Гвендолина была рада, что переговорила съ Клесмеромъ до свиданія съ дядей и теткой. Она пришла къ тому убѣжденію, что ей предстояло много непріятностей, и теперь чувствовала себя въ силахъ мужественно встрѣтить всякое предложеніе какъ-бы оно унизительно ни было. Свиданіе это произошло въ понедѣльникъ, когда Гвендолина съ матерью отправилась въ пасторскій домъ. По дорогѣ онѣ зашли въ сойерскій котеджъ и осмотрѣли его маленькія комнаты, которыя въ своемъ обнаженномъ видѣ производили чрезвычайно тяжелое впечатлѣніе, несмотря на яркій солнечный день.
-- Какъ вы помиритесь съ этою жизнью, мама?-- сказала Гвендолина, выйдя изъ дома;-- какъ вы будете жить въ одной конурѣ со всѣми своими дѣвчонками?
-- Я буду утѣшать себя мыслью, что ты не раздѣляешь этихъ лишеній.
-- Если-бъ мнѣ не было необходимо зарабатывать денегъ, то я, право, предпочла-бы жить съ вами, чѣмъ идти въ гувернантки.
-- Не представляй себѣ все въ черномъ свѣтѣ, Гвендолина. Если поступишь въ епископскій домъ, то вѣдь ты будешь жить въ роскоши, которой ты всегда такъ добивалась. Здѣсь-же тебѣ пришлось-бы бѣгать взадъ и впередъ по темной лѣстницѣ, сидѣть въ конуркахъ и ничего не слышать кромѣ болтовни сестеръ.
-- Все это отвратительный сонъ!-- воскликнула Гвендолина гнѣвно;-- я не хочу вѣрить, чтобъ дядя позволилъ вамъ поселиться въ этой трущобѣ! Ему слѣдовало-бы принять другія мѣры.
-- Не будь неблагоразумна, дитя мое. Что онъ могъ сдѣлать?
-- Это его дѣло, но я никакъ не могу понять, какъ это люди вдругъ пали такъ низко!
Гордый характеръ Гвендолины невольно, какъ-бы безсознательно, высказывался въ этихъ рѣзкихъ выраженіяхъ; она говорила-бы гораздо приличнѣе о бѣдствіяхъ, постигшихъ другихъ людей, хотя ея слова никогда не имѣли притязанія на высокую нравственность, а лишь на остроуміе; поэтому она на словахъ всегда казалась злѣе, чѣмъ была на самомъ дѣлѣ.
Однакожъ, несмотря на мучительное сознаніе переносимыхъ униженій, она почувствовала нѣчто вродѣ укора совѣсти, когда дядя и тетка встрѣтили ее съ большей нѣжностью, чѣмъ когда нибудь. Ее не могло не поразить ихъ спокойствіе; они не только не выражали ни малѣйшаго унынія, но весело говорили о необходимой экономіи въ домашней жизни и въ воспитаніи дѣтей. Нравственныя качества м-ра Гаскойна, нѣсколько затемненныя окружавшими его свѣтскими условіями -- подобно тому, какъ идеальная красота женщины стушевывается уродливыми требованіями моды,-- выказались съ новымъ блескомъ въ минуту неожиданнаго бѣдствія. Съ замѣчательной рѣшимостью онъ тотчась-же отказался отъ экипажа, мясного блюда за завтракомъ и выписки журналовъ, сталъ носить старую, давно заброшенную одежду, урѣзалъ всѣ расходы по хозяйству и, взявъ Эдви изъ школы, началъ самъ давать уроки своимъ дѣтямъ. Для физически и нравственно здоровыхъ людей экономія приноситъ своего рода удовольствіе, и примѣру пастора послѣдовало все его семейство. М-съ Гаскойнъ и Анна нисколько не чувствовали перемѣны въ ихъ образѣ жизни и искренно сожалѣли о томъ, что самая тяжелая доля общаго несчастья обрушилась на м-съ Давило и ея дѣтей.
Анна впервые забыла о своемъ негодованіи на Гвендолину за ея отказъ Рексу, и почувствовала прежнюю, невозмутимую любовъ къ двоюродной сестрѣ, а м-съ Гаскойнъ надѣялась, что несчастіе окажетъ благодѣтельное вліяніе на племянницу, и потому не считала своей обязанностью усиливать горечь ея положенія. Обѣ онѣ занимались въ этотъ день переборкой старыхъ вещей съ цѣлью устроить шторы и занавѣсы для сойерскаго котеджа, но при появленіи Гвендолины онѣ оставили въ сторонѣ всѣ заботы и начали весело разговаривать объ ея путешествіи и о томъ счастьѣ, которое она доставила матери своимъ возвращеніемъ.
