-- Пойдите пожалуйста въ церковь, мама,-- сказала Гвендолина на другое утро;-- я желала-бы поговорить наединѣ съ м-ромъ Клесмеромъ. (Онъ отвѣтилъ на ея записку, что пріѣдетъ въ 11 часовъ).
-- Это едва-ли прилично,-- замѣтила м-съ Давило съ безпокойствомъ.
-- Не въ нашемъ положеніи думать о такихъ пустякахъ!-- презрительно воскликнула Гвендолина;-- это нелѣпо и оскорбительно.
-- Не все-ли тебѣ равно, если Изабелла будетъ сидѣть молча въ углу?
-- Нѣтъ, она не можетъ сидѣть смирно, а непремѣнно станетъ грызть ногти и смотрѣть на меня, выпуча глаза. Повѣрьте, мама, я никогда не сдѣлаю ничего глупаго, и позвольте мнѣ дѣйствовать такъ, какъ я знаю. Уведите ихъ всѣхъ въ церковь.
Конечно, Гвендолина поставила на своемъ, но м-съ Давило все-же оставила дома миссъ Мери и двухъ младшихъ дочерей, которыя должны были сидѣть въ столовой у окна, чтобъ придать дому обитаемый видъ.
Утро было прелестное: осеннее солнце мягко свѣтило въ окна и отражалось на спинкахъ старинной мебели, на полинявшихъ картинахъ, на старомъ органѣ, у котораго, Гвендолина разыграла роль св. Цециліи въ веселый день прибытія въ Офендинъ, и на открытыхъ половинкахъ двери въ пріемную, гдѣ она являлась передъ публикой въ греческомъ костюмѣ Герміоны. Это послѣднее воспоминаніе теперь всего болѣе сосредоточило на себѣ ея вниманіе. Клесмеръ вѣдь пришелъ въ восторгъ отъ ея позы и мимики! Вопросъ о томъ, что онъ думалъ о ея драматическомъ талантѣ, теперь имѣла для Гвендолины особенную важность. Быть можетъ, никогда въ жизни она не чувствовала такой зависимости отъ другихъ, такой необходимости въ посторонней поддержкѣ, какъ въ настоящую минуту. Она сама сознавала въ себѣ, достаточно ума и силы для всего, что угодно, но желала, чтобъ это мнѣніе было подтверждено кѣмъ-нибудь другимъ, и ее безпокоило только одно, что Клесмеръ ее зналъ слишкомъ мало, а потому имѣлъ не достаточно основаній, чтобъ вывести о ней справедливое заключеніе.
Дожидаясь Клесмера, она, чтобы убить время, стала перебирать ноты на фортепьяно; но случайно увидѣвъ себя въ зеркалѣ, она съ любовью начала разсматривать свою собственную особу. Вся въ черномъ, безъ малѣйшихъ украшеній, сіяя бѣлизной своей кожи, рельефно выступавшей между свѣтло-каштановой косой и чернымъ воротничкомъ платья, она представляла въ эту минуту чудную модель для скульптора, который, глядя на нее, непремѣнно задумалъ-бы создать древне-римскую статую изъ чернаго, бѣлаго и бураго мрамора.
-- Я -- красавица!-- сказала Гвендолина, не спуская глазъ съ зеркала и произнося эти слова не съ восторгомъ, а съ серьезнымъ убѣжденіемъ.
Относительно своей красоты она была весьма опредѣленнаго мнѣнія, но любила чтобы и другіе подтверждали ей, что она красива.
Недолго пришлось Гвендолинѣ ждать желаннаго гостя. Шумъ колесъ, громкій звонокъ и скрипъ парадной двери доказали вскорѣ, что никакая случайность не помѣшала осуществленію ея надеждъ. Но, несмотря на всю ея самоувѣренность, она почувствовала сильное волненіе. Она боялась Клесмера, какъ представителя того внѣшняго міра, который находился внѣ ея воли.
Для нея эта минута была болѣе критической, чѣмъ всѣ свиданія съ Грандкортомъ. Тогда рѣшался вопросъ: выйти-ли ей замужъ за извѣстнаго ей человѣка или нѣтъ, а теперь надлежало разрѣшить великую задачу: какъ достичь независимаго положенія и вполнѣ удовлетворить своему безграничному самолюбію.
