Совершенно непредвидѣнная случайность помогла Христіану отыскать тайственнаго Джонсона, бывшаго предметомъ его тщетныхъ поисковъ. Феликсъ Гольтъ былъ невольной причиной, побудившей достойныхъ джентльменовъ вступить во взаимныя сношенія другъ съ другомъ.
М-ръ Лайонъ уговорилъ Феликса отправиться въ Дуффильдъ 10 декабря, день провозглашенія тамъ кандидатовъ за сѣверный Ломширъ.
-- Мнѣ бы очень не хотѣлось идти туда, сказалъ Феликсъ,-- я не имѣю никакого дѣла въ Дуффильдѣ; къ тому же тамъ придется встрѣтиться съ такими вещами, которыя самаго хладнокровнаго человѣка способны вывести изъ себя. Однакожъ, такъ и быть -- я пойду. Можетъ быть, наблюденіе за безумствомъ людей послужитъ хорошой школой для моего терпѣнія.
Феликсъ, не смотря на развитое въ немъ самообладаніе, не всегда могъ удержаться отъ выраженія негодованія и гнѣва. Его желѣзное здоровье, отреченіе отъ обычныхъ наслажденій, умъ, вѣчно занятый изслѣдованіями, постоянная работа надъ различными предположеніями къ улучшенію общественнаго быта,-- все это помогало Феликсу воздерживаться отъ раздражительности. Но онъ постоянно страдалъ отъ неразвитія своей матери, которая своими ежедневными стенаніями и упреками доводила его до невольнаго раздраженія. Онъ сдерживалъ себя, онъ старался быть терпѣливымъ до крайней степени; онъ работалъ надъ собой и, благодаря силѣ своего характера и твердости убѣжденій, достигъ до того, что въ 26 лѣтъ могъ воздерживаться отъ гнѣва, исключая развѣ того случая, когда какое нибудь слишкомъ уже крайнее безобразіе, поднимало въ немъ жолчь и онъ тогда разражался сильнѣйшимъ негодованіемъ. Феликсъ зналъ себя очень хорошо, и потому несовсѣмъ охотно отправлялся въ Дуффильдъ. Рѣчь Джонсона къ спрокстонскимъ рабочимъ была у него въ памяти.
День назначенія кандидата былъ великой эпохой удачныхъ происковъ, или, говоря парламентскимъ, языкомъ, воинскихъ хитростей со стороны искусныхъ избирательныхъ агентовъ. И м-ръ Джонсонъ имѣлъ полное основаніе внутренно улыбаться, какъ человѣкъ, довольный своею дѣятельностію и ожидающій знаменитости и богатства въ будущемъ. Пользоваться всѣми удовольствіями и славой ловкаго дѣльца по выборамъ и получать за это плату, не безпокоясь о томъ, приведетъ-ли эта ловкость къ желаемому результату, весьма пріятно; такая слава внушаетъ избраннымъ людямъ самодовольное сознаніе своего превосходства надъ остальными, безполезно суетящимися смертными,-- сознаніе, которое можно поставить рядомъ съ благороднымъ ощущеніемъ человѣка, вѣдающаго, подобно лорду Бэкону, что онъ одинъ владѣетъ истиной и одинъ стоитъ на высокой сухой почвѣ, тогда какъ всему міру грозитъ погибель отъ набѣгающихъ волнъ.
Однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ успѣховъ м-ра Джонсона, была слѣдующая ловкая штука, которая должна была одурачить самого Путти, знаменитаго лондонскаго агента Гарстина. М-ръ Спратъ, ненавистный управляющій спрокстонской рудокопни, увѣренный, что всѣ рудокопы и другіе подвластные ему рабочіе, будутъ слѣпо повиноваться его приказаніямъ, отправилъ въ Дуффильдъ на этотъ день нѣсколько возовъ такихъ предполагаемыхъ сторонниковъ Гарстина; ихъ старались убѣдить, что Гарстинъ, какъ капиталистъ, достоинъ, уваженія, ибо онъ служитъ прямой причиной существованія рабочихъ. На этомъ основаніи, м-ръ Спратъ полагалъ ненужнымъ угощать своихъ людей, но онъ не сообразилъ, что всякое нравственное побужденіе, которое надо доказать аргументомъ или свидѣтельствомъ истины, не можетъ такъ сильно вліять на людей, какъ видимое, осязательное побужденіе, въ формѣ, напримѣръ, пива. Кромѣ того, еслибъ даже между рудокопами и существовала любовь къ далеко стоящему отъ нихъ Гарстину, то надъ нею взяли всегда бы верхъ ненависть къ слишкомъ близкому къ нимъ Спрату. Поэтому, расчетъ Джонсона, сдѣланный имъ, вмѣстѣ съ мудрымъ кабачникомъ Тшубомъ, былъ какъ нельзя болѣе основателенъ, и онъ принялъ всѣ необходимыя мѣры для роскошнаго угощенія рабочихъ въ Дуффильдѣ отъ имени Трансома.
