ГЛАВА XVII.
ВЪ КОТОРОЙ РАЗСКАЗЪ ПРІОСТАНАВЛИВАЕТСЯ.
Да этотъ Брокстонскій ректоръ немногимъ лучше язычника!-- слышу я, какъ восклицаетъ одна изъ моихъ читательницъ.-- Было-бы несравненно поучительнѣе, если бъ вы заставили его дать Артуру какой-нибудь нравственный христіанскій совѣтъ. Вы могли-бы вложить въ его уста превосходную рѣчь, которая стоила-бы самой лучшей проповѣди.
Конечно, могъ-бы, если-бъ я полагалъ высшее призваніе романиста въ томъ, чтобы изображать міръ, какимъ онъ никогда не былъ и не будетъ. Тогда, разумѣется, я могъ-бы передѣлывать жизнь и характеры по своему вкусу; я могъ-бы взять безукоризненный типъ священника и вложить въ его уста мои собственныя превосходныя мнѣнія на всѣ случаи жизни. Но дѣло въ томъ, что всѣ мои усилія направлены какъ разъ на обратное: я всячески стараюсь избѣгать такихъ произвольныхъ изображеній и давать по возможности вѣрное описаніе человѣческихъ характеровъ и поступковъ въ томъ видѣ, какъ они отражаются въ моемъ умѣ.Мое зеркало, безъ сомнѣнія, далеко несовершенно; очертанія могутъ выходить въ немъ не вполнѣ вѣрными, отраженіе можетъ быть слабо и туманно, но, представляя вамъ на судъ это отраженіе, я считаю своимъ долгомъ описывать его съ такою-же точностью, какъ если-бы я сидѣлъ на свидѣтельской скамьѣ и давалъ свои показанія подъ присягой.
Шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ -- время не маленькое, и неудивительно, что многое на свѣтѣ съ тѣхъ поръ измѣнилось,-- не всѣ священники отличались рвеніемъ къ своему дѣлу. Мало того: есть основаніе подозрѣвать, что число ревностныхъ пастырей было очень невелико, и весьма вѣроятно, что если-бы одинъ изъ этого ничтожнаго меньшинства оказался владѣльцемъ Брокстонскаго и Гейслопскаго приходовъ въ 1799-мъ году, вы остались-бы такъ-же мало имъ довольны, какъ и мистеромъ Ирвайномъ. Я готовъ прозакладывать десять противъ одного, что вы нашли-бы его безвкуснымъ, нахальнымъ педантомъ,-- такъ рѣдко случается, чтобы факты сходились съ тою золотой серединой, какой требуютъ наши просвѣщенныя мнѣнія и утонченный вкусъ. Быть можетъ вы скажете: "Ну такъ исправьте факты; согласуйте ихъ по возможности съ тѣмъ правильнымъ взглядомъ на вещи, какимъ мы имѣемъ преимущество обладать. Міръ не вполнѣ намъ по вкусу; такъ подретушуйте его вашимъ умѣлымъ карандашемъ и увѣрьте насъ, что онъ не представляетъ такой ужъ черезчуръ запутанной смѣси явленій. Пусть всѣ наши герои, отличающіеся безупречными мнѣніями, и поступаютъ безупречно. Пусть отрицательные ваши типы всегда оказываются негодяями, а добродѣтельные -- добродѣтельными. Тогда намъ будетъ видно съ перваго взгляда, кого мы должны осудить и кого наградить своимъ одобреніемъ; тогда мы будемъ имѣть возможность восхищаться, ни на волосъ не отступая отъ прежнихъ нашихъ млѣній; будемъ ненавидѣть и презирать съ тѣмъ истиннымъ, непосредственнымъ наслажденіемъ, какое всегда сопутствуетъ несокрушимой увѣренности".
