Томъ долженъ былъ пріѣхать рано въ полдень; и здѣсь еще было другое сердце, кромѣ Магги, которое, когда уже становилось довольно-поздно, также съ трепетомъ прислушивалось къ стуку колесъ ожидаемаго кабріолета. Мистрисъ Тёливеръ имѣла одну страсть -- любовь къ своему сыну. Наконецъ, раздался этотъ стукъ, послышалось легкое, быстрое катанье колесъ одноколки; и, несмотря на вѣтеръ, разносившій облака и непоказывавшій ни малѣйшаго уваженія ни къ локонамъ, ни къ лентамъ чепчика мистрисъ Тёливеръ, она вышла за двери и даже оперлась рукою на повинную головку Магги, забывая всѣ огорченія прошедшаго утра.
-- Вонъ и онъ, сладкій мой мальчикъ! Господи упаси, и безъ воротничка! Дорогою потерялъ онъ его -- о! я увѣрена; вотъ и разрозненная дюжина.
Мистрисъ Тёливеръ стояла съ открытыми объятіями, Магги прыгала съ ноги на ногу, между-тѣмъ Томъ сходилъ съ кабріолета и говорилъ съ мужественною твердостью, задерживая нѣжныя ощущенія.
-- Гало! Янъ! какъ, и ты здѣсь?
Однакожъ онъ позволилъ себя цаловать довольно-охотно; Магги повисла у него на шеѣ и готова была задушить его, между-тѣмъ, какъ его сѣроголубые глаза обращались на отгороженную лужайку, ягнятъ и рѣку, въ которой онъ обѣщалъ себѣ начать удить съ завтрашняго же утра. Это былъ одинъ изъ тѣхъ мальчиковъ, которые, какъ грибы ростутъ по всей Англіи и которые, двѣнадцати или тринадцати лѣтъ, очень бываютъ похожи на гусятъ; это былъ мальчикъ съ свѣтлорусыми волосами, розовыми щеками, толстыми губами, неопредѣленнымъ носомъ и бровями -- словомъ, съ такою физіономіею, въ которой повидимому невозможно было отличить ничего, кромѣ общаго дѣтскаго характера, физіономіею, нисколько непохожею на рожицу бѣдной Магги, очевидно, отформованную и оттушеванную природою для опредѣленной цѣли. Но та же самая природа хитро скрывается подъ видомъ полной откровенности. Простой человѣкъ думаетъ, что онъ все видитъ насквозь; а она, между-тѣмъ, тайкомъ подготавливаетъ опроверженіе своихъ же собственныхъ предзнаменованій. Подъ этими обыкновенными дѣтскими физіономіями, которыя она повидимому поработываетъ дюжинами, она скрываетъ самыя твердыя, непреклонныя намѣренія, самые постоянные, неизмѣнчивые характеры, и черноглазая, безпокойная, горячая дѣвочка въ заключеніе дѣлается страдательнымъ существомъ въ сравненіи съ этимъ розовымъ задаткомъ мужественности, съ неопредѣленными чертами.
-- Магги, сказалъ Томъ таинственно, отводя ее въ уголъ, когда мать ушла разбирать сундукъ и теплая атмосфера гостиной разогрѣла его послѣ продолжительной ѣзды: -- знаешь, что у меня въ карманѣ? и онъ закачалъ головою, какъ-бы желая возбудить ея любопытство.
-- Нѣтъ, сказала Магги.-- Какъ они отдулись, Томъ! Что же это: камешки или орѣхи? Сердце Магги ёкнуло немного: потому-что Томъ всегда говорилъ: "съ ней охоты нѣтъ ему играть въ эти игры, она такъ неловка".
-- Камешки! нѣтъ; я промѣнялъ всѣ камешки мальчуганамъ; а въ орѣхи, глупая, играютъ только, пока они зелены. Посмотри-ка сюда!
Онъ что-то вынулъ до половины изъ праваго кармана.
