Представьте себѣ, какова была бы игра въ шахматы, еслибы у всѣхъ шахматныхъ фигуръ были свои личныя побужденія и умы мелочные и лукавые до подлости: еслибъ вы были нетолько не увѣрены въ пѣшкахъ противника, но даже отчасти и въ собственныхъ своихъ пѣшкахъ; еслибъ вашъ конь, независимо отъ вашей води, скакнулъ на другой квадратъ, въ ущербъ вашимъ интересамъ; еслибъ вашъ слонъ, изъ личнаго отвращенія къ ладьѣ, сманилъ бы пѣшекъ съ мѣстъ; и еслибъ пѣшки, ненавидя васъ за то собственно, что онѣ у васъ состоятъ въ роли пѣшекъ, могли бы уйдти съ назначенныхъ мѣстъ и подвести васъ совсѣмъ неожиданно подъ шахъ и матъ. Вы можете быть самымъ предусмотрительнымъ изъ дедуктивныхъ резонеровъ и все-таки быть побитымъ пѣшками. И особенно въ такомъ случаѣ вы были бы побиты, еслибъ самонадѣянно вы положились на свой математическій расчетъ и относились бы съ презрѣніемъ къ пѣшкамъ, не подозрѣвая въ нихъ затаенныхъ страстей.
Въ такой шахматной игрѣ много общаго съ игрою, которую иногда человѣкъ затѣваетъ противъ ближнихъ, употребляя другихъ ближнихъ своихъ вмѣсто пѣшекъ. Онъ воображаетъ себя умнымъ, можетъ быть не допускаетъ никакихъ обязательствъ, никакихъ оковъ, кромѣ личнаго интереса; но единственный личный интересъ, на который онъ могъ бы положиться, состоитъ въ томъ, что представляется выгоднымъ уму, которымъ онъ думаетъ воспользоваться или руководи съ. А разкѣ онъ можетъ узнать это навѣрное?
Матью Джерминъ былъ твердо увѣренъ въ преданности Джонсона. Онъ вывелъ Джонсона въ люди, а это многими считается достаточнымъ правомъ на преданность, несмотря на то, что сами они, хотя весьма дорожатъ жизнью и своимъ положеніемъ въ ней, но ужъ вовсе не преданы и не признательны тому, кто снабдилъ ихъ и тѣмъ другимъ. Джонсонъ былъ самымъ услужливымъ подчиненнымъ. Онъ сильно мѣтилъ на всеобщее уваженіе, былъ человѣкъ семейный, съ отдѣльной скамьей въ церкви, постоянно подписывался на изданія портретовъ политическихъ знаменитостей, желалъ, чтобы дѣти его были лучше его во всѣхъ отношеніяхъ, и заключалъ въ себѣ множество сторонъ, множество мірскихъ суетныхъ побужденій, которыми умный человѣкъ могъ бы его забрать въ руки. Но такое подобострастное уваженіе къ общественному мнѣнію имѣло свои неудобства: оно было признакомъ тщеславія и гордости, которыя, еслибъ ихъ случилось затронуть какъ-нибудь неосторожно,-- угрожали сдѣлаться чуткими, чувствительными до нестерпимости. Джерминъ зналъ о слабостяхъ Джонсона и воображалъ, что мирволилъ имъ достаточно. Но почти всѣ мы отличаемся совершеннымъ непониманіемъ того предѣла, на которомъ мы дѣлаемся непріятными. Наши духи, наши улыбки, наши комплименты и другія вѣжливыя притворства -- постоянно наступательнаго свойства, потому что по самой натурѣ своей, по самому существу своему они имѣютъ только цѣлію вызывать удивленіе и возбуждать уваженіе. Джерминъ часто былъ безсознательно непріятенъ Джонсону, не говоря уже о постоянномъ оскорбленіи сознавать надъ собою надменнаго, чванливаго патрона. Онъ никогда не приглашалъ Джонсона обѣдать съ женой и дочерьми; онъ и самъ никогда не обѣдалъ у Джонсона, когда бывалъ въ городѣ. Онъ часто не вслушивался въ то, что тотъ говорилъ, прерывалъ его рѣчь, внезапно переходя къ какому-нибудь другому предмету или предлагая ему вопросъ, вовсе не относящійся къ дѣлу. Джерминъ былъ уменъ и ловокъ и пользовался большимъ успѣхомъ въ жизни. Но онъ былъ вмѣстѣ съ тѣмъ и красивъ и надмененъ, любилъ, чтобы его слушали, чурался всякаго товарищества, волочился за