Въ то время, какъ Грандкортъ на своемъ великолѣпномъ конѣ, Іорикѣ скакалъ изъ Дипло въ Офендинъ, въ сопровожденіи грумма, на Критеріонѣ, Гвендолина сидѣла передъ зеркаломъ, и мать причесывала ея длинные, свѣтлокаштановые волосы.
-- Соберите ихъ, мама, и сверните просто на макушкѣ, сказала Гвендолина.
-- Тебѣ надо надѣть серьги,-- сказала м-съ Давило, окончивъ прическу и съ удовольствіемъ смотря въ зеркало на свою дочь, лицо которой какъ-бы сіяло, а глаза блестѣли.
-- Нѣтъ, мама,-- отвѣтила она,-- я не хочу никакихъ украшеній и надѣну черное шелковое платье. Надо быть въ черномъ, отказывая жениху,-- прибавила она со своей обычной улыбкой.
-- Можетъ быть, онъ вовсе не сдѣлаетъ тебѣ предложенія,-- замѣтила м-съ Давило, хитро прищурившись.
-- Если онъ не сдѣлаетъ предложенія, то только потому, что я ему заранѣе откажу,-- отвѣтила Гвендолина, гордо поднявъ голову.
Съ этими словами она граціозно сошла внизъ въ своемъ длинномъ черномъ платьѣ, и, глядя ей вслѣдъ, м-съ Давило подумала: "Она снова начинаетъ походить на себя. Это вѣроятно, отъ удовольствія, что увидитъ его. Неужели она твердо рѣшила ему отказать?"
Гвендолина разсердилась-бы, если-бъ эта мысль была высказана вслухъ, тѣмъ болѣе, что въ послѣдніе двадцать часовъ, за исключеніемъ очень непродолжительнаго сна, въ ея умѣ происходила постоянная борьба аргументовъ за и противъ брака съ Грандкортомъ, такъ что прежняя опредѣленная рѣшимость сильно поколебалась. Она и теперь готова была на словахъ отказать Грандкорту, но въ ея рѣшимости изчезла прежняя внутренняя сила; это было тѣло безъ души. Хотя съ самого момента полученія письма она не хотѣла принять предложенія Грандкорта, но, чѣмъ прямѣе смотрѣла она въ глаза причинамъ, побуждавшимъ ее къ этому, тѣмъ онѣ казались ей менѣе грозными, а воображеніе, постоянно работая, видоизмѣняло ея понятія. Смотря долго на неопредѣленный предметъ, можно, при живомъ воображеніи, придать ему двадцать различныхъ формъ. Тѣ смутныя чувства, которыя удерживали ее отъ этого брака до свиданія съ м-съ Глашеръ въ Кардельскомъ лѣсу, теперь совершенно стушевались, и она вполнѣ сознавала, что, если-бъ не было этого рокового свиданія, то не существовало-бы и никакой преграды. Въ тотъ памятный день и немедленно послѣ него она не разсуждала, а дѣйствовала подъ впечатлѣніемъ не только оскорбленной гордости и ревности молодой дѣвушки, не только мрачныя картины несчастій другой женщины, но и отъ страха поступить дурно. Она не чувствовала ни малѣйшаго угрызенія совѣсти дѣлая то, что считалось приличнымъ для порядочной женщины, но она съ ужасомъ и съ гордымъ достоинствомъ отворачивалась отъ всего дурного, позорнаго; къ тому-же, и кромѣ боязни позора, она въ глубинѣ своей души считала преступнымъ причиненіе всякаго зла другому человѣку.
Но въ чемъ состояли интересы м-съ Глашеръ и ея дѣтей, которымъ она обѣщала не мѣшать? Развѣ другая женщина, выйдя замужъ за Грандкорта, нанесла-бы ей и дѣтямъ дѣйствительный вредъ? Не могла-ли-бы она, напротивъ, принести имъ пользу? Не лучше-ли было Грандкорту жениться? Чего-бы не могла сдѣлать его жена, умѣя пользоваться своею силой?
