Христіанъ и Джонсонъ встрѣтились однако путями совершенно неисповѣдимыми. Ихъ свелъ Феликсъ Гольтъ, человѣкъ, у котораго ужь вовсе ничего не было общаго ни съ пронырой Джонсономъ ни съ празднымъ паразитомъ Скаддономъ.
Лайонъ просилъ Феликса сходить въ Дуффильдъ 15-го декабря, чтобы узнать, кого назначутъ кандидатами отъ сѣвернаго Ломшайра. Священнику хотѣлось узнать, какъ будетъ происходить дѣло; и желаніе угодить ему перевѣсило въ Феликсѣ многія другія причины, побуждавшія его не желать быть въ этотъ день въ Дуффильдѣ.
-- Я непремѣнно взбѣшусь, говорилъ Феликсъ: вѣдь вы знаете мою слабую сторону. Я не люблю подвергать себя искушенію безъ крайней надобности. Но, впрочемъ, если вамъ хочется, я схожу. Пусть это послужитъ для меня урокомъ терпѣнія.
Слабая сторона, на которую намекнулъ Феликсъ, было его совершенное неумѣнье владѣть собою въ порывѣ гнѣва. Крѣпкое, сильное здоровье, отреченіе отъ всякихъ эгоистическихъ желаній и требованій, постоянное напряженіе мысли на серіозныя цѣли, далеко превышающія будничный уровень, доставили ему прекрасный, ровный нравъ, характеръ, чуждый раздражительности, недоступный прихотямъ или капризамъ. Онъ былъ преисполненъ долготерпѣнія къ неразумной матери своей, "не дававшей ему цѣлыми днями покоя и доводившей волю его до послѣдней степени напряженія". Онъ старался наполнить дни свои такими занятіями, которыя требовали самаго высокаго терпѣнія, которыя вызывали изъ глубины души его ручейки доброты и великодушія, питаемые въ сильныхъ и энергическихъ душахъ глубоко нѣдрящимися родниками мысли и самоотверженія. Такимъ образомъ сила и энергія только помогли быть ему добрымъ и мягкимъ, только совершенно отучили его на тридцать шестомъ году жизни отъ всякихъ малодушныхъ вспышекъ досады. Но страстность натуры, подавленная сознательнымъ самовоспитаніемъ, долгой работой мысли и чувства, иногда пробуждалась, стряхивала иго воли и разсудка и сосредоточивалась въ ярости такой же неукротимой, какою она была въ лѣта его юности. Онъ зналъ за собою эту способность, или, правильнѣе, слабость, и зналъ, что разъ поддавшись ей, онъ не могъ бы за себя поручиться. Люди очень нервные, очень чувствительные, со слабой, нѣжной организаціей, часто испытываютъ такого рода ярость; но она губитъ и разрушаетъ только ихъ самихъ и никого не затрогиватъ. У Феликса была сильная, тяжелая рука: онъ зналъ, что онъ могъ быть опасенъ, и избѣгалъ условій, которыя могли бы довести его до такой крайности, точно также какъ избѣгалъ бы крѣпкихъ напитковъ, еслибъ сознавалъ за собою расположеніе къ невоздержности.
День назначенія кандидатовъ всегда ознаменовывался болѣе или менѣе успѣшными продѣлками, или, говоря болѣе парламентскимъ слогомъ, военными стратагемами со стороны искусныхъ агентовъ. И Джонсонъ не могъ не воздать себѣ внутренно хвалу, не воскурить себѣ немножко ѳиміамъ, сознавая за собою все болѣе и болѣе распространяющуюся извѣстность и расчитывая современемъ сдѣлаться такимъ же популярнымъ, какъ самъ великій Путти. Выслушивать похвалы избирающей наивности и простоты, получать за это деньги, не особенно безпокоясь о томъ, добьется ли простодушіе до своей конечной цѣли,-- можетъ быть дать нѣкоторымъ избраннымъ личностямъ родъ самодовольства признаніемъ ихъ превосходства надъ ихъ болѣе тревожными, болѣе неспокойными собратьями,-- все это стоитъ поставить въ одну категорію съ удовольствіемъ пользоваться истиной исключительно и видѣть другихъ утопающими, тогда какъ сами вы сухи и стоите высоко,-- удовольствіемъ, которое кажется почитается исключительно привилегіей Лукреція и лорда Бекона.