Такимъ образомъ, не было никакого основанія Гвендолинѣ обращать свой гнѣвъ на окружавшихъ ее людей; какъ-бы подчиняясь общему настроенію, она внимательно слушала разсказъ дяди о его усиліяхъ достать ей приличное мѣсто. Онъ не забылъ Грандкорта, но былъ слишкомъ практиченъ, чтобъ разсчитывать на бракъ племянницы при настоящихъ обстоятельствахъ, и энергично принялся за пріискиваніе выгоднаго для нея мѣста.
-- Нельзя было терять ни минуты, Гвендолина,-- сказалъ онъ,-- потому что не сразу можно найти мѣсто въ хорошемъ семействѣ. Но мнѣ посчастливилось: узнавъ, что епископу Момперту нужна гувернантка, я списался съ нимъ. Дѣло, кажется, улажено; м-съ Момпертъ, которую я знаю такъ-же хорошо, какъ и ея мужа, желаетъ тебя видѣть. По всей вѣроятности, проѣзжая въ Лондонъ, она назначитъ тебѣ свиданіе въ Вансестерѣ. Конечно, это свиданіе будетъ тебѣ непріятно, но ты имѣешь время къ этому приготовиться.
-- А зачѣмъ она хочетъ меня видѣть, дядя?-- спросила Гвендолина, быстро перебирая въ своей головѣ всѣ непріятности, съ которыми долженъ быть связанъ подобный осмотръ.
-- Не бойся, милая,-- отвѣтилъ пасторъ съ улыбкою:-- тутъ нѣтъ ничего страшнаго. Она просто желаетъ съ тобою познакомиться: всякая мать, естественно, заботится о нравственныхъ качествахъ подруги своихъ дочерей. Я сказалъ, что ты очень молода, но это ее не пугаетъ, такъ-какъ она сама руководитъ воспитаніемъ дочерей. Она женщина съ большимъ вкусомъ, очень строгихъ правилъ и не желаетъ имѣть француженки въ своемъ домѣ. Я увѣренъ, что она будетъ вполнѣ довольна твоими талантами и манерами; чтоже касается религіознаго и нравственнаго воспитанія, то этимъ занимается она и самъ епископъ.
Гвендолина не смѣла говорить, но вся она вспыхнула и черезъ минуту поблѣднѣла,-- такъ сильно было въ ней отвращеніе къ предлагаемому плану. Анна сочувственно взяла ее за руку, а м-ръ Гаскойнъ, стараясь загладить непріятное впечатлѣніе, которое должна была произвести на молодую дѣвушку необходимость идти въ гувернантки, сказалъ съ веселой улыбкой:
-- Я считаю это мѣсто до того блестящимъ, что воспользовался-бы имъ и для Анны, если-бъ она могла удовлетворить требованіямъ м-съ Момпертъ. Ты будешь тамъ совершенно какъ дома и никогда не вспомнишь, что ты гувернантка. Епископъ -- мой старый пріятель, несмотря на то, что мы не сходимся съ нимъ въ нѣкоторыхъ религіозныхъ вопросахъ.
Однако, эти слова нисколько не расположили Гвендолину въ пользу епископскаго семейства, и она поспѣшно спросила: -- Мама, кажется, говорила, что у васъ было для меня еще другое мѣсто?
-- Да, есть, но это мѣсто въ школѣ,-- неохотно отвѣтилъ пасторъ, качая головою; -- тамъ требуется много труда и, конечно, тебѣ не будетъ такъ хорошо. Къ тому-же получить это мѣсто гораздо труднѣе.
-- Да, милая Гвендолина,-- прибавила м-съ Гаскойнъ,-- мѣсто въ школѣ далеко не такъ прилично, и у тебя даже не было-бы отдѣльной комнаты.
Вспомнивъ о положеніи гувернантокъ въ школѣ, гдѣ она воспитывалась, Гвендолина должна была согласиться, что послѣдній планъ былъ еще хуже перваго. Поэтому, какъ-бы раздѣляя мнѣніе дяди, она спросила:
-- А когда м-съ Момпертъ пришлетъ за мною?
-- Она не назначила дня, но обѣщала не брать никого до свиданія съ тобою. Она съ большимъ чувствомъ говорила о нашемъ несчастьѣ. По всей вѣроятности, она будетъ въ Вансестерѣ недѣли черезъ двѣ. Но мнѣ пора идти; я отдаю часть своей земли въ аренду на очень выгодныхъ условіяхъ.