Клесмеръ остановился въ дверяхъ гостиной и почтительно поклонился, выказывая нею прелесть своихъ сѣрыхъ панталонъ и безукоризненныхъ перчатокъ. Гвендолина протянула ему руку и сказала съ необыкновенно серьезнымъ видомъ:
-- Вы очень добры, господинъ Клесмеръ, но я надѣюсь, что вы не сочли за дерзость мое приглашеніе?
-- Я принялъ ваше желаніе за лестный приказъ -- отвѣтилъ Клесмеръ нѣсколько рѣзко, такъ-какъ событія, случившіяся наканунѣ въ Кветчамѣ, до того его взволновали, что, несмотря на готовность пожертвовать своимъ временемъ Гвендолинѣ, онъ говорилъ рѣзче обыкновеннаго.
Сначала Гвендолина была слишкомъ встревожена, чтобъ обратить вниманіе на его внѣшность. Она стояла по одну сторону фортепьяно, а Клесмеръ, облокотясь на противоположный уголъ, устремилъ на нее свои пытливые, проницательные глаза. Всякая жеманность была теперь излишня, и Гвендолина прямо приступила къ дѣлу.
-- Я хочу съ вами посовѣтоваться, господинъ Клесмеръ,-- начала она;-- мы потеряли все свое состояніе и не имѣемъ никакихъ средствъ къ жизни. Я должна сама себѣ зарабатывать хлѣбъ и не хочу допустить маму до нужды. Я могу избрать для себя только одно поприще... и оно мнѣ улыбается: поступить на сцену. Но, конечно, я желала-бы добиться славы и думаю, если вы считаете меня на это способной, сдѣлаться пѣвицей.
Послѣднія слова Гвендолина произнесла нерѣшительнымъ, нѣсколько дрожащимъ голосомъ. Клесмеръ слушалъ ее молча, положивъ шляпу на фортепьяно, и скрестилъ руки, какъ-бы для того, чтобъ лучше сосредоточить свои мысли.
-- Я знаю,-- продолжала Гвендолина, то краснѣя, то блѣднѣя,-- я знаю, что моя метода пѣнія очень неудовлетворительна, но у меня были дурные учителя. Я могу серьезно заняться и пригласить лучшихъ профессоровъ. Вы понимаете мое желаніе. Я хотѣла-бы достигнуть зенита на сценическомъ поприщѣ напримѣръ, играть и пѣть, какъ Гризи. Я вполнѣ увѣрена, что могу положиться на ваше мнѣніе и что вы скажете мнѣ правду.
Гвендолинѣ казалось, что, чѣмъ серьезнѣе она отнесется къ дѣлу, тѣмъ отвѣтъ Клесмера будетъ удовлетворительнѣе. Но онъ по-прежнему молчалъ. Снявъ съ лихорадочной поспѣшностью перчатки, онъ бросилъ ихъ въ шляпу и быстрыми шагами отошелъ отъ фортепьяно къ окну. Ему жаль было молодой дѣвушки, и онъ старался удержать себя отъ слишкомъ рѣзкихъ выраженій. Черезъ минуту онъ возвратился на свое мѣсто и сказалъ мягкимъ, хотя рѣшительнымъ тономъ:
-- Вы близко никогда не видали артистовъ, то-есть музыкантовъ и актеровъ, и незнакомы съ ихъ жизнью?
-- Конечно, нѣтъ!-- отвѣтила Гвендолина.
-- Извините меня,-- продолжалъ Клесмеръ;-- но, рѣшаясь на такой важный шагъ, вы должны принять въ соображеніе все. Вамъ лѣтъ двадцать?
-- Двадцать одинъ,-- поправила Гвендолина, предчувствуя что-то нехорошее;-- вы полагаете, что я слишкомъ стара?
Клесмеръ вытянулъ нижнюю губу и таинственно поднялъ кверху указательный палецъ.