Всѣ ея мысли объ этомъ предметѣ были основаны на одномъ воображеніи, такъ-какъ она знала столько же о бракѣ, о взаимномъ вліяніи, требованіяхъ и обязанностяхъ супружеской жизни, сколько о магнетическихъ теченіяхъ и о законѣ бурь. Она говорила только, что мать ея не умѣла справляться съ мужемъ, а она сумѣетъ. "Я желала-бы знать,-- думала она: -- что сказала-бы мама, дядя и о м-съ Глашеръ и о бракѣ Грандкорта съ кѣмъ-нибудь другимъ?" Когда мы начинаемъ заботиться о мнѣніи всѣхъ, то, очевидно, наше собственное убѣжденіе или поколебалось, или никогда не было твердо. Вспоминая обо всемъ, что она слыхала, Гвендолина легко могла убѣдиться, что смотрѣли косо на незаконныхъ дѣтей, а не на незаконныхъ отцовъ, что, по мнѣнію всѣхъ, ей нечего было очень заботиться о м-съ Глашеръ и ея дѣтяхъ.
Но мнѣніе другихъ не могло уничтожить пробудившагося въ ней самой съ самаго начала чувства презрительнаго отвращенія соединить свою юную жизнь съ поблекшимъ отжившимъ существомъ. Конечно, ей никогда не приходила въ голову мысль о любви къ Грандкорту и вообще она считала бракъ желательнымъ помимо любви, которая обязательна только для мужчины, дѣлающаго всегда первый шагъ въ этомъ дѣлѣ. Она не находила ничего непріятнаго въ любви Грандкорта, пока не узнала его прошлаго, которое возбудило въ ней гнѣвъ, за личное оскорбленіе. Это чувство презрительнаго отвращенія глубоко засѣло въ ея душѣ, и хотя несчастныя обстоятельства послѣднихъ недѣль немного стушевали его первый пылъ, но все-же оно поддерживало въ ней рѣшимость отказать Грандкорту. Она не думала измѣнять этой рѣшимости, а только придумывала, какъ это подѣйствуетъ на другихъ. Но если-бъ что-нибудь могло ее побудить къ измѣненію своего рѣшенія, то лишь соблазнъ обезпечить будущность матери. Нѣтъ, она положительно ему откажетъ! Мысль, что онъ пріѣдетъ и получитъ отказъ, возбуждала въ ней чувство торжества; снова въ ея рукахъ была власть -- и ей предстояло не смиренно выслушивать мнѣніе о ея прелестяхъ, а гордо пользоваться своей могучей силой.
Подъ вліяніемъ этого чувства или какого-либо другого, Гвендолина вздрогнула, услыхавъ стукъ лошадиныхъ подковъ во дворѣ. Миссъ Мерри поспѣшно вошла въ комнату и объявила, что Грандкортъ ждетъ въ гостиной. Призвавъ на помощь всю свою энергію, молодая дѣвушка вышла къ нему и съ серьезной учтивостью протянула ему руку. Онъ спросилъ объ ея здоровьѣ, по обыкновенію, тихо, медленно; она отвѣчала почти тѣмъ-же тономъ. Они сидѣли другъ противъ друга: Гвендолина опустивъ глаза, а Грандкортъ пристально смотря на нее. Всякій, взглянувъ на нихъ, подумалъ-бы, что это влюбленные, еще необъяснившіеся другъ другу въ своей любви. Дѣйствительно, это была сцена объясненія: она чувствовала, что Грандкортъ уже безмолвно сдѣлалъ ей предложеніе, а онъ чувствовалъ, что уже получилъ согласіе.
-- Я очень жалѣлъ, что я не засталъ васъ въ Лейбронѣ,-- началъ онъ своимъ апатичнымъ голосомъ, въ которомъ теперь однако-же слышались ноты томной любви; -- безъ васъ тамъ рѣшительно нельзя оставаться. Это отвратительная трущоба, не правда-ли?
-- Я не могу судить о Лейбронѣ безъ меня,-- отвѣтила Гвендолина, взглянувъ на него съ проблескомъ прежней своей веселой ироніи;-- а со мною Лейбронъ довольно пріятное мѣстечко и я осталась-бы тамъ долѣе, если-бъ могла. Но мнѣ пришлось вернуться домой, по причинѣ семейныхъ затруднительныхъ обстоятельствъ.
-- Какъ вы жестоко поступили, уѣхавъ въ Лейбронъ,-- сказалъ Грандкортъ, не обращая никакого вниманія на слова Гвендолины, которая хотѣла сразу поставить вопросъ ясно,-- вы знали, что вашъ отъѣздъ испортитъ всѣ удовольствія въ Дипло, такъ-какъ вы были душою всего. Неужели вамъ рѣшительно до меня нѣтъ никакого дѣла?