Но, дорогая моя, куда-же вы тогда дѣнете вашего земляка,-- товарища и оппонента вашего мужа въ приходскомъ управленіи? Какъ вы поступите съ вашимъ новымъ викаріемъ, чью манеру говорить проповѣди вы, къ величайшему вашему сожалѣнію, не можете одобрить, находя ее неизмѣримо ниже манеры его оплакиваемаго предшественника? Что вы скажете о вашей честной служанкѣ, примѣрной женщинѣ во всѣхъ отношеніяхъ, но отравляющей вамъ жизнь единственнымъ своимъ недостаткомъ?-- или о вашей сосѣдкѣ мистрисъ Гринъ, которая была положительно добра и внимательна къ вамъ во время вашей послѣдней болѣзни, но послѣ вашего выздоровленія распустила про васъ очень нехорошую сплетню? что вы скажете, наконецъ, о вашемъ собственномъ мужѣ,-- этомъ превосходнѣйшемъ человѣкѣ, который имѣетъ, однако, не одну раздражающую привычку, не говоря уже о томъ, что, входя въ домъ, онъ не вытираетъ своихъ башмаковъ? Всѣхъ этихъ людей -- вашихъ братьевъ -- вы должны принимать такими, какъ они есть: вы не можете выпрямить имъ носы, сдѣлать ихъ умнѣе, исправить ихъ характеръ, и не другихъ, а именно этихъ людей, среди которыхъ проходитъ ваша жизнь, вамъ приходится терпѣть, жалѣть и любить; въ этихъ самыхъ, болѣе или менѣе некрасивыхъ, тупоумныхъ и непослѣдовательныхъ людяхъ вы должны умѣть открывать добрыя движенія души и восхищаться ими; въ нихъ вы должны полагать ваши надежды, для нихъ -- запасаться терпѣніемъ. Нѣтъ, я не хотѣлъ-бы -- даже если-бъ это зависѣло отъ меня -- быть искуснымъ романистомъ, изображающимъ не тотъ міръ, въ которомъ мы живемъ и работаемъ, спимъ и ѣдимъ, а другой, неизмѣримо лучшій; я не хотѣлъ-бы, чтобы подъ впечатлѣніемъ моихъ твореній вы стали смотрѣть болѣе холоднымъ и суровымъ взглядомъ на пыльныя улицы и обыкновенныя зеленыя поля, на настоящихъ, живыхъ людей, которыхъ ваше равнодушіе можетъ оттолкнуть, а предубѣжденіе -- оскорбить, и которыхъ вы могли-бы ободрить и поддержать вашимъ сочувствіемъ, вашей терпимостью, вашимъ прямымъ, искреннимъ словомъ.
Поэтому, предлагая вамъ мой скромный разсказъ, я не хочу прибѣгать ни къ какимъ ухищреніямъ; я не стараюсь прикрашивать дѣйствительности и ничего такъ не страшусь, какъ поддѣлки, которой, вопреки самымъ искреннимъ нашимъ усиліямъ, всегда есть основаніе страшиться. Лгать такъ легко, говорить правду такъ трудно! Нарисовать грифа -- вѣдь это такъ восхитительно просто! Карандашъ живописца исполняетъ такую работу безъ всякаго усилія: чѣмъ длиннѣе когти, чѣмъ больше крылья -- тѣмъ лучше. Но эта изумительная легкость работы, которую мы принимаемъ за геній, легко можетъ намъ измѣнить, когда мы захотимъ нарисовать настоящаго, не каррикатурнаго льва. Прослѣдите за собой, и вы убѣдитесь, что даже когда у васъ нѣтъ никакихъ причинъ говорить неправду, вамъ бываетъ очень трудно сказать строгую правду -- даже о вашихъ собственныхъ чувствахъ данной минуты,-- гораздо труднѣе, чѣмъ сказать о нихъ что-нибудь красивое, но что не будетъ правдой въ строгомъ смыслѣ.
