Феликсъ не могъ пойдти домой тотчасъ послѣ разлуки съ Эсѳирью. Онъ вышелъ изъ города, обошелъ его почти кругомъ, заглянувъ въ поля, полныя декабрской тишины, и потомъ возвратился большой дорогой прямо на площадь, думая, что лучше все-таки посмотрѣть на людскую суету, чѣмъ прислушиваться къ внутреннимъ своимъ голосамъ; ему хотѣлось узнать, на чемъ остановилось дѣло.
Было около половины втораго, и Феликсъ замѣтилъ, что въ улицахъ толпа опять выросла до угрожающихъ размѣровъ. Онъ пробрался съ большимъ трудомъ до палатокъ, но тутъ его такъ окружили, что отступленіе оказалось невозможнымъ, и онъ пошелъ куда его заставляли идти, хотя его ростъ и сила значительно превышали общій уровень толпы, въ которой было однако много вооруженныхъ чернорабочихъ, отлично владѣвшихъ кирками. Должно быть все самое бѣдное и оборванное населеніе Треби было тамъ, но Феликсъ, толкаемый все дальше впередъ и впередъ, различалъ въ толпѣ многихъ изъ сельскихъ обитателей и немалое количество людей съ тѣмъ смѣлымъ, забубеннымъ видомъ, который почти всегда характеризуетъ фабричныхъ.
Но пока не было еще замѣтно никакихъ опредѣлительно злорадныхъ намѣреній. Несомнѣнно было только то, что большинство толпы было возбуждено виномъ и что на ихъ дѣятельность можно было настолько же расчитывать, сколько на дѣятельность свиней и быковъ, еслибъ ихъ можно было включить въ толпу, оглушить крикомъ и окончательно сбить съ толку пинками. Смутные, оглушающіе крики, мѣстами случайныя схватки, градъ кулачныхъ ударовъ какъ будто усиливались съ каждой минутой. Констэбли, случайно попавшіе въ толпу, были совершенно безсильны; и если надъ головами виднѣлся офиціальный жезлъ, онъ двигался совершенно непроизвольно, также чуждый вліянію управляющей руки, какъ баканъ въ волнахъ. Безъ сомнѣнія не было недостатка въ ударахъ и ушибахъ, но учесть всѣ пораженія и поврежденія на такомъ пространствѣ и въ такой суматохѣ не было никакой возможности.
Очевидно, что о собираніи голосовъ не могло быть и рѣчи, и выборы были отложены. Вѣроятность серіозныхъ столкновеній возрасла настолько, что преодолѣла нежеланіе ректора посылать за военной помощью, и когда Феликсъ опять вошелъ въ городъ, въ Дуфильдъ былъ отправленъ посланецъ во весь опоръ. Ректоръ опять хотѣлъ-было выѣхать на улицы и прочесть статью о безпорядкахъ съ какого-нибудь пункта, откуда было бы лучше слышно, чѣмъ изъ оконъ Маркиза; но Крау, старшій констэбль, только-что возвратившійся съ наблюдательнаго поста, объявилъ, что рискъ былъ бы слишкомъ великъ. Привели къ присягѣ еще нѣсколько констэблей, но Крау замѣтилъ пророчески, что если разъ начнется свалка, то толпа всѣхъ ихъ ни въ грошъ не поставитъ.
Но голосъ ректора былъ громокъ и выразителенъ, и когда онъ прочелъ съ низенькаго балкона статью закона, присовокупивъ къ ней приказаніе всѣмъ разойдтись по домамъ или къ своимъ обычнымъ занятіямъ, впечатлѣніе вышло весьма сильное. Всѣ внимательно выслушали его слова, и послѣ заключительнаго восклицанія "Боже храни короля" наступила на нѣсколько минутъ сравнительная тишина. Потомъ народъ снова началъ двигаться, шумъ снова сталъ возрастать и разросся наконецъ до крика и гвалта хуже прежняго. Толпа все болѣе и болѣе начинала походить на запруженную рѣку. Возможность разойдтись и угомониться представлялась сомнѣніемъ, все больше и больше приближавшимся къ полному отрицанію.