-- Многіе начинаютъ еще позднѣе,-- сказала Гвендолина такимъ тономъ, какъ-будто сообщила важный фактъ.
Клесмеръ не обратилъ вниманія на ея слова и произнесъ съ усиліемъ стараясь выражаться мягко:
-- Вы, вѣроятно, никогда прежде не думали объ артистическомъ поприщѣ? До настоящаго затруднительнаго положенія вы никогда не чувствовали желанія или стремленія сдѣлаться актрисой?
-- Нѣтъ, но я всегда любила играть,-- отвѣтила Гвендолина;-- вы помните, я участвовала въ шарадахъ и въ сценѣ Герміоны?
-- Да, да, я помню, очень хорошо помню.
Сказавъ это, онъ всталъ и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, что онъ всегда дѣлалъ, когда находился въ волненіи. Гвендолина чувствовала, что онъ взвѣшивалъ ея достоинства, и, не предполагая, чтобы стрѣлка вѣсовъ могла склониться не въ ту сторону, въ какую она желала, любезно замѣтила:
-- Я буду вамъ очень благодарна, если вы мнѣ дадите совѣтъ, каковъ-бы онъ ни былъ.
-- Миссъ Гарлетъ,-- сказалъ Клесмеръ, останавливаясь передъ нею,-- я отъ васъ ничего не скрою, и счелъ-бы себя подлецомъ, если-бъ представилъ вамъ артистическое поприще въ слишкомъ розовомъ или слишкомъ мрачномъ свѣтѣ. Человѣкъ, побуждающій другого вступить на ложный путъ, достоинъ проклятія. А если-бъ я совратилъ съ истиннаго пути такое молодое, прекрасное созданіе какъ вы, которую я увѣренъ, ищетъ въ будущемъ счастье, то считалъ-бы себя безчестнымъ.
Послѣднія слова Клесмеръ произнесъ почти шопотомъ. Сердце Гвендолины при этомъ дрогнуло, и она не спускала глазъ съ лица Клесмера, пока онъ продолжалъ:
-- Вы прелестная дѣвушка... выросли въ довольствѣ и всегда дѣлали то, что хотѣли. Вамъ никогда не случалось серьезно сказать себѣ: "я должна это понять, я должна это изучить, я должна это сдѣлать." Однимъ словомъ, вы были только прелестной молодой дѣвушкой, въ которой даже нелюбезно находить недостатки.
Онъ на минуту умолкъ, выставилъ впередъ свой длинный подбородокъ и послѣ краткаго молчанія прибавилъ:
-- Съ подобной подготовкой вы желаете вступить на артистическое поприще, на которомъ требуется много постояннаго, энергичнаго труда и часто достигается очень мало славы. Вамъ пришлось-бы, какъ актрисѣ, тяжелымъ трудомъ зарабатывать не только хлѣбъ, но и одобреніе публики; того и другого вы достигли-бы очень медленно, очень дорогой цѣной, и, быть можетъ, всѣ ваши усилія ни къ чему не привели-бы.
Этотъ тонъ разочарованія, къ которому Клесмеръ прибѣгъ въ надеждѣ, что ему не придется говорить ничего болѣе непріятнаго, возбудилъ только въ Гвендолинѣ горячій протестъ.
-- Я думала,-- сказала она съ неудовольствіемъ, отворачиваясь отъ него,-- что вы, какъ артистъ, считаете жизнь артистовъ самой благородной и возвышенной. А если мнѣ не предстоитъ ничего лучшаго, то отчего-же не рискнуть, какъ это дѣлаютъ другіе?
-- Если вамъ не предстоитъ ничего лучшаго!-- воскликнулъ Клесмеръ, слегка покраснѣвъ;-- такъ нельзя говорить объ артистическомъ поприщѣ. Я нисколько не унижаю роли артиста; напротивъ, я ее возвышаю. Я полагаю, что она доступна только избраннымъ натурамъ, которыя истинно любятъ искусство, энергично служатъ ему и терпѣливо сносятъ всѣ труды и лишенія, чтобъ сдѣлаться достойными того, кому они поклоняются. Да, жизнь артиста благородна, но только потому, что она основана на трудѣ и внутреннемъ призваніи. Никакое поприще не можетъ быть благороднымъ если его избираютъ, отъ нечего дѣлать.