Въ слѣдствіе этого, какъ въ поднятіи рукъ, такъ и въ крикахъ, свисткахъ, давкѣ, толчкахъ, метаньи различныхъ снарядовъ въ лица противниковъ, и оглушеніи ихъ ругательствами и колкими шутками -- не было недостатка въ партіи Трансома; подобныя демонстраціи съ его стороны не уступали ни въ силѣ, ни въ количествѣ демонстраціямъ со стороны Гарстина, не смотря на то, что послѣдняго поддерживала вся партія Дебари. Къ тому же, самое присутствіе Спрата было удалено, при самомъ открытіи военныхъ дѣйствій, ловкими маневрами Джонсона; несчастный управляющій былъ случайно сшибленъ съ ногъ и почти растоптанъ толпою, такъ что, съ тяжелой раной и сильнымъ прихрамываніемъ, онъ долженъ былъ удалиться съ поля сраженія. М-ръ Тшубъ не стѣснялъ своей совѣсти никакими печальными соображеніями, потому что его внутреннее сознаніе говорило ему, что его высокая добродѣтель блистательно выкажется всему міру въ день избранія, когда онъ, по чувству долга, подастъ голосъ въ пользу Гарстина.
Изо всей толпы, безсознательно смотрѣвшей на продѣлки и интриги борющихся между собою партій, одинъ только Феликсъ Гольтъ зналъ съ самаго начала всю исторію подкупа спрокстонскихъ рудокоповъ. Онъ имѣлъ достовѣрныя свѣденія, что, во все это время, угощенія продолжались въ кабачкѣ Тшуба, и что обѣщаніе, данное ему, прекратить низкіе проимки Джонсона и его агентовъ, не имѣло никакого практическаго результата. Феликсъ допускалъ, что Трансомъ могъ желать, но, съ его понятіями объ успѣхѣ, не былъ въ состояніи исполнить своего обѣщанія, и потому онъ питалъ скорѣе презрительную жалость, чѣмъ злобу къ человѣку, который закладывалъ свою честь для достиженія благъ міра сего. Но когда онъ увидѣлъ толстаго, краснощекаго Джонсона, энергично распоряжавшагося въ толпѣ, онъ почувствовалъ такое же гнѣвное раздраженіе, какъ въ первое ихъ свиданіе въ Спрокстонѣ. Ему было ненавистно видѣть успѣхъ, покупаемый грубой силой, грубыми обманами, поддерживаемый деньгами общественнаго дѣятеля и личиной либерализма, реформы и справедливости къ обиженнымъ и нуждающимся. Онъ чувствовалъ, что его терпѣніе можетъ наконецъ лопнуть, и потому поспѣшно удалился отъ возмущавшихъ его сценъ. Миновавъ шумныя, многолюдныя улицы, онъ вышелъ за городъ, въ поле и тамъ, шагая взадъ и впередъ, мало-по-малу успокоился, придя къ тому убѣжденію, что гнѣвная поспѣшность только вредитъ въ подобныхъ дѣлахъ, гдѣ зло можетъ быть уничтожено однимъ медленнымъ осторожнымъ путемъ.
"Не терять даромъ своей энергіи, выказывать свою силу только тамъ, гдѣ она можетъ приносить пользу, дѣлать то дѣло, хотя и мелкое, но которое находится подъ рукой, не дожидаясь идеальнаго случая выказать свое геройство, а напротивъ, подготовляя этотъ случай" -- вотъ правила жизни, которыхъ онъ придерживался, на сколько было возможно. Но что за польза побить подлеца, который можетъ прибѣгнуть къ помощи закона и арники?" Послѣ такого отрезвляющаго размышленія, Феликсъ почувствовалъ себя довольно хладнокровнымъ, чтобы снова возвратиться въ городъ. Отказавшись отъ всякихъ насильственныхъ дѣйствій, онъ, однако, позволялъ себѣ удовольствіе наговорить колкостей, если къ тому представится случай.