женщинами и искалъ всегда ихъ интимности, съ мужчинами же держалъ себя холодно и далеко. Вы можетъ быть не разъ услышите положительное и очень настойчивое отрицаніе того, чтобы красота адвоката могла входить отчасти долею во внушаемое имъ отвращеніе; но разговоръ состоитъ главнымъ образомъ изъ отрицанія истины. Съ британской точки зрѣнія, мужская красота считается аксессуаромъ, годнымъ только въ тѣхъ жизненныхъ отправленіяхъ, къ которымъ значительно примѣшивается фантазія,-- такъ напримѣръ красивыми могутъ быть молодые дворяне, артисты, поэты и духовенство. Люди, желавшіе подобно Лингону унизить Джермина (можетъ быть въ числѣ ихъ былъ и сэръ Максимъ), называли его "красивой, лукавой, подлой, надменной бестіей" -- эпитеты, выражавшіе, хотя весьма неопредѣленно, смѣшанный характеръ внушаемаго имъ отвращенія. И услужливый Джонъ Джонсонъ, тоже не безъ лукавства, тоже заботившійся о воротничкахъ и галстучкахъ, сознавалъ въ себѣ столько того, что онъ называлъ "умомъ ", чтобы понимать, что отвращеніе къ Джермину постепенно усиливалось рядомъ лѣтъ подчиненія и гнета, такъ что наконецъ изъ него сложился цѣлый дѣятельный поводъ къ враждѣ, готовый воспользоваться случаемъ, если не нарочно искать этого случая.
Однако не этотъ поводъ, но скорѣе обычное теченіе дѣлъ побудило Джонсона играть двоякую роль въ качествѣ агента по выборамъ. То, что люди дѣлаютъ во время выборовъ, никоимъ образомъ нельзя ставить имъ ни въ грѣхъ и ни въ особенную заслугу: не слѣдуетъ мѣшать дѣла съ религіей и ставить совѣсть на сторону успѣха или неудачи. Однако сознаніе узды Джермина послужило добавочнымъ поводомъ поддерживать всѣ сношенія, независимыя отъ него, и досада на поведеніе Гарольда Тренсома въ конторѣ Джермина можетъ быть придала перу Джонсона больше рвенія, когда онъ сочинялъ объявленіе въ пользу Гарстина -- объявленіе, полное оскорбительныхъ инсинуацій противъ Гарольда Тренсома, какъ преемника имени Дурфи Тренсома. Человѣку весьма свойственно радоваться и поздравлять себя, ког?а какое-нибудь знаніе, пріобрѣтенное давно безъ всякихъ особенныхъ видовъ, вдругъ неожиданно окажется полезнымъ въ настоящемъ, и Джонсонъ испытывалъ немалое удовольствіе въ сознаніи, что онъ чуть ли не лучше и больше самого Джермина знаетъ интимныя дѣла Тренсомовъ. Мало того -- онъ знаетъ такія дѣла, которыхъ навѣрно Джерминъ не знаетъ. Человѣку, угнетаемому репутаціей "Джерминова раба", пріятно было сознавать, что недѣйствительность, призрачность Джонъ Джонсона ограничивалась его ролью въ аннюитетахъ, а что вездѣ, во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, онъ былъ очень прочнымъ, надежнымъ, дѣятельнымъ человѣкомъ, способнымъ все помнить и всѣмъ пользоваться для своего удовольствія и для своихъ выгодъ. Дѣйствовать двулично въ отношеніи человѣка, который самъ себя ведетъ двулично, граничило такъ близко съ добродѣтелью, что заслуживало названія дипломатіи.
Такимъ образомъ случилось, что въ руки Христіану попалось объявленіе, въ которомъ иронически намекалось на Джермина подъ именемъ Германа Козена, который выигрывалъ дѣла разными ловкими продѣлками, отнюдь не дѣлавшими ему чести, и въ тяжбѣ, затѣянной между Дурфи и Байклифами, съумѣлъ одну сторону погубить въ конецъ, другую ловко вывести въ люди. Кромѣ того, объявленіе это намекало еще и на то, что такъ называемый наслѣдникъ Тренсомъ былъ только хвостикомъ Дурфи,-- и что даже идетъ молва о томъ, что Дурфи вымерли бы и оставили бы дѣдовское гнѣздо пустымъ, еслибъ не Германъ Еозенъ.