Съ этими словами пасторъ удалился, вполнѣ убѣжденный, что его совѣтъ будетъ принятъ и молодая дѣвушка, какъ всякій умный человѣкъ, примирится съ обстоятельствами.
-- Генри -- удивительная поддержка для всѣхъ насъ, сказала м-съ Гаскойнъ послѣ ухода мужа.
-- Да, замѣтила м-съ Давило,-- какъ я была-бы рада такъ-же мало поддаваться унынію, какъ онъ.
-- Рексъ очень походитъ на Генри,-- продолжала м-съ Гаскойнъ:-- вы не можете себѣ представить, какое утѣшеніе доставило намъ всѣмъ послѣднее его письмо. Я вамъ прочту изъ него кое-что.
Однако, оказалось, что въ письмѣ было слишкомъ много намековъ на недавнее прошлое и поэтому м-съ Гаскойнъ, пробѣжавъ его глазами, снова спрятала его въ карманъ.
-- Вообще онъ говоритъ, что неожиданное стѣсненіе въ нашихъ обстоятельствахъ сдѣлало его человѣкомъ, сказала она:-- онъ рѣшился работать безъ устали, получить ученую степень, взять на свое попеченіе нѣсколькихъ учениковъ, заняться воспитаніемъ брата и т. д. Въ письмѣ какъ всегда много шутокъ. Онъ, напримѣръ, говоритъ: "Скажите мамѣ, пусть она припомнитъ, что напечатала объявленіе, въ то время, когда я хотѣлъ эмигрировать, о томъ, что она ищетъ хорошаго, работящаго сына: я теперь предлагаю ей свои услуги". Со дня рожденія Рекса ничто такъ не трогало моего мужа, какъ это письмо. Мнѣ кажется, что наше горе пустяки въ сравненіи съ этимъ счастьемъ.
Гвендолина была очень довольна разсудительностію молодого человѣка и съ улыбкой взяла за подбородокъ Анну, какъ-бы говоря: "ну, теперь ты на меня не сердишься? Вообще она не отличалась злобой ради злобы и не находила эгоистичнаго удовольствія въ причененіи горя другимъ, а только не могла терпѣть, чтобъ другіе причиняли ей горе..
Но когда разговоръ перешелъ на мебель для сойерскаго котеджа, Гвендолина не могла выразить ни малѣйшаго интереса къ этимъ непріятнымъ мелочамъ. Она полагала, что уже достаточно въ это утро терзала свои нервы, и считала себя героиней, потому что умѣла скрывать происходившую въ ней борьбу. Отвращеніе къ единственному пути, открывавшемуся передъ нею, было теперь сильнѣе, чѣмъ она когда-нибудь ожидала. Мало того, что, преодолѣвъ свое чувство собственнаго достоинства она соглашалась поступитъ въ епископскій домъ, ей предстояло еще явиться на торжественный смотръ и увидѣть, согласятся-ли ее принять. Даже въ качествѣ гувернантки она подлежала экзамену и могла быть забракована. Притомъ ей грозило быть постоянно подъ контролемъ епископа и его жены, которые могли потребовать серьезныхъ познаній отъ юной красавицы, привыкшей къ тому, что-бы свѣтъ принималъ ея веселую болтовню за доказательство необыкновеннаго ума. Дикая мысль бѣжать изъ родительскаго дома и сдѣлаться актрисой на зло Клесмеру блеснула у нея въ головѣ, но ее пугало общество грубыхъ людей, которые стали-бы обращаться съ нею оскорбительно фамильярно.