-- Что это такое? сказала Магги шопотомъ.-- Я только вижу кусочекъ желтаго.
-- Что такое... новая... Отгадай, Магги.
-- Не могу отгадать, Томъ, сказала Магги нетерпѣливо.
-- Ну, не пыли, а то не скажу, сказалъ Томъ, закладывая руку въ карманъ и смотря рѣшительно.
-- Нѣтъ, Томъ, сказала Магги, умоляющимъ голосомъ и схвативъ его руку, которую онъ не выпускалъ изъ кармана: -- я не сержусь, Томъ, я только терпѣть не могу угадывать. Будь ласковъ, пожалуйста, со мной.
Рука Тома понемногу высвободилась и онъ сказалъ:
-- Хорошо. Это новая удочка... двѣ новыя удочки: одна для тебя, Маггд, такъ-таки для тебя одной. Я не шелъ въ складчину на пряники и лакомства, чтобъ накопить денегъ. Гибсонъ и Стаунсеръ дрались со мною за то. А вотъ и крючки: смотри сюда!... Послушай, пойдемъ завтра поутру къ круглому пруду удить рыбу. И ты сама будешь ловить свою рыбу, Магги, и насаживать червяка.-- А каково веселье?
Магги въ отвѣтъ обвила руками шею Тома, прижала его къ себѣ и приложила свою щеку къ его щекѣ, не говоря ни слова, между-тѣмъ, какъ онъ медленно развивалъ лесу, говоря, послѣ нѣкотораго молчанія:
-- А добрый я братъ, что купилъ тебѣ удочку? Вѣдь, знаешь, еслибъ я не захотѣлъ, такъ и не купилъ бы.
-- Да, такой, такой добрый... я такъ люблю тебя, Томъ.
Томъ положилъ удочку въ карманъ и сталъ разсматривать крючки, прежде нежели сказалъ:
-- А вѣдь товарищи и подрались со мною, зачѣмъ я не шелъ съ ними въ складчину на лакомства.
-- Ахъ, Боже мой! какъ бы я желала, Томъ, чтобъ не дрались у васъ, въ школѣ. Что жь, и больно тебѣ было?
-- Больно? Нѣтъ, сказалъ Томъ, пряча крючки и вынимая ножикъ; потомъ онъ медленно открылъ самое большое лезвее, посмотрѣлъ на него въ размышленіи, провелъ пальцемъ по немъ и прибавилъ:
-- Я подбилъ Стаунсеру глазъ -- вотъ что взялъ онъ съ меня и хотѣлъ еще меня отдуть. Въ долю идти битьемъ меня не заставишь.
-- О, какой ты храбрый, Томъ! Ты совершенный Самсонъ. Еслибъ на меня напалъ рыкающій левъ, я увѣрена, ты сталъ бы драться съ нимъ -- не правда ли, Томъ?
-- Ну, откуда нападетъ на тебя левъ, глупая? Вѣдь, львовъ показываютъ только въ звѣринцахъ.
-- Нѣтъ; но еслибъ мы были въ такой странѣ, гдѣ водятся львы, въ Африкѣ, я разумѣю, гдѣ еще такъ жарко, тамъ львы ѣдятъ людей. Я покажу тебѣ книгу, въ которой я читала про это.
-- Ну, что жь я возьму ружье, да и застрѣлю его.
-- Да еслибъ у тебя не было ружья, мы могли бы пойти гулять, ничего не ожидая, какъ мы ходимъ теперь удить рыбу, и вдругъ на встрѣчу намъ выбѣжалъ бы огромный левъ, и мы не могли бы отъ него укрыться: что бъ ты сдѣлалъ тогда, Томъ?
Томъ помолчалъ и отвернулся наконецъ съ пренебреженіемъ, сказавъ:
-- Да вѣдь левъ нейдетъ на насъ, такъ что жъ попустому толковать?
-- Но я хотѣла бы представить себѣ, какъ это можетъ быть? сказала Магги, слѣдуя за нимъ.-- Подумай, что бъ ты сдѣлалъ, Томъ?