Крау, считавшій себя тактикомъ, сдѣлалъ весьма благонамѣренный шагъ, чуть было не выполнившій его собственнаго предсказанія. Онъ пріѣхалъ съ магистратомъ окольнымъ путемъ въ Семь Звѣздъ, и тутъ снова была прочтена изъ окна статья о возстаніи, почти съ такими же результатами, какъ прежде. Ректоръ возвратился тѣмъ же путемъ въ Маркиза, какъ въ главную квартиру, наиболѣе приличную для администраціи, но Крау остался на другомъ концѣ Королевской улицы, гдѣ тоже было необходимо какое-нибудь присутствіе, внушавшее уваженіе. Видя, что время проходитъ и что всякое вліяніе, произведенное-было голосомъ закона, изгладилось, онъ показался у верхняго окна и объявилъ толпѣ, что послали за солдатами и что. если они не разойдутся, ихъ приструнитъ кавалерія вмѣсто констэблей.
Крау, подобно многимъ другимъ констэблямъ, болѣе извѣстнымъ въ исторіи, имѣлъ "дурную репутацію" и вовсе не пользовался популярностью въ Треби. Очень можетъ быть, что и пріятная вѣсть утратила бы что-нибудь, нисходя съ его устъ, но то, что онъ теперь сказалъ, было такъ непріятно, что вмѣсто того чтобы убѣдить и успокоить толпу, онъ только раздражилъ ее больше. Кто-то схвативъ сырой картофель изъ мѣшка, стоявшаго у дверей мелочной лавочки позади его, бросилъ имъ въ констэбля и попалъ ему прямо въ ротъ. Немедленно вслѣдъ за этимъ, сырой картофель и рѣпа полетѣли десятками въ окна Семи Звѣздъ и выбили стекла. Феликсъ слышалъ, какъ голоса превратились въ дикій ревъ, и видѣлъ, какъ толпа ринулась къ желѣзной лавкѣ, доставившей оружіе болѣе дѣйствительное, чѣмъ рѣпа и картофель. Раздались крики, что тори послали за солдатами, и смятеніе тѣхъ изъ толпы, кто да этого держалъ сторону торіевъ, только увеличило общій безпорядокъ.
Но очевидно было, что толпа была противъ Дебарри и склонялась въ пользу Тренсома. Всѣ разоренныя лавки были изъ числа торійскихъ. Торговцы, кто только успѣлъ, заперли двери и заставили окна извнутри. Домовладѣльцы пришли въ неописанный ужасъ и тоскливо ожидали прибытія военной силы. Ректоръ волновался едва ли не болѣе всѣхъ: онъ уже отправилъ двухъ гонцовъ въ Газеркотъ за солдатами, но боялся, что обоихъ этихъ гонцовъ гдѣ-нибудь перехватили.
Было три часа: больше часа прошло послѣ чтенія статьи о возстаніи. Ректоръ Большихъ Треби написалъ негодующее посланіе къ Лингону, ректору Малыхъ Треби, говоря, что толпа, очевидно, воодушевлена радикальнымъ духомъ и что отвѣтственность за все это падетъ на партію Тренсома. Гдѣ Джерминъ?
Лингонъ отвѣчалъ на это, что онъ самъ сейчасъ ѣдетъ въ Дуфильдъ за солдатами. Что же касается до Джермина, то онъ ему не дядька: Джерминъ отправился куда-нибудь но дѣламъ -- собирать голоса.
Всѣ дѣйствующія гражданскія силы рѣшились на послѣднее серіозное усиліе. Декабрскій день грозилъ перейдти въ вечеръ и темнота усилила бы безурядицу. Ужасовъ пожара, можно было точно также ожидать, какъ и всякаго другаго бѣдствія. Констэбди, собравшись въ полномъ составѣ, вооружились саблями и карабинами: всѣ почтенные обитатели, съ мало мальскимъ запасомъ храбрости, приготовились бороться за порядокъ, и многіе, въ томъ числѣ Вебъ и Тильо, думали, что ближайшей обязанностью ихъ было защищать пивоварни и винные погреба, въ которыхъ собственность была такого свойства, что ей вѣроятнѣе всего могла, бы угрожать опасность, и самая страшная опасность по послѣдствіямъ. Ректоръ въ порывѣ благородной рѣшимости опять выѣхалъ на лошади, чтобы командовать констэблями, которые могли дѣйствовать успѣшно только сплошною массою. По его указанію, колонна вооруженныхъ людей миновала главную улицу и проложила себѣ путь задворками, чтобы занять два главныхъ переулка, ведшихъ къ виннымъ погребамъ и къ пивоварнямъ и не допускать толпу къ нимъ ни въ какомъ случаѣ.
