Матью Джерминъ подошелъ къ м-ссъ Тренсомъ, снялъ шляпу и улыбнулся. Она не улыбнулась, но сказала:
-- Вы знаете, что Гарольда нѣтъ дома?
-- Да; я зашелъ повидаться съ вами собственно, спросить, нѣтъ ли какихъ приказаній. Мнѣ не удалось бесѣдовать съ вами, съ тѣхъ поръ какъ онъ возвратился,
-- Такъ пойдемте въ рощу.
Они повернули и пошли рядомъ. Джерминъ все еще безъ шляпы, держа ее за спиной. Воздухъ былъ такъ мягокъ и пріятенъ, что у м-ссъ Тренсомъ тоже не было на головѣ ничего, кромѣ вуаля.
Они шли довольно долго молча, пока не скрылись изъ виду, подъ высокими деревьями, беззвучно ступая по оставшейся листвѣ. Джермину смертельно хотѣлось узнать, не высказалось ли въ чемъ-нибудь мнѣніе Гарольда о немъ, я мнѣніе далеко не лестное, какъ ему думалось. У Джермина сердце было отъ природы не каменное: въ двадцать пять лѣтъ онъ сочинялъ стихи и былъ влюбленъ по уши въ черноглазую красавицу, явное расположеніе которой весьма льстило его самолюбію; но человѣкъ семейный, съ взрослыми дѣтьми, человѣкъ въ извѣстномъ положеніи и заваленный весьма сложнымъ и отвѣтственнымъ дѣломъ, неизбѣжно дорожитъ мнѣніемъ о себѣ, и особенно мнѣніемъ людей болѣе или менѣе вліятельныхъ.
-- Гарольдъ замѣчательно уменъ, началъ онъ наконецъ, такъ-какъ м-ссъ Тренсомъ упорно молчала.-- Если онъ попадетъ въ парламентъ, онъ непремѣнно составитъ себѣ имя. У него удивительно вѣрный, мѣткій взглядъ на вещи.
-- Въ этомъ нѣтъ ничего утѣшительнаго для меня, скала м-ссъ Тренсомъ. Въ этотъ день она больше чѣмъ когда-либо сознавала, какъ горько, какъ непріятно отзывалось на ней присутствіе Джермина. Она впрочемъ тщательно подавляла въ себѣ горечь и досаду: -- подавляла потому, что не могла допустить, чтобы униженіе, сознаваемое ею въ глубинѣ души, могло когда-либо отразиться, сказаться въ какомъ-нибудь ея словѣ или взглядѣ. Цѣлые годы между ними не было ничего сказано; она молчала, потому что помнила; онъ молчалъ, потому что все больше и больше забывалъ.
-- Надѣюсь, что онъ не манкируетъ противъ васъ ни въ какомъ отношеніи? Я знаю, что его убѣжденія вамъ не по сердцу; но я надѣюсь, что во всемъ остальномъ онъ высказываетъ расположеніе и намѣреніе быть добрымъ сыномъ.
-- О, разумѣется -- добрымъ настолько, сколько мужчины находятъ возможнымъ быть добрыми въ отношеніи женщинъ: покупать имъ мягкую мебель и экипажи, предоставлять имъ наслаждаться всѣми благами жизни подъ гнетомъ пренебреженія и презрѣнія. Я не имѣю надъ нимъ никакой власти, замѣтьте -- никакой.
Джерминъ повернулся, чтобы посмотрѣть м-ссъ Тренсомъ въ лицо: давно она не говорила съ нимъ такъ открыто сознаваясь въ безсиліи.
-- Онъ высказалъ что-нибудь непріятное относительно вашего завѣдыванія дѣлами?
-- Моего завѣдыванія дѣлами! сказала м-ссъ Тренсомъ, гнѣвно метнувъ глазами на Джермина. Но тотчасъ же опомнилась: она почувствовала, что освѣтила факеломъ прошлое свое безуміе. Она давно пришла къ твердому рѣшенію, перешедшему въ привычку,-- не затѣвать съ этимъ человѣкомъ никакихъ споровъ -- никогда не высказывать ему, что она про него думаетъ, за кого она его считаетъ. Она сохранила въ цѣлости и женскую гордость -- и женскую чуткую чувствительность: она вовсю свою жизнь сохранила дѣвичью потребность въ рыцарскомъ поклоненіи, въ безусловномъ, почтеніи. И потому опять замолчала.
Джермину было скучно -- и ничего больше. Въ его умѣ не было рѣшительно ничего, соотвѣтствовавшаго тонкимъ, нитямъ чувствительности и впечатлительности м-ссъ Тренсомъ. Онъ не былъ глупъ; но онъ всегда попадалъ въ просакъ, когда хотѣлъ быть деликатнымъ или великодушнымъ;, онъ постоянно воображалъ, что можно успокоивать другихъ людей, восхваляя себя самаго. Нравственная вульгарность заразила его какъ бы наслѣдственнымъ запахомъ. Онъ и теперь попалъ въ просакъ.
