Въ день свадьбы Гвендолины и Грандкорта погода была свѣтлая, ясная, и, хотя солнце свѣтило довольно ярко, но легкій морозъ сморщилъ листья. Вѣнчальный поѣздъ представлялъ живописную картину и половина Пеникота вышла на дорогу, которая вела въ церковь. Церковную службу совершалъ пасторъ, старый товарищъ Гаскойна, а онъ самъ исполнялъ должность посаженаго отца, къ наибольшему торжеству церемоніи. Только лица м-съ Давило и Анны не соотвѣтствовали общему радостному тону своимъ грустнымъ выраженіемъ. У м-съ Давило глаза были совершенно красны, какъ-будто она проплакала всю ночь, и никого не удивляло, что, несмотря на блестящій бракъ дочери, она горевала о разлукѣ со своимъ любимымъ дѣтищемъ. Менѣе была понятна причина грустнаго настроенія Анны, особенно въ виду того эфекта, который она производила въ нарядномъ костюмѣ подруги невѣсты. Все остальное общество сіяло радостью и, болѣе всѣхъ, сама невѣста. Никода ея осанка, вполнѣ достойная, по общему мнѣнію, ея новаго высокаго положенія, не была такъ величественна, никогда ея каріе глаза не сверкали такъ ярко, какъ въ этотъ день. Конечно, этотъ блескъ могъ происходить отъ горестнаго волненія или страданія, но въ это памятное утро она не чувствовала ни горя, ни страданія; она теперь находилась почти въ томъ-же напряженномъ, восторженномъ состояніи, въ которомъ она находилась, когда, сидя за игорнымъ столомъ, увидала въ первый разъ Деронду. Это чувство теперь было не чуждо радости: душевное безпокойство, возбужденное въ послѣднее время проснувшейся въ ней совѣстью, было заглушено самодовольнымъ сознаніемъ удовлетвореннаго тщеславія. Она не раскаявалась въ бракѣ съ Грандкортомъ и предавалась вполнѣ упоенію блестящей обстановки, среди которой она играла первую роль. Всѣ смутные образы и мысли, мучившіе ее до сихъ поръ -- преступность ея поступка, предчувствіе страшной кары, отчаяніе несчастной м-съ Глашеръ, вѣроятное осужденіе Деронды ея брака и, особенно, сознаніе, что дѣнь, связывавшій ее съ Грандкортомъ, на всегда сковала ее по рукамъ и ногамъ -- совершенно стушевались передъ одуряющимъ, восторженнымъ сознаніемъ, что она стоитъ у игорнаго стола жизни и въ виду многочисленныхъ, устремленныхъ на нее глазъ, ставитъ на карту все, рискуя или выиграть блестящій кушъ, или проиграться въ пухъ. Однако-жъ, въ это утро она не допускала даже мысли о проигрышѣ; она была увѣрена, что бракъ, которымъ очень многія женщины не умѣютъ пользоваться, дастъ ей новую силу и возможность повелѣвать всѣмъ и всѣми. Бѣдная Гвендолина! ее всегда упрекали за слишкомъ практичный взглядъ на жизнь, а она съ гордо поднятой головой и величественной, осанкой витала среди иллюзій и грезъ, хотя въ глубинѣ ея сердца гнѣздилось полусознаніе, что ее опьяняло это неожиданное торжество.
-- Слава-богу, голубушка, все обошлось прекрасно,-- сказала м-съ Давило, помогая Гвендолинѣ снять вѣнчальное платье и замѣнить его дорожнымъ костюмомъ.
-- Вы сказали-бы то же самое, если-бъ я поступила къ м-съ Момпертъ, милая мама,-- отвѣтила Гвендолина, ласкаясь къ матери.-- Вотъ я и м-съ Грандкортъ. Вы должны быть рады: вѣдь вы едва не умерли отъ горя при мысли, что мнѣ не бывать м-съ Грандкортъ.
-- Тише, тише, дитя мое,-- произнесла м-съ Давило почти шопотомъ;-- я, конечно, очень счастлива, но не могу не жалѣть о нашей разлукѣ. Впрочемъ, я все перенесу съ радостью, если ты только будешь счастлива.
-- Нѣтъ, мама,-- отвѣтила Гвендолина съ улыбкой,-- вы не можете ничего переносить радостно, а непремѣнно плачете обо всемъ. Вы готовы горевать о томъ, что я буду жить въ роскоши и удовольствіяхъ, что у меня будутъ блестящій домъ, лошади, брилліанты, что я буду леди и стану ѣздить ко двору, все-же продолжая васъ любить болѣе всѣхъ на свѣтѣ.
-- Я нисколько не буду ревновать тебя, мое сокровище, если мужъ займетъ первое мѣсто въ твоемъ сердцѣ, а онъ, конечно, имѣетъ право на это разсчитывать.
-- Плохой разсчетъ,-- промолвила Гвендолина, качая головой;-- впрочемъ, я не намѣрена съ нимъ дурно обходиться, если онъ этого не заслужитъ. А жаль, мама, что вы не поѣдете со мной,-- прибавила она дрожащимъ голосомъ.
На глазахъ ея показались слезы, которыя только увеличили ея прелесть при прощаніи.