Одною изъ удачнѣйшихъ сдѣлокъ Джонсона было слѣдующее: Сиротъ, ненавистный арендаторъ спрокстонскихъ копей, въ полной увѣренности, что углекопы и другіе чернорабочіе, подчиненные ему,-- безпрекословно послѣдуютъ его приказаніямъ,-- досталъ нѣсколько телѣгъ, чтобы отправить въ Дуффильдъ грузъ безгласныхъ энтузіастовъ для поддержки Гарстина; энтузіастъ, оплачиваемый завѣдомымъ участіемъ Гаретина въ спрокстонскихъ копяхъ,-- не долженъ былъ много стоить относительно угощенія. Капиталиста считали заслуживающимъ почета ужъ и потому, что онъ причина, обусловливающая существованіе рабочаго класса. Но Сиротъ недостаточно обдумалъ то, что причина, которую нужно пояснить путемъ доказательствъ и аргументаціи, не можетъ быть предметомъ страстнаго, задушевнаго, искренняго увлеченія углекоповъ: видимый поводъ пива дѣйствуетъ на нихъ гораздо сильнѣе. И еслибъ даже въ нихъ была какая-нибудь привязанность къ отдаленному Гарстину, ненависть къ черезъ-чуръ непосредственному, черезъ-чуръ близкому Сироту была бы все-таки болѣе сильнымъ, преобладающмъ мотивомъ. И потому расчетъ Джонсона, сдѣланный заблаговременно съ Чебомъ, замѣчательнымъ трактирщикомъ, оказался болѣе вѣрнымъ. Оба они щедро угощали народъ отъ имени Тренсома. Но окончаніи выборовъ, Джонсону очень можетъ быть придется поболтать съ Путти объ этой удачной продѣлкѣ, и Джонсонъ навѣрное выростетъ въ мнѣніи своего знаменитаго собрата.
Рукоплесканія и крики, толкотня и давка, хохотъ и свистъ, тяжелые удары мелкими метательными орудіями и легкіе удары мелкими шутками, всего этого было достаточно много на сторонѣ Тренсома, чтобы уравновѣсить подобныя же проявленія въ пользу Гарстина. И неумѣстное присутствіе Сиротта было очень скоро устранено ловко устроенной западней, выгнавшей его со сцены дѣйствія совсѣмъ разбитымъ и хромымъ.
Чебъ никогда еще до этого не чувствовалъ такъ живо, такъ ясно, что подвигъ былъ въ уровень съ его способностями, и вмѣстѣ съ тѣмъ ясный, дивный свѣтъ, въ которомъ предстанетъ его добродѣтель, когда на выборахъ окажется, что онъ подалъ голосъ, какъ ему предписывалъ долгъ, только за одного Гарстина,-- вполнѣ успокоивалъ его совѣсть.
Феликсъ Гольтъ былъ единственной личностью, изъ присутствовавшихъ при нелѣпой комедіи, знавшею съ самаго начала исторію продѣлки съ спрокстонами. Онъ зналъ, что Чебъ продолжалъ подчинять желающихъ и что обѣщаніе Гарольда Тренсома по этому поводу ровно ни къ чему не привело. Глядя на шумную толпу, онъ убѣждался, что весь планъ былъ приведенъ въ исполненіе совершенно неизмѣнно, какъ будто бы онъ не произносилъ ни слова противъ. Ему хотѣлось вѣрить, что Тренсомъ желалъ сдержать данное слово и не съ умѣлъ, что весьма немудрено при его понятіяхъ объ успѣхѣ. Желчь противъ кандидата невольно складывалась въ презрительное сожалѣніе: Феликсъ безпощадно презиралъ людей, рискующихъ честью изъ-за мірскихъ, преходящихъ выгодъ и правъ. Негодованіе его, за неимѣніемъ нищи, скоро разсѣялось. Но когда онъ увидѣлъ Джонсона расхаживающимъ взадъ и впередъ и нашептывающимъ что-то Джермину, онъ почувствовалъ, какъ въ немъ снова закипѣла досада, и спрыгнулъ съ телѣги, на которую-было взобрался, чтобы не видѣть человѣка, возмутившаго его до глубины души еще при первой встрѣчѣ въ Спрокстонѣ. Черезъ-чуръ досадно, невыносимо было видѣть этотъ румяный, круглый образчикъ благоденствія,-- видѣть, какое вліяніе имѣло на толпу его пошлое лицемѣріе, подкупленное чужими деньгами,-- и знать, что такая нелѣпая, глупая недобросовѣстность вздувала знамена реформы и либерализма и посягала на вѣсы правосудія для бѣднаго, неимущаго класса. Крики и давка все еще продолжались, когда Феликсъ, съ толстой падкой въ рукѣ, проложилъ себѣ путь черезъ толпу и прошелъ по дуфильдскимъ улицамъ до зеленѣющаго предмѣстья, гдѣ рядъ домиковъ плотно обступилъ небольшой общій выгонъ. Тутъ онъ походилъ по свѣжему, чистому воздуху, съѣлъ запасенный хлѣбъ и яблоки, говорилъ себѣ, что выражать порывисто и неудержимо негодованіе на зло, которое можно искоренить только съ теченіемъ времени,-- было бы крайне вредно, пагубно, какъ для общественныхъ видовъ, такъ и для собственныхъ его личныхъ интересовъ; онъ видѣлъ это такъ несомнѣнно и ясно, что мысль казалась почти предчувствіемъ.
