Тайны рѣдко обнаруживаются тѣмъ путемъ, котораго мы всего болѣе опасаемся. Страхъ заставляетъ обыкновенно человѣка воображать, что его тайна должна непремѣнно открыться какимъ-нибудь поразительнымъ, драматическимъ событіемъ. Такъ и Магги, цѣлый годъ скрывавшая удачно тайну, не переставала бояться, что ее откроютъ и представляла себѣ непремѣнно, что, обнаружиться она иначе не можетъ, какъ трагической сценой; что разъ гуляя съ Филиппомъ подъ-руку въ Красномъ-Оврагѣ, они вдругъ встрѣтятъ или отца или Тома. Она хорошо понимала, что эта встрѣча очень-невѣроятна, но она не могла вообразить болѣе-ужасное происшествіе, которое бы такъ вполнѣ соотвѣтствовало степени ея страха и боязни. Напротивъ, въ дѣйствительной жизни главную роль въ обнаруженіи тайнъ обыкновенно играютъ самые пустые, косвенные намеки, основанные, повидимому, на тривіальныхъ стеченіяхъ обстоятельствъ. Конечно, менѣе всего въ этомъ отношеніи думала Магги о тёткѣ Пулетъ. Нечего было бояться, чтобъ она ихъ накрыла, такъ-какъ она не жила въ Сенг-Оггсѣ и, къ-тому жь, не отличалась ни взглядомъ быстрымъ, ни умомъ; слѣдовательно, со стороны Магги было бы очень-странно опасаться ея болѣе, чѣмъ, напримѣръ, тётки Глегъ. А однако орудіемъ ея судьбы должна была быть никто иная, какъ тётка Пулетъ. Она, правда, не жила въ Сент-Оггсѣ, но дорога изъ Фарум-Ферза проходила мимо Краснаго-Оврага, на противоположномъ концѣ того, съ котораго вошла Магги.
На другой день послѣ только-что разсказаннаго нами свиданія Магги съ Филиппомъ, было воскресенье и мистеръ Пулетъ долженъ былъ присутствовать на чьихъ-то похоронахъ въ сент-оггской церкви. Воспользовавшись этимъ случаемъ, мистрисъ Пулетъ отобѣдала у сестры Динъ, а къ чаю пошла къ бѣдной сестрѣ Тёливеръ. Воскресенье былъ одинъ день, когда Томъ бывалъ по вечерамъ долга. Послѣднее время онъ что-то повеселѣлъ и особенно былъ въ хорошемъ расположеніи духа. Послѣ долгой и откровенной бесѣды съ отцомъ, онъ отправился съ матерью въ садъ, погулять и посмотрѣть, какъ цвѣтутъ вишневыя деревья; онъ даже позвалъ съ собою Магги, ласково сказавъ: "Ну, Магги, пойдемъ и ты съ нами". Онъ началъ съ нѣкоторыхъ поръ имѣть лучшее мнѣніе о ней, ибо она отстала отъ нѣкоторыхъ своихъ странностей и перестала вести свою прежнюю уединенную жизнь. Онъ даже начиналъ ею гордиться: онъ слышалъ, какъ нѣкоторые люди отзывались о ней, какъ объ очень-красивой дѣвушкѣ. Въ описываемый нами день лицо ея было необыкновенно оживлено; казалось, она была счастлива, но въ-сущности, оживленіе и краска въ лицѣ происходили отъ внутренней тревоги, въ которой столько же было сомнѣнія и грусти, сколько удовольствія.
-- Ты очень сегодня, Магги, авантажна, сказала тётка Пулетъ, за чаемъ, грустно качая головой.-- Я никогда не думала, Бесси, что твоя дочка будетъ такъ хороша собою. Но ты должна, моя милая, носить розовый цвѣтъ: это тебѣ будетъ къ лицу. Въ этомъ голубомъ платьѣ, которое тебѣ подарила сестра Глегъ, ты ни на что не похожа. У Дженъ никогда не было вкусу. Зачѣмъ ты не носишь мое платье, которое я тебѣ дала?
-- Оно такое хорошенькое и нарядное, тётушка; оно слишкомъ для меня хорошо, особливо въ-сравненіи съ другими частями моего туалета.