Гаскойнъ проводилъ ее до экипажа и, пожелавъ счастливаго пути, вернулся къ м-съ Давило, которой сказалъ торжественно:
-- Мы должны быть благодарны судьбѣ, Фани. Гвендолина очутилась въ такомъ блестящемъ положеніи, на какое я не смѣлъ разсчитывать. Вы -- счастливѣйшая изъ матерей, тѣмъ болѣе, что, очевидно, Грандкортъ женился на вашей дочери только ради нея самой.
До Райландса молодымъ надо было проѣхать по желѣзной дорогѣ около пятидесяти миль и уже въ сумерки они остановились передъ большимъ бѣлымъ домомъ съ изящной террасой, окруженной громаднымъ паркомъ. Во всю дорогу Гвендолина была очень весела и безъ умолку болтала, повидимому, не признавая никакой перемѣны въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ; но было замѣтно, что она находилась въ большомъ волненіи, которое еще болѣе увеличилось при проѣздѣ черезъ паркъ. Неужели всѣ ея новыя мечты исполнились, она стала важной особой и все, что она видѣла передъ собою, принадлежало ей? Но, быть можетъ, сердце трепетало и отъ смутнаго чувства страха за невѣдомое будущее. Какъ-бы то ни было, она вдругъ умолкла, когда Грандкортъ сказалъ: "Вотъ мы и дома", и въ первый разъ поцѣловалъ ее въ губы; она почти не почувствовала этой ласки. Послѣ напряженнаго волненія, она точно онѣмѣла.
Весь домъ горѣлъ огнями; вездѣ было тепло, уютно, роскошно. Доведя Гвендолину по небольшому корридору до двери, которая вела во внутреннія комнаты, Грандкортъ сказалъ:
-- Это наше гнѣздо. Вы, вѣрно, захотите отдохнуть. Мы будемъ рано обѣдать.
Съ этими словами онъ поцѣловалъ ея руку и удалился болѣе влюбленный, чѣмъ ожидалъ.
Гвендолина сняла шляпку и пальто и бросилась въ кресло у камина.
-- Вотъ посылка, которую мнѣ приказали передать вамъ лично, наединѣ,-- сказала старая экономка, послѣдовавшая за своей новой госпожей.-- Человѣкъ, привезшій ее, сказалъ что это подарокъ отъ м-ра Грандкорта.
Гвендолина подумала, что это, вѣрно, брилліанты, которые ей обѣщалъ Грандкортъ, и поспѣшно развернула посылку. Дѣйствительно, въ ней былъ футляръ съ брилліантами, но открывъ его, она увидала прежде всего записку почеркъ которой ей былъ знакомъ; она задрожала всѣмъ тѣломъ и прочла слѣдующее:
"Эти брилліанты были нѣкогда даны въ знакъ пламенной любви Лидіи Глашеръ, а теперь она присылаетъ ихъ вамъ. Вы нарушили данное слово съ цѣлью овладѣть тѣмъ, что принадлежало ей. Быть можетъ, вы надѣетесь быть счастливой, какъ она была нѣкогда, и имѣть прелестныхъ дѣтей, которыя лишатъ наслѣдія ея дѣтей. Господь слишкомъ справедливъ, чтобъ допустить до этого. Сердце человѣка, за котораго вы вышли, давно умерло. Его юная любовь принадлежала мнѣ и вы не можете у меня отнять ее. Любовь эта умерла, но я -- могила и вашему счастью. Я предупреждала васъ. Вы захотѣли нанести мнѣ и моимъ дѣтямъ неизгладимый ударъ. Онъ въ-концѣ-концовъ женился-бы на мнѣ, если-бъ вы не нарушили своего слова. Будьте увѣрены, что васъ постигнетъ страшное возмездіе, и я желаю этого отъ всей души. Можетъ быть, вы покажете ему это письмо, чтобъ окончательно погубить меня и моихъ дѣтей.
Но неужели вы захотите, чтобъ вашъ мужъ видѣлъ на васъ эти брилліанты и постоянно напоминалъ вамъ мои слова? Найдетъ-ли онъ, что вы имѣете право жаловаться, когда вы согласились на его предложеніе, зная все? Преднамѣренное зло, которое вы мнѣ причинили, послужитъ вамъ вѣчнымъ проклятіемъ".
Гвендолина безсознательно прочла нѣсколько разъ роковое письмо, потомъ быстро бросила его въ каминъ, гдѣ пламя немедленно превратило его въ пепелъ. При этомъ она случайно уронила на полъ футляръ и брилліанты разсыпались. Она на это не обратила никакого вниманія и долго сидѣла въ креслѣ, безпомощная, безнадежная, съ дрожащими губами и руками. Она ничего не сознавала, кромѣ того, что прочитала въ письмѣ, каждое слово котораго повторяла безсчетное количество разъ.
Кто-то постучался въ дверь и Грандкортъ вошелъ, чтобы вести Гвендолину къ обѣду. Увидавъ его, она истерически вскрикнула и смертельно поблѣднѣла. Онъ надѣялся, что она встрѣтитъ его съ улыбкой, но передъ нимъ была трепещущая женщина, а на полу возлѣ ея ногъ валялись разбросанные брилліанты.
Не сошла-ли она съума?