За это-то рѣдкое, драгоцѣнное качество -- за безупречную правдивость -- я такъ люблю многія картины голландской школы, которыя люди съ возвышеннымъ умомъ презираютъ. Я нахожу источникъ величайшаго человѣчнаго наслажденія въ этихъ вѣрныхъ изображеніяхъ однообразной будничной жизни, которая достается въ удѣлъ такому огромному большинству моихъ братьевъ людей,-- несравненно чаще, чѣмъ трагическія страданія, или громкіе блестящіе подвиги. Я отворачиваюсь безъ малѣйшаго колебанія отъ ангеловъ, несущихся на облакахъ, отъ пророковъ, сивиллъ, и подхожу къ какой-нибудь старушкѣ, нагнувшейся надъ своимъ цвѣточнымъ горшкомъ или сидящей за своимъ одинокимъ обѣдомъ, между тѣмъ какъ яркій свѣтъ полдня, смягченный, быть можетъ, завѣсой листвы, падаетъ на ея высокій чепецъ, скользитъ по колесу ея самопрялки, задѣваетъ край ея глиняной кружки и играетъ на всѣхъ этихъ простыхъ, дешевыхъ вещахъ, которыя дороги ей, потому что необходимы. Я отворачиваюсь отъ героическихъ воиновъ и останавливаюсь передъ деревенской свадьбой, которую празднуютъ въ четырехъ голыхъ стѣнахъ крестьянской избы: вотъ неуклюжій женихъ открываетъ танцы со своей широкоплечей и скуластой невѣстой, а старики и люди среднихъ лѣтъ -- ихъ друзья и родные -- смотрятъ на нихъ. У этихъ людей неправильные рты и носы; они, можетъ быть, съ чарками въ рукахъ и уже порядкомъ захмѣлѣли, но на всѣхъ лицахъ написано самое сердечное удовольствіе и желаніе счастья молодымъ.-- Фи! восклицаетъ моя идеалистка-читательница,-- какія вульгарныя подробности! Стоитъ-ли тратить столько труда на то, чтобы дать міру точную копію какой-то старухи и тупоумныхъ мужиковъ! Какое жалкое, низменное существованіе! Какіе неуклюжіе, безобразные люди!
Но, благодареніе Богу, мы любимъ не только то, что красиво. Я далеко не увѣренъ, что большинство человѣчества было красиво, и даже между гордыми бриттами, этими "царями человѣческой расы", квадратныя фигуры, неправильныя ноздри и грязный цвѣтъ лица не являются какимъ-нибудь поразительнымъ исключеніемъ. И тѣмъ не менѣе семейная любовь въ нашей націи очень крѣпка. Въ числѣ моихъ друзей есть двое-трое съ такими чертами лица, при которыхъ кудри Аполлона были-бы положительно насмѣшкой; а между тѣмъ мнѣ достовѣрно извѣстно, что нѣжныя сердца бились къ нимъ любовью, и любящія материнскія уста цѣловали ихъ миніатюрные портреты -- польщенные и все-таки некрасивые. Я видѣлъ не одну почтенную матрону, которая даже въ лучшую свою пору не могла похвастаться красотой, и тѣмъ не менѣе у нея хранилась въ какомъ-нибудь секретномъ ящичкѣ пачка любовныхъ писемъ, пожелтѣвшихъ отъ времени, и любящія дѣти осыпали поцѣлуями ея желтыя щеки. И я полагаю, что на свѣтѣ было не мало юныхъ героевъ средняго роста и съ жиденькой бородкой, которые были увѣрены, что они никогда не полюбятъ обыкновенную женщину, а ужъ по меньшей мѣрѣ Діану, и, не смотря на это, въ среднемъ возрастѣ они оказывались женатыми на какой-нибудь хромоножкѣ и считали себя совершенно счастливыми. Да, хвала и слава Богу! человѣческое чувство -- могучая рѣка, оплодотворяющая землю: оно не ждетъ красоты, оно течетъ съ непреодолимой силой и приноситъ красоту съ собой.