Случай не заставилъ себя ждать. Улицы Дуффильда уже далеко не представляли прежняго оживленія; толпа рѣдѣла, большинство избирателей разошлось по гостинницамъ, въ которыхъ каждая партія приготовила роскошное угощеніе своимъ сторонникамъ; грубая чернь, принимавшая самое жаркое участіе въ недавнихъ шумныхъ безпорядочныхъ сценахъ, также разсѣялась -- кто отправился въ кабакъ, кто домой. Вообще городъ представлялъ странную картину тишины, и только въ одномъ мѣстѣ, именно передъ трактиромъ, гдѣ собиралась ультра-либеральная партія Трансома, виднѣлась довольно большая группа людей, слушавшихъ со вниманіемъ какого-то оратора въ красной шерстяной рубашкѣ. Феликсъ подошелъ въ этой группѣ и сталъ прислушиваться къ словамъ оратора, который, не смотря на блѣдный цвѣтъ лица, очевидно обнаруживавшій въ немъ человѣка, проводящаго всю свою жизнь передъ топкой паровыхъ машинъ, казался, по громкому тону его голоса и по краснорѣчивымъ оборотамъ рѣчи, опытнымъ проповѣдникомъ или публичнымъ чтецомъ.
-- "Это грѣхъ всѣхъ монополистовъ, говорилъ онъ,-- мы знаемъ, что такое монополисты: люди, которые хотятъ сосредоточить въ своихъ рукахъ всю торговлю, подъ предлогомъ, что они представятъ обществу лучшій товаръ. Мы знаемъ, что изъ этого выходитъ: бѣдный человѣкъ не можетъ себѣ позволить роскоши -- купить щепотку продукта, находящагося въ рукахъ монополиста, тогда какъ въ противномъ случаѣ этотъ самый продуктъ доставался бы ему почти даромъ. Вотъ какую пользу приносятъ монополисты человѣчеству, и эти-то люди говорятъ намъ, чтобы мы не заботились о политикѣ, что они будутъ управлять нами лучше, если мы ничего но будемъ знать объ этомъ. Мы должны думать только о своихъ дѣлахъ, мы дураки, невѣжды; намъ не время изучать великіе общественные вопросы. Вотъ что они говорятъ! но я имъ скажу, что величайшій вопросъ въ свѣтѣ -- доставить каждому человѣку человѣческую долю участія въ томъ, что дѣлается на свѣтѣ....
-- Слушайте, слушайте! воскликнулъ Феликсъ своимъ громогласнымъ голосомъ, который, казалось, придалъ еще болѣе важности словамъ оратора. Всѣ окружающіе обернулись, взглянули съ удивленіемъ на Гольта; открытое, честное лицо его и умное выраженіе, ясно обнаруживавшее образованнаго человѣка, представляли странный контрастъ съ его одеждою, уступавшей даже праздничной одеждѣ рабочихъ.
-- Не свинячью долю,-- продолжалъ ораторъ,-- не лошадиную, не долю машины, которую кормятъ масломъ, только для того, чтобы она работала... Человѣческая доля не можетъ заключаться только въ томъ, чтобы заботиться о выдутьѣ стекла или приготовленіи булавокъ; никакъ не человѣческая доля воспитывать свое семейство до того дурно, что сыновья будутъ вѣчно такими же невѣждами, какъ и ихъ отцы, безъ всякой надежды на лучшее. Это доля невольника; мы хотимъ доли свободнаго человѣка, то есть думать, говорить и дѣйствовать касательно всего, что до насъ относится; хотимъ видѣть, дѣлаютъ-ли въ нашу пользу все, что можно, тѣ наши сограждане, которые берутся нами управлять. Они имѣютъ знанія, говорятъ намъ. Хорошо, а мы имѣемъ нужды. Многіе изъ насъ лѣнились бы, еслибы не чувствовали, что голодъ заставляетъ работать. Есть басня, въ которой богатые представлены чревомъ, а бѣдные членами. Но я измѣню басню. Я говорю, что мы чрево, мы кормимъ и мы заставимъ-таки тѣхъ господъ, которые называютъ себя мозгомъ народа, работать лучше и успѣшнѣе, для удовлетворенія нашихъ нуждъ. Они, конечно, стараются управлять нами для своей пользы; но какъ намъ увѣриться, что они будутъ стараться управлять въ нашу пользу? За ними надо присматривать, какъ за всякими другими работниками. Мы должны имѣть надзирателей, которые бы смотрѣли, что работа хорошо исполнена и въ нашу пользу. Мы хотимъ посылать такихъ надзирателей въ парламентъ. Но, скажутъ намъ, у васъ есть биль о реформѣ, чего-жь вамъ еще нужно?