-- Конечно, было бы неприлично тебѣ ходить въ такомъ платьѣ, еслибъ не знали, что тебѣ его подарила тётка, когда оно ей ужь болѣе не годилось. Очевидно, я должна же дарить своимъ племянницамъ иногда старыя платья; я покупаю каждый годъ себѣ новыя и никогда ихъ не изнашиваю. Что касается до Люси, то ей не приходится ничего давать: у ней все самое изысканное. Сестра Динъ по правдѣ можетъ носъ поднимать, хотя цвѣтъ лица ея дочки совершенно-желтый. Я думаю, просто, съ ея разстройствомъ печени она долго не проживетъ. Это же говорилъ сегодня въ проповѣди новый пасторъ, докторъ Кенъ.
-- Ахъ! не правда ли, онъ отличный проповѣдникъ? сказала мистрисъ Тёливеръ.
-- А какой на Люси былъ сегодня воротничокъ! продолжала мисстрисъ Пулетъ, съ глубокомысленнымъ взглядомъ:-- право, у меня такого нѣтъ; впрочемъ, надо поискать и надѣть самый лучшій, авось, онъ посоперничаетъ удачно.
-- Люси! да ее вѣдь и зовутъ красавицей Сент-Оггса, замѣтилъ дядя Пулетъ.
-- Фу! сказалъ мистеръ Тёливеръ, нетерпѣвшій, чтобъ кого-нибудь считали красавицей, кромѣ его Магги.-- Люси, такая маленькая штучка, не имѣетъ вовсе никакой фигуры. Но правда, говорятъ, красивыя перья дѣлаютъ и птицу красивой. Вотъ, не нахожу я ничего хорошаго въ этихъ миньятюрныхъ женщинахъ; онѣ совершенно не въ пропорціи съ мужчинами. Когда я выбиралъ себѣ жену, я выбралъ ее настоящаго роста, не большую и не маленькую.
Бѣдная мистрисъ Тёливеръ, несмотря на свою увянувшую красоту, улыбнулась самодовольно.
-- Но не всѣ же и мужчины велики, сказалъ дядя Пулетъ, только намекая на свой небольшой ростъ.-- Молодой человѣкъ можетъ быть хорошъ собою и не имѣя шести футовъ роста, какъ вашъ Томъ.
-- Что тутъ толковать о ростѣ, лучше быть благодарнымъ за то, что мы не горбаты, замѣтила жена его.-- Я сегодня въ церкви видѣла того урода -- молодаго Уокима. Подумать только, что ему достанется такое богатство! А говорятъ, онъ такой странный, любитъ только уединеніе, ненавидитъ общество. Я, право, не удивляюсь, если онъ сойдетъ съ ума, ибо ни разу не проѣдешь мимо Краснаго-Оврага, чтобъ его не видѣть. Онъ все тамъ скитается между деревьями и кустарниками.
Это поверхностное показаніе тётки Пулетъ, что она два раза видѣла Филиппа въ Красномъ-Оврагѣ, ужасно подѣйствовало на Магги. Волненіе ея было тѣмъ сильнѣе, что Томъ сидѣлъ противъ нея и она старалась всѣми силами казаться равнодушной. Услышавъ имя Филиппа, она покраснѣла, и чѣмъ далѣе тётка говорила, тѣмъ краска ея усиливалась; когда же, наконецъ, она упомянула о Красномъ-Оврагѣ, она почувствовала, какъ бы вся ея тайна была открыта; она поспѣшно положила ложечку на блюдечко, чтобъ не видно было, какъ ея рука дрожала. Она сидѣла безмолвно, сложивъ руки подъ столомъ, не смѣя даже поднять глазъ. По счастью, отецъ ея сидѣлъ по ту же сторону стола, за дядей Пулетомъ, и потому не могъ видѣть ея лица не вытянувшись. Мать ея подоспѣла ей на помощь, давъ другой оборотъ разговору. Мистрисъ Тёливеръ всегда боялась, когда упоминалось имя Уокима при ея мужѣ. Магги собралась наконецъ съ силами и подняла глаза; они встрѣтились съ глазами Тома, но тотъ тотчасъ отвернулся. Бѣдная Магги легла спать въ тотъ день, недоумѣвая, подозрѣвалъ ли Томъ что-нибудь или нѣтъ. Можетъ-быть, онъ подумалъ, что ея волненіе происходило только отъ безпокойства, что имя Уокима произнесено было при ея отцѣ -- такъ поняла ее и мать. Уокимъ для ея отца былъ какимъ-то страшнымъ недугомъ, который онъ по-неволѣ сознавалъ; но выходилъ изъ себя, когда о немъ говорили другіе. Магги думала, что, при ея любви къ отцу, никакая степень чувствительности не могла не быть совершенно-естественной.