Честь и слава божественной красотѣ формы. Культивируйте ее елико возможно во взрослыхъ людяхъ и дѣтяхъ, въ вашихъ садахъ и домахъ. Но любите и другую красоту, ту красоту, секретъ которой не въ пропорціональности линій, а въ глубинѣ человѣческой симпатіи. Рисуйте намъ, если умѣете, ангела въ развѣвающемся фіолетовомъ одѣяніи, съ блѣднымъ ликомъ, осіяннымъ свѣтомъ небеснымъ; рисуйте намъ еще чаще Мадонну съ приподнятымъ къ небу кроткимъ лицомъ, привѣтствующую отверстыми объятіями божественную славу; но не навязывайте намъ эстетическихъ правилъ, изгоняющихъ изъ области искусства этихъ простыхъ, обыкновенныхъ старухъ, что чистятъ морковь загрубѣлыми отъ работы руками,-- этихъ неуклюжихъ мужиковъ, справляющихъ праздникъ въ грязномъ кабачкѣ,-- эти тупыя, загорѣлыя, изрытыя морщинами лица и круглыя спины, что всю свою жизнь гнулись надъ заступомъ, исполняя черную работу міра,-- эти жилища съ жестяными кастрюлями, съ коричневыми глиняными кружками, съ лохматыми дворняжками и пучками луку. На свѣтѣ такъ много простыхъ, обыкновенныхъ людей, чье горе не представляетъ ничего сентиментально-живописнаго! Намъ необходимо помнить о существованіи этихъ людей, иначе можетъ случиться, что мы вычеркнемъ ихъ изъ нашей религіи и философіи и начнемъ строить такія возвышенныя теоріи, что онѣ окажутся пригодны развѣ только для исключительнаго міра, составленнаго изъ однѣхъ! крайностей. Такъ пусть-же искусство напоминаетъ намъ о нихъ постоянно, пусть всегда будутъ люди, готовые отдать трудъ всей своей жизни на вѣрное изображеніе обыкновенныхъ вещей,-- люди, которые умѣютъ видѣть красоту въ этихъ обыкновенныхъ вещахъ и наслаждаются, показывая другимъ, съ какою любовью свѣтитъ на нихъ свѣтъ небесный, на землѣ мало пророковъ, мало возвышенно-прекрасныхъ женщинъ, мало героевъ. Я не могу отдать всю мою любовь и все мое уваженіе этимъ рѣдкостнымъ образчикамъ человѣчества: мнѣ нужны эти чувства для повседневныхъ спутниковъ моей жизни, особенно для тѣхъ немногихъ изъ всей огромной толпы, которые мнѣ всѣхъ дороже, чьи лица я знаю, чьи руки пожимаютъ мою, кому я обязанъ уступать дорогу ласково и учтиво. Живописные лаццарони и романическіе преступники встрѣчаются далеко не такъ часто, какъ простые крестьяне, добывающіе свой хлѣбъ честнымъ трудомъ и съѣдающіе его самымъ прозаическимъ образомъ съ помощью своего карманнаго ножа. Мнѣ нужнѣе, чтобы чувство симпатіи связывало меня съ тѣмъ вульгарнымъ моимъ землякомъ, что отвѣшиваетъ мнѣ сахаръ въ своемъ безвкусномъ жилетѣ и совершенно неподходящемъ къ нему галстухѣ, чѣмъ съ какимъ-нибудь великолѣпнымъ разбойникомъ въ красномъ шарфѣ черезъ плечо и зеленыхъ перьяхъ на шляпѣ; мнѣ нужнѣе, чтобы мое сердце билось любовью и восторгомъ передъ проявленіемъ какой-нибудь черты великодушія въ тѣхъ несовершенныхъ людяхъ, что сидятъ у моего очага, или въ священникѣ моего прихода, хоть, можетъ быть, онъ и растолстѣлъ немного не въ мѣру, да и въ другихъ отношеніяхъ далеко отсталъ отъ Оберлина и Тиллотсона, чѣмъ передъ подвигами героевъ, которыхъ я знаю только по наслышкѣ, или передъ самой высокой отвлеченной идеей всевозможныхъ добродѣтелей духовнаго сана, какую когда-либо создавалъ талантливый романистъ.