-- посылайте своихъ надзирателей. Но я говорю, что биль о реформѣ -- обманъ; это только учрежденіе новыхъ особенныхъ чиновниковъ, для большаго еще огражденія монополіи; это подкупъ правомъ голоса нѣкоторыхъ, чтобъ они молчали о распространеніи этого права на остальныхъ. Я говорю, что если человѣкъ не проситъ милостыни и не крадетъ, но работаетъ для своего пропитанія, то чѣмъ онъ бѣднѣе и несчастнѣе, тѣмъ болѣе нуждается въ правѣ голоса, въ правѣ послать надзирателя въ парламентъ; иначе человѣка, которому хуже всего на свѣтѣ, легко забудутъ, а я говорю, что о такомъ человѣкѣ всего нужнѣе вспоминать. Кромѣ того, мы должны имѣть парламентъ, избираемый на одинъ годъ, чтобъ мы имѣли возможность мѣнять своихъ представителей, если они не дѣлаютъ, чего мы хотимъ; и еще необходимо раздѣлить страну такъ, чтобы мѣстные монополисты не могли дѣлать, что хотятъ, а чтобъ ихъ смѣшали въ одинъ мѣшокъ съ нами. Я говорю, что если намъ суждено когда-нибудь имѣть долю, достойную человѣка, то мы должны добиться общей подачи голосовъ и тайной балотировки, ежегодныхъ парламентовъ и избирательныхъ округовъ.
-- Нѣтъ! еще кое-чего другого прежде,-- воскликнулъ Гольтъ, перебивая оратора и обращая снова на себя всеобщее вниманіе. Но ораторъ въ красной рубашкѣ холодно взглянулъ на него и продолжалъ:
-- Вотъ за что стоялъ сэръ Фрэнсисъ Бердегъ, пятнадцать лѣтъ тому назадъ, и вотъ что намъ нужно, хотя бы за это же стоялъ самый безмозглый дуракъ. Мы должны пользоваться тѣми орудіями, которыя у насъ подъ рукой. Я не очень вѣрю въ либеральныхъ аристократовъ; но если какая-нибудь рѣзная палка съ золотымъ набалдашникомъ сдѣлается помеломъ, то я, не теряя ни минуты, схвачусь за нее и стану мести. И такъ, вотъ что я думаю о Трансомѣ. Если вы имѣете знакомыхъ между избирателями, то шепните, чтобъ они избирали Трансома.
Съ этими словами ораторъ соскочилъ съ камня, на которомъ стоялъ, и поспѣшно удалился, какъ человѣкъ, который торопится по какому-нибудь важному дѣлу. Но онъ внушилъ своимъ слушателямъ вкусъ къ рѣчамъ, и одинъ изъ нихъ, выражая общее чувство, обернулся къ Гольту, говоря: "Ну, сэръ, что вы скажете?"
Феликсъ, хотѣвшій говорить и безъ приглашенія, тотчасъ всталъ на камень и снялъ шапку, съ тѣмъ инстинктивнымъ побужденіемъ, которое всегда заставляло его говорить съ открытою головою. Впечатлѣніе, произведенное его фигурою, рельефно выдававшеюся на темномъ фонѣ стѣны, къ которой онъ прислонился, было совершенію иное, чѣмъ впечатлѣніе, сдѣланное на слушателей предъидущимъ ораторомъ. Гольтъ былъ гораздо выше, голова и шея его были грубѣе, а выраженіе его рта и глазъ совершенно отличались отъ простаго, хотя и умнаго, вызывающаго лица работника. Напротивъ, лицо Феликса Гольта выражало то задумчивое презрѣніе ко всѣмъ предметамъ личнаго честолюбія или страсти, которое составляетъ особенную печать образованія. Даже львы и собаки знаютъ различіе человѣческихъ взоровъ, и, вѣроятно, окружающая Гольта толпа, ожидавшая съ такимъ нетерпѣніемъ, что онъ скажетъ, находилась подъ вліяніемъ спокойнаго, яснаго взгляда его сѣрыхъ глазъ и величественнаго выраженія его полнаго, но дышавшаго рѣшимостью рта, чего они не привыкли встрѣчать въ соединеніи съ изношенною плисовою курткою и отсутствіемъ всякаго галстуха. Когда онъ началъ говорить, то контрастъ между нимъ и первымъ ораторомъ сталъ еще болѣе видѣнъ. Человѣка въ красной рубашкѣ слушала только окружавшая его группа людей, но Гольтъ съ первыхъ словъ привлекъ на себя вниманіе всѣхъ бывшихъ на улицѣ, даже въ нѣкоторомъ разстояніи.