Гвендолинѣ нельзя было сказать да серьезнымъ тономъ, но невозможно было произнести и нѣтъ; что-же ей было дѣлать? Она опустила глаза, и яркій румянецъ покрылъ ея руки и шею. Видя впервые подобное смущеніе въ Гвендолинѣ, Грандкортъ приписалъ это чувству любви. Но онъ рѣшился довести ее до открытаго признанія.
-- Можетъ быть, вы интересуетесь кѣмъ-либо другимъ? Можетъ быть... вы дали слово? Кажется, вамъ слѣдовало-бы мнѣ объ этомъ сказать! Не стоитъ-ли между нами кто-нибудь?
Отвѣтъ Гвендолины былъ готовъ: "да, между нами есть преграда, хотя не мужчина, а женщина". Но какъ было ей высказать это? Она обѣщала м-съ Глашеръ не выдавать ея тайны и, къ тому-же, она не могла заговорить о этакомъ предметѣ съ Грандкортомъ. Точно также невозможно было остановить его въ самомъ началѣ объясненія въ любви торжественными словами: "Я вижу ваше намѣреніе, оно для меня очень лестно, но... и т. д." Если-бъ рыбу честно пригласили на кухню, то она могла-бы просто отказаться, но когда ея путь хитро преграждаютъ незамѣтной сѣтью, то что ей остается дѣлать? Гвендолина находилась въ такомъ-же положеніи -- и потому она молчала.
-- Долженъ-ли я Васъ понять такъ, что вы отдаете предпочтеніе другому?-- продолжалъ Грандкортъ.
Гвендолйна пересилила свое смущеніе и, поднявъ глаза, сказала яснымъ, вызывающимъ тономъ:
-- Нѣтъ.
Въ этомъ словѣ она хотѣла выразить: "Такъ что-же? Это еще не значить, что я согласна за васъ выйти". Грандкортъ былъ чрезвычайно чутокъ до всего, что могло касаться его самолюбія, и медленно прибавилъ:
-- Я далекъ отъ мысли вамъ надоѣдать и, конечно, не надѣюсь назойливостью одержать побѣду. Если для меня нѣтъ никакой надежды, то скажите прямо -- и я тотчасъ уѣду, все равно куда.
Къ немалому удивленію Гвендолины, она почувствовала какой-то страхъ при мысли о немедленномъ удаленіи Грандкорта. Она боялась снова остаться въ скучной, мертвенной обстановкѣ, окружавшей ее. Чтобъ отсрочить рѣшительный отвѣтъ, она сказала:
-- Я боюсь, что вамъ неизвѣстно наше положеніе. Мама потеряла все свое состояніе, и мы переѣзжаемъ отсюда. Эта неожиданная перемѣна занимаетъ всѣ мои мысли, и вы должны извинить мою разсѣянность.
Уклонившись, такимъ образомъ, отъ прямого отвѣта, Гвендолйна возвратила себѣ свое обычное самообладаніе. Она говорила съ достоинствомъ и смотрѣла прямо на Грандкорта, маленькіе, глубокіе глаза котораго таинственно приковывали ее къ себѣ. Дѣйствительно, отношенія между этими двумя существами были таинственныя, такъ-какъ многообразная драма, разыгрывающаяся между мужчиной и женщиной, часто не можетъ быть выражена опредѣленными словами. Слово "любовь" не можетъ выразить миріада различныхъ оттѣнковъ взаимнаго влеченія, точно такъ-же, какъ слово "мысль" не можетъ объяснить того, что происходитъ въ умѣ человѣка. Трудно сказать, съ чьей стороны, Гвендолины или Грандкорта, вліяніе было сильнѣе. Въ эту минуту преобладающимъ его желаніемъ было овладѣть этимъ существомъ, столь увлекательно соединявшимъ въ себѣ дѣтскую невинность съ вызывающей кокетливостью, а мысль, что она знаетъ о его прошломъ, и потому питаетъ къ нему отвращеніе, увеличивала только въ немъ жажду торжества, въ конечномъ осуществленіи котораго онъ не сомнѣвался. А она? Она ощущала жажду странника въ безводной пустынѣ, она видѣла въ любви этого человѣка единственное спасеніе отъ безпомощнаго подчиненію злому року.