Вчерашнее волненіе еще не совершенно изгладилось въ сердцѣ Клесмера, и онъ невольно поддался раздраженію, возбужденному въ немъ словами Гвендолины. Онъ намѣревался въ самой мягкой формѣ дать почувствовать молодой дѣвушкѣ всю ея неспособность къ тяжелой, опасной артистической карьерѣ, но его вывело изъ себя ея легкое отношеніе къ дорогому для него дѣлу. Однако, онъ во-время остановился и замолчалъ. Впрочемъ, Гвендолина приписала его пламенный тонъ вообще горячности, съ которой онъ относился къ каждому предмету, и такъ-какъ онъ прямо не отрицалъ въ ней способности достигнуть успѣха, то въ ней нисколько не пошатнулось убѣжденіе, что ей достаточно показаться на сценѣ, чтобъ произвести на всѣхъ то-же чарующее впечатлѣніе, какое она всегда производила въ обществѣ.
-- Я готова сначала переносить всѣ трудности,-- сказала она рѣшительнымъ тономъ;-- никто не можетъ сразу добиться славы и, къ тому-же, нѣтъ необходимости всякому быть первокласснымъ артистомъ или пѣвцомъ. Если вы будете такъ добры и укажете мнѣ, что надо дѣлать, то я найду въ себѣ достаточно мужества, чтобъ послѣдовать вашему совѣту. Лучше подниматься съ трудомъ въ гору, чѣмъ оставаться въ тяжеломъ положеніи, которое составляетъ удѣлъ гувернантки.
-- Я скажу, что вамъ придется сдѣлать, хотя я вовсе этого не совѣтую,-- отвѣтилъ Клесмеръ, понимая, что ему надо говорить прямо, безъ обиняковъ:-- что-бы васъ ни ожидало впереди, слава первоклассной артистки или доброе имя второклассной, даже третьеклассной актрисы или пѣвицы, вамъ одинаково необходимо отправиться съ вашей матерью въ Лондонъ и тамъ серьезно заняться музыкальнымъ и драмматическимъ искусствами. Конечно, вы мнѣ скажете, что уже умѣете декламировать и пѣть, но, любезная миссъ Гарлетъ, вамъ надо отъ всего этого отучиться. Ваши "таланты", какъ ихъ называютъ, хороши для гостиной, но не для сцены. Вы даже не понимаете, что такое совершенство, и должны совершенно перемѣнить свой вкусъ, подвергнуть себя умственной и физической дисциплинѣ. Вамъ надо будетъ думать не о славѣ, а о совершенствѣ. При этомъ, конечно, вы впродолженіи долгаго времени не будете въ состояніи ничего зарабатывать своимъ трудомъ, такъ-какъ сначала нечего и помышлять объ ангажементѣ, а вамъ надо-же имѣть средства для поддержанія себя и семейства. Впрочемъ, это послѣднее дѣло; такъ или иначе, вы найдете себѣ кусокъ хлѣба.
Слушая Клесмера, Гвендолина то краснѣла, то блѣднѣла; ея гордость была сильно оскорблена, и, чтобъ скрыть свое смущеніе, она неожиданно опустилась въ кресло и указала ему на сосѣдній стулъ. Онъ не принялъ ея приглашенія, а стоя по-прежнему у фортепіяно, продолжалъ тѣмъ-же серьезнымъ тономъ:
-- Какого-же результата можно ожидать отъ всѣхъ этихъ самопожертвованій? Скажу прямо -- результатъ невѣрный, сомнительный и, можетъ быть, неблагопріятный.
-- Вы думаете, что у меня нѣтъ таланта или что я слишкомъ стара, чтобъ начать учиться?-- спросила Гвендолина, съ неимовѣрнымъ усиліемъ преодолѣвая свое волненіе.