Итакъ, возвращаюсь къ мистеру Ирвайну и прошу васъ оказать ему всяческое снисхожденіе, какъ бы ни мало удовлетворялъ онъ тѣмъ требованіямъ, какія вы предъявляете къ лицамъ духовнаго званія. Быть можетъ, вы полагаете, что онъ не былъ живымъ воплощеніемъ (какъ ему надлежало-бы быть) тѣхъ преимуществъ, какія даетъ намъ наша господствующая національная церковь?-- Я далеко въ этомъ не увѣренъ; по крайней мѣрѣ я знаю, что жители Брокстона и Гейслопа очень огорчились-бы, еслибъ имъ пришлось разстаться съ ихъ пастыремъ, и что многія лица свѣтлѣли при его приближеніи, и пока не будетъ доказано, что ненависть лучше любви и полезнѣе для души, я останусь при томъ убѣжденіи, что вліяніе мистера Ирвайна въ приходѣ было благотворнѣе вліянія ревностнаго мистера Райда, явившагося туда спустя двадцать лѣтъ, когда мистеръ Ирвайнъ отошелъ "къ своимъ праотцамъ. Правда, мистеръ Раидъ былъ очень твердъ въ догматахъ реформаціи, усердно посѣщалъ на дому своихъ прихожанъ и былъ чрезвычайно какъ строгъ въ порицаніи вожделѣній плоти: такъ, онъ даже запретилъ церковнымъ пѣвчимъ славить Христа, находя, что эти святочные обходы поощряютъ пьянство и пріучаютъ слишкомъ легко относитеся къ священнымъ вещамъ. Но отъ Адама Ряда, съ которымъ мнѣ случилось бесѣдовать по этому поводу, когда онъ былъ уже старикомъ, я узналъ, что мистеръ Райдъ такъ мало успѣлъ завоевать сердца своихъ прихожанъ, какъ рѣдкій изъ священниковъ. Они почерпнули отъ него очень много свѣдѣній по части правилъ вѣры и догматовъ, такъ-что изъ пятидесяти человѣкъ, посѣщавшихъ Гейслопскую церковь, сорокъ девять могли-бы съ такою-же точностью сказать вамъ, что есть въ евангеліи подлиннаго, и что не можетъ быть названо словомъ Божіимъ въ строгомъ смыслѣ какъ еслибы они родились и выросли диссентерами, и въ первое время послѣ его переѣзда въ Брокстонъ въ этомъ мирномъ земледѣльческомъ округѣ происходило положительно нѣчто въ родѣ религіознаго движенія. "Но,-- продолжалъ Адамъ,-- я что молодымъ человѣкомъ отлично понималъ, что религія состоитъ не изъ однихъ правилъ вѣры. Не правила заставляютъ людей поступать справедливо, а чувства. Правила въ религіи -- то-же, что въ математикѣ: человѣкъ можетъ рѣшать въ умѣ задачи, сидя у огонька и покуривая свою трубочку; во для того, чтобы сдѣлать машину или построить домъ, ему нужно имѣть волю и рѣшимость, и любить не одни свои удобства, а и еще кое-что... Ну, ужъ почему-бы тамъ ни было, а только рвеніе прихожанъ начало ослабѣвать понемногу, и народъ сталъ легко отзываться о мистерѣ Райдѣ. Я думаю, что онъ искренно желалъ поступать справедливо, по совѣсти, но характеръ у него, видите-ли, былъ раздражительный, и потомъ, онъ сбивалъ цѣны на трудъ, выторговывалъ каждый грошъ у людей, работавшихъ на него,-- ну, а ужъ такая приправа какъ-будто и не вязалась съ тѣмъ, что онъ проповѣдовалъ. Кромѣ того, ему хотѣлось разыгрывать судью въ своемъ приходѣ -- карать людей за дурные поступки. На кафедрѣ онъ бранился и бѣсновался, какъ помѣшанный, и въ то-же время онъ ненавидѣлъ диссентеровъ и относился къ нимъ гораздо нетерпимѣе, чѣмъ мистеръ Ирвайнъ. Не умѣлъ онъ также жить по средствамъ; какъ видно, получивъ новое мѣсто, онъ вообразивъ, что шестьсотъ фунтовъ въ годъ нивѣсть какія деньги и что онъ заживетъ важнымъ бариномъ, не хуже мистера Донниторна. Это общее заблужденіе всѣхъ бѣдныхъ священниковъ: получитъ такой бѣднякъ неожиданно повышеніе и сейчасъ-же вообразитъ себя богачемъ,-- мнѣ много разъ доводилось видѣть такіе примѣры. Кажется, мистера Райда очень цѣнили во многихъ мѣстахъ, и онъ писалъ книги, но въ математикѣ и тамъ, гдѣ важно доходить до сути вещей, онъ былъ невѣжественнѣе всякой женщины. Онъ былъ очень свѣдущъ въ догматахъ и называлъ ихъ оплотомъ реформаціи, но я всегда не довѣрялъ тому роду учености, который оставляетъ людей круглыми дураками въ живомъ дѣлѣ. Мистеръ Ирвайнъ былъ совсѣмъ другой человѣкъ: онъ на-лету схватывалъ вашу мысль, зналъ толкъ въ строительномъ дѣлѣ и всякую работу могъ оцѣнить по достоинству. А съ нами, простыми людьми, онъ держалъ себя настоящимъ джентльменомъ: съ фермеромъ и съ бариномъ, съ крестьяниномъ и съ какой-нибудь убогой старухой -- со всѣми онъ былъ одинаковъ. Никто никогда не видалъ, чтобъ онъ вмѣшивался въ чужія дѣла, бранился и разыгрывалъ изъ себя императора. Да, чудесный онъ былъ человѣкъ, какого рѣдко встрѣтишь. А какъ онъ былъ добръ къ матери и сестрамъ! Эта бѣдняжка хворенькая миссъ Анна... да онъ, кажется, никого на свѣтѣ такъ не любилъ. Но всемъ приходѣ никто никогда худого слова о немъ не сказалъ. Прислуга жила у него десятками лѣтъ, до старости, такъ-что потомъ ему приходилось нанимать новыхъ людей, чтобъ они дѣлали работу за старыхъ.
