Черезъ недѣлю послѣ безпорядковъ въ Треби, Гарольдъ Трансомъ находился въ Трансомъ-Кортѣ. Онъ возвратился изъ города, чтобы провести рождественскіе праздники въ этомъ прелестномъ замкѣ, но былъ не въ очень веселомъ расположеніи духа. Онъ потерпѣлъ пораженіе на выборахъ; но еслибъ только одна эта непріятность поразила его, онъ былъ бы довольно благоразуменъ, чтобы перенести ее терпѣливо и безъ особенной горечи заплатить восемь или девять тысячъ за то, что онъ не будетъ сидѣть въ парламентѣ будущую сессію. Гарольдъ не очень горевалъ бы и о небольшихъ безпорядкахъ въ Треби, да же еслибъ они повлекли за собой большія издержки для графства; но направленіе, которое приняли эти безпорядки, служило для него предметомъ горькихъ думъ. Какъ бы безпорядки эти не произошли и какія бы обстоятельства ихъ не усилили, но они бросали тѣнь на радикальную партію, т. е. на Трансона и ею агентовъ. Такимъ образомъ, его кандидатура послужила въ порицанію его имени, т. е. результатъ всѣхъ его усилій былъ вполнѣ противоположенъ тому, чего онъ такъ добивался.
Но этого мало; совѣсть Гарольда упрекала его и къ томъ, что случилось съ Феликсомъ Гольтомъ. Въ его памяти, всегда отличной, живо впчатлѣлась жалоба Феликса Гольта на угощеніе спрокстонскихъ рудокоповъ и послѣдующая за этимъ непріятная сцена въ конторѣ Джермина, когда Джонсонъ развивалъ передъ нимъ теорію о невозможности измѣнить однажды начатую избирательную агитацію и повернуть экипажъ назадъ, когда онъ катится съ горы. Вспоминая гнѣвныя слова Феликса Гольта, предостерегавшаго его о подкупѣ рудокоповъ водкой, подкупѣ для того, чтобъ они надѣлали шума въ день избранія,-- вспоминая это, Гарольдъ былъ увѣренъ, что предосудительные поступки Феликса, за которые онъ былъ брошенъ въ тюрьму, не происходили отъ добровольнаго сообщничества его самого, но вѣроятно отъ неудачныхъ попытокъ остановить безпорядки. Эта увѣренность, мало-по-малу, совершенно овладѣла его умомъ; она-то и производила на него особенно непріятное впечатлѣніе; онъ не могъ не сознавать, что имѣлъ въ рукахъ улику, которая могла оправдать Феликса, выставивъ настоящихъ виновниковъ -- его самого и его агентовъ. Конечно и кто нибудь другой могъ свидѣтельствовать въ пользу Феликса, напр. болтливый диссентерскій пасторъ. Но какъ бы тамъ ни было, а дѣломъ о подкупѣ спрокстонскихъ рабочихъ непремѣнно воспользуются его политическіе противники...
Въ этомъ несчастномъ дѣлѣ Гарольдъ чувствовалъ себя невинной жертвой. Могъ-ли онъ помѣшать интригамъ своихъ агентовъ? Онъ даже старался положить имъ преграду, но старался совершенно тщетно, Онъ не любилъ съ самаго начала своихъ агентовъ, а теперь онъ чистосердечно ихъ ненавидѣлъ. Джерминъ, съ его Джономъ Джонсономъ, прибавилъ эту грязную исторію о требійскихъ выборахъ къ длинному ряду непріятностей и оскорбленій, за которые Гарольдъ рѣшился ему отомстить. Гарольдъ самъ читалъ въ какихъ-то афишахъ роковые намеки на не совсѣмъ честныя одолженія, оказываемыя Джерминомъ, фамиліи Трансомовъ. Если подобныя мнѣнія существовали въ обществѣ, и это не была только избирательная клевета, то тѣмъ болѣе онъ имѣлъ причины показать свѣту, какъ строго будетъ наказанъ Джерминъ за злоупотребленія, которыя онъ позволилъ себѣ въ отношеніи семейныхъ дѣлъ Трансомовъ. И конечно, свѣтъ это увидитъ, безъ малѣйшаго замедленія. Холодный, самоувѣренный, дерзкій Джерминъ дорого заплатитъ за всѣ свои оскорбленія и обиды и, отомстивъ ему хорошенько за все, Гарольдъ прекратитъ съ нимъ всякія сношенія. Теперь, по окончаніи выборовъ, Гарольдъ рѣшился посвятить себя частнымъ дѣламъ, пока не приведетъ все въ должный порядокъ.