Несмотря на всю свою смѣлость, Гвендолина не имѣла ничего общаго съ искательницей приключеній и основнымъ ея желаніемъ было всегда, чтобъ всѣ ее принимали за чистокровную аристократку; если-же она когда-то и мечтала сдѣлаться героиней игорныхъ домовъ, то лишь подъ условіемъ, чтобъ никто не смѣлъ смотрѣть на нее съ презрительной ироніей, какъ Деронда. Она такъ привыкла къ общему поклоненію и баловству, что считала это необходимостью для ея жизни, какъ пища и одежда. Поэтому неудивительно, что припоминая слова Клесмера, она находила епископскую тюрьму не столь ужасной, какъ сомнительную свободу театра. Всѣми фибрами своего существованія она возставала противъ тяжелой участи, выпавшей на ея долю, когда всѣ обстоятельства подготовляли ее къ совершенно иной жизни. Для другихъ членовъ ея семейства, даже для ея матери, никогда ненаслаждавшейся жизнью, поразившее ихъ несчастье, конечно, не было такъ невыносимо, какъ для нея. Что-же касается терпѣливаго ожиданія лучшаго будущаго, то это была пустая мечта, такъ-какъ ея необыкновенныя достоинства, повидимому, никогда не будутъ признаны, а недавній жизненный опытъ научилъ ее не довѣрять розовымъ надеждамъ молодыхъ дѣвушекъ, даже самыхъ скромныхъ, на неожиданное появленіе красиваго, богатаго жениха. Весь міръ ей опротивѣлъ и она не понимала къ чему жить при такихъ тяжелыхъ условіяхъ. Ничто ее не поддерживало; всѣ религіозные и нравственные взгляды на несчастье, какъ наказаніе Божіе, казались ей пустыми словами, тѣмъ болѣе, что она приписывала бѣдствія своего семейства порочности другихъ людей. Сладость труда, гордое сознаніе исполненнаго долга, интересъ энергичной дѣятельности и постояннаго знакомства съ новыми условіями жизни, низость людей, неработающихъ на общую пользу, высокое призваніе педагога -- все это были для нея смутныя, теоретическія фразы; одинъ фактъ прямо и злобно смотрѣлъ ей въ глаза -- необходимость унизиться до положенія гувернантки. А въ понятіяхъ Гвендолины счастье всегда соединялось съ личнымъ превосходствомъ, съ пышнымъ блескомъ. Безъ этихъ необходимыхъ условій жизнь казалась ей безцѣльной, и, конечно, въ этомъ она ничѣмъ не отличалась отъ насъ всѣхъ, часто хулящихъ жизнь только потому, что слишкомъ чутки ко всему, касающемуся лично насъ, и не обращающихъ достаточнаго вниманія на то, что для посторонняго она складывается гораздо благопріятнѣе. Такимъ образомъ, мы не имѣемъ права равнодушно пройти мимо этого юнаго созданія, которое вступивъ въ лабиринтъ жизни безъ путеводной нити, вдругъ увидало на своемъ пути страшную бездну, вырытую подъ ея ногами мрачнымъ сомнѣніемъ въ себѣ и въ своей будущности.
Несмотря на ея здоровую натуру, эта борьба внутреннихъ чувствъ съ внѣшними условіями жизни подѣйствовала на нее и физически: она почувствовала какую-то мертвую апатію и не могла ни за что приняться. Малѣйшее напряженіе силъ выводило ее изъ себя; ѣсть и пить ей было въ тягость, а разговоръ съ окружающими невольно ее сердилъ. Мысль о самоубійствѣ, на которое такъ падка разочарованная молодежь, противорѣчила всѣмъ ея инстинктамъ, и ее приводило въ отчаяніе безпомощное сознаніе, что ей не оставалось ничего другого, какъ только жить ненавистнымъ для нея образомъ. Она избѣгала дальнѣйшихъ посѣщеній пасторскаго дома и даже сказывалась больной, когда Анна приходила въ Офендинъ, потому что ей было противно на словахъ соглашаться съ тѣмъ, противъ чего она возставала всей своей душей. Она никакъ не могла выказывать на практикѣ того холоднаго спокойствія, на которое она теоретически давно рѣшилась, и утѣшала себя мыслью, что сумѣетъ притворяться, когда это будетъ крайне необходимо.
Однажды, сидя молча въ спальнѣ съ матерью, которая разбирала ея вещи, съ грустью посматривая по временамъ на свое любимое тѣтище, Гвендолина вдругъ встала и подошла къ шкатулкѣ съ драгоцѣнностями.
-- Мама,-- съ усиліемъ сказала она,-- я совершенно забыла объ этихъ вещахъ. Почему вы мнѣ о нихъ не напомнили? Пожалуйста, продайте ихъ. Вѣдь вамъ не жаль съ ними разстаться, тѣмъ болѣе, что вы давно подарили ихъ мнѣ.
-- Нѣтъ, я лучше желала-бы ихъ сохранить для тебя,-- отвѣтила м-съ Давило, которая теперь помѣнялась ролями съ дочерью и должна была ей служить поддержкой,-- но скажи пожалуйста, какъ попалъ въ эту шкатулку носовой платокъ?
И она указала на платокъ съ оторваннымъ угломъ, который Гвендолина бросила въ шкатулку вмѣстѣ съ бирюзовымъ ожерельемъ въ Лейбронѣ.
-- Не знаю, я торопилась и случайно сунула его вмѣстѣ съ ожерельемъ,-- сказала Гвендолина, пряча платокъ въ карманъ;-- впрочемъ, мама, ожерелья продавать не стоитъ -- прибавила она подъ вліяніемъ какого-то новаго чувства, которое прежде ей казалось столь оскорбительнымъ.