-- Положимъ все это такъ, и говорить проповѣдь разъ въ недѣлю -- хорошій обычай, сказалъ я;-- но если бы вашъ старый другъ мистеръ Ирвайнъ воскресъ и появился на кафедрѣ въ слѣдующее воскресенье,-- я думаю, вамъ было бы немножко стыдно за него,-- за то, что онъ такъ плохо проповѣдуетъ послѣ всѣхъ вашихъ похвалъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- сказалъ Адамъ. Онъ выпрямилъ грудь и откинулся на спинку стула, какъ будто готовясь встрѣтить всѣ выводы, какіе можно было сдѣлать изъ его словъ.-- Нѣтъ, я никогда не говорилъ, что мистеръ Ирвайнъ былъ великій проповѣдникъ. Онъ не пускался въ глубокія изслѣдованія вопросовъ религіи, и онъ былъ правъ. Въ нашей внутренней жизни есть много такого, чего нельзя измѣрить линейкой и сказать: "дѣлай то-то, и вотъ что изъ этого выйдетъ" или: "не дѣлай того-то, и вотъ какія будутъ послѣдствія". Въ душѣ человѣческой творятся иной разъ такія вещи, и бываютъ такіе моменты, что чувство захватитъ тебя, какъ ураганъ, и жизнь твоя какъ будто расколется на-двое, такъ что ты самъ себя не узнаешь и смотришь на себя, какъ на кого-то другого. Такія чувства нельзя подвести ни подъ какой ярлычекъ; тутъ ужъ не скажешь: "дѣлай то-то" или: "не дѣлай того-то".
И это меыя убѣждаетъ, что въ религіи есть глубокія тайны, недоступныя нашему уму. Мы не можемъ объяснить ихъ словами, но мы чувствуемъ ихъ. Мистеръ Ирвайнъ не вдавался въ такіе вопросы; онъ скажетъ бывало коротенькое поученіе -- и все тутъ. Но за то онъ поступалъ такъ, какъ училъ. Онъ не старался казаться особеннымъ человѣкомъ -- не такимъ, какъ другіе, и какимъ онъ былъ, такимъ оставался всегда. И онъ умѣлъ сдѣлать такъ, что его любили и уважали, а это лучше, чѣмъ раздражать людей чрезмѣрнымъ усердіемъ къ дѣлу. Мистрисъ Пойзеръ говорила бывало -- вы вѣдь знаете, у нея на все было готовое слово.-- така* она говорила, что мистеръ Ирвайнъ, это -- сытное кушанье, которое вы ѣдите, не думая о немъ, и которое васъ подкрѣпляетъ, а мистеръ Райдъ -- лѣкарство, которое вы хоть и съ отвращеніемъ, но глотаете, потому что считаете это необходимымъ, но отъ котораго въ результатѣ вы не чувствуете себя лучше.
-- Но за то мистеръ Райдъ гораздо больше говорилъ о духовной сторонѣ религіи, какъ вы сами сейчасъ сознавались. И развѣ вы не находите, что его проповѣди давали больше поучительнаго, чѣмъ проповѣди мистера Ирвайна?