-- По-моему,-- началъ онъ,-- справедливое слово сказалъ вашъ другъ, что величайшій вопросъ тотъ, какъ доставить человѣку человѣческую долю въ дѣлахъ жизни. Но я думаю, что онъ ожидаетъ слишкомъ много отъ права голоса. Я хочу, чтобы рабочій человѣкъ имѣлъ силу. Я самъ работникъ и не хочу быть ничѣмъ другимъ. Но есть два рода силы. Есть сила дѣлать зло, портить то, что уже существуетъ и стоило большихъ трудовъ, разорять, уничтожать, жестоко обходиться съ слабыми, лгать и ссориться, проповѣдывать вредный и ядовитый вздоръ. Вотъ сила, которою обладаетъ невѣжественное большинство. Эта сила никогда не срубила забора или не посѣяла картофель. Неужели вы думаете, что эта сила можетъ сдѣлать многое въ управленіи страной? Неужели она можетъ дать намъ мудрые законы и доставить пищу, кровъ и одежду милліонамъ людей? Невѣжественная сила приводитъ, въ концѣ концовъ, къ тому же, къ чему приводитъ и сила зла -- къ горю, къ несчастью. Нѣтъ, я хочу, чтобы рабочій человѣкъ имѣлъ другого рода силу,-- силу, къ достиженію которой мало сдѣлаетъ въ настоящую минуту всеобщая подача голосовъ. Я надѣюсь, что мы, или дѣти наши, получимъ когда-нибудь большую политическую силу. Я прямо говорю, я надѣюсь, что будутъ великія перемѣны, и придетъ время -- доживемъ мы до него или нѣтъ -- когда люди будутъ стыдиться того, чѣмъ теперь гордятся. Но я желалъ бы убѣдить васъ въ томъ, что право голоса никогда не доставитъ вамъ такой политической власти, которую стоило бы имѣть, пока вы находитесь въ теперешнемъ положеніи, и что если вы возьметесь за дѣло какъ слѣдуетъ, то скорѣе достигнете силы безъ права голоса. Быть можетъ, вы всѣ, которые теперь меня слушаете,-- люди трезвые, желающіе научиться сколь возможно болѣе сущности вещей и быть сколь возможно менѣе дураками. Дуракъ или идіотъ тотъ, кто ожидаетъ невозможнаго; онъ вливаетъ молоко въ кадку безъ дна, и ожидаетъ что молоко удержится въ ней. Чѣмъ болѣе подобныхъ пустыхъ надеждъ питаетъ человѣкъ, тѣмъ болѣе онъ дуракъ и идіотъ. И если какой-нибудь работникъ ожидаетъ, что право голоса доставитъ ему такія блага, которыхъ оно не можетъ доставить, то онъ дуракъ, если еще не болѣе. Кажется, это ясно?