-- Да, если-бъ вы почувствовали это желаніе и начали учиться семь лѣтъ тому назадъ или еще ранѣе, тогда другое дѣло. Всякій успѣхъ въ музыкѣ и на сценѣ требуетъ долгаго упражненія. Если артистъ иногда и можетъ сказать: "пришелъ, увидѣлъ и побѣдилъ", то это только относится къ появленію его въ публикѣ, а самъ онъ готовился къ своей дѣятельности тяжелымъ и долгимъ трудомъ. Всякое искусство требуетъ физическаго развитія органовъ, всѣ мускулы должны дѣйствовать съ точностью часового механизма, а это даже геніемъ достигается только въ молодости.
-- Я нисколько не имѣю притязанія быть геніемъ,-- возразила Гвендолина, все еще полагая, что она могла справиться съ тѣмъ, что Клесмеръ считалъ невозможнымъ;-- я думала, что у меня маленькій талантъ, который я могу усовершенствовать.
-- Я этого не отрицаю; если-бы вы нѣсколько лѣтъ тому назадъ вступили на истинный путь артистическаго поприща и энергично работали, то, по всей вѣроятности, сдѣлались-бы сценической пѣвицей, хотя я сомнѣваюсь, чтобъ вашъ голосъ когда-нибудь произвелъ большой эффектъ. Тогда ваша красота и умъ могли-бы проявиться на, сценѣ съ полнымъ блескомъ, потому что вамъ не мѣшали-бы, какъ теперь, недостатокъ знанія и отсутствіе дисциплины.
Слова Клесмера могли казаться очень жестокими, но они проистекали совершенно изъ противоположнаго чувства. Онъ отъ всей души сожалѣлъ Гвендолину и желалъ отговорить ее отъ ея намѣренія вступить на стезю, которую онъ хорошо зналъ, со всѣми ея трудностями, лишеніями и бѣдствіями. Но Гвендолина нисколько не убѣдилась его доводами, а какъ всегда, приписала его строгость пристрастію.. Клесмеръ уже давно не одобрялъ ея пѣнія и потому она рѣшилась не говорить съ нимъ болѣе объ ея музыкальномъ талантѣ, а обратиться прямо къ директору какого-нибудь лондонскаго театра. Но относительно своей способности сдѣлаться актрисой она считала себя въ силахъ поспорить съ Клесмеромъ и потому сказала рѣшительнымъ тономъ протеста:
-- Я понимаю, что никто не можетъ сразу быть вполнѣ совершеннымъ артистомъ. Я съ вами согласна, что мой путь не вѣренъ, но это не мѣшаетъ мнѣ попытать счастья. Я полагаю, что могу, поступить сейчасъ-же на какой-нибудь театръ и, зарабатывая себѣ кусокъ хлѣба, продолжая вмѣстѣ съ тѣмъ учиться своему искусству.
-- Нѣтъ, вы этого не можете. Я долженъ уничтожить въ васъ подобныя мысли. Въ обществѣ полагаютъ, что довольно надѣть изящное платье и лайковыя перчатки, чтобъ стать актрисой, но не такъ думаетъ директоръ театра. Если-бъ вы явились къ нему, то, несмотря, на всю вашу красоту и грацію, онъ или потребовалъ бы отъ васъ платы за дозволеніе играть въ его театрѣ, въ качествѣ любительницы, или-же сказалъ-бы вамъ: подите и прежде поучитесь.
-- Я васъ не понимаю,-- отвѣтила Гвендолина гордо, но потомъ, спохватившись, прибавила совершенно другимъ тономъ:-- объясните-же мнѣ пожалуйста, какимъ образомъ бываютъ на сценѣ дурныя актрисы? Я не часто бывала въ театрѣ, но видала очень невзрачныхъ актрисъ, игравшихъ очень дурно.
-- Легко критиковать, миссъ Гарлетъ; покупая туфли, вы бракуете работу, какъ никуда негодную, а сколько труда стоило, башмачнику научиться своему ремеслу? Вы говорите о дурныхъ актрисахъ; но вѣдь вы ничему не моглибы ихъ научить а онѣ васъ -- многому. Напримѣръ, онѣ умѣютъ такъ управлять своимъ голосомъ, что ихъ слышно въ каждомъ углу театра, а вы, конечно, этого не сумѣете. Потомъ мимика, жесты, походка,-- все это изучается теоретически и практически. Конечно, мы не говоримъ о статисткахъ мелкаго полета, получающихъ жалованья меньше швеи. Вамъ подобное мѣсто не годится.