Однако онъ не довольствовался такимъ объясненіемъ; онъ ясно видѣлъ, что въ мнимомъ замѣшательствѣ главную роль играло какое-то другое чувство, а не безпокойство объ отцѣ. Стараясь припомнить всѣ подробности, какія могли только усилить его подозрѣнія, онъ вспомнилъ, что еще очень-недавно слышалъ, какъ мать его бранила Магги за то, что она гуляла въ Красномъ-Оврагѣ, гдѣ земля еще мокра, и приходила домой съ грязными башмаками. При всемъ томъ, сохранивъ свое прежнее отвращеніе къ уродству Филиппа, онъ не хотѣлъ вѣрить, чтобъ Магги могла питать другое чувство, кромѣ сожалѣнія къ этому несчастному исключенію изъ общаго разряда людей. Томъ имѣлъ какое-то врожденное чувство суевѣрнаго отвращенія ко всякому исключенію изъ общаго правила. Любовь къ уроду какой бы ни было женщины была бы ему ненавистна; но со стороны собственной сестры она была, просто, невыносима. Но все же, если она имѣла хоть какія-нибудь сношенія съ Филиппомъ, это необходимо было прекратить; ибо, кромѣ того, что она себя компрометировала тайными свиданіями, она еще этимъ шла наперекоръ чувствамъ отца и не исполняла самыхъ точныхъ приказаній брата. На другое утро Томъ вышелъ изъ дома въ томъ напряженномъ состояніи духа, которое въ каждомъ самомъ обыкновенномъ обстоятельствѣ видитъ намекъ на подозрѣваемое имъ дѣло.
Часа въ три пополудни Томъ стоялъ на пристани, разговаривая съ Бобомъ Джениномъ о возможномъ прибытіи чрезъ нѣсколько дней корабля "Аделаиды", которое должно было быть такъ важно для нихъ обоихъ.
-- А! вотъ идетъ кривой Уокимъ, воскликнулъ Бобъ, смотря на противоположный берегъ.-- Я издалека узнаю его или его тѣнь. Я всегда встрѣчаю его на томъ берегу.
Внезапная мысль, казалось, озарила голову Тома.
-- Мнѣ надо идти, Бобъ. Прощай.
И съ этими словами онъ поспѣшилъ въ амбаръ, попросилъ тамъ, чтобъ кто-нибудь его замѣнилъ, говоря, что важное дѣло требуетъ его немедленнаго присутствія дома.
Почти бѣгомъ и взявъ самую короткую дорогу, онъ только-что достигъ воротъ дома и намѣревался войти, какъ-будто ни въ чемъ не бывало, какъ въ дверяхъ показалась Магги въ шляпкѣ и шали. Его предположеніе было справедливо; онъ остановился, поджидая ее. Матта вздрогнула, увидѣвъ его.
-- Томъ, какимъ образомъ ты дома? Что случилось? сказала она глухимъ, дрожавшимъ голосомъ.
-- Я пришелъ, чтобъ пойти съ тобою въ Красный-Оврагъ и встрѣтить тамъ Филиппа Уокима, отвѣтилъ Томъ, насупивъ брови.
Магги остановилась блѣдная, какъ полотно; она едва дышала и холодъ пробѣжалъ по ея жиламъ. Было ясно, что, тѣмъ или другимъ образомъ, а Томъ все узналъ. Наконецъ она сказала:
-- Я не иду туда, и повернулась назадъ.
-- Не правда, ты идешь. Но прежде я хочу съ тобой переговорить. Гдѣ отецъ?
-- Поѣхалъ куда-то верхомъ.
-- А мать?
-- На дворѣ, возится съ курами.
-- Такъ я могу войти и она не увидитъ меня?
Сказавъ это, Томъ пошелъ въ домъ. Магги шла рядомъ съ нимъ. Пойдя въ гостиную онъ сказалъ:
-- Войди сюда.
Магги повиновалась и Томъ заперъ за ней дверь.