"Не тратить понапрасну энергіи, прилагать силу только въ крайней надобности, дѣлать маленькія дѣла, попадающіяся подъ руку, не дожидаясь возможныхъ шансовъ героизма, но всегда быть готовымъ и на геройскій подвигъ, въ случаѣ надобности" -- таковы были правила, которыя онъ безпрестанно повторялъ себѣ. Развѣ не напрасною тратою времени и силъ было бы нападать и стараться уничтожить негодяя, шарлатанящаго закономъ? Послѣ этого разсужденія Феликсъ успокоился настолько, что рѣшился возвратиться въ городъ, намѣреваясь впрочемъ не отказать себѣ въ удовольствіи высказать нѣсколько язвительныхъ словъ, если, представится удобный, случай. Удары -- тѣ же сарказмы, только въ глупой, грубой саормѣ: остроуміе и колкость -- форма силы, оставляющая члены въ покоѣ.
Толпы какъ на бывало. Подниманіе рукъ въ пользу Дебарри и Тренсома и собираніе голосовъ за Гарстина покончили дѣло этого дня. Но въ улицахъ, гдѣ были воздвигнуты эстрады, и около большихъ гостинницъ было еще нѣсколько группъ и отдѣльныхъ прохожихъ. Люди въ безукоризненныхъ сюртукахъ, въ блестящихъ шляпахъ, дожидались, съ большимъ или меньшимъ нетерпѣніемъ, многознаменательнаго обѣда или въ Коронѣ, гостинницѣ Дебарри, или въ Трехъ Черепахъ, гостинницѣ Гарстина, или въ Лисицѣ и Собакахъ, считавшейся тренсомовской. Скромные обыватели, уже успѣвшіе отобѣдать, виднѣлись у нѣкоторыхъ дверей; люди въ очень невзрачныхъ сюртукахъ и въ разнообразныхъ головныхъ уборахъ, обитатели Дуфильда, по большей части безгласные, бродили взадъ и впередъ въ пасмурномъ молчаніи, или прислушивались къ какому-нибудь растрепанному малому въ фланелевой рубашкѣ безъ шляпы и съ взъерошенной рыжей головой, настаивавшему на политическихъ вопросахъ гораздо съ большимъ рвеніемъ, чѣмъ оказалось таковаго въ джентльменахъ, говорившихъ съ эстрадъ; а другіе обступили шотландца, продававшаго разныя мелочи, иностранный выговоръ котораго какъ будто служилъ ручательствомъ честности и правдивости, которыхъ недоставало сплошь и рядомъ кореннымъ англичанамъ въ ихъ ежедневныхъ и будничныхъ сдѣлкахъ. Нѣсколько невзрачныхъ курильщиковъ трубокъ и изящныхъ курильщиковъ сигаръ расхаживали по улицамъ въ-одиночку и молча. Но большинство изъ тѣхъ, которые принимали рьяное участіе въ выборахъ, исчезло, и кокарды ужъ больше не пестрили густую толпу подобно цвѣтамъ посреди травы. Мостовая была усѣяна обрывками, остатками различныхъ веществъ, служившихъ для метанія во время самаго разгара выборовъ и теперь сплюснутыхъ, раздавленныхъ тяжелыми ногами. Дѣятели умаялись, и шумъ и движеніе и явственно раздававшіеся отдѣльные голоса показались Феликсу молчаніемъ и тишиной послѣ гвалта, которымъ были полны площади и улицы, когда онъ ихъ оставилъ.
Группа вокругъ оратора въ фланелевой рубашкѣ кучилась на углу переулка, и самъ ораторъ возвышался головой и плечами надъ слушателями, не потому чтобы онъ былъ высокъ, а потому что стоялъ на камнѣ. На противоположномъ углу переулка помѣщалась большая гостинница Лисицъ и Собакъ, и эта часть города считалась самой либеральной. Феликса привлекла эта. группа; ему понравился ораторъ, обнаженные руки котораго были на славу мускулисты, хотя съ лица онъ смахивалъ ни человѣка, живущаго въ жару горнилъ. Онъ опирался о темный камень, возвышившійся позади его, и блѣдный оттѣнокъ его рубашки и лица рѣзко выступалъ на темномъ фонѣ. Голосъ у него былъ высокій и несильный, но Феликсъ сразу призналъ плавность и снаровку опытнаго проповѣдника или чтеца.
-- Это софизмъ всѣхъ монополистовъ, говорилъ онъ. Мы знаемъ, что такое монополисты: люди, желающіе забрать торговлю въ свои руки подъ предлогомъ доставленія публикѣ лучшихъ товаровъ, лучшихъ предметовъ. Мы знаемъ, къ чему это ведетъ: въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ бѣднякъ не въ силахъ купить щепотки соли, хотя соли на бѣломъ свѣтѣ столько, что съ избыткомъ хватило бы на каждаго. Лотъ какого рода пользу приносятъ монополисты публикѣ. Точно также поступаютъ люди, которые убѣждаютъ насъ не вмѣшиваться въ политику: они будутъ управлять нами, а какъ -- до этого намъ нѣтъ дѣла. Мы должны стоять при своемъ дѣлѣ и кромѣ его ничего не знать; мы люди темные, намъ некогда изучать великіе вопросы. Но я имъ скажу на это вотъ что; величайшій вопросъ въ свѣтѣ то, какимъ образомъ дать каждому человѣку долю въ томъ, что происходитъ въ жизни...