-- Еще-бы, мнѣ надо зарабатывать гораздо больше,-- отвѣтила Гвендолина, полагая, что слова Клесмера болѣе оскорбительны, чѣмъ убѣдительны; -- я думаю, что въ короткое время я научусь всѣмъ мелочамъ, о которыхъ вы упоминаете. Я не совсѣмъ дура и видала даже въ Парижѣ двухъ актрисъ, игравшихъ первыя роли, совершенныхъ уродовъ и далеко непоходившихъ на изображаемыхъ ими аристократокъ. Положимъ, что у меня нѣтъ особеннаго таланта, но вѣдь значатъ-же что-нибудь для сцены не уродливая внѣшность и порядочныя манеры.
-- Мы должны стараться ясно понять другъ друга. Все, что я говорилъ, вполнѣ справедливо, если вы желаете сдѣлаться истинной артисткой. Научившись всему, что необходимо для сцены,-- а это вамъ будетъ очень трудно въ ваши годы,-- вы еще должны будете перенести много непріятностей, много униженій. Никто не станетъ смотрѣть сквозь пальцы на ваши недостатки. Вамъ придется бороться съ соперницами и каждый, хотя-бы малѣйшій успѣхъ брать съ бою. Если вы готовы перенести все это, то идите смѣло на трудное сценическое поприще; ваша цѣль возвышенная, и, если вы даже не достигнете ея, то въ самой вашей попыткѣ уже много похвальнаго. Вы спрашиваете моего мнѣнія насчетъ вашего успѣха, и я долженъ сказать,-- хотя, конечно, я не считаю себя непогрѣшимымъ, что, по всѣмъ вѣроятіямъ, вы не поднимитесь выше посредственности.
Гвендолина слушала молча, неподвижно сложивъ руки, и только взглянула на Клесмера, когда онъ съ особеннымъ удареніемъ прибавилъ:
-- Но могутъ быть и другія цѣли у молодой дѣвушки для поступленія на сцену. Она можетъ разсчитывать на успѣхъ, благодаря своей красотѣ, и смотрѣть на сцену только какъ на выставку. Конечно, въ театрѣ, или въ оперѣ, красота имѣетъ большое вліяніе, хотя все-же техника, о которой я говорилъ, необходима. Но подобное поприще не имѣетъ ничего общаго съ искусствомъ. Женщина, выступающая съ подобными мыслями на театральные подмостки, не артистка; она только желаетъ добиться легкимъ, краткимъ путемъ роскошной жизни, и бракъ -- самый блестящій, но рѣдко достижимый результатъ такой дѣятельности. Но все-же и подобное поприще сначала не блестяще и не даетъ возможности сразу самостоятельно зарабатывать кусокъ хлѣба. Объ униженіяхъ и позорѣ подобной карьеры я говорить не стану.
-- Я, главнымъ образомъ, желаю быть самостоятельной и независимой,-- произнесла Гвендолина, глубоко пораженная словами Клесмера и смутно понимая, что онъ выражалъ къ ней нѣкоторое презрѣніе;-- поэтому я и спросила васъ, могу-ли я тотчасъ получить мѣсто въ театрѣ. Конечно, я не могу знать всѣхъ подробностей театральной жизни, но полагала, что, сдѣлавшись актрисой, я могу быть независимой. У меня нѣтъ никакихъ средствъ къ жизни, а я не приму чужой помощи.
