онъ воротился. Что этотъ чудакъ забралъ себѣ въ голову? Онъ, кажется, намѣренъ принять эту исторію въ серьезъ. Артуръ почувствовалъ, какъ въ немъ поднимается злость. Страсть благодѣтельствовать всегда имѣетъ въ себѣ примѣсь низменныхъ чувствъ, и теперь къ раздраженію и гнѣву Артура примѣшивалось нехорошее чувство: онъ говорилъ себѣ, что человѣкъ, которому онъ оказалъ столько благодѣяній, не долженъ бы критиковать его поступковъ. И въ то-же время онъ не смѣлъ не послушаться: онъ чувствовалъ себя покореннымъ, какъ это бываетъ со всѣми нами, когда мы сознаемъ себя виноватыми по отношенію къ людямъ, чьимъ мнѣніемъ мы дорожимъ. Не смотря на всю его обиду и гнѣвъ, въ голосѣ Артура слышалось не одно раздраженіе, но и что-то въ родѣ мольбы, когда онъ сказалъ:
-- Что это значитъ, Адамъ?
-- Это значитъ, сэръ, отвѣчалъ Адамъ тѣмъ-же жесткимъ тономъ и все таки не поворачиваясь,-- это значитъ, что вы не обманете меня шутливыми рѣчами. Вы не въ первый разъ встрѣчаетесь съ Гетти Соррель въ этой рощѣ и не въ первый разъ цѣлуете ее.
Артуръ испугался: говоритъ-ли Адамъ на основаніи того, что онъ знаетъ, или только по догадкамъ? Эта неизвѣстность была хуже всего: она помѣшала ему придумать благоразумный отвѣтъ и усилила его раздраженіе. Онъ сказалъ высокимъ, рѣзкимъ голосомъ:
-- Что-же изъ этого, сударь?
-- А то, что, поступая такимъ образомъ, вы поступаете не какъ честный, прямодушный человѣкъ, какимъ мы всѣ васъ считали, а какъ себялюбивый, легкомысленный негодяй. Вы знаете не хуже меня, къ чему приводятъ такіе поступки: когда знатный баринъ, какъ вы, волочится за молодой женщиной въ положеніи Гетти, цѣлуетъ ее и дѣлаетъ ей подарки, которыхъ она не смѣетъ никому показать, это не можетъ довести до добра. И опять скажу: вы поступаете, какъ легкомысленный, себялюбивый негодяй, хотя видитъ Богъ, какъ больно мнѣ это говорить,-- такъ больно, что я далъ-бы лучше отрѣзать себѣ правую руку.
-- Послушайте, Адамъ, сказалъ Артуръ, стараясь обуздать свой гнѣвъ и перейти опять къ безпечному тону,-- послушайте: вы не только непозволительно дерзки, но и говорите безсмыслицу. Не всѣ хорошенькія дѣвушки такъ глупы, какъ вы; я думаю, ни одна изъ нихъ не способна вообразить, что если джентльменъ восхищается ея красотой и оказываетъ ей немножко вниманія,-- изъ этого должно что-нибудь слѣдовать. Всякій мужчина не прочь приволокнуться за хорошенькой дѣвушкой, и всякая хорошенькая дѣвушка любитъ ухаживанья. Чѣмъ шире раздѣляющее ихъ разстояніе, тѣмъ меньше можетъ быть в]эеда отъ этой игры, потому что тогда женщина не можетъ заблуждаться.
-- Я не знаю, что вы разумѣете подъ словомъ игра, сказалъ Адамъ;-- но если по отношенію къ женщинѣ вы ведете себя такъ, какъ-будто любите ее, а между тѣмъ не любите,-- это " нечестно, а что нечестно, то никогда не кончится добромъ.
Я не дуракъ, и вы не дуракъ, и вы не думаете того, что говорите. Вы хорошо знаете, что если-бы ваше поведеніе относительно Гетти сдѣлалось гласнымъ, это принесло-бы горе и стыда, и ей, и ея роднымъ, и она потеряла-бы свое доброе имя. Вы не придаете значенія вашимъ поцѣлуямъ и подаркамъ; вы говорите: это игра. Но развѣ другіе повѣрятъ, что вы дѣйствовали безъ всякой задней мысли?.. И не говорите вы мнѣ, что она не можетъ заблуждаться. Говорю Вамъ -- вы, можетъ быть, сдѣлали то, что теперь вся ея душа поглощена мыслью о васъ; можетъ быть, это отравило всю ея жизнь, и она никогда уже не полюбитъ другого,-- человѣка, который могъ-бы быть ей хорошимъ мужемъ.
Артуръ почувствовалъ облегченіе, пока Адамъ говорилъ; онъ убѣдился, что Адаму неизвѣстно ничего положительнаго объ его отношеніяхъ къ Гетти, и что сегодняшняя ихъ несчастная встрѣча -- бѣда поправимая: Адама можно еще обмануть. Чистосердечный, честный Артуръ поставилъ себя въ такое положеніе, изъ котораго былъ одинъ выходъ -- удачная ложь. Надежда на этотъ выходъ смягчила немного его гнѣвъ.