-- Слушайте, слушайте! произнесло нѣсколько голосовъ, но не изъ первоначальной группы, а изъ рядовъ новыхъ слушателей, по преимуществу тори, которыхъ привлекъ громкій, внушительный тонъ гольтовой рѣчи. Кромѣ сторонниковъ Трансома, начали мало-по-малу примыкать въ толпѣ и сторонники Дебари. Феликсъ, чувствуя то удовольствіе, которое доставляетъ человѣку большое количество слушателей, продолжалъ все съ большимъ и большимъ увлеченіемъ:
-- Способъ отдѣлаться отъ глупости -- это отдѣлаться отъ пустыхъ надеждъ и отъ мыслей, которыя не согласуются съ сущностью вещей. Люди, которые здраво думали о водѣ, и о томъ, какое дѣйствіе она можетъ произвести, когда ее превратятъ въ пары, пріобрѣли себѣ великую силу во всемъ мірѣ; они заставили вертѣться колеса тѣхъ машинъ, которыя измѣнятъ многое на свѣтѣ. Но не было бы этихъ машинъ, еслибы люди, изобрѣтшіе ихъ, имѣли ложныя понятія о дѣйствіи воды. Теперь я вотъ что скажу вамъ: всѣ планы общей подачи голосовъ, избирательныхъ округовъ, ежегодныхъ парламентовъ и т. д.-- это машины, а вода, или пары, т. е. сила, которая приведетъ ихъ въ дѣйствіе, должна быть почерпнута изъ природы человѣка, изъ его чувствъ, желаній, страстей. Будутъ-ли машины дѣйствовать хорошо или худо, принесутъ-ли онѣ пользу или нѣтъ -- зависитъ отъ этихъ причинъ; и если мы не понимаемъ характеровъ людей и безосновательно надѣемся на нихъ, то походимъ на человѣка, который выливаетъ молоко въ бездонную кадку. По-моему, мысль о пользѣ, которую можетъ принести одна подача голосовъ, принадлежитъ именно къ такому роду понятій.
-- Все это очень хорошо! съ злобнымъ смѣхомъ воскликнулъ одинъ изъ слушателей, въ грязной курткѣ,-- но какъ намъ добиться силы безъ права голоса?
-- Я вамъ скажу, какая сила величайшая на свѣтѣ,-- продолжалъ Феликсъ,-- это общественное мнѣніе, т. е. господствующее въ обществѣ сознаніе добра и зла, сознаніе того, что честно и что подло. Вотъ паръ, который приведетъ въ дѣйствіе машину. Какъ можетъ сдѣлать насъ лучшими людьми политическая свобода, или религія, если мы не вѣримъ въ нихъ, если мы смѣемся и подмигиваемъ, видя, какъ издѣваются надъ этой свободой, надъ этой религіей и злоупотребляютъ ими? Пока общественное мнѣніе таково, какъ оно теперь; пока люди не имѣютъ лучшихъ понятій объ общественномъ дѣлѣ; пока подкупъ и развратъ не считаются низкимъ безчестіемъ; пока люди не стыдятся въ парламентѣ и внѣ его, дѣлать изъ общественныхъ вопросовъ, касающихся благосостоянія милліоновъ, ширмы, для прикрытія своихъ мелкихъ личныхъ происковъ,-- пока все это существуетъ, говорю я, никакая новая избирательная система не улучшитъ нашего положенія. Ибо возьмемъ всѣхъ насъ, разнородныхъ рабочихъ: положимъ, что изъ всякой сотни, имѣющей право голоса, наберется тридцать человѣкъ трезвыхъ, имѣющихъ довольно ума, чтобы выбирать себѣ представителей, и довольно честности, чтобы желать добра не однимъ себѣ, а всѣмъ. И положимъ, что изъ семидесяти половина людей нетрезвые, неимѣющіе достаточно ума для обсужденія политическихъ вопросовъ, и до того безчестные, что пропиваютъ деньги, на которыя должны бы были кормить и одѣвать своихъ женъ и дѣтей; другая же половина, хотя и не пьющая, но такъ невѣжественна, глупа или подла, что не видятъ лучшей пользы для себя, какъ взять грошъ, когда его предлагаютъ. Гдѣ-же тогда сила тридцати трезвыхъ людей? Сила будетъ въ рукахъ семидесяти пьяныхъ и безчестныхъ дураковъ; и я вамъ скажу, какого рода люди заберутъ всю власть, какого рода люди будутъ посылать въ парламентъ, кого они захотятъ".
Гольтъ до сихъ поръ видѣлъ ясно передъ собою всѣхъ своихъ слушателей и даже замѣчалъ каждое новое лицо, прибавлявшееся къ толпѣ, но теперь онъ смотрѣлъ прямо передъ собою, не останавливая взгляда ни на комъ въ особенности. Не смотря на свои недавнія, отрезвляющія разсужденія, пульсъ его сталъ биться сильнѣе, и наконецъ страстное желаніе поразить хоть словами то, что онъ ненавидѣлъ, восторжествовало надъ его осторожностью. Голосъ его сдѣлался громче, рѣчь пламеннѣе и язвительнѣе.