Между тѣмъ Феликсъ Гольтъ былъ дѣятельно занятъ на Королевской улицѣ. Послѣ перваго разбитія стеколъ въ Семи Звѣздахъ, нельзя было поручиться вообще за цѣлость этой гостинницы. Духъ разрушенія клонился къ полному своему развитію, и все затронутое, или помятое, или какъ-нибудь надломленное -- вызывало въ этихъ неразумныхъ людяхъ желаніе доломать, покончить, какъ въ какихъ-нибудь неразумныхъ дѣтяхъ. Въ Семи Звѣздахъ скрывался Спратъ, а для нѣкоторыхъ спрокстонцевъ мысль о томъ, что Спратъ цѣлъ и невредимъ въ такой день, когда всѣмъ болѣе или менѣе достается и когда такъ умѣстно и удобно было бы воздать каждому по заслугамъ, была невыносима. Кромѣ того, всѣмъ сильно хотѣлось забраться въ самый трактиръ.
Феликса наконецъ втолкнули въ самую середину толпы. Онъ могъ только обороняться и настолько удерживать равновѣсіе, чтобы не падать; но онъ предвидѣлъ, что толпа ворвется въ трактиръ; онъ слышалъ крики: "Спратъ!", "хватайте его!" "мы его оттуда выпроводимъ!" "бей его"! Очень можетъ быть, что въ такомъ разгарѣ страстей не пощадятъ и жизни. Феликсу невыносимо было присутствовать при безумствованіяхъ толпы и ничего не * дѣлать, чтобы унять ее. Даже тщетныя усилія были бы для него лучше, чѣмъ простое посильное созерцаніе. Онъ могъ бы спасти кого-нибудь въ стѣнахъ трактира; онъ взошелъ въ него, или, правильнѣе, былъ увлеченъ шайкой самыхъ рьяныхъ зачинщиковъ, которые, разъ попавъ за дверь, разсѣялись въ разные концы -- одни бросились въ погребъ, другіе въ буфетъ; нѣкоторые бросились по лѣстницамъ и по всѣмъ комнатамъ отыскивать Спрата или кого-нибудь другаго можетъ быть, кто бы могъ послужить козломъ очищенія для Спрата, Привлекаемый криками женщинъ, Феликсъ наконецъ добрался до какого-то корридора въ верхнемъ этажѣ, гдѣ сама хозяйка и нѣсколько слугъ бѣгали, въ отчаянномъ ужасѣ взадъ и впередъ отъ двухъ или трехъ полупьяныхъ молодцовъ, которые только-что опустошили запасъ наливокъ, найденный ими въ чуланѣ. Принявъ начальническій видъ, онъ крикнулъ имъ: "Сюда ребята, здѣсь пожива будетъ лучше -- ступайте за мной!" и увлекъ ихъ за собой вдоль корридора. Они добрались до лѣстницы, какъ разъ во время, чтобы увидѣть, какъ несчастнаго Спрата, полураздѣтаго и кричащаго, волокли внизъ по ступенькамъ. Никто его впрочемъ не билъ и не толкалъ, какъ будто его берегли для казни на болѣе широкомъ просторѣ, гдѣ ею могло бы насладиться большее количество зрителей. Феликсъ пошелъ за ними слѣдомъ, твердо рѣшившись предохранить, если только будетъ какая возможность, и палачей и жертву отъ крайнихъ и пагубныхъ послѣдствій. Онъ старался предугадать ихъ намѣренія
Внизъ но лѣстницѣ, по мощеному двору до воротъ, Спрата волокли, какъ какую-нибудь кучу грязнаго бѣлья и лохмотьевъ. Когда его вытащили за ворота, поднялся оглушительный крикъ и ревъ, хотя многіе изъ толпы не имѣли ничего противъ него и только подозрѣвали, что у другихъ могли быть противъ него какія-нибудь личности. Но Спрата между тѣмъ волочили дальше къ болѣе широкому мѣсту улицы, а враги его кричали: "Окружить его -- вздернуть его,-- посмотримъ, на что онъ теперь похожъ!"