-- Не приставай, Матти, ты такая глупая! Пойду посмотрѣть на моихъ кроликовъ.
Сердце Магги забилось отъ страха; она не смѣла вдругъ объявить ему истину, но пошла за удалявшимся Томомъ въ трепетномъ молчаніи, думая, какъ бы передать ему извѣстіе, чтобъ въ то же время смягчить его досаду и гнѣвъ, потому-что Магги болѣе всего боялась гнѣва Тома: это былъ совершенно-особенный гнѣвъ, непохожій-на ея собственный.
-- Томъ, сказала она робко, когда они вышли изъ дверей: -- сколько ты далъ за твоихъ кроликовъ?
-- Двѣ полкроны и сикспенсъ, сказалъ Томъ скоро.
-- У меня, я думаю, гораздо-болѣе въ моемъ стальномъ кошелькѣ, наверху. Попрошу мать, чтобъ она отдала тебѣ деньги.
-- Зачѣмъ? сказалъ Томъ:-- мнѣ ненужно твопхъ денегъ, глупая! У меня денегъ гораздо-болѣе, нежели у тебя, потому-что я мальчикъ. На Рождество мнѣ всегда дарятъ по золотому, потому-что изъ меня выйдетъ человѣкъ; а тебѣ даютъ только пять шиллинговъ, потому-что ты дѣвочка.
-- Оно такъ, Томъ; но если мать позволитъ мнѣ тебѣ дать двѣ полкроны и сикспенсъ изъ моего кошелка, ты можешь купить себѣ на нихъ еще кроликовъ.
-- Еще кроликовъ? Мнѣ ихъ не нужно болѣе.
-- Томъ, они околѣли.
Томъ вдругъ остановился и обернулся къ Маггп.
-- Такъ ты забыла кормить ихъ, и Гари забылъ также? сказалъ онъ. Краска бросилась ему въ лицо на минуту и потомъ снова пропала.-- Я отдую Гари, я сдѣлаю, что его прогонятъ! Не люблю я тебя, Магги. Не пойдешь ты завтра удить со мною рыбу. Я заказалъ тебѣ каждый день присматривать за кроликами.
Онъ ушелъ прочь.
-- Да, да я забыла... право, я не виновата Томъ, я такъ, на себя досадую, сказала Магги, и слезы полились у ней.
-- Ты негодная дѣвочка! сказалъ Томъ строго: -- жалѣю теперь, что купилъ тебѣ удочку. Не люблю тебя.
-- О, Томъ, ты такой жестокій! рыдала Маги: -- я бы простила тебѣ, что бъ ты ни позабылъ -- все-равно, что бъ ты ни сдѣлалъ, я бы тебѣ простила и любила тебя...
-- Да, потому-что ты глупа; но я никогда не забываю вещей... я не забываю.
-- О, пожалуйста, прости меня, прости меня, Томъ! сердце мое разорвется, сказала Магги, дрожа отъ рыданій и не выпуская руки Тома.
Томъ вырвался отъ нея, остановился опять и сказалъ рѣшительнымъ тономъ:
-- Слушай, Магги: добрый я тебѣ братъ?
-- Да-а-а, рыдала Магги, судорожно двигая своимъ подбородкомъ.
-- Цѣлые три мѣсяца думалъ я про твою удочку, хотѣлъ купить ее; берегъ для того деньги, не шелъ въ долю на лакомства, и Стаунсеръ дрался со мною за то.
-- Да-а-а... и я... та-акъ лю-юблю тебя Томъ!
-- Но ты негодная дѣвочка. Прошедшіе праздники ты слизала краску съ моей конфетной коробочки, а позапрошедшіе-праздники ты оборвала мою удочку, когда я тебя поставилъ сторожить, и ты прорвала мой змѣй своей головою.
-- Но я сдѣлала это ненарочно, сказала Магги:-- я не могла...