-- Слушайте, слушайте! сказалъ Феликсъ звучнымъ своимъ голосомъ, какъ будто придававшимъ новую, усиленную выразительность тому, что высказалъ ораторъ. Всѣ взглянули на него: бѣлое, чистое лицо и выраженіе его, несомнѣнно изобличавшее человѣка развитаго и образованнаго, при костюмѣ несравненно болѣе небрежномъ, чѣмъ обыкновенно одѣвается большая часть ремесленниковъ по праздникамъ,-- возбудили всеобщее любопытство.
-- Не свиную долю, продолжалъ ораторъ,-- и не лошадиную долю, и не долю машины, питаемой масломъ только для того, чтобы работать и внѣ работы ничего не смыслить. И не человѣческая доля дѣлать булавки или дуть стекла, транжирить потомъ и кровью добытыя деньги, взращивать семью невѣжественныхъ сыновей и не видѣть ничего лучшаго впереди; это для раба, а мы хотимъ доли свободнаго человѣка: мы хотимъ думать и говорить и дѣлать все, что касается до насъ лично, видѣть и понимать, что важные баре, держащіе въ рукахъ кормило правленія, держатъ его прямо и честно. Они говорятъ, что на ихъ сторонѣ знаніе. Хорошо,-- зато на нашей сторонѣ нужды и потребности. Мало ли кто не предался бы праздности, еслибъ его не подстрекалъ голодъ; насъ усаживаетъ за работу желудокъ. Есть басня, въ которой баре составляютъ желудокъ, а народъ члены. Но у меня есть другая побасенка. Я говорю, что мы желудокъ, чувствующій схватки голода, и мы засадимъ этихъ аристократовъ, этихъ знатныхъ баръ, называющихъ себя нашими мозгами, работать и придумать для насъ какой-нибудь строй лучше теперешняго. Аристократы положительно управляютъ нами въ свою пользу; но почемъ мы знаемъ, что они при этомъ соблюдаютъ и нашу пользу? Я полагаю, что за ними не вредитъ присматривать, какъ за всякими, другими рабочими. Намъ непремѣнно нужны инспектора, чтобы знать и видѣть, исправно ли дѣлается дѣло и въ нашу ли пользу. Мы хотимъ посылать нашихъ инспекторовъ въ парламентъ. Ну что жъ, скажутъ они, вы добились до билля о реформѣ; чего же вамъ еще? Посылайте вашихъ инспекторовъ. Но я говорю, что билль о реформѣ -- одинъ обманъ: это ничто иное какъ стачка, для того чтобы поддержать аристократовъ въ ихъ монополіи; это подкупъ многихъ людей съ голосами, чтобъ заставить ихъ молчать о всемъ остальномъ. Я говорю, если человѣкъ не нищенствуетъ и не крадетъ, но работаетъ изъ-за насущнаго хлѣба, то чѣмъ бѣднѣе и несчастнѣе онъ, тѣмъ больше онъ нуждается въ голосѣ для выбора инспектора въ парламентъ,-- иначе человѣкъ, которому хуже всѣхъ жить на свѣтѣ, навѣрно останется въ сторонѣ и будетъ забытъ; а я говорю, что о такихъ людяхъ слѣдовало бы помнить больше, чѣмъ о всякихъ другихъ. И лучше всего еслибъ у насъ было право избирательства, право голоса. еслибъ намъ можно было посылать въ парламентъ людей, которые говорили бы за насъ, отстаивали насъ; и необходимо добиться, чтобы парламентъ распускали ежегодно, чтобы намъ можно было мѣнять поставленнаго отъ насъ человѣка, если онъ не дѣлаетъ того, что бы мы хотѣли, то бы онъ дѣлалъ; необходимо еще и то, чтобы землю раздѣлили такъ, чтобы корольки графствъ не могли дѣлать все по-своему, а должны были бы плясать по одной дудкѣ съ нашимъ братомъ. И говорю, что если намъ, рабочимъ, выпадетъ когда-нибудь человѣческая доля, у насъ будетъ всеобщая подача голосовъ, и ежегодные выборы въ парламентъ, и избраніе по баллотировкѣ, и избирательные округа.