-- Это горько слышать вашимъ друзьямъ,-- отвѣтила, Клесмеръ тѣмъ мягкимъ тономъ, которымъ онъ началъ свой разговоръ;-- мои слова вамъ непріятны, но я обязанъ былъ сказать правду. Притомъ помните, что я нисколько не осуждаю вашего намѣренія избрать трудное, тяжелое поприще артистки, если вы искренно этого желаете. Вы должны сравнить эту карьеру со всякой другой, болѣе легкой, которая вамъ представляется. Но если вы рѣшитесь на этотъ смѣлый поступокъ, то мнѣ останется только просить чести пожать вамъ руку, какъ товарищу по искусству. Союзъ артистовъ налагаетъ на нихъ обязанность помогать другъ другу, и эта помощь ни къ чему не обязываетъ того, кто ее принимаетъ. Это взаимная обязанность. Что-же касается до практическаго осуществленія вашего рѣшенія, то позвольте мнѣ вамъ сообщить подъ секретомъ одно обстоятельство, касающееся лично меня, и которое дастъ мнѣ возможность посодѣйствовать вашему устройству въ Лондонѣ, конечно вмѣстѣ съ вашимъ семействомъ. Если вы рѣшитесь посвятить себя изученію драматическаго искусства, то не безпокойтесь о средствахъ къ жизни на первое время; они всегда найдутся. Обстоятельство, о которомъ я упомянулъ,-- мой бракъ съ миссъ Аропоинтъ, благодаря которому я буду имѣть двойное право пользоваться вашимъ довѣріемъ, а въ ея глазахъ ваша дружба получитъ еще большую цѣну послѣ вашей благородной рѣшимости.
Гвендолина вспыхнула. Его свадьба съ миссъ Аропоинтъ ее нисколько не удивила, и въ другое время она со смѣхомъ нарисовала-бы себѣ картину тѣхъ бурныхъ сценъ, которыя должны были произойти въ Кветчамѣ. Но теперь все ея вниманіе было сосредоточено на перспективѣ ея будущей жизни, которую раскрылъ передъ нею Клесмеръ. Намекъ на покровительство миссъ Аропоинтъ и предложеніе помощи со стороны Клесмера только усиливали непріятное, унижающее впечатлѣніе отъ его словъ. Непризнаніе ея таланта Клесмеромъ нанесло тяжелую рану ея самолюбію и возбуждалъ опасенія, чтобъ и другіе не выразили сомнѣнія въ ея талантѣ. Однако, она удержалась отъ всякаго рѣзкаго замѣчанія и, послѣ непродолжительнаго молчанія, казавшагося вполнѣ естественнымъ, сказала своимъ обычнымъ гордымъ тономъ.
-- Поздравляю васъ отъ всей души, г. Клесмеръ. Я никогда не видала такого совершеннаго созданія, какъ миссъ Аропоинтъ. Благодарю васъ за все, что вы для меня сдѣлали сегодня. Но я не могу на это рѣшиться теперь. Если я когда-нибудь вернусь къ той рѣшимости, о которой вы говорили, то воспользуюсь вашимъ предложеніемъ и увѣдомлю васъ. Но я боюсь, что встрѣчу слишкомъ много преградъ къ тому, чтобъ вступить на этотъ путь. Во всякомъ случаѣ, я вамъ очень обязана и прошу извинить мое слишкомъ смѣлое обращеніе къ вамъ.
Клесмеръ подумалъ: "она знаю никогда меня ни о чемъ не увѣдомитъ", но, почтительно поклонившись, громко сказалъ:
-- Требуйте меня, когда угодно, вотъ мой адресъ.
Онъ взялъ шляпу и хотѣлъ уйти, но Гвендолина, чувствуя, что проницательнаго Клесмера должна была непріятно поразить ея явная неблагодарность, сдѣлала надъ собою усиліе и поборола свое недовольство его рѣзкой правдой.
-- Если я пойду по ложному пути, то въ этомъ не будетъ виновата ваша лесть, сказала она со своей всегдашней веселой улыбкой и любезно протянула ему руку.
-- Боже избави, чтобъ вы пошли по другой дорогѣ, кромѣ той, которая приведетъ васъ къ счастью вашему и всѣхъ васъ окружающихъ,-- отвѣтилъ Клесмеръ съ жаромъ и, по иностранному обычаю, поцѣловавъ ея руку, вышелъ изъ комнаты.