-- Ну, Магги, разскажи мнѣ сію минуту все, что между вами было.
-- Знаетъ ли что-нибудь объ этомъ отецъ? спросила Магги, не переставая дрожать.
-- Нѣтъ, сказалъ Томъ, съ негодованіемъ.-- Но онъ узнаетъ все, если ты захочешь меня обманывать.
-- Я не хочу никого обманывать, отвѣтила Магги, вспыхнувъ при одной мысли, что ее считаютъ обманчивой.
-- Такъ скажи мнѣ всю правду?
-- Быть-можетъ, ты уже все знаешь.
-- Все-равно, знаю ли я или нѣтъ, а ты разскажи мнѣ все, что случилось, или отецъ все узнаетъ.
-- Я все скажу ради отца.
-- Да, тебѣ очень идетъ теперь распространяться о любви къ отцу, когда ты пренебрегла его чувствами.
-- Ты никогда ничего худаго не сдѣлаешь, Томъ? сказала Магги насмѣшливо.
-- Никогда, если я знаю, что это худо, отвѣчалъ Томъ съ гордой откровенностью.-- Впрочемъ, мнѣ нечего съ тобою разсуждать. Скажи мнѣ только, что было между тобою и Филиппомъ Уокимомъ, когда въ первый разъ ты свидѣлась съ нимъ въ Красномъ-Оврагѣ?
-- Годъ назадъ, спокойно отвѣчала Магги.
Жестокость Тома возбудила въ ней рѣшительность и поборола сознаніе собственной вины.
-- Тебѣ нечего меня болѣе спрашивать. Мы были друзьями впродолженіе этого года. Мы часто видѣлись и гуляли вмѣстѣ. Онъ приносилъ мнѣ книги.
-- И это все? спросилъ Томъ, сердито взглянувъ на нее.
Магги остановилась на минуту и, рѣшившись разомъ уничтожить у Тома право осуждать ее въ обманѣ, гордо сказала:
-- Нѣтъ, не все. Въ субботу онъ признался мнѣ въ своей любви. Я объ этомъ прежде не думала. Я на него смотрѣла только какъ на стараго друга.
-- И ты поощряла его любовь? спросилъ Томъ съ отвращеніемъ.
-- Я сказала ему, что и я также его люблю.
Томъ молчалъ нѣсколько минутъ, устремивъ глаза на полъ и положивъ руки въ карманъ. Наконецъ онъ поднялъ глаза и холодно сказалъ:
-- Тебѣ остается теперь, Магги, выбирать одно изъ двухъ: или ты дашь мнѣ обѣщаніе, положивъ руку на Библію, никогда не встрѣчаться и не говорить втайнѣ съ Филиппомъ Уокимомъ, или я все скажу отцу. И тогда, въ то время, когда, быть-можетъ, моими стараніями отецъ сдѣлался бы опять счастливъ, ты нанесешь ему страшный ударъ; онъ узнаетъ, что его дочь непослушна, обманчива и погубила свое честное имя, имѣя тайныя свиданія съ сыномъ того человѣка, который былъ причиной его разоренія и погибели. Выбирай!
Сказавъ эти слова, Томъ подошелъ къ столу, взялъ большую Библію, открылъ ее на первомъ листѣ, гдѣ были написаны извѣстныя читателю слова.
Магги предстоялъ страшный выборъ.
-- Томъ, сказала она, забывъ недавнюю свою гордость:-- Томъ, не проси этого у меня. Я обѣщаю тебѣ не имѣть никакого сношенія съ Филиппомъ, если ты мнѣ позволишь, его еще разъ увидать или даже написать ему. Мнѣ надо ему все объяснить. Я обѣщаю не видаться съ нимъ до-тѣхъ-поръ, пока наши сношенія съ нимъ будутъ непріятны отцу... Я чувствую, что и Филиппъ мнѣ нечужой. Вѣдь и онъ несчастливъ.
-- Я ничего не хочу знать о твоихъ чувствахъ. Я уже сказалъ ясно, чего хочу. Рѣшайся, и скорѣе, чтобъ мать, войдя, не помѣшала.
-- Если я дамъ слово, то оно меня столько же обяжетъ, сколько, еслибъ я и руку положила на Библію. Мнѣ этого вовсе ненужно, я и такъ не измѣню моему слову.