-- Нѣтъ! этому не бывать, сказалъ Феликсъ, снова обративъ на себя вниманіе публики. Но ораторъ посмотрѣлъ на него холодно и продолжалъ:
-- Этого добивался и сэръ Френсисъ Бордетъ, пятнадцать лѣтъ тому назадъ; но вся суть въ томъ, что это для насъ существенно необходимо, а кто возьметъ на себя уладить дѣло -- это ужъ вопросъ второстепенный. Но-моему, такъ никѣмъ не слѣдуетъ пренебрегать, слѣдуетъ пользоваться всякимъ удобнымъ случаемъ. Я, напримѣръ, не особенно довѣряю либеральнымъ аристократамъ; но если красивая, рѣзная аристократическая палка съ золотымъ набалдашникомъ изъявитъ готовность превратиться въ метловище, я не замедлю взять ее въ руки и вымести ею весь ненужный хламъ. Вотъ какъ и смотрю на. Тренсома. И если кто изъ васъ водитъ знакомство съ окрестными избирателями, намекните имъ, что вы желаете, чтобы они подали голосъ за Тренсома.
При послѣднемъ словѣ, ораторъ спрыгнулъ съ возвышенія и быстро ушелъ, какъ человѣкъ, занятый но горло, оторвавшійся отъ дѣла ненадолго и спѣшащій возвратиться къ дѣлу. Но онъ раззадорилъ свою аудиторію къ слушанію дальнѣйшихъ разглагольствованій, и одинъ изъ нихъ весьма удачно выразилъ общее настроеніе, немедленно повернувшись къ Феликсу и сказавъ: Что вы на это скажете, сэръ?
Феликсъ немедленно учинилъ то, Что онъ по всей вѣроятности сдѣлалъ бы и безъ всякой посторонней просьбы: онъ взобрался на камень и снялъ фуражку, по инстинктивному побужденію, заставлявшему его всегда говорить съ непокрытой головой. Фигура его, рельефно обрисовавшаяся на темномъ каменномъ фонѣ, быта вовсе непохожа на предшествовавшаго оратора. Онъ былъ гораздо выше, голова и шея его были массивнѣе, и выраженіе рта и глазъ совершенно не то, какое сказывалось въ умномъ, но желчномъ лицѣ и въ язвительной, колкой рѣчи члена ремесленнаго клуба. Лицо Феликса Гольта было обыкновенно запечатлѣно задумчивостью и полнымъ отчужденіемъ отъ личныхъ желаній и тщеславія, что всегда служитъ печатью высшаго духовнаго развитія и дѣлаетъ лицо, даже съ грубыми и некрасивыми чертами, достойнымъ названія "образа и подобія Божія". Даже львы и собаки знаютъ разницу въ человѣческихъ взглядахъ,-- я безъ всякаго сомнѣнія дуфильдцы, взглянувъ на Феликса, безсознательно подчинились величію его выразительнаго, энергическаго рта и спокойной ясности его сѣрыхъ глазъ, далеко не похожихъ на то, что они привыкли встрѣчать въ людяхъ, облачавшихся по праздничнымъ днямъ въ бархатныя куртки и крахмальные воротнички. Когда онъ началъ говорить, контрастъ голоса оказался еще сильнѣе контраста наружности. Человѣка въ фланелевой рубашкѣ слышала только ближайшая группа -- да онъ вѣроятно и не желалъ, чтобы его слышали всѣ.
Но Феликсъ сразу возбудилъ вниманіе всѣхъ, даже стоявшихъ на нѣкоторомъ разстояніи.
-- Я думаю, началъ онъ, почти непосредственно вслѣдъ затѣмъ, какъ къ нему обратились съ вопросомъ, что другъ вашъ былъ правъ, говоря, что самое главное въ томъ, чтобы каждому человѣку дали человѣческую долю въ жизни. Но я думаю, что онъ придаетъ праву голоса и избранія слишкомъ большое значеніе. Я вполнѣ согласенъ, что ремесленному рабочему классу необходима власть. Я самъ ремесленникъ и никогда ничѣмъ инымъ не буду,-- но власть власти рознь. Власть можетъ дѣлать зло -- разрушать и уничтожать то, что было сдѣлано, достигнуто цѣною большихъ издержекъ и тяжелаго труда,-- быть жестокимъ, слабымъ, лгать, развратничать, заводить раздоръ, говорить вредныя и пустыя слова. Такая власть присуща невѣжественной массѣ, а невѣжественная масса не умѣетъ сдѣлать ни складнаго стула, ни посѣять, ни возрастить картофель. А гдѣ же ей управлять большою землею, издавать мудрые законы, давать кровъ, пищу и одежду милліонамъ людей? Невѣжественная власть въ концѣ концовъ приводитъ къ тому, къ чему приводитъ дурная, злая власть,-- приводитъ къ нищетѣ. Я мечтаю для рабочаго класса объ иной власти, но я вполнѣ увѣренъ, что всевозможныя права по выборамъ ни на волосъ не приблизятъ насъ къ этой власти въ настоящее время. Мы или дѣти наши придутъ къ ней только съ теченіемъ времени. Я твердо увѣренъ въ томъ, что у насъ будетъ много большихъ перемѣнъ, и что съ теченіемъ времени люди станутъ стыдиться того, чѣмъ теперь гордятся. Мнѣ хочется только убѣдить васъ, что выборныя права не дадутъ вамъ путной, настоящей политической власти, при существующемъ порядкѣ вещей; а если вы приметесь за дѣло какъ слѣдуетъ, вы можете достигнуть власти скорѣе, и безъ выгодныхъ правъ. Можетъ быть всѣ вы, слушающіе меня, люди трезвые, умные, старающіеся познавать жизнь и людей какъ можно лучше и не быть дураками. Дуракъ или идіотъ тотъ, который ожидаетъ такихъ вещей, какія невозможны, немыслимы, никогда не могутъ быть; онъ льетъ молоко въ кружку безъ дна и воображаетъ, что молоко тамъ останется. Чѣмъ больше у человѣка такихъ нелѣпыхъ и невозможныхъ ожиданій, тѣмъ болѣе онъ дуракъ или идіотъ. И если рабочій человѣкъ будетъ ожидать отъ права голоса того, чего оно ему никогда не можетъ дать, онъ докажетъ только этимъ свое крайнее безуміе. Надѣюсь, что довольно ясно, не правда ли?