-- Ну, хорошо, Адамъ, заговорилъ онъ миролюбивымъ тономъ человѣка, дѣлающаго уступку,-- вы, можетъ быть, и нравы. Допустимъ, что въ своемъ восхищеніи этой хорошенькой дѣвочкой я зашелъ немножко черезчуръ далеко; конечно, мнѣ не слѣдовало ее цѣловать. Вы такой серьезный, съ такимъ твердымъ характеромъ, что вамъ не понять, какъ силенъ бываетъ иной разъ соблазнъ. Но я знаю одно: ни за какія блага въ мірѣ я не доставлю непріятностей ни ей, ни добрякамъ Пойзерамъ, если это будетъ зависѣть отъ меня; я былъ-бы несчастнѣйшій человѣкъ, если-бъ на нихъ обрушилось горе по моей винѣ. Но мнѣ кажется, вы смотрите на эти вещи слишкомъ серьезно. Ну, пусть я виноватъ; но послѣ-завтра, какъ вамъ извѣстно, я уѣзжаю и, слѣдовательно, больше ужъ не буду грѣшить. Значитъ, и говорить объ этомъ не стоитъ: вся эта исторія скоро забудется. Прощайте, Адамъ.
И онъ повернулъ было назадъ, собираясь идти.
-- Нѣтъ, клянусь Богомъ! вскрикнулъ Адамъ, не въ силахъ долѣе сдерживать свою ярость. Онъ бросилъ на землю корзину съ инструментами, шагнулъ впередъ и очутился лицомъ къ лицу съ Артуромъ. Вся его ревность и чувство личной обиды, которыя до сихъ поръ онъ старался подавлять, прорвались наружу и завладѣли имъ. Да и кто изъ насъ, въ первыя, острыя минуты страданія, способенъ понять, что нашъ ближній, причинившій намъ это страданіе, не хотѣлъ сдѣлать намъ больно? Въ нашемъ инстинктивномъ, мятежномъ протестѣ противъ боли мы вновь становимся дѣтьми и ищемъ сознательной злой воли, на которую мы могли-бы обрушить наше мщеніе. Адамъ въ эти мгновенія могъ только чувствовать, что у него отняли Гетти -- вѣроломно укралъ человѣкъ, которому онъ вѣрилъ, и онъ стоялъ противъ Артура съ блѣдными губами, сжимая кулаки, сверкая на него яростнымъ взглядомъ, и жесткій тонъ справедливаго негодованія, въ предѣлахъ котораго онъ до сихъ поръ старался себя удержать, смѣнился трепещущими нотами глубокаго волненія, сотрясавшими, казалось, все его тѣло, пока онъ говорилъ.
-- Нѣтъ, не скоро забудется то, что вы встали между нею и мной, когда она, можетъ быть, могла-бы меня полюбить. Не скоро забудется, что вы украли у меня мое счастье въ то время, когда я считалъ васъ моимъ лучшимъ другомъ, человѣкомъ благородной души, и гордился тѣмъ, что я тружусь для васъ. Такъ вы цѣловали ее безъ всякихъ серьезныхъ намѣреній, ради забавы? А я ни разу не цѣловалъ ее, но я готовъ былъ работать цѣлые годы за право ее цѣловать... Вы говорите объ этомъ съ легкимъ сердцемъ. Еще-бы! вамъ нипочемъ испортить жизнь человѣку, лишь-бы получить свою маленькую долго удовольствія. Вы вѣдь не имѣли серьезныхъ намѣреній.-- вы играли... Не надо мнѣ вашихъ милостей!-- вы не тотъ человѣкъ, за какого я васъ принималъ. Никогда больше я не буду считать васъ моимъ другомъ. Будьте мнѣ лучше врагомъ! Я прибью васъ тутъ-же, не сходя съ мѣста,-- защищайтесь! Это единственное удовлетвореніе, какое вы можете мнѣ дать.
Бѣдный Адамъ, въ своемъ бѣшенствѣ, не находившемъ другого исхода, сбросилъ куртку и шапку, и принялся засучивать рукава, слишкомъ ослѣпленный гнѣвомъ, чтобы быть въ состояніи замѣтить, какая перемѣна произошла съ Артуромъ. Губы Артура были теперь чуть-ли не блѣднѣй его собственныхъ, сердце неистово билось. Открытіе, что Адамъ любитъ Гетти, было для него жестокимъ ударомъ, заставившимъ его на одинъ мигъ взглянуть на себя съ точки зрѣнія Адама -- съ негодованіемъ и презрѣніемъ, а на страданія Адама -- не только, какъ на послѣдствіе своей вины, но и какъ на одинъ изъ элементовъ, усугубляющихъ ее. Слова презрѣнія и ненависти, брошенныя ему прямо въ лицо -- первыя въ его жизни,-- были для него отточенными стрѣлами, оставлявшими на немъ, казалось ему, неизгладимые слѣды. Спасительное прибѣжище самооправданій, рѣдко намъ измѣняющее, пока мы не потеряли уваженія другихъ, измѣнило ему на минуту, и онъ стоялъ лицомъ къ лицу съ первымъ великимъ и непоправимымъ зломъ, имъ совершеннымъ. Ему былъ только двадцать одинъ годъ, и всего три мѣсяца тому назадъ -- да какое! гораздо меньше,-- онъ думалъ, что никогда никто не будетъ имѣть права упрекнуть его въ подлости. Быть можетъ, первымъ его побужденіемъ было-бы просить прощенія у Адама, но Адамъ не далъ ему на это времени. Увидѣвъ, что Артуръ не отвѣчаетъ на его вызовъ, а стоитъ блѣдный, не шевелясь и даже не вынимая рукъ изъ кармановъ, онъ сказалъ.