-- Вздоръ, ты могла, сказалъ Томъ: -- еслибъ ты думала о томъ, что дѣлала. Но ты негодная дѣвочка, и завтра ты не пойдешь со мною удить рыбу.
Послѣ этого ужаснаго заключенія, Томъ убѣжалъ отъ Магги къ мельницѣ, чтобъ поздороваться съ Лукою и пожаловаться ему на Гарри.
Минуту или двѣ Магги стояла неподвижно, только рыдая; потомъ она повернулась и побѣжала домой, прямо въ мезонинъ, гдѣ она сѣла на полъ и прислонила голову къ полкѣ, источенной червемъ, въ тяжеломъ сознаніи своего несчастія. Томъ пріѣхалъ домой: она думала, она будетъ такъ счастлива; а теперь онъ бытъ такъ съ нею жестокъ. Могло ли что-нибудь занимать ее, если Томъ не любилъ ее? О, онъ былъ очень-жестокъ! Не предлагала ли она ему всѣ свои деньги, не сокрушалась ли она передъ нимъ въ своей винѣ? Передъ матерью, она знала, что она была виновата; но она никогда и не думала провиниться передъ Томомъ.
"О, онъ жестокъ! кричала Магги", плача на-взрыдъ и находя удовольствіе въ глухомъ эхо, раздававшемся въ пустомъ пространствѣ мезонина. Она и не подумала бить и царапать своего фетиша: она была слишкомъ-несчастна, чтобъ сердиться.
О! горькія печали дѣтства, когда горе еще такъ ново и дико, когда надежды еще не окрылились, чтобъ перенестись впередъ за нѣсколько дней, и время, отъ лѣта до лѣта, кажется неизмѣримымъ.
Магги скоро представилось, что она уже цѣлые часы въ мезонинѣ, что было пора чай пить, и что всѣ они пили чай и не думали про нея. Хорошо, такъ она останется здѣсь, наверху, и будетъ себя морить съ голоду; спрячется за кадку, проведетъ всю ночь: они всѣ перепугаются и Тому будетъ жаль ее. Такъ мечтала Магги въ гордыни своего сердца, уходя за кадку; но вскорѣ она опять начала плакать, при мысли, что никто о ней не думаетъ, гдѣ она. Еслибъ она пошла теперь къ Тому, простилъ ли бы онъ ее? Можетъ-быть, тамъ встрѣтитъ она и отца, который возьметъ ея сторону. Но ей хотѣлось, чтобъ Томъ простилъ ее отъ любви къ ней, а не по отцовскому приказу. Нѣтъ, не пойдетъ она внизъ, если Томъ не придетъ за него. Такая твердая рѣшимость продолжалась цѣлыя пять минутъ, которыя она оставалась за кадкою; но потребность быть любимой -- самая сильнѣйшая потребность въ характерѣ Магги -- начала бороться съ гордостью и скоро побѣдила ее. Она выползла изъ-за кадки и вдругъ послышались быстрые шаги на лѣстницѣ.
Томъ былъ слишкомъ заинтересованъ разговоромъ съ Лукою, осмотромъ мельницы, прогулкою на волѣ, струганьемъ палочекъ, такъ, безъ особенной цѣли, а развѣ потому, что онъ не строгалъ ихъ въ школѣ, чтобъ не думать о Магги и о дѣйствіи, которое имѣлъ на нее его гнѣвъ. Онъ намѣренъ былъ ее наказать, и, исполнивъ эту обязанность, онъ занялся другими дѣлами, какъ человѣкъ практическій. Но когда его позвали къ чаю, отецъ спросилъ его:
-- А гдѣ же дѣвчонка?
И мистриссъ Тёливеръ почти въ то же самое время сказала:
-- Гдѣ сестра?
Оба они предполагали, что Магги и Томъ были вмѣстѣ цѣлый полдень.
-- Не знаю, сказалъ Томъ.