-- Слушайте, слушайте, сказало нѣсколько голосовъ, но не изъ прежней группы. То было нѣсколько прохожихъ, привлеченныхъ звучнымъ голосомъ Феликса, и по большей части торіевъ изъ Короны. Въ числѣ ихъ былъ Христіанъ, курившій сигару съ тѣмъ самодовольствомъ, которое онъ всегда ощущалъ посреди людей, не знавшихъ его и безъ сомнѣнія принимавшихъ его за нѣчто болѣе значительное, чѣмъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ. Слушатели изъ Лисицъ и Собакъ постепенно тоже присоединились къ кружку. Феликсъ, польщенный увеличеніемъ слушателей, продолжалъ все съ большимъ и большимъ одушевленіемъ.
-- Средство избавиться отъ глупости и безумія заключается въ томъ, чтобы избавиться отъ тщетныхъ, невозможныхъ ожиданій и отъ мыслей, несовмѣстныхъ съ натурой вещей. Люди, имѣющіе настоящее понятіе о водѣ и о томъ, что она можетъ сдѣлать, превращенная въ паръ и при различныхъ условіяхъ, пріобрѣли огромную власть въ мірѣ: они научились вертѣть колеса машинъ, которыя помогутъ многое измѣнить. Но машинъ не было бы и не было бы пользы отъ нихъ, еслибъ люди имѣли ложныя понятія о водѣ и о ея силѣ. Всѣ вопросы о выборахъ въ избирательныхъ округахъ и ежегодныхъ парламентахъ и о всемъ остальномъ суть машины, а вода или паръ -- сила, которая должна ими двигать, должна проистекать изъ человѣческой натуры -- страстей, чувствъ, желаній. Отъ этихъ чувствъ зависитъ, худо или хорошо будутъ дѣйствовать машины; а составляя ложное представленіе о людяхъ, мы очень похожи на идіотовъ, воображающихъ, что можно нести молоко въ кружкѣ безъ дна. По моему мнѣнію, надежды на то, что намъ принесутъ одни выборы, можно отнести именно къ такого рода несбыточнымъ и неосновательнымъ ожиданіямъ.
-- Все это очень хорошо, сказалъ человѣкъ въ грязной фуфайкѣ, съ презрительнымъ смѣхомъ. Но какже мы достигнемъ власти безъ голосовъ и безъ выборовъ?
-- Я скажу вамъ, въ чемъ заключается величайшая власть на свѣтѣ, сказалъ Феликсъ,-- въ общественномъ мнѣніи -- въ господствующемъ понятіи общества о правдѣ и неправдѣ, о чести и безчестіи. Это паръ, который долженъ двигать машинами. Можетъ ли политическая свобода сдѣлать насъ лучше, точно также какъ религія, которой мы не вѣримъ, если люди смѣются, видя, какъ ею злоупотребляютъ и оскверняютъ ее? А пока общественное мнѣніе таково, какое оно есть теперь, пока люди не имѣютъ лучшихъ и очищенныхъ понятій объ общественныхъ понятіяхъ, пока развратъ не считается гнуснымъ и не вызываетъ всеобщаго презрѣнія, пока людямъ не стыдно въ парламентѣ и внѣ парламента дѣлать изъ общественныхъ вопросовъ, касающихся блага милліоновъ людей, ширмы для своихъ личныхъ молочныхъ видовъ,-- я говорю, что одно распространеніе права голосовъ не поправитъ нашего положенія. Возьмите напримѣръ насъ, рабочихъ людей разнаго рода. Предположите, что изъ всякой сотни имѣющихъ право голоса -- тридцать человѣкъ воздержны, расположены ко всему хорошему, способны распознавать правду отъ неправды. А затѣмъ изъ остальныхъ семидесяти, составляющихъ избирательный округъ, половина нетрезвыхъ, ничего не смыслящихъ ни въ политикѣ, ни въ другомъ въ чемъ, и у которыхъ такъ мало добрыхъ чувствъ, что они тратятъ на попойки деньги, которыми они могли бы кормить и одѣвать своихъ женъ и дѣтей; а другая половина если не пьяницы, то такіе невѣжественные, неразвитые, или лучше глупые, что считаютъ величайшимъ благомъ для себя положить въ карманъ пятишиллинговую монету, когда имъ ее предложатъ. Въ чемъ же скажется политическая сила тридцати трезвыхъ людей? Сила будетъ на сторонѣ семидесяти пьяныхъ и глупыхъ избирателей; и я вамъ скажу, какого рода люди будутъ сажать людей въ парламентъ по своему усмотрѣнію.