-- Всю власть захватили бы люди, которые взялись бы провести любого кандидата; люди, которые не имѣя собственнаго мнѣнія, повторяютъ слова всѣхъ партій и пользуются ими для собственной корыстной цѣли; люди, которые ищутъ грязной работы для достиженія богатства, ибо грязная работа не требуетъ способности, а только безсовѣстности; люди, которые знаютъ всѣ тонкости подкупа, ибо нѣтъ такого закоулка въ ихъ собственной душѣ, куда бы не могъ пробраться подкупъ. Подобные люди будутъ всегда господами тамъ, гдѣ большинство избирателей думаютъ болѣе о деньгахъ, о водкѣ или о своихъ собственныхъ мелкихъ интересахъ, чѣмъ о добрѣ и справедливости. Ибо возьмемъ, напримѣръ, избирателя, по имени Джэка, у котораго семеро дѣтей, а жалованье двѣнадцать шиллинговъ въ недѣлю, а можетъ и менѣе. Джэкъ не умѣетъ читать; я не говорю, чья это вина, но онъ никогда не имѣлъ случая научиться грамотѣ; онъ знаетъ такъ мало, что думаетъ, быть можетъ, что Богъ создалъ законы и о бѣдныхъ, и еслибы кто-нибудь сталъ увѣрять, что планъ рабочихъ домовъ находится въ священномъ писаніи, то онъ не могъ бы опровергнуть это показаніе. Что дѣлаетъ бѣдный Джэкъ, когда встрѣтится съ человѣкомъ изъ того рода людей, которые будутъ управлять нами, пока общественное мнѣніе не уничтожитъ ихъ? Этотъ незнакомецъ, положимъ будетъ средняго роста, толстый, въ отличномъ пальто и сюртукѣ, изъ подъ которыхъ виднѣется золотая цѣпочка, лицо у него не мрачное, не подозрительное, а розовое, добродушное, невинное; волоса свѣтлорусые,-- однимъ словомъ, человѣкъ, самой уважительной наружности и называющій себя звонкой общеизвѣстной англійской фамиліей, какъ Гринъ или Бэкеръ, или Нильсонъ, или скажемъ Джонсонъ
Слова Феликса были тутъ заглушены взрывомъ общаго хохота всѣхъ слушателей. Съ самаго начала послѣдняго періода рѣчи Гольта, взоры нѣкоторыхъ были устремлены на подошедшаго Джонсона; потомъ же, мало-по-малу, къ нимъ присоединились всѣ остальные, такъ что когда Феликсъ назвалъ его по имени, и тѣ, которые знали лично стряпчаго, громко засмѣялись, то тайна открылась для всѣхъ и удовольствіе стало общимъ. Джонсонъ, который до сихъ поръ упорно стоялъ не вдалекѣ отъ Феликса, теперь, услышавъ свое имя, поспѣшно отвернулся и отошелъ въ сторону быстрыми шагами, то блѣднѣя, то краснѣя.
Всѣ хорошо одѣтые слушатели также удалились, полагая, что, они слышали самое лучшее въ рѣчи Гольта, именно, колкую выходку противъ Джонсона.
-- Кто такой этотъ Джонсонъ? спросилъ Христіанъ обращалсь къ молодому человѣку, стоявшему подлѣ него.
-- Джонсонъ -- лондонскій стряпчій. Онъ работаетъ для Трансома. Этотъ ораторъ принадлежитъ къ числу самыхъ ярыхъ радикаловъ и вѣрно Джонсонъ чѣмъ нибудь оскорбилъ его, иначе съ какой же стати онъ сталъ бы говорить противъ члена своей партіи.
-- Я слышалъ, что одинъ Джонсонъ былъ въ числѣ помощниковъ Джермина, сказалъ Христіанъ.
-- Да, это тотъ самый. Но онъ изъ Лондона, и тамъ имѣетъ свою контору. Это очень искусный малый.
Христіанъ, замѣтивъ, что Джерминъ прогуливается въ толпѣ, отправился отыскивать Джонсона. Скоро онъ успѣлъ съ нимъ свидѣться и еще до отъѣзда изъ Дуффильда разузналъ все, что ему было нужно. Онъ узналъ, какая связь существуетъ между бѣднымъ забитымъ Томми Траунсемомъ и фамиліей гордаго богача-радикала Трансома; между этой фамиліей и прекрасной Эстеръ, уже не миссъ Лайонъ, а миссъ Байклифъ.