-- Дѣлайте, что велятъ, сказалъ Томъ.-- Я не могу тебѣ вѣрить. Ты даже невѣрна сама себѣ. Положи руку на Библію и скажи: "отказываюсь съ этой минуты втайнѣ видѣться и говорить съ Филиппомъ Уокимомъ". Иначе ты насъ осрамишь и огорчишь отца. Какая польза въ томъ, что я работаю, забывъ все другое, и стараюсь только уплатить долги отца, когда именно въ ту минуту, когда онъ могъ бы опять поднять гордо голову и быть счастливымъ, ты хочешь нанести ему жестокую обиду и свести его съ ума отъ горя.
-- Ахъ, Томъ! не-уже-ли долги будутъ скоро выплачены? воскликнула Магги, забывъ на минуту свое горе и всплеснувъ радостно руками.
-- Да, если дѣла пойдутъ, какъ я ожидаю. Но, продолжалъ онъ и голосъ его дрожалъ отъ негодованія:-- въ то время, пока я старался и работалъ, чтобъ возвратить отцу спокойствіе и честное имя всему нашему семейству, ты сдѣлала все, что могла, чтобъ уничтожить ихъ навѣки.
Магги почувствовала сильныя угрызенія совѣсти. Съ той минуты, какъ умъ ея болѣе не сопротивлялся Тому, она во всемъ осуждала себя и оправдывала брата.
-- Томъ, сказала она слабымъ голосомъ:-- это было дурно съ моей стороны... но я была такъ одинока... мнѣ жаль было Филиппа. Я думаю, грѣхъ имѣть непріязнь и ненависть противъ кого бы то ни было.
-- Глупости! сказалъ Томъ.-- Кажется, твоя обязанность была очень-ясна. Но не будемъ объ этомъ говорить. Дай только обѣщаніе, повтори мои слова.
-- Я должна съ Филиппомъ переговорить.
-- Ты пойдешь сейчасъ со мною и переговоришь съ нимъ.
-- Я даю тебѣ слово болѣе съ нимъ не встрѣчаться и не писать ему безъ твоего вѣдома -- вотъ одно, что я могу обѣщать. Я, положивъ руку на Библію, повторю это, если хочешь.
-- Хорошо, повтори.
Магги положила свою руку на исписанный листъ Библіи и повторила свое обѣщаніе. Томъ закрылъ тогда книгу, сказавъ: "Ну, пойдемъ теперь".
Они пошли молча. Магги внутренно страдала будущими страданіями Филиппа и страшилась тѣхъ горькихъ словъ, которыя, она была увѣрена, посыплются на голову Филиппа со стороны ея брата, но она чувствовала, что ей ничего не оставалось, кромѣ покорности. Ея совѣсть и чувство боязни были затронуты Томомъ; ее корчило при одной мысли, что онъ справедливо опредѣлилъ ея поступокъ, и въ то же время душа ея возмущалась противъ этого опредѣленія, какъ несправедливаго и неполнаго. Томъ, между-тѣмъ, чувствовалъ, что Филиппъ начиналъ теперь быть предметомъ его негодованія. Онъ не сознавалъ, сколько стараго, дѣтскаго отвращенія, личнаго тщеславія и вражды проглядывало въ тѣхъ горькихъ словахъ, которыми онъ намѣревался осыпать бѣднаго Уокима, полагая этимъ исполнить долгъ сына и брата. Томъ никогда не разбиралъ свои побужденія и тому подобные неосязаемые предметы; онъ твердо былъ убѣжденъ, что какъ его побужденія, такъ и его дѣйствія всегда хороши, иначе онъ бы не имѣлъ съ ними никакого дѣла. Магги утѣшала себѣ послѣдней надеждой, что авось Филиппа что-нибудь задержитъ и онъ не придетъ на свиданіе; тогда бы, по-крайней-мѣрѣ, дѣло было бы отложено и, быть можетъ, она бы выпросила у Тома позволеніе ему написать. Когда они подходили къ соснамъ, сердце у ней забилось еще сильнѣе. Это была послѣдняя минута недоумѣнія; Филиппъ всегда встрѣчалъ ее за соснами. Они прошли зеленую лужайку и пошли по узкой тѣнистой тропинкѣ близь плотины; сдѣлавъ еще поворотъ, они очутились лицомъ къ лицу съ Филиппомъ. Они остановились другъ противъ друга. Съ минуту всѣ молчали. Филиппъ взглянулъ вопросительно на Магги. Лучшимъ отвѣтомъ ему служили блѣдныя, дрожавшія губы и чувство страха, выражавшееся въ ея большихъ глазахъ. Ея воображеніе, всегда уносившее ее далеко отъ дѣйствительности, рисовало уже ей бѣднаго, слабаго Филиппа, поверженнаго на землю, растоптаннаго ногами ея брата.