-- Ткни его въ шею, и ну его къ черту, сказалъ кто-то изъ толпы.-- Пойдемте къ Тильо въ погреба -- тамъ джину больше!
Феликсу стало страшно. Волоча Спрата за ворота, толпа приблизилась почти къ самому переулку, который велъ къ Тильо. Феликсъ старался держаться какъ можно ближе къ жертвѣ. Онъ бросилъ свою палку и схватилъ дубину изъ рукъ одного изъ первыхъ ворвавшихся въ Семь Звѣздъ; голова у него была обнажена; неразборчивому созерцателю со стороны онъ долженъ былъ непремѣнно показаться предводителемъ толпы. Таковымъ его и сочли нѣкоторыя лица, тревожно присматривавшіяся къ волненію изъ верхнихъ оконъ своихъ домовъ; они наконецъ увидѣли, какъ онъ съ большими усиліями проталкивался къ самому Спрату.
Между тѣмъ отрядъ констэблей успѣлъ доѣхать до переулка Тильо и преградить въ него путь толпѣ. Онъ сразу замѣтилъ, что посреди толпы была какая-то жертва. Одинъ изъ самыхъ храбрыхъ констэблей, по имени Токеръ, чувствуя, что нечего терять времени на. размышленіе, пригласилъ товарища послѣдовать за нимъ и проложилъ себѣ путь саблей. Въ эту минуту Спрата отпустили -- почти безжизненнаго, совсѣмъ обезсилѣвшаго отъ ужаса, и люди, тормошившіе его, отступили на нѣкоторое разстояніе, какъ-будто для того чтобы позабавиться его созерцаніемъ. Феликсъ воспользовался случаемъ и ринулся впередъ, чтобы прикрыть его. Токеръ, вообразивъ, что Феликсъ былъ назначенъ исполнить роль палача -- потому что всѣ способности Токера заключались скорѣе въ мускулахъ, чѣмъ въ мозгахъ и глазахъ,-- бросился на Феликса, намѣреваясь его повалить и смять. Но Феликсъ былъ очень зорокъ и догадливъ; онъ сразу понялъ положеніе и выбралъ изъ двухъ золъ меньшее. Съ быстротою молніи онъ обернулся къ констэблю, накинулся на него и старался овладѣть его оружіемъ. Въ борьбѣ, на которую отвсюду смотрѣли съ напряженнымъ вниманіемъ, констэбль упалъ, и Феликсъ вырвалъ у него саблю изъ рукъ. Толпа вокругъ него гаркнула ура, воображая, что онъ нападалъ на констэбля въ ея видахъ. Токеръ лежалъ не двигаясь, но Феликсъ не воображалъ, чтобы онъ былъ серіозно ушибленъ.
-- Не троньте его! сказалъ Феликсъ.-- Отпустите его. Давайте сюда Спрата и ступайте за мной.
Феликсъ вполнѣ сознавалъ всю отвѣтственность своего положенія. У него главнымъ образомъ передъ глазами были всѣ ужасы того, что могло бы произойдти, еслибъ массу хаотическихъ желаній и побужденій не отвратить отъ дальнѣйшихъ покушеній на мѣста, гдѣ бы они попали въ самый центръ одуряющихъ и воспламеняющихъ матеріаловъ. Въ такіе моменты мудрено предвидѣть возможность какого-нибудь недоразумѣнія, какого-нибудь личнаго неудобства или опасности: природа не дѣлаетъ людей въ одно и то же время энергическихъ и восторженныхъ и мелочно расчетливыхъ. Онъ вообразилъ, что въ рукахъ его власть, и рѣшился выручить слѣпую толпу изъ страшной опасности до прибытія военныхъ силъ, которыя могли нагрянуть съ минуты на минуту.