-- Какъ вамъ сказать?-- Не знаю. Это правда, онъ много говорилъ о догматахъ религіи. /Но, какъ я вамъ только что сказалъ, мнѣ еще смолоду всегда казалось, что догматы не составляютъ религіи. Мнѣ кажется, что всѣ эти догматы можно сравнить съ именами, которыя мы подыскиваемъ для нашихъ чувствъ, такъ что потомъ мы можемъ говорить о чувствахъ, которыхъ никогда не испытывали, все равно какъ можно говорить объ инструментахъ, зная ихъ по однимъ названіямъ и не только не умѣя ими владѣть, но даже никогда не видавъ ихъ. Въ свое время я довольно наслушался толкованій всякихъ догматовъ, потому что я всегда бывало ходилъ вмѣстѣ съ Сетомъ слушать диссентерскихъ проповѣдниковъ; мнѣ шелъ тогда восемнадцатый годъ, и я много ломалъ голову надъ ученіемъ арминіанъ и кальвинистовъ. Веслеяне, какъ вы знаете,-- послѣдователи арминіанъ, и Сетъ, который никогда не выносилъ ничего рѣзкаго и суроваго и всегда вѣрилъ въ лучшее будущее человѣчества, съ самаго начала присталъ къ веслеянамъ; но мнѣ казалось что я открылъ въ ихъ ученіи два, три слабые пункта, и вотъ какъ-то разъ въ Треддльстонѣ я заспорилъ съ однимъ изъ ихъ вожаковъ и такъ ему надоѣлъ своими нападками, что наконецъ онъ сказалъ мнѣ: "Молодой человѣка", это дьяволъ пользуется вашей гордостью и самомнѣніемъ и дѣлаетъ изъ нихъ оружіе противъ простоты истины". Въ ту минуту я не могъ удержаться отъ смѣха, но потомъ возвращаясь домой, я подумалъ, что этотъ человѣкъ былъ правъАя понялъ, что всѣ эти взвѣшиванья и процѣживанья, и споры о томъ, что означаетъ тотъ-то текстъ, и какъ надо понимать этотъ, и спасутся-ли люди одною милостью Божіей, или для этого нужно имѣть и сколько-нибудь собственной воли,-- что все это не настоящая религія. Вы можете говорить объ этихъ вещахъ цѣлыми часами, и въ результатѣ у васъ только прибавится самодовольства и развязности. И я рѣшилъ не ходить больше ни на какія религіозныя сборища, а ходить въ нашу церковь, и не слушать никого, кромѣ мистера Ирвайна, потому что все, что онъ говорилъ, было хорошо, и всѣ его слова стоило помнить. И я понялъ, что для души моей будетъ лучше смириться передъ тайной Божіихъ предначертаній и не поднимать шуму изъ за того, чего я все равно никогда не пойму. И въ самомъ дѣлѣ: все это пустые, праздные вопросы, ибо есть ли что въ насъ или внѣ насъ, что не шло бы отъ Бога? Если я рѣшилъ самъ съ собой поступить справедливо -- Онъ вложилъ въ меня это рѣшеніе; но коль скоро мнѣ ясно, что я ничего бы не сдѣлалъ, если бъ у меня не было на то доброй воли,-- съ меня этого довольно.