-- Вы считаете достойнымъ человѣка и джентльмена такъ поступать, сэръ? сказалъ Томъ съ грубый насмѣшкой, когда Филиппъ опять устремилъ на него свой взглядъ.
-- Что вы хотите сказать? гордо отвѣчалъ Филиппъ.
-- Что? Отойдите подальше, а то, смотрите, чтобъ я не наложилъ на васъ руки. Я хочу сказать, что честно ли воспользоваться глупостью и неопытностью молодой дѣвушки и побудить ее къ тайнымъ свиданіямъ? Благородно ли издѣваться надъ честнымъ семействомъ?
-- Я отвергаю это, перебилъ Филиппъ съ ужасомъ.-- Я никогда не могъ пренебрегать ничѣмъ, что касалось счастья вашей сестры. Она мнѣ гораздо-дороже, чѣмъ вамъ. Я уважаю ее болѣе, чѣмъ вы когда-нибудь съумѣете ее уважать. Я охотно отдамъ жизнь за нее.
-- Не говорите мнѣ восторженныхъ пустяковъ, сэръ! Не-уже-ли вы хотите мнѣ доказать, что вы не знали, что ей оскорбительно и вредно съ вами видѣться день за днемъ, впродолженіе цѣлаго года? Неуже-ли вы полагаете, что вы имѣли право ей объясняться въ любви, еслибъ даже вы ей годились въ мужья, когда вы знали хорошо, что ни вашъ отецъ, ни ея отецъ никогда не согласились бы на эту свадьбу? И вы... вы стараетесь снискать любовь хорошенькой, восьмнадцатилѣтней дѣвушки, запертой въ четырехъ стѣнахъ несчастьемъ ея отца! Это ваше кривое понятіе о благородствѣ? Я называю это подлымъ вѣроломствомъ, стараніемъ, пользуясь обстоятельствами, завладѣть тѣмъ, что для васъ слишкомъ-хорошо, чего бы вы никакъ не добились благородными средствами.
-- Это достойно человѣка съ вашей стороны говорить со мною подобнымъ образомъ, сказалъ съ горькой улыбкой Филиппъ, дрожа отъ волненія.-- Великаны съ давнихъ поръ имѣютъ привилегію на глупость и наглость. Вы даже неспособны понять того, что я чувствую къ вашей сестрѣ. Я ее такъ люблю, что даже могъ бы, кажется, желать быть дружнымъ съ вами.
-- Мнѣ было бы очень-жаль, еслибъ я умѣлъ понимать ваши чувства, отвѣчалъ Томъ съ презрѣніемъ.-- Я хочу только, чтобъ вы меня поняли. Я буду беречь мою сестру; и если вы посмѣете сдѣлать малѣйшую попытку увидѣть ее, писать ей письма или какимъ бы то ни было образомъ поддерживать ваше вліяніе на нее, то ваше поскудное, несчастное тѣло, которое бы должно было внушить вамъ болѣе смиренія, не защититъ васъ. Я васъ исколочу, сдѣлаю васъ публичнымъ посмѣшищемъ. Кто не станетъ смѣяться при одной мысли, что вы любовникъ хорошенькой дѣвочки?
-- Томъ, я не могу больше этого терпѣть, воскликнула Магги, взволнованнымъ голосомъ.
-- Постойте, Магги! сказалъ Филиппъ, съ трудомъ выговаривая слова.-- Вы притащили сюда сестру, продолжалъ онъ, взглянувъ на Тома, вѣроятно для-того, чтобъ она присутствовала при томъ, какъ вы меня будете пугать и оскорблять. Эти средства казались вамъ самыми дѣйствительными противъ меня. Но вы ошиблись. Пускай ваша сестра теперь говоритъ, и если она считаетъ себя обязанной кинуть меня, я исполню ея малѣйшее желаніе.