Онъ не намѣренъ былъ жаловаться на Магги, хотя былъ и недоволенъ ею, потому-что Томъ Тёливеръ былъ малый благородный.
-- Какъ, развѣ она не играла съ тобою все это время? сказалъ отецъ.-- Она только и думала о томъ, какъ ты пріѣдешь домой.
-- Я часа два уже не видалъ ее, сказалъ Томъ, принимаясь за сдобный хлѣбъ,
-- Боже милостивый, она утонула! воскликнула мистрисъ Тёливеръ, подымаясь съ своего кресла и подбѣгая къ окошку.-- Какъ это вы оставили ее? прибавила она, обвиняя сама не зная кого и въ чемъ, какъ обыкновенно это свойственно испуганной женщинѣ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, она не утонула, сказалъ мистеръ Тёливеръ.-- Я знаю, ты ее огорчилъ, Томъ?
-- Право, я не обижалъ ее, отецъ, сказалъ Томъ, съ негодованіемъ.-- Я полагаю она дома.
-- Можетъ-быть, она въ мезонинѣ, сказала мистрисъ Тёливеръ:-- поетъ, разговариваетъ сама съ собою и забыла про ѣду.
-- Поди и приведи ее сюда, Томъ, сказалъ отецъ довольно-сурово.
Прозорливость, или отеческая любовь къ Магги заставляла его подозрѣвать, что малый былъ крутъ съ дѣвочкою, иначе она не отошла бы отъ него.-- Да будь добръ съ нею -- слышишь? или я дамъ тебѣ знать!
Томъ никогда не ослушивался своего отца, потому-что мистеръ Тёливеръ былъ человѣкъ рѣшительный и всегда самъ, какъ онъ говаривалъ, распоряжался своею плёткою; но онъ ушелъ неохотно, унося съ собою свой кусокъ сдобнаго хлѣба и вовсе не думая ослабить наказанія Магги, котораго она вполнѣ заслуживала. Тому было только тринадцать лѣтъ. Взгляды его на грамматику и ариѳметику не отличались особенною положительностью; для него это были вопросы проблематическіе; но въ одномъ пунктѣ онъ былъ совершенно-положителенъ и точенъ, именно: онъ наказалъ бы каждаго, кто того заслуживаетъ, онъ бы самъ не увернулся отъ наказанія, еслибъ онъ его заслуживалъ; но дѣло въ томъ, что онъ его никогда не заслуживалъ.
Это шаги Тома Магги заслышала на лѣстницѣ именно въ ту минуту, когда потребность любви восторжествовала надъ ея гордостью, и она собиралась идти внизъ съ распухшими глазами и растрепанными волосами, чтобъ возбудить сожалѣніе. По-крайней-мѣрѣ отецъ погладилъ бы ее по головѣ и сказалъ: "Не печалься, моя дѣвочка". Чудный укротитель эта потребность любви, этотъ голодъ сердца, такой же могущественный, какъ и голодъ физическій, который заставляетъ протянуть нашу шею подъ ярмо и перемѣнить цѣлый свѣтъ.
Но она узнала походку Тома, и сердце ея вдругъ забилось воскресшею надеждою; онъ стоялъ еще на лѣстницѣ и говорилъ: "Магги, ступай внизъ". Но она бросилась къ нему и повисла у него на шеѣ, рыдая и говоря:
-- О, Томъ, пожалуйста, прости меня: я не могу этого вынести, я всегда буду хорошая дѣвочка, никогда ничего не буду забывать. Полюби меня, пожалуйста, милый Томъ!