За нимъ послѣдовали тѣмъ охотнѣе, что видѣли, какъ переулокъ Тило загородили констэбли, изъ которыхъ многіе были вооружены огнестрѣльнымъ оружіемъ; и всюду, гдѣ не встрѣчается сильнаго противодѣйствія, предложеніе сдѣлать что-нибудь новое вызываетъ глупое, тупое любопытство. Многіе изъ спрокстонцевъ знали Феликса въ лицо и воображали его выше уровня обыкновенныхъ людей. Глядя на него съ саблей въ рукѣ, впереди всѣхъ и выше всѣхъ, они нашли въ сущности лучше всего послѣдовать за нимъ. Человѣкъ энергическій, съ опредѣленной волей, дѣйствуетъ какъ знамя, воодушевляющее вокругъ себя нерѣшительныя и безсмысленныя единицы толпы. Феликсъ расчитывалъ именно на этого рода вліяніе на людей, умственное состояніе которыхъ превратилось въ несвязное смѣшеніе инстинктовъ и смутныхъ впечетлѣній. Онъ двинулъ ихъ впередъ ободряющими словами, приказывая имъ не волочить и не обижать Спрата, но взять его съ собой и нести туда, куда онъ прикажетъ. Люди, непосредственно слѣдовавшіе за нимъ, были твердо увѣрены что у него была какая-нибудь опредѣленная и достойная вниманія цѣль, тогда какъ люди, бѣжавшіе впереди, двигались подъ сознаніемъ, что вѣроятно бѣгущіе сзади нихъ и толкающіе ихъ. знаютъ что дѣлаютъ и имѣютъ основаніе дѣлать именно такъ, а не иначе, Эта-то смѣсь толканія впередъ однихъ и податливости другихъ къ толчкамъ составляетъ сущность исторіи многихъ человѣческихъ дѣяній.
Феликсу въ сущности хотѣлось вывести толпу ближайшимъ путемъ изъ города, поддерживая въ ней мысль, что онъ ведетъ ее къ чему-нибудь достойному вниманія, а между тѣмъ онъ надѣялся, что подойдутъ солдаты, и толпа, въ сущности не движимая дѣйствительными политическими страстями или яростью противъ общественныхъ различій, едва ли окажетъ сопротивленіе военной силѣ. Присутствіе пятидесяти солдатъ по всей вѣроятности разсѣетъ и угомонитъ волненіе сотенъ. Никто не зналъ положительно, какъ велика была толпа: многіе изъ жителей потомъ завѣряли, что бунтовщиковъ было покрайней-мѣрѣ двѣ тысячи. Феликсъ зналъ, что онъ рисковалъ многимъ, но онъ былъ въ совершенномъ забытьи: мы рѣдко одобряемъ въ обыденной жизни страстныя увлеченія, которыми при иныхъ обстоятельствахъ обусловливаются подвиги, пріобрѣтающіе всемірную славу.
Онъ велъ ихъ къ тому мѣсту, гдѣ улица развѣтвлялась съ одной стороны въ широкое отверстіе между двумя заборами, а съ другой стороны выходила на полный просторъ Полардсъ-Энда. На этомъ концѣ улицы была довольно большая площадка, съ небольшой каменной платформой посрединѣ о трехъ ступенькахъ, на которой высился старинный, заплѣсневѣлый верстовой столбъ. Феликсъ пошелъ прямо къ этой платформѣ и остановился около нея, крикнувъ "стой" людямъ, бывшимъ впереди и позади его, и приказалъ несшимъ Спрата положить его тутъ. Всѣ остановились и уставились на столбъ, и можетъ быть тутъ впервые оконечности толпы сознали, что человѣкъ съ саблей въ рукѣ намѣренъ предводительствовать ими.
-- Теперь, сказалъ Феликсъ, когда ослабѣвшаго и дрожавшаго Спрата принесли на каменную платформу, нѣтъ ли у кого-нибудь веревки? Если нѣтъ, такъ свяжите платки и давайте скорѣй сюда. Онъ вынулъ собственный свой платокъ, еще двое или трое подали ему свои. Онъ приказалъ связать ихъ вмѣстѣ. Всѣ смотрѣли на него, не сводя глазъ, Неужели онъ повѣситъ Спрата?
-- Теперь обвяжите его кругомъ пояса, свяжите ему руки назадъ -- такъ! и привяжите его покрѣпче къ столбу.
Когда это было сдѣлано, Феликсъ сказалъ повелительно:
-- Оставьте его здѣсь -- мы за нимъ вернемся, а теперь нечего терять времени; пойдемте ребята вверхъ по Парковой улицѣ, а тамъ увидимъ!