-- Милая моя м-ссъ Тренсомъ, сказалъ онъ мягкимъ, ласковымъ тономъ,-- вы взволнованы, вы какъ будто гнѣваетесь на меня. А между тѣмъ если вы посмотрите на дѣла хладнокровно, вы увидите, что вамъ пожаловаться не на что, если только вы не найдете возможнымъ жаловаться на неизбѣжное теченіе обстоятельствъ. Я всегда старался предупреждать и исполнять ваши желанія, въ дни счастія и несчастія. И теперь я всей душей готовъ сдѣлать вамъ все угодное, если это только возможно.
Всякая фраза рѣзала ее ножемъ въ сердце. Ласка и ухаживаніе нѣкоторыхъ людей болѣе раздражаютъ, болѣе унижаютъ, чѣмъ иныя насмѣшки; но несчастная женщина, поставившая себя въ нѣкоторую зависимость отъ человѣка, ниже себя по чувствамъ, должна выносить такое униженіе, во избѣжаніе чего-нибудь худшаго. Грубая доброта во всякомъ случаѣ лучше грубаго гнѣва, и во всѣхъ человѣческихъ спорахъ натуры тупыя, ограниченныя, грубыя всегда берутъ верхъ именно вслѣдствіе своей тупости и грубости. М-есъ Тренсомъ сознавала въ глубинѣ души, что отношенія, сковавшія ея уста предъ образомъ дѣйствій Джермина, въ дѣловомъ отношеніи, подали ему поводъ воображать, что онъ можетъ расчитывать на безнаказанность во всѣхъ другихъ обстоятельствахъ. Она очень хорошо помнила, что ей пришлось вынести вслѣдствіе его недобросовѣстнаго эгоизма. А теперь возвращеніе Гарольда, богатаго, проницательнаго, дѣятельнаго, съ очевиднымъ стремленіемъ къ преобладанію, къ господству, поставило ихъ обоихъ лицомъ къ лицу съ затрудненіемъ, слагавшимся годами неизвѣстности и неувѣренности въ исходѣ. Въ такомъ положеніи, со страшной тайной угрозой надъ головой -- тайной, извѣстной Джермину и въ которой онъ былъ главнымъ участникомъ,-- она готова была поразить его негодованіемъ, уничтожить его словами, вполнѣ соотвѣтствовавшими его дѣйствіямъ, и тѣмъ болѣе готова, что онъ говорилъ съ нахальной, фамильярной любезностью, не понимая, что было у ней на сердцѣ. Но какъ только въ глубинѣ души ея возникали слова: "Вы довели меня до этого", ей слышался немедленно отвѣтъ: "Вы сами довели себя до этого. " А она низачто на свѣтѣ не согласилась бы выслушать такого отвѣта отъ кого бы то ни было. Что же она сдѣлала? Чрезъ нѣсколько минутъ молчанія, она какъ-то странно успокоилась и сказала тихимъ, почти дрожащимъ голосомъ:
-- Дайте мнѣ руку.
Онъ подалъ ее немедленно, надѣвъ шляпу и удивляясь. М-ссъ Тренсомъ не ходила съ нимъ подъ руку уже болѣе двадцати лѣтъ.
-- Я попрошу васъ только объ одномъ. Дайте мнѣ слово.
-- Въ чемъ дѣло?
-- Дайте мнѣ слово, что вы не станете споритъ съ Гарольдомъ.
-- Вамъ не безъизвѣстно, что я не могу желать съ нимъ ссориться.
-- Но дайте клятву, и не переступайте ея ни въ какомъ случаѣ. Выносите отъ него все, но только не ссорьтесь съ нимъ.
-- Развѣ можно дать клятву не ссориться! сказалъ Джерминъ, немножко разсердившись на требованіе выносить безотвѣтно всѣ рѣзкости Гарольда.-- Все зависитъ отъ обстоятельствъ, отъ настроенія минуты. Я ни въ какомъ случаѣ не возьмусь выносить все.
-- Боже мой! сказала м-ссъ Тренсомъ, высвобождая свою руку изъ подъ его руки,-- неужели вы не сознаете, какъ это было бы ужасно?
Когда она высвободила руку, Джерминъ сунулъ обѣ свои руки въ карманы и, пожимая плечами, сказалъ:
-- Я буду обращаться съ нимъ также, какъ онъ со мной.
Джерминъ повернулся своей дикой стороной -- и мягкости, любезностей какъ не бывало. Это-то и пугало всегда м-ссъ Тренсомъ: возможность наглости, нахальства въ человѣкѣ, близкомъ ей въ качествѣ стараго и полезнаго слуги, клеймо котораго тайно тяготѣло на ней. Она была также безсильна, безвластна надъ нимъ, какъ надъ сыномъ.
Гордая, властолюбивая женщина, не смѣла произнести ни одного слова. Оба они молчали, выходя съ тѣнистой тропинки на солнце. У обоихъ въ головахъ вертѣлось незрѣлое, смутное желаніе -- чтобы Гарольдъ Тренсомъ не рождался на свѣтъ.