Они долго смотрѣли другъ на друга; наконецъ, Грандкортъ небрежно сказалъ:
-- Я надѣюсь, что разореніе вашей матери не будетъ болѣе васъ тревожить. Вы дадите мнѣ право обезпечить ее.
Эти слова были произнесены такъ медленно, что Гвендолина имѣла время пережить въ воображеніи цѣлую жизнь. Они повліяли на нее, какъ опьяняющее зелье, которое рисуетъ желанные предметы въ самомъ лучшемъ освѣщеніи. Она вдругъ ощутила какую-то призрачную любовь къ этому человѣку, такъ хорошо подбиравшему слова и казавшемуся олицетвореніемъ самой деликатной преданности. Отвращеніе, страхъ, совѣсть -- все стушевалось, и она только почувствовала облегченіе отъ горькаго сознанія своей безпомощности. Она уже видѣла, какъ съ прежней веселостью она бросается на шею матери и объявляетъ ей о счастливой перемѣнѣ въ ея жизни. Но, когда Грандкортъ кончилъ говорить, она на одно мгновеніе ясно сознала, что стоитъ на перепутьи.
-- Вы очень великодушны,-- сказала она, не сводя съ него глазъ.
-- Вы согласны на то, что дастъ мнѣ это право?-- спросилъ Грандкортъ тихо и безъ малѣйшаго одушевленія.-- Вы согласны быть моей женою?
Гвендолина поблѣднѣла и подъ вліяніемъ чего-то необъяснимаго встала и сдѣлала нѣсколько шаговъ. Потомъ она остановилась и молча сложила руки на груди. Грандкортъ также всталъ; очевидное колебаніе бѣдной дѣвушки возбудило въ немъ такой живой интересъ, какого онъ давно уже не ощущалъ, тѣмъ болѣе, что онъ зналъ причину этого колебанія.
-- Прикажете мнѣ удалиться?-- сказалъ онъ, взявъ шляпу.
Никакой добрый геній не могъ-бы внушить ему болѣе эффектныхъ словъ.
-- Нѣтъ!-- промолвила Гвендолина.
Она не могла позволить ему уйти; эта отрицательная форма опутала ее, какъ сѣтями.
-- Вы удостоиваете своимъ вниманіемъ мою любовь?-- сказалъ Грандкортъ, по-прежнему держа шляпу въ рукахъ и смотря молодой дѣвушкѣ прямо въ глаза.
Наступило молчаніе; оно могло длиться долго, но безъ всякой пользы для Гвендолины. Ей нельзя было противорѣчить себѣ. Къ чему она его удерживала? Онъ ловко отстранилъ всякую возможность объясненія.
-- Да,-- произнесла Гвендолина серьезно, словно отвѣчала на вопросъ судьи.
Грандкортъ такъ-же серьезно выслушалъ это счастливое да и не измѣнилъ своего положенія. Однако, черезъ нѣсколько минутъ онъ молча положилъ шляпу и, взявъ руку Гвендолины, поцѣловалъ ее. Его поведеніе показалось молодой дѣвушкѣ образцовымъ, и ей вдругъ стало совершенно ловко и даже весело. Въ ея глазахъ да значило только освобожденіе отъ мѣста гувернантки и отъ переѣзда матери въ сойерскій котеджъ.
-- Не желаете-ли вы видѣть маму?-- сказала она съ счастливой улыбкой.-- Я сейчасъ за нею сбѣгаю.
-- Нѣтъ, подождите немного,-- отвѣтилъ Грандкортъ, стоя въ своей любимой позѣ, т. е. правой рукой проводя по бакенбардамъ, а лѣвую засунувъ въ карманъ жилета.
-- Имѣете вы мнѣ еще что-нибудь сказать?-- весело спросила Гвендолина.
-- Да, но я знаю, что вы не любите, чтобъ вамъ надоѣдали,-- отвѣтилъ Грандкортъ съ нѣкоторымъ чувствомъ.
-- Но то, что я люблю слышать, мнѣ не надоѣдаетъ.
-- Можно у васъ спросить, когда свадьба?
-- Я думаю, лучше сегодня не спрашивать,-- отвѣтила Гвендолина, надувъ губки.