Въ это утро онъ сидѣлъ, какъ обыкновенно, въ своей роскошно отдѣланной комнатѣ. Былъ третій день первыхъ рождественскихъ праздниковъ, проведенныхъ имъ дома въ Англіи, послѣ пятнадцати лѣтъ отсутствія. И старый домъ теперь дѣйствительно представлялъ удобное, пріятное жилище. Бѣлый иней покрывалъ широкій лужокъ, растилавшійся передъ окнами, разновидные листья кустарниковъ и гигантскія деревья виднѣвшіяся вдали. Дубовыя сухія дрова пылали въ каминѣ; толстый, мягкій коверъ разстилался словно мохъ подъ его ногами; онъ только-что вкусно позавтракалъ и ему предстояли въ это утро интересныя занятія богатаго землевладѣльца. По всему дому не слышно было шаговъ, ибо всюду были разостланы ковры или тонкія плетенки; вездѣ было тепло, даже въ сѣняхъ и корридорахъ; слугъ было вдоволь, такъ что все дѣлалось хорошо и во время. Ловкій Доминикъ былъ всегда подъ рукою, чтобъ исполнять всѣ малѣйшія приказанія своего господина, и одного его присутствія было достаточно, чтобъ весь домъ повеселѣлъ; его постоянная улыбка вселила въ тяжелые англійскіе умы убѣжденіе, что легко жить на свѣтѣ и сдѣлала его дѣйствительную власть надъ всѣми столь мягкою и нѣжною, какъ пуховая подушка. Старый м-ръ Трансомъ набрался новыхъ силъ и смѣлости съ тѣхъ поръ, какъ явились маленькій Гарри и Доминикъ, и Гарольдъ настоялъ, чтобъ его ежедневно катали. Одна м-съ Трансомъ, при новой роскошной обстановкѣ, казалась недовольною, но Гарольдъ или не замѣчалъ этого, или не обращалъ вниманія, какъ на необходимую слабость старухи, жизнь которой была до сихъ поръ полна скуки и лишеній. "Нашъ умъ, какъ и тѣло, легко усвоиваетъ то положеніе, въ которомъ долго пребываетъ, думалъ Гарольдъ, и съ годами перемѣна невозможна. Бѣдная матушка! сознаюсь, я бы самъ не желалъ быть старухой. Я бы желалъ, чтобъ она болѣе занималась маленькимъ Гарри. Вѣроятно она подозрѣваетъ, кто его мать, а она въ этихъ вещахъ также строга, какъ въ своемъ торизмѣ. Впрочемъ я дѣлаю все, что могу; трудно сказать, чего ей еще не достаетъ: такою роскошью я окружаю ее въ вознагражденіе прежней полной лишеній жизни".
И дѣйствительно Трансомъ-Кортъ былъ такимъ жилищемъ, которому позавидовали бы многія женщины. Однако, Гарольду, чтобъ быть совершенно довольнымъ посреди всей роскоши, его окружавшей, необходима была еще твердая увѣренность въ близкомъ мщеніи. Онъ не былъ теперь такъ веселъ, какъ всегда, и его мать мало по-малу убѣдилась, изъ различныхъ намековъ, что собиралась гроза надъ Джерминомъ. Она не смѣла раскрашивать, но не могла себѣ отказать въ удовольствіи сдѣлать нѣсколько горькихъ замѣчаній на счетъ неудачъ Гарольда, какъ радикальнаго кандидата, на выборахъ. Но этимъ она только подлила масла въ огонь.
Сверхъ обыкновенія въ это утро Гарольдъ приказалъ принести полученныя письма въ столовую, гдѣ и сталъ разбирать ихъ. Его мать могла замѣтить, что онъ съ жадностью набросился на какія-то дѣловыя письма изъ Лондона. Она тѣмъ болѣе обратила на это вниманіе, что наканунѣ изъ конторы Джермина принесли письмо, въ которомъ стряпчій просилъ у Гарольда свиданія въ одинадцать часовъ этого дня. Она видѣла, какъ Гарольдъ поспѣшно проглотилъ свой кофе и оттолкнулъ свою тарелку, ничего не попробовавъ, что совершенно противорѣчило его обыкновеннымъ привычкамъ. М-съ Трансомъ сама ничего не ѣла, и чашка чая казалось ее очень взволновала, ибо щеки ея запылали, а руки были холодны, какъ ледъ. Она еще была молода и пламенна въ своемъ страхѣ: боязнь воскрешала въ ней всѣ страсти, обуревавшія ее нѣкогда.
Когда Гарольдъ вышелъ изъ за стола, она отправилась въ свою гостиную, откуда могла услышать, какъ Джерминъ войдетъ въ комнату Гарольда, находившуюся рядомъ. Тутъ она стала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ; великая исторія міра, теперь съузилась для нея въ мелкую повѣсть ея собственной жизни; все передъ ней было мрачно, свѣтъ только падалъ блестящимъ лучомъ на тропинку ея собственной судьбы, тропинку, едва достаточную для одного женскаго горя. Наконецъ она услышала давно ожидаемый звонокъ, шаги и шумъ отворяющихся и затворяющихся дверей. Будучи не въ состояніи болѣе ходить, она опустилась въ большое низенькое кресло.