-- Мы много работаемъ по случаю выборовъ, сказалъ Джерминъ, приходя въ себя, когда они довернули снова на солнце.-- Надѣюсь, что намъ удастся его вывезти, и въ такомъ случаѣ онъ будетъ какъ нельзя болѣе въ духѣ. Все устроится гораздо лучше, чѣмъ вамъ кажется. Убѣдите себя только въ томъ, прибавилъ онъ, улыбаясь ей, что для человѣка въ его положеніи лучше быть въ парламентѣ на дурномъ счету, чѣмъ вовсе не быть.
-- Нѣтъ, сказала на это м-ссъ Тренсомъ. Я слишкомъ стара, чтобы переучиваться называть горькое сладкимъ и сладкое горькимъ. Но мои личныя мысли или чувствованія къ вопросу не относятся. Я стала также безполезна, какъ старомодное украшеніе камина.
И такимъ образомъ они разошлись, въ той же изящной обстановкѣ, въ которой встрѣтились. М-ссъ Тренсомъ стало страшно: все вокругъ нея, прежде горячее и блестящее, подернулось бѣлымъ, сѣдымъ пепломъ, и солнечные лучи только еще ярче, еще рельефнѣе выставляли это запустѣніе.
Джерминъ по дорогѣ домой думалъ о возможности столкновеній между нимъ и Тренсомомъ,-- столкновеній, которыя къ добру не приведутъ, потребуютъ отъ него денежныхъ пожертвованій и, можетъ быть, даже доведутъ до скандала, что, въ свою очередь, тоже повлечетъ къ денежному ущербу. Человѣкъ по шестому десятку, женатый, въ связяхъ со всей Дуффильдской знатью, съ цѣлой семьей взрослыхъ дочерей, съ домомъ на большую ногу и съ обширной дѣловою практикой, непремѣнно больше заботится о сохранности и неприкосновенности всѣхъ этихъ солидныхъ благъ, чѣмъ объ идеяхъ и чувствахъ. Различныя, несчастныя стеченія обстоятельствъ поставили Джермина въ непріятное, неудобное положеніе именно теперь; нельзя было бы особенно винить его, какъ ему казалось; еслибъ дѣло шло не на такую спѣшку, все бы могло уладиться къ общему удовольствію. Онъ низачто не допустилъ бы никого обвинить себя въ причиненіи намѣреннаго ущерба кому бы то ни было; онъ былъ готовъ на всякія удовлетворенія, на всякія уступки, еслибъ только его попросили какъ слѣдуетъ. Только конечно лучше было бы, еслибъ ничего не просили, ничего не требовали.
Одному нѣмецкому поэту ввѣрили особенно вкусную колбасу для передачи пріятелю въ Парижѣ. Во время путешествія, онъ понюхалъ ее; ему захотѣлось попробовать; онъ откусилъ кусочекъ, потомъ другой и еще другой, увлекаясь послѣдовательными моментами соблазна, пока наконецъ отъ колбасы остался одинъ хвостикъ. Преступленіе было не преднамѣренное. Поэтъ любилъ правду и честность, но любилъ тоже и колбасы; а дѣло-то вышло прескверное.
То же почти было и съ Джерминомъ. Онъ далеко не сочувствовалъ гнусной отвлеченности мошенничества и обмана, но онъ любилъ другія вещи, что и ввело его и въ искушеніе и въ заблужденіе. Ему приходилось дѣлать многое въ судебной сферѣ и въ ежедневной жизни, чего бы онъ, съ абстрактной точки зрѣнія, первый не преминулъ осудить; и въ самомъ дѣлѣ онъ былъ совершенно чуждъ искушенію абстрактному. Въ этомъ-то и заключалось неудобство; онъ согрѣшилъ ради частныхъ, конкретныхъ видовъ и это вело прямымъ путемъ къ частнымъ, конкретнымъ послѣдствіямъ.
По онъ былъ человѣкъ рѣшительный. Разъ избравъ путь, по своему крайнему разумѣнію наилучшій,-- онъ шелъ прямо къ цѣли. Выборы должны состояться, и непремѣнно такъ, какъ ему хочется: это непремѣнно отразится благопріятно на Гарольдѣ, дастъ ему опредѣленное занятіе и предоставитъ ему самому больше времени приготовиться къ какому бы то ни было кризису.
Онъ казался чрезвычайно въ духѣ въ этотъ вечеръ. Было рожденіе его старшей дочери, и молодежъ затѣяла танцы. Папа былъ восхитителенъ -- протанцовалъ кадриль -- разсказывалъ анекдоты за ужиномъ и припоминалъ остроумныя цитаты изъ своихъ прежнихъ чтеній: если цитата была латинская, онъ считалъ непремѣннымъ долгомъ переводить и истолковывать ее дамамъ; такъ что одна глухая гостья изъ Дуффильда не отводила рожка отъ уха, чтобы не пропустить ни одного слова изъ разглагольствованій Джермина, и очень сожалѣла, что не взяла съ собой племянницы: она молода, и все бы запомнила.
Однако съѣздъ былъ гораздо меньше обыкновеннаго. Многіе изъ требіанцевъ отреклись отъ Джермина, когда узнали, что онъ сталъ на сторону радикала.