Мы пріучаемся удерживать себя съ лѣтами. Мы расходимся послѣ ссоры, выражаемся благовоспитанными фразами и такимъ-образомъ поддерживаемъ отчужденіе съ необыкновеннымъ достоинствомъ, обнаруживая большую твердость и, вмѣстѣ съ тѣмъ, давясь горемъ. Въ нашемъ поведеніи мы отдаляемся отъ безыскусственнаго увлеченія животныхъ и во всѣхъ отношеніяхъ поступаемъ какъ члены высокообразованнаго общества. Магги и Томъ были еще похожи на молодыхъ звѣрьковъ; и она могла тереться щекою о его щеку, и цаловать его ухо, продолжая плакать. У мальчика также были свои нѣжныя струны, которыя отзывались на ласки Магги; и онъ повелъ себя съ слабостью, далеко-несоотвѣтствующею его рѣшимости наказать ее, какъ она того заслуживала: онъ принялся ее цаловать и сказалъ:
-- Не плачь, Магги, и откуси кусочекъ булки.
Рыданія Магги постепенно утихали; она раскрыла ротъ и откусила булку. Томъ откусилъ также, для компаніи, и они ѣли вмѣстѣ и терлись другъ о друга щеками, лбами, носами, представляя унизительное сходство съ двумя дружелюбными пони.
-- Пойдемъ, Магги, пить чай, сказалъ, наконецъ, Томъ, когда вся булка была съѣдена.
Такъ кончились всѣ печали этого дня, и на слѣдующее утро Магги бѣжала рысью съ удочкою въ одной рукѣ и съ корзинкою въ другой, попадая вѣчно, съ особеннымъ искусствомъ въ самыя грязныя лужи, и темное лицо ея блистало восторгомъ, изъ-подъ пуховой шляпы; потому-что Томъ былъ съ нею добръ. Она сказала, однакожь, Тому, что ей было бы пріятнѣе, еслибъ онъ самъ насаживалъ для нея червячковъ на крючокъ, хотя она совершенно съ нимъ, соглашалась, когда онъ увѣрялъ ее, что червячки не чувствуютъ (Томъ думалъ про-себя, что бѣда небольшая, если они и чувствуютъ). Онъ зналъ все про червей, про рыбу, и какія птицы злы, и какъ отпирать висячіе замки, и на какую сторону открываются калитки. Магги удивлялась такимъ свѣдѣніямъ; для нея гораздо-труднѣе было припоминать ихъ, нежели прочитанное въ книгѣ; и она признавала превосходство Тома, потому-что онъ только одинъ называлъ все ея познанія "вздоромъ", и не былъ особенно пораженъ ея способностями. Томъ дѣйствительно былъ такого мнѣнія, что Магги была глупая дѣвочка; всѣ дѣвочки глупы: онѣ не съумѣютъ мѣтко попасть камнемъ во что-нибудь, ничего не умѣютъ сдѣлать ножикомъ и боятся лягушекъ. Но онъ любилъ свою сестру, всегда намѣренъ былъ пещись о ней, сдѣлать изъ нея себѣ экономку и наказывать ее, если она дѣлала что-либо худое.
Они шли къ круглому пруду. Удивительный это билъ прудъ, который давно уже образовался отъ разлива; никто не зналъ его настоящей глубины; чудно также, что онъ былъ почти совсѣмъ круглый; ивы и высокій тростникъ окаймляли его совершенно, такъ-что воду можно было увидѣть, только подойдя къ самому краю. Видъ этого любимаго мѣста всегда увеличивалъ доброе расположеніе Тома, и онъ разговаривалъ съ Магги самымъ дружелюбнымъ шопотомъ, раскрывая драгоцѣнную корзинку и приготовляя удочки. Онъ закинулъ для нея удочку и передалъ въ ея руку камышину. Магги думала, что, вѣроятно, мелкая рыба будетъ клевать у ней, а большая пойдетъ къ Тому; но она забыла теперь совершенно про рыбу и смотрѣла задумчиво на зеркальную поверхность воды, когда Томъ сказалъ ей шопотомъ:
-- Не зѣвай, не зѣвай Магги! и подбѣжалъ къ ней, чтобы она не порвала лесы.
Магги испугалась, не сдѣлала ли она какой-нибудь ошибки по обыкновенію; но Томъ потянулъ лесу и вытащилъ на траву большаго линя.
Томъ былъ взволнованъ.