Черезъ нѣсколько минутъ раздался на дорогѣ шумъ колесъ, и Гвендолина снова осталась одна со своими мрачными мыслями. Она никогда еще не чувствовала себя такой несчастной. Глаза ея горѣли и въ нихъ не было ни слезинки, которая могла-бы облегчить ея горе. Прижавшись въ уголъ дивана, она сидѣла неподвижно и всецѣло предалась своему горькому разочарованію. Впервые она увидала себя равной всѣмъ простымъ смертнымъ и потеряла врожденное сознаніе, что были уважительныя причины, по которымъ съ нею нельзя обращаться, какъ съ пассажиромъ третьяго класса, толкать ее со стороны на сторону и говорить съ нею свысока. Каждое слово Клесмера неизгладимо запечатлѣлось въ ея памяти, какъ запечатлѣваются всегда слова и событія, составляющія эпоху въ нашей жизни. За нѣсколько часовъ передъ тѣмъ она съ самоувѣренной улыбкой думала, что черезъ какой-нибудь годъ она сдѣлается первой актрисой своего времени или-же знаменитѣйшей пѣвицей и, пріобрѣвъ громкую славу, наживетъ въ короткое время большое состояніе. Даже совѣта у Клесмера она спрашивала съ полной увѣренностью въ его восторженномъ поклоненіи ея таланту. И поэтому правда, которой она добивалась считая ее для себя наиболѣе благопріятной, поразила ее какъ громомъ. Рѣзкій отзывъ объ ея неспособности къ сценѣ, презрительный намекъ, что ее только примутъ на театръ, какъ красавицу, показывающую себя съ цѣлью достичь блестящаго замужества, опасеніе неопредѣленнаго, но страшнаго для нея позора, о которомъ говорилъ Клесмеръ, и, наконецъ, унизительное предложеніе посторонняго покровительства и помощи убили въ ней всякую надежду на успѣхъ столь дорогого для нея плана.
-- Все кончено!-- сказала она громко, услыхавъ шаги матери и сестеръ, возвращавшихся изъ церкви.
Она поспѣшно подошла къ фортепіано и начала разбирать ноты съ выраженіемъ женщины, гордо переносящей нанесенную ей обиду, хотя и съ надеждой на месть.
-- Ну что, голубушка?-- спросила м-съ Давило, которая уже догадывалась о причинѣ вызова Клесмера въ Офендинъ, но не смѣла этого высказать прямо; -- я вижу по слѣдамъ колесъ на пескѣ, что Клесмеръ былъ у тебя. Довольна-ли ты свиданіемъ съ нимъ?
-- Да, очень!-- рѣзко отвѣтила Гвендолина, боясь поддаться отчаянію при матери.
-- Дядя и тетя очень сожалѣли, что тебя не было,-- продолжала м-съ Давило, пристально смотря на дочь;-- я сказала, что тебѣ надо отдохнуть.
-- И прекрасно сдѣлали, мама,-- произнесла Гвендолина съ тѣмъ-же искусственнымъ хладнокровіемъ.
-- Неужели ты мнѣ ничего не скажешь, Гвендолина?-- промолвила ея мать, ясно видя по блѣдному лицу и напряженному голосу дочери, что случилось какое-нибудь новое горе?
-- Мнѣ нечего вамъ разсказывать, мама,-- отвѣтила Гвендолина еще рѣзче: -- я заблуждалась, и Клесмеръ меня убѣдилъ въ моей ошибкѣ. Вотъ и все.
-- Не говори такъ, дитя мое!-- воскликнула со страхомъ м-съ Давило;-- я этого не перенесу!
Гвендолина молча посмотрѣла на мать, прикусила губы и, подойдя къ ней, положила голову на ея плечо.
-- Не приставайте ко мнѣ, мама,-- произнесла она почти шопотомъ:-- не къ чему плакать и терять свои силы. Мы ничего не можемъ измѣнить. Вы переѣдете въ сойерскій котеджъ, а я поступлю къ епископскимъ дочерямъ. Нечего объ этомъ и говорить. Никому до насъ нѣтъ дѣла, и мы должны сами заботиться о себѣ. Я боюсь поддаться своимъ чувствамъ; помогите мнѣ успокоиться.
М-съ Давило молча отерла слезы и болѣе ни о чемъ не разспрашивала свою дочь.