Джонсонъ не осмѣливался пускать въ ходъ никакихъ другихъ воспоминаній, кромѣ тѣхъ, которыя по всей вѣроятности существовали и къ другихъ умахъ. Въ сущности никто кромѣ его не рискнулъ бы вызвать на свѣтъ всѣ эти старые, позабытые скандалы. Христіанъ могъ только понять нѣкоторые отрывочные и темные намеки изъ этой плоской ироніи и грубыхъ шутокъ; но одно только, и самое главное, было для него ясно. Онъ не ошибся, предполагая, что участіе Джермина къ БайклиФу происходило изъ какой-то претензіи Байклифа и вѣроятно какого-нибудь права его на собственность Тренсомовъ. И опять-таки исторія стараго разнощика объявленій, при ближайшемъ разсмотрѣніи, доказывала, что права теперешнихъ Тренсомовъ зависѣли отъ продолженія какихъ-нибудь другихъ жизней. Христіанъ въ свое время понабрался достаточно свѣдѣній о законахъ, чтобы знать, что владѣніе какой-нибудь собственностью одного человѣка часто зависитъ отъ жизни другаго; что человѣкъ можетъ положить всѣ свои средства въ собственность, въ имѣніе, хотя право на владѣніе имѣніемъ все-таки остается не за купившимъ его, а за первымъ, исконнымъ землевладѣльцемъ, въ случаѣ если преемники его вымрутъ. Но при какихъ условіяхъ такія права и претензіи могли бы имѣть вѣсъ и силу въ данномъ случаѣ, было для него темною загадкой. Положимъ, что у Байклифа было какое-нибудь право на имѣніе Тренсомовъ: какимъ образомъ Христіанъ могъ бы узнать, имѣетъ ли кусокъ стараго пергамента, заключающій эту претензію, какую бы ни было цѣну въ настоящее время? Старый Томми Траунсемъ говорилъ, что Джонсонъ все это знаетъ. Но если Джонсонъ еще живъ до сихъ поръ, онъ можетъ быть продолжаетъ быть помощникомъ Джермина, и въ такомъ случаѣ его знаніе ровно ни къ чему не послужитъ для Генри Скаддона. Прежде всего ему необходимо разузнать какъ можно больше о Джонсонѣ. Онъ бранилъ себя, что не распросилъ Томми, пока тотъ былъ у него подъ рукою; но въ этомъ отношеніи разнощикъ объявленій ровно ничего не могъ бы сообщить интереснаго.
Между тѣмъ въ теченіе недѣль, положенныхъ Христіаномъ на разгадку причинъ участія Джермина къ Байклифу, умъ Джонсона тоже неутомимо работалъ надъ подозрѣніями и предположеніями, вызванными въ немъ новой справкой по дѣлу старинныхъ притязаній Байклифа, главный поводъ которой Джерминъ очевидно желалъ отъ него скрыть.-- Письмо, написанное Джерминомъ послѣ свиданія съ Христіаномъ, очевидно въ полной увѣренности въ своемъ вѣрномъ союзникѣ Джонсонѣ, было, какъ намъ извѣстно, написано Джонсону, нашедшему достоинство свое несовмѣстнымъ съ преданностью и безусловнымъ подчиненіемъ, на которыхъ основывалось письмо. Патронъ находилъ неудобнымъ сообщить своему вѣрному другу и помощнику кой-какія обстоятельства дѣла, именно вслѣдствіе этого факта сдѣлавшіяся предметомъ особеннаго любопытства. Вѣрный другъ и помощникъ втайнѣ радовался тревогѣ патрона, радовался и тому, что онъ лично въ ней не участвовалъ и безъ устали строилъ предположенія, стараясь добиться истины.
Судейская опытность Джонсона, гораздо зрѣлѣе и богаче опытности Христіана, не замедлила сообразить условія, при которыхъ могло бы возникнуть новое притязаніе на имѣніе Тренсомовъ. Онъ зналъ всю исторію водворенія въ этомъ имѣніи, лѣтъ сто тому назадъ, Джона Тренсома, передавшаго его еще при жизни своей старшему сыну своему Томасу и его наслѣдникамъ мужескаго пола, съ условіемъ, въ случаѣ прекращенія мужской линіи, возвратить имѣніе прежнимъ исконнымъ его владѣтелямъ, Байклифамъ. Онъ зналъ, что Томасъ, сынъ Джона, страшный кутила, продалъ безъ вѣдома отца свои права и права своихъ наслѣдниковъ одному адвокату, по имени Дурфи; что, такимъ образомъ, титулъ Дурфіі Тренсома, несмотря на всѣ происки семейства Дурфи доказать противное, единственною обусловливался незаконной продажей, устроенной Томасомъ Тренсомомъ, и что Байклифы были тѣ самые "исконные владѣтели", которые могли бы спустить Дурфи Тренсома по холодку, если линіи кутилы Томаса окончательно вымерла и перестала изображать временно-купленное право.