Это былъ единственный способъ спасти жизнь Спрату. И онъ удался. Удовольствіе видѣть безпомощнаго человѣка привязаннымъ удовлетворило толпу на моментъ, если даже въ ней были люди настолько жестокіе и свирѣпые, чтобы непремѣнно расчитывать на возвращеніе. Никому и въ голову не пришло, что изъ любаго дома могъ выйдти кто-нибудь и развязать плѣнника, какъ только они уйдутъ.
Мятежники ринулись въ Парковую улицу шумнымъ потокомъ, затеревъ Феликса въ средину, хотя онъ всячески старался выбраться впередъ. Ему хотѣлось непремѣнно направлять толпу разными переулками къ Дуфильду. Онъ убѣждалъ тѣхъ, которые оказывались поближе къ нему и въ числѣ которыхъ между прочимъ былъ Дреджъ, нашъ старый спрокстонскій знакомый, идти впередъ и заставить всѣхъ слѣдовать за нимъ, потому что иначе дѣло не удастся. Наконецъ Феликсъ добился своего, но вскорѣ случилось обстоятельство, принесшее страшное и неожиданное сознаніе, что его планъ можетъ оказаться такимъ же безумнымъ, какъ и всѣ смѣлыя предпріятія, когда они разыгрываются неудачей,
Въ безсмысленной, полупьяной толпѣ было нѣсколько человѣкъ съ рѣзкими очертаніями лицъ, которые любили безпорядокъ не изъ одного желанія пошумѣть и побуянить и сознавали себя далеко невознагражденными за труды, которымъ они себя подвергли, прибывъ на выборы въ Треби, къ чему ихъ главнымъ образомъ побудили слухи, ходившіе въ Дуфильдѣ о томъ, что если дойдетъ дѣло до общей свалки, то въ мутной водѣ будетъ удобно ловить рыбу. Нѣкоторымъ изъ этихъ остроумныхъ людей съ рѣзкими очертаніями было извѣстно, что Парковая улица вела къ господскому дому въ Большихъ Треби, который въ ихъ видахъ былъ не хуже, если не лучше любаго банка. Пока въ головѣ Феликса складывалась его несбыточная, хотя благоразумная цѣль, эти другіе сыновья Адама лелѣяли намѣреніе инаго рода,-- и наступилъ моментъ ихъ торжества.
Съ нѣсколькихъ пунктовъ сразу раздался новый возгласъ -- послышалось новое приглашеніе.
-- Братцы, пойдемте-ка въ Большія Треби!
Съ этой минуты Феликсъ сдѣлался безсильнымъ; опредѣлительное и многимъ улыбавшееся предложеніе преодолѣло его неопредѣленное вліяніе. Толпа ринулась въ сторону и увлекла съ собою Феликса, Онъ все еще недоумѣвалъ, идти ли ему прямо въ разрѣзъ съ толпой. Разъ очутившись на дорогѣ, внѣ города, посередь по.тейисъ огромнымъ паркомъ подъ рукою, ему было бы легче отбояриться отъ толпы. Сперва ему это показалось самой лучшей мѣрой,-- ему хотѣлось возвратиться въ городъ какъ можно скорѣе, въ надеждѣ найдти тамъ военныя силы, и отправить отрядъ для спасенія усадьбы. Но онъ разсудилъ, что направленіе толпы уже достаточно опредѣлилось и что въ Парковой улицѣ было достаточно народу, чтобы передать свѣденіе скорѣе, чѣмъ было бы возможно ему самому. Ужъ лучше было идти вмѣстѣ съ ними и быть своимъ присутствіемъ полезнымъ кому-нибудь въ усадьбѣ въ случаѣ надобности. Онъ не питалъ особенной симпатіи къ семейству Дебарри, по низачто не хотѣлъ, чтобъ вышла какая-нибудь опасность для кого бы то ни было по его оплошности. Въ эти моменты горькаго недоумѣнія ему представились весьма грустныя послѣдствія, и послѣдствія совершенно независимыя отъ его внутренняго неудовольствія; по предотвратить ихъ теперь не было никакой возможности. И онъ мчался вмѣстѣ съ толпою къ требіанскому парку, представляя себѣ самое движеніе свое безуміемъ роковаго, несчастнаго дня, который безчисленное множество мелкихъ, грязныхъ личныхъ видовъ привело къ совершенно неожиданному общему бѣдствію, угрожавшему закончиться чѣмъ-нибудь ужаснымъ.