-- Конечно, дитя мое,-- тѣмъ болѣе, что оно сдѣлано изъ цѣпочки твоего отца. Я не желала-бы продавать и другихъ вещей; за нихъ дадутъ очень немного. То, что дѣйствительно было дорого, уже давно исчезло,-- прибавила она, покраснѣвъ и съ неудовольствіемъ вспоминая о похищеніи большей части ея драгоцѣнностей вторымъ мужемъ;-- я никогда не разсчитывала ихъ продать; возьми ихъ лучше съ собою.
-- Да къ чему они мнѣ?-- холодно промолвила Гвендолина:-- гувернантки не носятъ брилліантовъ и драгоцѣнныхъ камней. Вы лучше купите мнѣ сѣрый халатъ, какъ у пріютскихъ дѣтей.
-- Не смотри, голубушка, такъ мрачно на предстоящую тебѣ жизнь. Я увѣрена, что Момпертамъ будетъ очень доволенъ, если ты будешь одѣваться прилично.
-- Я не знаю, что нравится Момпертамъ, но уже достаточно и того, что я должна заботиться объ ихъ вкусахъ, произнесла Гвендолина съ горечью.
-- Если ты желаешь чего-нибудь другого, лучшаго, чѣмъ поступленіе къ Момпертамъ, то скажи прямо. Я сдѣлаю все, что можно, но не скрывай отъ меня ничего. Намъ легче будетъ перенести горе вдвоемъ.
-- Да мнѣ нечего говорить, мама; лучшаго положенія мнѣ и не дождаться. Хорошо будетъ, если Момперты согласятся меня взять. По крайней мѣрѣ, я заработаю немного денегъ, а это теперь самое главное. Цѣлый годъ мнѣ не нужно будетъ никакихъ расходовъ, и вы получите всѣ 80 фунтовъ. Я не знаю, какую помощь они вамъ окажутъ въ хозяйствѣ, но все-же вы не будете вынуждены портить свои милые глаза излишней работой.
Гвендолина произнесла эти слова не только безъ нѣжныхъ ласкъ, которыми прежде она окружала мать, но даже не глядя на нее.
-- Господь тебя вознаградитъ за любовь къ матери, дитя мое!-- сказала м-съ Давило со слезами на глазахъ,-- но не отчаивайся. Ты еще молода и, можетъ быть, тебя ожидаетъ въ будущемъ большое счастье.
-- Я не вижу причины на это надѣяться,-- рѣзко проговорила Гвендолина.
М-съ Давило замолчала, и въ головѣ у нея снова мелькнулъ обычный вопросъ: "Что-же случилось между нею и Грандкортомъ?"
-- Я оставлю у себя ожерелье, мама,-- сказала Гвендолина послѣ минутнаго молчанія,-- а остальныя вещи продайте за сколько-бы тамъ ни было. Я все равно ихъ никогда не надѣну. Я отрекаюсь отъ міра, какъ монахиня. Господи! Неужели всѣ несчастныя послушницы чувствуютъ то-же, что я?
-- Не преувеличивай, голубушка.
-- Какъ вы можете знать, что я, преувеличиваю, когда я говорю о своихъ чувствахъ, а не о чужихъ?
Она вынула изъ кармана носовой платокъ съ оторваннымъ угломъ, снова завернула въ него ожерелье и спрятала въ свой нессесеръ. М-съ Давило посмотрѣла на нее съ удивленіемъ но не посмѣла спросить объясненія этого страннаго поступка; впрочемъ, и сама Гвендолина была-бы въ затрудненіи дать удовлетворительное объясненіе своимъ дѣйствіямъ. Внутреннее побужденіе, заставлявшее ее оставить у себя ожерелье, было слишкомъ туманнымъ и сложнымъ. Оно происходило отъ того элемента суевѣрія, который существуетъ у многихъ людей, несмотря на ихъ умъ и образованіе, такъ-какъ страхъ и надежда, касающіеся лично насъ, сильнѣе всякихъ аргументовъ. Гвендолина не могла отдать себѣ яснаго отчета, почему она вдругъ не захотѣла разстаться съ ожерельемъ, какъ она затруднилась-бы объяснить, почему ей бывало страшно оставаться одной среди поля. Она ощущала какое-то смутное, но глубокое волненіе при воспоминаніи о Дерондѣ; было-ли это оскорбленная гордость и негодованіе, или страхъ и неограниченное довѣріе -- трудно сказать. Для объясненія нашихъ бѣдствій часто необходимо принимать въ соображеніе обширную невѣдомую и на карты ненанесенную область нашего ума и сердца.