-- Это ради моего отца, Филиппъ, сказала Магги, умоляющимъ голосомъ.-- Томъ грозитъ сказать все отцу, а я увѣрена, онъ этого не перенесетъ. Я обѣщала. Я торжественно дала слово, что мы не будемъ имѣть никакого сношенія между собою безъ вѣдома брата.
-- Довольно, Магги. Я не измѣню своему чувству, но прошу васъ считать себя совершенно свободной. Повѣрьте мнѣ, что я всегда буду заботиться о вашемъ благѣ и благѣ тѣхъ, кто вамъ близки.
-- Да, сказалъ Томъ, выведенный изъ терпѣнія тономъ Филиппа:-- вы еще говорите о желаніи дѣлать добро ей и всѣмъ, кто ей близокъ. Дѣлали ли вы это прежде?
-- Дѣлалъ, и можетъ-быть, съ большею опасностью. Я желалъ, чтобъ она имѣла друга, который пекся бы о ней и обходился съ нею лучше, чѣмъ грубый и глупый братъ, котораго она напрасно такъ любитъ, и съ самаго малолѣтства.
-- Да, я совершенно-иначе выказываю ей свою дружбу, а именно вотъ какъ: я спасу ее отъ непослушанія отцу и его обезчесченія, я спасу ее отъ униженія кинуться вамъ на шею и сдѣлаться общимъ посмѣшищемъ, особливо же у вашего отца, ибо онъ полагаетъ вѣрно, что она недовольно-хороша для его сына. Вы знали, какого рода попеченія и обхожденіе вы ей готовили. Меня не обманешь громкими словами; я умѣю понимать дѣйствія людей. Пойдемъ, Магги.
Съ этими словами онъ схватилъ Магги за правую руку, лѣвую она судорожно протянула впередъ; Филиппъ пожалъ ее, быстро взглянулъ на нее и поспѣшно удалился.
Томъ и Магги впродолженіе нѣсколькихъ минутъ шли молча. Онъ все-еще крѣпко держалъ ее за руку точно такъ, какъ-будто онъ велъ преступника, пойманнаго на мѣстѣ пуеступленія. Наконецъ съ большимъ усиліемъ она выдернула свою руку изъ его руки и дала свободу вылиться своимъ, такъ долго-сдержаннымъ чувствамъ негодованія и ожесточенія.
-- Ты не полагай, Томъ, чтобъ я думала, что ты правъ или слѣпо повиновалась твоей волѣ -- нѣтъ, я презираю тѣ чувства, которыя ты высказалъ Филиппу. Я ненавижу твои обидные, безчеловѣчные намеки на его физическіе недостатки. Ты всю свою жизнь другихъ упрекалъ и былъ увѣренъ, что самъ всегда дѣлаешь хорошо. Это все потому, что твой умъ недовольно-обширенъ, чтобъ понять, что есть нѣчто лучше твоихъ поступковъ и твоихъ мелкихъ цѣлей.
-- Конечно, холодно отвѣтилъ Томъ.-- Я не вижу, чтобъ твой поступокъ или твои цѣли были лучше моихъ. Если вы хорошо поступали съ Филиппомъ Уокимомъ, зачѣмъ вы страшитесь, чтобъ это было узнано? Отвѣчай мнѣ на это! Я знаю, какую въ своемъ поступкѣ я имѣлъ цѣль и я достигъ ее. Скажи, пожалуйста, какую пользу принесъ вашъ поступокъ вамъ самимъ или кому другому?
-- Я не хочу оправдываться, сказала Магги съ запальчивостію. Я знаю, что я дѣлаю дурно часто, постоянно; но, при всемъ томъ, я часто дѣлаю это именно потому, что у меня есть чувства, которыхъ у тебя нѣтъ, и которыя, еслибъ ты имѣлъ, сдѣлали бы тебя лучшимъ человѣкомъ. Еслибъ ты когда-нибудь сдѣлалъ что-либо дурное, мнѣ было бы жаль тебя, я бы сожалѣла о страданіяхъ, навлеченныхъ этимъ тебѣ. Я бы не желала, чтобъ на тебя посыпались наказанія. Но ты всегда радъ былъ, когда могъ меня наказать; ты всегда былъ грубъ и жестокъ со мною. Даже во время ребячества, когда я тебя любила болѣе всего на свѣтѣ, ты часто отпускалъ меня спать всю въ слезахъ, не желая меня простить. Ты ни о комъ не сожалѣешь. Ты не сознаешь своего несовершенства и своихъ грѣховъ. Грѣхъ быть жестокимъ; это недостойно человѣка, недостойно христіанина. Ты ничего болѣе, какъ фарисей. Ты благодаришь Бога за одни свои добродѣтели и увѣренъ, что онѣ довольно-велики, чтобъ ими пріобрѣсти тебѣ все. Ты не имѣешь даже понятія о чувствахъ, рядомъ съ которыми твои блистательныя добродѣтели кажутся темными.