Джонсонъ, какъ помощникъ Джермина, очень хорошо зналъ всѣ подробности тяжбы, предпринимаемой послѣдовательными поколѣніями Бэйклифовъ, изъ которыхъ Морисъ Христіанъ Байклифъ былъ послѣднимъ,-- длинной, томительной тяжбы, поглотившей состояніе обоихъ семействъ и послужившей только къ размноженію и утучненію хищниковъ, не упускавшихъ случая поживиться на чужой счетъ. Тяжба кончилась смертью Мориса Христіана Байклифа въ тюрьмѣ; но еще до его смерти, Джермину удалось открыть и доказать существованіе одного изъ представителей мужской линіи Тренсомовъ, въ обезпеченіе титула Дурфи. Этотъ представитель стариннаго рода и промотаннаго наслѣдства былъ Томасъ Тренсомъ изъ Литльшау. Смерть Мориса сдѣлала это открытіе ненужнымъ. Благоразуміе требовало даже вовсе умалчивать объ этомъ. Фактъ остался тайной, извѣстной только Джермину и Джонсону. Изъ Байклифовъ не оставалось болѣе никого въ живыхъ, и Дурфи Тренсомы могли считать себя въ полной безопасности, если только не окажется какой-нибудь наслѣдникъ или наслѣдница Байклифовъ и не предъявитъ новаго законнаго требованія, узнавъ, что жалкій старикъ Томми Траунсемъ, разнощикъ объявленій, стоящій нетвердыми ногами на краю могилы, единственный представитель мота Томаса, который запродалъ свою долю Исава сто лѣтъ тому назадъ. Пока бѣдный продавецъ объявленій еще живъ, Дурфи Тренсомы могутъ законно отстаивать свои права на землю даже въ виду какого-нибудь живаго Байклифа; но эта возможность исчезнетъ, какъ только старый раянощикъ успокоится навсегда на приходскомъ кладбищѣ.
Но предполагать что-нибудь вовсе не значитъ знать и имѣть доказательства. У Джонсона въ настоящемъ случаѣ не было въ рукахъ ни одного достовѣрнаго факта; а еслибъ даже и былъ, то едвали бъ онъ имъ воспользовался. Справка у Медвина, по просьбѣ Джермина, доставила только отрицаніе какихъ бы то ни было свѣдѣній относительно женитьбы Байклифа или существованія его наслѣдниковъ. Но Джонсону тѣмъ не менѣе ужасно хотѣлось узнать, что такое открылъ Джерминъ. Джонсонъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что Джерминъ открылъ что-то состоявшее въ непосредственной связи съ Байклифами. И онъ думалъ не безъ удовольствія, что Джерминъ не могъ ему препятствовать узнать то, что онъ уже зналъ о Томасѣ Тренсомѣ. Онъ нашелъ нужнымъ измѣнить образъ дѣйствія и придать нѣкоторымъ фактамъ новое значеніе. Почемъ знать, можетъ-быть Джермину не всегда, будетъ такъ улыбаться судьба.
Когда корыстолюбіе и алчность проявляются въ болѣе широкихъ, историческихъ размѣрахъ, и вопросъ идетъ о войнѣ или мѣрѣ, часто случается, что люди высокихъ дипломатическихъ талантовъ останавливаютъ вниманіе на одномъ и томъ же предметѣ, но только съ различныхъ точекъ зрѣнія. Каждый изъ нихъ думаетъ можетъ быть о какомъ-нибудь герцогствѣ или провинціи, предполагая устроить ея управленіе такимъ образомъ, который наиболѣе, бы соотвѣтствовалъ личнымъ видамъ тонкаго дипломата. Но такіе избранные умы въ высшихъ сферахъ никогда не могутъ ошибиться въ расчетѣ, вслѣдствіе незнанія взаимнаго своего существованія. Ихъ громкіе титулы извѣстны всякому встрѣчному, благодаря карманному альманаху.
Но такого рода невѣдѣніе очень часто вредитъ и мѣшаетъ мелко плавающимъ дипломатамъ, которые при иныхъ условіяхъ могли бы быть полезны другъ другу. Джонъ Джонсонъ и Христіанъ или Генри Сваддонъ могли бы, преслѣдуя одну и ту же цѣль, достичь ее очень скоро соединенными силами, но атому обстоятельству препятствовало то, что Джонсонъ не зналъ Христіана, а Христіанъ не зналъ, гдѣ найдти Джонсона.