Какъ видите, Адамъ былъ горячій поклонникъ мистера Ирвайна -- быть можетъ даже пристрастный судья, какими, по счастью, мы бываемъ еще иногда по отношенію къ людямъ, которыхъ мы близко знали. Безъ сомнѣнія, такое пристрастіе, какъ слабость человѣческая, не удостоится ничего, кромѣ презрѣнія со стороны тѣхъ возвышенныхъ душъ, которыя вздыхаютъ объ идеалѣ, и которыя угнетаетъ сознаніе, что чувства ихъ слишкомъ утонченны для того, чтобъ обращаться на обыкновенныхъ смертныхъ, ихъ повседневныхъ товарищей. Мнѣ не однажды случалось удостоиться довѣрія этихъ избранныхъ натуръ, и я нахожу, что онѣ въ значительной мѣрѣ содѣйствуютъ подкрѣпленію того наблюденія, что великіе люди цѣнятся черезчуръ высоко, а маленькіе бываютъ нестерпимы,-- что если вы хотите любить женщину такъ, чтобы потомъ, оглядываясь назадъ, не вспоминать о вашей любви, какъ о безуміи,-- ей надо умереть въ самый первый періодъ этой любви,-- что если вы хотите сохранить хоть каплю вѣры въ человѣческій героизмъ, вамъ никогда не слѣдуетъ предпринимать путешествія съ цѣлью увидѣть героя. Сознаюсь, что въ моихъ бесѣдахъ съ этими утонченными и проницательными господами я не одинъ разъ трусливо уклонялся отъ откровенныхъ признаній и избѣгалъ дѣлиться съ ними собственнымъ моимъ опытомъ. Боюсь, что не одинъ разъ я улыбался лицемѣрной улыбкой, безмолвно соглашаясь съ ними, и даже поддакивалъ имъ какой-нибудь эпиграммой насчетъ непостоянства человѣческихъ иллюзій,-- одною изъ тѣхъ эпиграммъ, какія всегда имѣетъ подъ рукой всякій, кто хоть сколько-нибудь знакомъ съ французской литературой. Человѣческая бесѣда никогда не бываетъ искренна въ строгомъ смыслѣ -- какъ сказалъ, кажется, какой-то мудрецъ; Но теперь я хочу разъ и навсегда очистить мою совѣсть и объявляю къ свѣдѣнію истинныхъ натуръ, что мнѣ случалось испытывать живѣйшій восторгъ передъ самыми обыкновенными старыми джентльменами, которые говорили сквернѣйшимъ англійскимъ языкомъ, часто бывали раздражительны и ворчливы и никогда не вращались въ болѣе высокихъ сферахъ власти, чѣмъ, напримѣръ, сфера приходскаго инспектора, и если я пришелъ къ убѣжденію, что душа человѣческая достойна любви,-- если я научился хоть отчасти понимать трогательную глубину ея чувствъ,-- я обязанъ этимъ единственно тому, что я долго жилъ въ средѣ людей простыхъ и болѣе или менѣе обыкновенныхъ, о которыхъ вы, по всей вѣроятности, не услышали бы ничего поразительнаго, если бы вздумали разспрашивать о нихъ въ ихъ родномъ городкѣ или деревушкѣ. Готовъ побиться объ закладъ, что большинство мелкихъ лавочниковъ, ихъ сосѣдей, не находили въ нихъ ничего особеннаго. Вообще я открылъ одно замѣчательное совпаденіе, а именно -- что избранныя натуры, вздыхающія объ идеалѣ и не усматривающія въ обыкновенныхъ людяхъ, которые ходятъ въ обыкновенныхъ панталонахъ и юбкахъ, ничего настолько высокаго, что-бы могло быть достойнымъ ихъ уваженія и любви,-- удивительно какъ сходятся въ этомъ съ самыми мелкими и ничтожными личностями. Такъ, напримѣръ, я часто слышалъ, какъ мистеръ Геджъ, хозяинъ "Королевскаго Дуба", трактира въ Шеппертонѣ, смотрѣвшій на своихъ односельчанъ съ самой яростной ненавистью (а это были единственные люди, какихъ онъ зналъ, надо замѣтить) -- резюмировалъ свое мнѣніе о нихъ въ слѣдующихъ торжественныхъ словахъ: "Да, сэръ, я часто говорилъ и опять повторяю: плохой народъ въ нашемъ приходѣ -- нестоющій народъ,-- всѣ сплошь, отъ мала до велика". Должно быть у него мелькала смутная мысль, что онъ могъ бы найти сосѣдей болѣе достойныхъ его, будь у него возможность переселиться въ какой-то другой, далекій приходъ. И дѣйствительно, впослѣдствіи онъ переѣхалъ въ "Сарацинову Голову", знаменитый кабачекъ, процвѣтавшій въ одной изъ захолустныхъ улицъ сосѣдняго городка. Но -- странная вещь!-- на взглядъ мистера Геджа обитатели этой захолустной улицы оказались совершенно такого же типа, какъ его земляки въ Шеппертонѣ.-- "Плохой народъ, сэръ,-- всѣ сплошь отъ мала до велика,-- и тѣ, что забираютъ джинъ бутылями, и тѣ, что пьютъ кружками по два пенса. Плохой, нестоющій народъ".