День угасалъ: во многихъ окнахъ усадьбы виднѣлись огни. Передняя часть толпы уже ворвалась въ домъ, и ловкія, опытныя руки принялись отыскивать гдѣ слѣдовало серебро, отправивъ часть подручныхъ къ буфетчику съ приказомъ отворить погреба; Феликсъ только-что успѣлъ проложить путь къ лицевой террасѣ, надѣясь пробраться оттуда въ комнаты, гдѣ онъ можетъ быть найдетъ дамъ и успокоитъ ихъ увѣреніемъ въ прибытіи скорой помощи, какъ вдругъ лошадиный топотъ убѣдилъ его, что отрядъ былъ ближе, чѣмъ онъ ожидалъ. Когда онъ услышалъ лошадей, онъ былъ какъ-разъ противъ большаго окна комнаты, гдѣ яркая лампа, спускавшаяся съ потолка, освѣщала группу женщинъ, обнявшихся въ ужасѣ. Многіе изъ толпы между тѣмъ вбѣгали по ступенькамъ террасы съ разныхъ сторонъ къ дому. Онъ занялъ постъ передъ окномъ и, размахивая саблей, закричалъ приближавшимся: "Назадъ! Солдаты пріѣхали". Одни бросились назадъ, другіе авгоматически остановились.
Звукъ копытъ становился все громче и громче. "Стой!" "Пали!" "Бей!" -- раздалось, оглушая людей на террасѣ.
Прежде чѣмъ они имѣли время и возможность двинуться съ мѣста, крики и топотъ раздались непосредственно возлѣ нихъ -- опять послышалось "пали!" -- пуля прожужжала и пронизала Феликсу плечо -- плечо руки, державшей обнаженную саблю.
Феликсъ упалъ. Матежники разбѣгались въ смятеніи, какъ перепуганные бараны. Нѣкоторые изъ солдатъ подгоняли ихъ, колотя по спинамъ саблями плашмя. Труднѣе все то было очистить наводненные погреба.
Ректоръ, вмѣстѣ съ другимъ чиновникомъ и нѣкоторыми помѣщиками верхами, сопровождавшій солдатъ, теперь подскакалъ къ террасѣ и бросился къ дамамъ.
Около Феликса образовалась группа. Онъ лежалъ безъ чувствъ. Онъ очень мало ѣлъ въ теченіи дня и совсѣмъ изнемогъ отъ усталости. Изъ трехъ лицъ, составлявшихъ группу, только одинъ зналъ Феликса, а именно Джонъ Джонсонъ, ревность котораго къ общественному спокойствію привела его изъ Дуфильда, какъ только онъ услышалъ о требованіи солдатъ.
-- А знаю этого человѣка очень хорошо, сказалъ Джонъ Джонсонъ.-- Это человѣкъ опасный -- совершенный революціонеръ.
Ночь была тяжелая, безотрадная; на слѣдующій день Феликсъ, рана котораго была объявлена ничтожной, былъ отправленъ въ ломфордскую тюрьму. Онъ былъ обвиненъ въ трехъ преступленіяхъ: въ нападеніи на констэбля, въ совершеніи убійства (Токеръ умеръ отъ сотрясенія мозга) и въ мятежническомъ покушеніи на усадьбу.
Еще четверо было арестовано: у одного изъ нихъ найденъ былъ золотой кубокъ съ гербомъ Дебарри; три остальныхъ, и въ ихъ числѣ Дреджъ, обвинялись въ буйствѣ и насиліи.
На утро въ Треби не было и слѣда террора, но было много печали и воздыханій. Многіе, гораздо болѣе невинные, чѣмъ ненавистный Спратъ, стонали отъ серіозныхъ ушибовъ и поврежденій. И на мостовой найдены были, кромѣ трупа бѣднаго Токера, еще нѣсколько тѣлъ, болѣе или менѣе сильно пораненныхъ, и наконецъ еще одинъ трупъ. Правда, что никто особенно не горевалъ объ этомъ другомъ трупѣ, и весьма немногіе помянули его добромъ, сказавъ: бѣдный старикашка! Его вѣроятно затоптала толпа, когда онъ упалъ пьяный у самаго входа въ Семь Звѣздъ. Этотъ второй трупъ былъ стараго Тома Траунсема, продавца объявленій,-- иначе Томаса Тренсома, послѣдняго представителя древняго рода.