-- Ну, сказалъ Томъ, съ холодной насмѣшкой:-- если твои чувства столько лучше моихъ, то выкажи ихъ какимъ-нибудь инымъ образомъ, а не такимъ поступкомъ, который можетъ обезчестить всѣхъ насъ, или тѣмъ, что ты теперь бросаешься изъ одной крайности въ другую. Пожалуйста, скажи, какимъ образомъ ты выказала любовь свою, о которой ты только-что распространялась, въ отцу моему и ко мнѣ, ослушавшись и обманувъ насъ. Я иначе показываю свою привязанность.
-- Потому-что ты мужчина, Томъ, имѣешь случай, силу и способности сдѣлать что-нибудь на свѣтѣ.
-- Такъ, если ты ничего сама не можешь сдѣлать, то покорись тѣмъ, которые могутъ.
-- Я и покорюсь тому, что признаю и чувствую справедливымъ. Я покорюсь даже отцу и въ томъ, что безразсудно, но тебѣ я въ этомъ не покорюсь. Ты хвастаешься своими добродѣтелями, точно будто онѣ дали тебѣ право быть жестокимъ и безчеловѣчнымъ, какъ, напримѣръ, сегодня. Не думай, что я отказалась отъ Филиппа Уокима изъ послушанія къ тебѣ. Физическіе недостатки его, за которые ты его такъ зло оскорблялъ, именно привязали бы меня еще болѣе къ нему и заставили бы еще болѣе печься о немъ.
-- Хорошо, это твой взглядъ на вещи, сказалъ Томъ холоднѣе, чѣмъ прежде.-- Тебѣ нечего болѣе прибавлять. Ясно видно, какая пропасть насъ раздѣляетъ. Не забудемъ же этого впослѣдствіи; а теперь довольно наговорились, можно и помолчать.
Томъ тотчасъ отправился въ Сент-Оггсъ, чтобъ исполнить обѣщаніе, данное дядѣ Дину и получить приказанія, касающіяся до его поѣздки, которую онъ долженъ былъ на другой день предпринять.
Магги, пришедъ домой, пошла прямо въ свою комнату и тамъ выплакала все свое негодованіе, вовсе неподѣйствовавшее на Тома. Когда прошелъ этотъ первый пароксизмъ злобы, она начала вспоминать то тихое время, когда еще счастье, окончившееся такимъ горемъ, не разстроило ея простой и спокойной жизни. Она думала въ то время, что она одержала много побѣдъ надъ собою и вообще стоитъ выше житейской борьбы и искушеній. Теперь же она была въ жаркой борьбѣ съ своими собственными и чужими страстями, слѣдовательно, жизнь не была такъ коротка и вѣчный покой не такъ близокъ, какъ ей казалось два года назадъ. Ей предстояло еще много борьбы, быть-можетъ, паденій. Еслибъ она чувствовала себя совершенно-виновной, а Тома правымъ, то она скорѣе бы внутренно успокоилась; но теперь къ ея раскаянію и покорности постоянно примѣшивалось чувство злобы и, какъ ей казалось, справедливое негодованіе. Сердце обливалось кровью при одной мысли о Филиппѣ. Она вспоминала всѣ оскорбленія, которыя на него посыпались, и такъ живо себѣ представила его страданія, что сама чувствовала какъ-бы острую физическую боль, заставлявшую ее топать ногами и ломать себѣ руки.
А между-тѣмъ были минуты, когда она чувствовала какое-то смутное облегченіе отъ насильственнаго разрыва съ Филиппомъ. Конечно, это было только потому, что освобожденіе отъ скрыванія тайны было ей, во всякомъ случаѣ, пріятно.