-- Хорошо, не сегодня, такъ завтра. Прежде, чѣмъ я пріѣду завтра, вы, пожалуйста, рѣшите этотъ вопросъ. Скажемъ, черезъ двѣ недѣли, черезъ три... какъ можно скорѣе.
-- Вы боитесь, что я вамъ надоѣмъ. Я всегда замѣчала что женихи бываютъ болѣе въ обществѣ своихъ невѣстъ, чѣмъ мужья въ обществѣ женъ. Впрочемъ, можетъ быть, и мнѣ это болѣе понравится.
И она прелестно разсмѣялась.
-- Вы увидите въ жизни только одно пріятное.
-- И ничего непріятнаго, пожалуйста скажите это, потому что я, кажется, болѣе ненавижу непріятное, чѣмъ люблю пріятное.
Говоря это, Гвендолина чувствовала, что находится въ женскомъ раю, гдѣ всякое ея глупое слово признается очаровательнымъ.
-- Не знаю, удастся-ли мнѣ оградить васъ отъ всѣхъ непріятностей въ этомъ скучномъ мірѣ,-- отвѣтилъ Грандкортъ.-- Напримѣръ, если вы поѣдете верхомъ на Критеріонѣ, то я не могу помѣшать ему случайно оступиться.
-- А кстати, какъ поживаетъ мой старый другъ Критеріонъ?
-- Онъ здѣсь; я велѣлъ грумму пріѣхать на немъ, чтобъ вы могли его видѣть. Вчера на него надѣвали датское сѣдло. Подойдите къ окошку и взгляните на него.
Гвендолина съ удовольствіемъ увидала обѣихъ лошадей, въ роскошныхъ попонахъ; груммъ водилъ ихъ взадъ и впередъ по двору. Онѣ казались ей олицетвореніемъ власти и богатства и представляли поразительный контрастъ съ униженіемъ и нищетою ея положенія.
-- Хотите завтра покататься на Критеріонѣ?-- спросилъ Грандкортъ.
-- Очень!-- отвѣтила Гвендолина; -- мнѣ хотѣлось-бы теперь болѣе всего на свѣтѣ забыться въ бѣшеной скачкѣ. Но, право, мнѣ надо пойти за мамой.
-- Хорошо, я провожу васъ до двери,-- произнесъ Грандкортъ и предложилъ ей руку.
Она оперлась на нее, и лица ихъ почти прикасались одно къ другому. Она ни сколько не боялась, чтобъ онъ ее не поцѣловалъ, и находила, что онъ ведетъ себя, какъ женихъ, гораздо лучше, чѣмъ обыкновенно описываютъ въ романахъ.
-- Ахъ, да! вы можете избавить меня отъ одной непріятности -- сказала она, останавливаясь:-- мнѣ непріятно общество м-ра Луша.
-- Вы будете отъ него избавлены. Я его прогоню.
-- Значитъ и вы его не любите?
-- Нисколько; я его терпѣлъ, какъ бѣднаго человѣка, неимѣвшаго куска хлѣба,-- произнесъ Грандкортъ съ пренебреженіемъ;-- его приставили ко мнѣ, въ видѣ спутника въ путешествіяхъ, когда я былъ еще мальчикомъ. Это -- грубое животное, смѣсь свиньи и диллетанта.
Гвендолина засмѣялась. Все это было очень естественно и любезно, тѣмъ болѣе, что обыкновенно Грандкортъ поражалъ своей надменной торжественностью. Выходя изъ комнаты, онъ почтительно отворилъ передъ нею дверь и она не могла не оцѣнить подобной дани уваженія. Вообще ей казалось, что онъ будетъ менѣе непріятнымъ мужемъ, чѣмъ всякій другой.
-- Пойдемте, мама, внизъ къ м-ру Грандкорту,-- сказала Гвендолина, поспѣшно входя въ спальню, гдѣ ее съ безпокойствомъ ждала м-съ Давило;-- я ему дала слово.
-- Голубушка -- воскликнула м-съ Давило, скорѣе съ удивленіемъ, чѣмъ съ радостью.
-- Да,-- продолжала Гвендолина, не давая матери времени предложить ей какой-нибудь вопросъ,-- все кончено; вы не переѣдете въ сойерскій котеджъ, а я не поступлю къ м-съ Момпертъ въ гувернантки... Все будетъ по-моему. Пойдемте-ка внизъ, мама!