"О Магги! душка! опоражнивай корзину".
Магги не сознавала за собою особеннаго достоинства; но для нея было довольно, что Томъ ее назвалъ Магги, что онъ былъ доволенъ ею. Ничто не портило ихъ наслажденіе мечтательною тишиною, пока они прислушивалась къ нѣжному трепетанію подымавшейся рыбы, къ тихому шелесту, которымъ, казалось, переговаривались съ водою наклоненныя ивы и тростникъ. Магги думала: что за небесное блаженство сидѣть у пруда и не слыхать брани! Она и не подозрѣвала, что рыба клюетъ у нея, пока ей не сказалъ Томъ; но она очень любила удить рыбу.
Это было счастливое утро. Они вмѣстѣ пришли, вмѣстѣ усѣлись, не думая, что жизнь когда-нибудь перемѣнится для нихъ; они только выростутъ, оставятъ школу и для нихъ будетъ вѣчный праздникъ; они всегда будутъ жить вмѣстѣ и любить другъ друга. И мельница съ своимъ стукомъ, развѣсистое каштановое дерево, подъ которымъ они строили домики, ихъ собственная рѣчка Ритсъ, съ ея родными берегами, гдѣ Томъ вѣчно искалъ водяныхъ крысъ, между тѣмъ, какъ Магги собирала пурпуровыя маковки тростника, и широкій Флоссъ, вдоль которой они часто блуждали, воображая себя путешественниками, чтобы полюбоваться весеннимъ приливомъ, какъ подходитъ онъ, подобно жадному чудовищу -- всѣ эти предметы, имъ казалось, навсегда сохранятъ для нихъ одинаковую прелесть. Томъ думалъ, что люди, которые жили въ другихъ мѣстахъ, были несчастны; а Магги, читая, какъ Христіана проходила черезъ рѣку, безъ моста, всегда представляла себѣ Флоссъ, между зелеными пажитями.
Жизнь перемѣнилась и для Тома и для Магги; но они не ошиблись, вѣруя, что мысли и привязанности дѣтства навсегда останутся неотъемлемою частью ихъ существованія. Никогда не любили бы мы природы, еслибъ не протекало среди ея наше дѣтство, еслибъ не росли въ ней тѣ же самые цвѣты каждую весну, которые мы собирали нашими дѣтскими пальчиками, сидя на травѣ и разговаривая сами съ собою, еслибъ не рдѣлись каждую осенью тѣ же самыя ягоды шиповника на изгородяхъ, если бы не щебетали тѣ же самые красногрудые рыболовы, которыхъ мы привыкли считать "божьими птенцами", потому-что они никогда не портятъ посѣвовъ. Какая новизна стоитъ этого сладкаго однообразія, гдѣ все намъ извѣстно, и гдѣ все, именно потому, намъ нравится.
Какія тропическія пальмы, какія чудные папортники или великолѣпные цвѣты, могутъ затронуть за живое мои нѣжнѣйшія струны; подобно лѣску, въ которомъ я гуляю въ такой майскій день, съ молодыми, желто-корйчневнми листьями его дубовъ, закрывающихъ отъ меня синеву небу, съ бѣлыми анемонами и голубыми верониками, подымающимися у ногъ моихъ? Эти знакомые цвѣтки, это памятное намъ пѣнье птичекъ, это небо, съ безпрестанно-мѣняющеюся ясностью, эти зеленыя нивы, каждая имѣющая свою особенность, которую придаютъ имъ капризныя изгороди -- всѣ эти предметы составляютъ родную рѣчь нашего воображенія, языкъ, проникнутый неразлучными воспоминаніями минувшихъ дней нашего дѣтства. Наше наслажденіе солнечнымъ сіяніемъ на густой травѣ могло быть только слабымъ впечатлѣніемъ утомленной души, еслибъ не было это солнце прежнихъ лѣтъ, которое живо въ насъ и которое обращаетъ это впечатлѣніе въ любовь.