Феликсъ видѣлъ всѣ лица вокругъ себя и замѣтилъ, что кругъ увеличился вновь подошедшими слушателями, но въ настоящую минуту онъ смотрѣлъ въ пространство, не останавливая взгляда ни на комъ въ особенности. Несмотря на спокойныя, хладнокровныя размышленія съ часъ тому назадъ, теперь закипавшая досада ускоряла его пульсъ, и желаніе унизить и уязвить то, что онъ ненавидѣлъ, готово было перейдти и въ слово и въ дѣло. Тонъ его сдѣлался рѣзкимъ и язвительнымъ.
-- То будутъ люди, которые возьмутъ на себя все дѣло кандидата и во что бы ни стало всунутъ его въ парламентъ: люди безъ прочныхъ и дѣйствительныхъ убѣжденій, но съ наборомъ напыщенныхъ словъ, которыми они съумѣютъ пользоваться при случаѣ; люди, ищущіе темненькихъ, грязненькихъ путей, чтобы составить себѣ карьеру, потому что такіе пути де требуютъ ни особенной талантливости, ни чистой совѣсти; люди, которые знаютъ всѣ ходы и лазейки подкупа, потому что въ собственныхъ ихъ душахъ нѣтъ ни одного неподкупнаго закоулка. Такіе люди будутъ непремѣнно господствовать тамъ, гдѣ большинство избирателей заботится больше о деньгахъ, о выпивкѣ, о разныхъ мелочныхъ цѣляхъ, касающихся лично ихъ и никого больше, чѣмъ о томъ, что искони вѣка называется правдой и правомъ на свѣтѣ. Представьте себѣ бѣднаго избирателя Джека, у котораго семеро дѣтей и двѣнадцать или пятнадцать шиллинговъ въ недѣлю, а можетъ быть и меньше. Джекъ не знаетъ грамотѣ -- я не стану говорить, кто въ этомъ виноватъ,-- ему никогда не довелось научиться читать; онъ такъ мало знаетъ. Что сдѣлаетъ бѣдный Джекъ, если къ нему подойдетъ какой-нибудь сладкорѣчивый незнакомецъ, одинъ изъ тѣхъ людей, которые будутъ преобладать, пока ихъ не выживетъ общественное мнѣніе? Положимъ, что этотъ сладкорѣчивый незнакомецъ средняго роста, плотный, въ топкомъ бѣльѣ, въ модномъ сюртукѣ, настолько открытомъ, чтобы было видно изящную золотую цѣпь; нашъ братъ -- неуклюжій, закопченый, нахмуренный чернорабочій; у него цвѣтъ лица невинный, бѣло-розовый, волосы очень гладкіе и свѣтлые; -- словомъ, человѣкъ весьма почтенный, носящій одно изъ звучныхъ, распространенныхъ англійскихъ племенъ -- что-нибудь въ родѣ Грина, или Пеккера, или Вальсона или пожалуй Джонсона....
Феликса прервалъ взрывъ хохота большинства слушателей. Нѣкоторые обернулись къ Джонсону, стоявшему по правую руку Феликса, въ самомъ началѣ описанія, за ними постепенно послѣдовали другіе, пока наконецъ на немъ не остановилось всеобщее вниманіе,-- и первый взрывъ смѣха двухъ-трехъ, знавшихъ имя атторнея, достаточно посвятилъ всѣхъ въ тайну, чтобы сдѣлать удовольствіе общимъ. Джонсонъ, стоявшій твердо, пока не было упомянуто его имя, теперь поспѣшилъ уйдти, перейдя отъ необычайной красноты къ необычайной блѣдности и ощупавъ инстинктивно записную книжку въ карманѣ, какъ будто чувствуя, что не вредило бы записать имена свидѣтелей.
Всѣ хорошо одѣтые слушатели тоже отошли, думая, что букетъ спича заключался въ выходкѣ противъ Джонсона, напомнившій имъ сцену за обѣдомъ.
-- Кто такое этотъ Джонсонъ? сказалъ Христіанъ молодому человѣку, стоявшему возлѣ него и разсмѣявшемуся въ числѣ первыхъ. Любопытство Христіана было естественнымъ образомъ возбуждено тѣмъ, что можно было бы назвать золотой случайностью.