-- Что-же? Будете вы драться со мной? Или вы не мужчина? Вы вѣдь знаете, что я не ударю васъ, пока вы такъ стоите.
-- Уйдите, Адамъ, сказалъ Артуръ:-- я не хочу съ вами драться.
-- Ну да, конечно, не хотите,-- проговорилъ Адамъ съ горестью:-- вы смотрите на меня, какъ на простого, бѣднаго человѣка, котораго вы можете оскорблять безнаказанно.
-- Я не имѣлъ намѣренія васъ оскорбить, сказалъ Артуръ съ новымъ приступомъ гнѣва.-- Я не зналъ, что вы ее любите.
-- Но вы заставили ее полюбить васъ, сказалъ Адамъ.-- Вы двуличный человѣкъ; я никогда больше не повѣрю ни одному вашему слову.
-- Уйдите -- вамъ говорятъ! крикнулъ Артуръ гнѣвно,-- или намъ обоимъ придется раскаиваться.
-- Нѣтъ, проговорилъ Адамъ задыхающимся голосомъ,-- клянусь -- я не уйду, не поколотивши васъ! Мало вамъ еще оскорбленій? Такъ повторяю вамъ: вы негодяй и трусъ, и я васъ презираю.
Вся кровь бросилась въ лицо Артуру; въ одинъ мигъ его правая рука сжалась въ кулакъ и нанесла ударъ, отъ котораго Адамъ пошатнулся. Теперь онъ былъ взбѣшенъ не меньше Адама, и вотъ, въ быстро сгущавшихся сумеркахъ лѣтняго вечера, казавшихся еще гуще подъ сводомъ вѣтвей, эти два человѣка, забывъ о только-что волновавшихъ ихъ чувствахъ, схватились драться, съ инстинктивнымъ звѣрствомъ двухъ пантеръ. Баринъ съ выхоленными бѣлыми руками былъ достойнымъ противникомъ работника во всемъ, кромѣ силы, и только благодаря его ловкости борьба затянулась на нѣсколько долгихъ минутъ. Но въ борьбѣ безоружныхъ людей побѣда всегда будетъ на сторонѣ сильнаго, если онъ не какой-нибудь увалень, и Артуръ долженъ былъ упасть подъ первымъ мѣткимъ ударомъ Адама, сломиться, какъ стальной прутъ подъ ударомъ желѣзнаго лома. Этотъ ударъ былъ скоро нанесенъ, и Артуръ упалъ, зарывшись головой въ кустъ папоротника, такъ-что Адамъ едва могъ различить темныя очертанія его тѣла.
Адамъ стоялъ надъ нимъ въ темнотѣ и ожидалъ, когда онъ встанетъ.
Вотъ онъ теперь отомстилъ, нанесъ свой ударъ, для котораго онъ напрягалъ всю силу своихъ нервовъ и мышцъ,-- и къ чему-же это его привело? Чего онъ достигъ?-- Только насытилъ свой гнѣвъ, удовлетворилъ своей жаждѣ мести. Онъ не возвратилъ себѣ Гетти, не измѣнилъ прошлаго; все оставалось какъ было... И ему до слезъ стало стыдно своей безцѣльной злобы.
Но отчего Артуръ не встаетъ? Адамъ все ждалъ, когда-же онъ пошевелится, и время тянулось для него безконечно. "Великій Боже! неужели я его убилъ?" -- и Адамъ содрогнулся, вспомнивъ о своей силѣ. Съ возрастающимъ страхомъ онъ опустился на колѣни подлѣ Артура и приподнялъ его голову изъ папоротниковъ. На лицѣ не было никакихъ признаковъ жизни: глаза закрыты, зубы стиснуты. "Умеръ!.. убитъ!" Ужасъ, овладѣвшій Адамомъ, окончательно укрѣпилъ его въ этой мысли. Онъ могъ только чувствовать, что на лицѣ Артура написана смерть, и что онъ, Адамъ, безсиленъ передъ ней. Не двигая ни однимъ мускуломъ, онъ стоялъ на колѣняхъ, какъ воплощеніе отчаянія передъ образомъ смерти.