-- Атторней изъ Лондона. Онъ стоитъ за Тренсома. Этотъ хохлатый малый въ углу вѣроятно какой-нибудь демагогъ изъ радикаловъ, и Джонсонъ вѣроятно какъ-нибудь оскорбилъ его; иначе онъ не сталъ бы такимъ образомъ говорить противъ человѣка изъ своей же партіи.
-- Я слышалъ, что у Джермина былъ какой-то Джонсонъ подручнымъ, сказалъ Христіанъ.
-- Очень можетъ быть, но теперь онъ обитатель Лондона,-- человѣкъ очень дѣятельный и совершенно самостоятельный, имѣющій свою собственную контору. Ха, ха! Вотъ будетъ потѣха, если всѣмъ этимъ либераламъ подставятъ ножку тѣ же самые рабочіе, которыми они такъ восхищаются!
Дойдя до угла улицы, Христіанъ пришелъ къ рѣшенію. Онъ видѣлъ, что Джерминъ уѣхалъ за часъ передъ этимъ, и не боялся встрѣчи съ нимъ. Онъ прямо направился къ Лисицѣ и Собакамъ и спросилъ Джонсона. Первый обмѣнъ фразъ, имѣвшій цѣлью удостовѣриться, что передъ нимъ былъ дѣйствительно Джонсонъ, упомянутый продавцомъ объявленій, повелъ къ продолжительной бесѣдѣ до поздняго вечера; они разстались, помѣнявшись свѣдѣніями, принятыми съ той и другой стороны съ большимъ радушіемъ.
Христіанъ былъ очень остороженъ въ началѣ, только намекнулъ, что ему извѣстно нѣчто, что, на основаніи нѣкоторыхъ случайныхъ указаній, онъ полагаетъ нелишеннымъ интереса дли Джонсона, но что все зависитъ отъ того, насколько его интересы нераздѣльны съ интересами Джермина. Джонсонъ отвѣчалъ, что у него есть много дѣлъ, въ которыхъ Джерминъ не участвуетъ, но что до нѣкоторой степени у нихъ интересы общи. Христіанъ замѣтилъ, что по всей вѣроятности дѣла по имѣнію Тренсома составляютъ часть тѣхъ дѣлъ, въ которыхъ Джерминъ и Джонсонъ, въ случаѣ надобности, замѣняютъ одинъ другаго, и что въ такомъ случаѣ онъ не видитъ надобности задерживать Джонсона. При этомъ намекѣ Джонсонъ не могъ скрыть порыва любопытства. Онъ никакъ не могъ сообразить, что имѣлъ Христіанъ въ виду, но Джонсону по многимъ причинамъ хотѣлось знать какъ можно больше о дѣлахъ Тренсомовъ, независимо отъ Джермина. Мало-по-малу они пришли къ взаимному соглашенію. Христіанъ разсказалъ о своемъ свиданіи съ Томми Траунсемомъ, и заявилъ, что если Джои, сонъ могъ бы доказать ему юридическое значеніе такого свѣдѣнія, онъ доказалъ бы неопровержимо существованіе законнаго наслѣдника Байклифа: онъ былъ вполнѣ увѣренъ и въ фактѣ и въ доказательствахъ. Джонсонъ объяснилъ, что въ такомъ случаѣ смерть стараго продавца объявленій дала бы этому законному наслѣднику первыя неопровержимыя нрава на наслѣдство Байклифа; что съ своей стороны онъ былъ бы очень радъ поддержать справедливое притязаніе, но что необходима крайняя осторожность. Почемъ Христіанъ знаетъ, что Джермину извѣстно что-нибудь объ этомъ наслѣдникъ или его притязаніяхъ? Христіанъ, все болѣе и болѣе убѣждаясь, что Джонсонъ былъ бы радъ подгадить Джермину, наконецъ упомянулъ объ Эсѳири, но не сказалъ своего настоящаго имени и свойства своихъ отношеній къ Байклифу. Онъ сообщилъ только, что доставитъ остальныя свѣдѣнія, когда Джонсонъ примется за дѣло серіозни и ввѣритъ его въ руки прежнимъ адвокатамъ Байклифа,-- разумѣется онъ такъ и поступитъ? Джонсонъ отвѣчалъ, что разумѣется онъ такъ и поступитъ; но что все это дѣло обставлено такими юридическими придирками и прижимками, судейскими крючками, о которыхъ вѣроятно Христіанъ и понятія не имѣетъ, что притязанія Эсѳири въ настоящее время еще не могутъ имѣть законной силы, и что спѣшитъ не къ чему.
Они разстались, сильно не довѣряя другъ другу, но все-таки очень довольные пріобрѣтенными свѣдѣніями. Джонсонъ еще не зналъ хорошенько, какъ ему дѣйствовать, но надѣялся вывести указанія изъ хода событій. Христіанъ принялся обдумывать средства обезпечить личныя свои цѣли, не расчитывая и не полагаясь много на образъ дѣйствій Джонсона. Довольно было съ него и того, что онъ теперь былъ убѣжденъ въ законныхъ правахъ Эсѳири на имѣнье Тренсомовъ.