Мистеръ Тёливеръ былъ человѣкъ трезвый; не то, чтобъ онъ совершенно не пилъ, напротивъ, онъ любилъ вино, но всегда держался въ предѣлахъ воздержанія. Онъ былъ отъ природы горячъ и не нуждался въ возбудительныхъ средствахъ, потому желаніе выпить воды съ виномъ, которое онъ выразилъ наканунѣ вечеромъ, означало только, что неожиданная радость опасно потрясла его организмъ, уже изнемогшій-подъ бременемъ четырехлѣтняго несчастья и лишеній.
Но эта минута прошла и съ возраставшимъ одушевленіемъ возвращались и его силы, и потому, когда онъ сидѣлъ на слѣдующій день за столомъ съ своими кредиторами, съ сверкавшими глазами и яркимъ румянцомъ на щекахъ, сознавая снова свое собственное достоинство, никто бы не повѣрилъ, что этотъ гордый, самонадѣянный, горячій и добродушный Тёливеръ былаго времени былъ тотъ же самый, котораго можно было еще, за недѣлю предъ симъ, встрѣтить верхомъ, съ опустившеюся на грудь головою, устремлявшаго исподлобья недовольные и уклончивые взгляды на прохожихъ.
Онъ сказалъ рѣчь, въ которой изложилъ съ прежнею самоувѣренностью честность своихъ правилъ, упомянулъ о мошенникахъ и судьбѣ, съ которыми ему суждено было бороться и надъ которыми ему удалось въ нѣкоторой степени восторжествовать, благодаря своимъ собственнымъ усиліямъ и помощи примѣрнаго сына и, наконецъ, заключилъ свою рѣчь разсказомъ о томъ, какъ Томъ досталъ большую часть этихъ денегъ. Но это раздраженіе, причиненное сознаніемъ своего торжества надъ врагами, вскорѣ уступило мѣсто болѣе-честному чувству удовольствія и отеческой гордости, когда былъ предложенъ тостъ въ честь Тома. Дядя Динъ воспользовался этимъ случаемъ и сказалъ нѣсколько словъ въ похвалу способностей и поведенія Тома. Въ отвѣтъ на это Томъ всталъ и произнесъ свою единственную въ жизни рѣчь. Она была очень-коротка. Томъ благодарилъ въ ней за честь, сдѣланную ему присутствовавшими, и сказалъ, что былъ радъ, что могъ помочь отцу, доказать свою честность и возвратить себѣ честное имя; онъ кончилъ словами, что надѣется никогда не разстроитъ отцовскія дѣла и не обезчеститъ его имени. Рукоплесканія и похвалы, которыми была осыпана эта рѣчь, были такъ единодушны, и Томъ казался такимъ мужественнымъ и притомъ чистымъ джентльменомъ, что мистеръ Тёливеръ замѣтилъ, въ видѣ объясненія, своимъ друзьямъ, сидѣвшимъ рядомъ съ нимъ что онъ много израсходовалъ денегъ на воспитаніе сына. Обѣдъ кончился въ пять часовъ и всѣ разошлись въ совершенно-трезвомъ видѣ. Томъ остался по своимъ дѣламъ въ Сент-Оггсѣ, а мистеръ Тёливеръ поѣхалъ на своей лошадкѣ домой, чтобъ разсказать всѣ любопытныя подробности объ обѣдѣ бѣдной Бесси и своей маленькой дѣвочкѣ. Онъ былъ очень-одушевленъ; но это происходило не отъ хорошаго обѣда или другихъ возбудительныхъ средствъ, нѣтъ, источникомъ этого была чистая, торжествовавшая радость. Онъ болѣе не выбиралъ заднихъ переулковъ города, но ѣхалъ тихо, съ поднятой высоко головою, по главной улицѣ и бросалъ по сторонамъ свѣтлые, привѣтливые взгляды. Зачѣмъ онъ не встрѣтитъ теперь Уокима, думалъ онъ? И это обстоятельство начинало его сердить. Быть-можетъ, Уокимъ нарочно выѣхалъ изъ города, чтобъ не видѣть неблагороднаго поступка, могущаго возбудить въ немъ укоры совѣсти. Еслибъ мистеръ Тёливеръ встрѣтилъ Уокима, то прямо взглянулъ бы теперь ему въ глаза и, быть-можетъ, мошенникъ потерялъ бы нѣсколько своей холодной наглости. Онъ узнаетъ скоро, что человѣкъ честный не хочетъ болѣе у него служить и своею честностью набивать карманъ, уже переполненный безчестными прибытками. Быть-можетъ, счастье повернулось въ другую сторону, быть-можетъ, чортъ не всегда на семъ свѣтѣ имѣлъ на своей сторонѣ счастье.
Начиная такимъ образомъ понемногу выходить изъ себя, мистеръ Тёливеръ подъѣзжалъ къ воротамъ дорнкотской мельницы. Въ эту самую минуту выѣзжалъ изъ нихъ слишкомъ-хорошо ему извѣстный человѣкъ, на отличной черной лошади. Они встрѣтились въ разстояніи пятидесяти ярдовъ отъ воротъ, между большими каштанами, вязами и высокимъ берегомъ.
-- Тёливеръ! отрывисто сказалъ Уокимъ, высокомѣрнѣе обыкновеннаго:-- что вы за глупости тамъ надѣлали, разбросавъ комки и глыбы земли на томъ дальнемъ загороженномъ мѣстѣ. Я вамъ сказалъ, что изъ этого выйдетъ. Но вашъ братъ никогда не хочетъ заниматься земледѣліемъ по какой-нибудь методѣ.
-- О! отвѣчалъ Тёливеръ, вспыхнувъ:-- достаньте такъ кого-нибудь другаго, который будетъ у васъ учиться.
-- Вы вѣрно пьяны, замѣтилъ Уокимъ, дѣйствительно полагая это единственной причиной краснаго лица и сверкавшихъ глазъ Тёливёра.
-- Нѣтъ, я не пьянъ, сказалъ Тёливеръ:-- мнѣ ненужно напиться, я и такъ рѣшилъ болѣе не служить такому подлецу.
-- Хорошо, вы можете убираться завтра же изъ моего владѣнія. Ну, молчать теперь и дайте мнѣ дорогу.
Тёливеръ, между-тѣмъ, пятилъ свою лошадь и сталъ поперекъ дороги.
-- Нѣтъ, я васъ не пропущу, сказалъ Тёливеръ, горячась все болѣе-и-болѣе.-- Я прежде вамъ скажу, что я о васъ думаю. Вы слишкомъ-крупный мошенникъ, чтобъ быть повѣшеннымъ, вы...
-- Пропусти меня, безграмотная скотина или я задавлю!
Мистеръ Тёливеръ, пришпоривъ лошадь и взмахнувъ кнутомъ, кинулся вперёдъ. Лошадь Уокима, пятясь, сбросила своего сѣдока на землю. Уокимъ имѣлъ довольно присутствія духа, чтобъ мгновенно выпустить уздечку. Лошадь вскорѣ тихо остановилась, и онѣ могъ бы вскочить на нее опять, отдѣлавшись небольшимъ ушибомъ и потрясеніемъ; но прежде-чѣмъ онъ всталъ, Тёливеръ уже соскочилъ съ своей лошади. Видъ поверженнаго на землю, давно ненавистнаго ему человѣка возбудилъ въ немъ чувство бѣшеной, торжествовавшей мести, придавшее ему необыкновенную силу и ловкость. Онъ кинулся на Уокима, только-что старавшагося встать на ноги, схватилъ его за лѣвую руку такъ, что вся тяжесть тѣла Уокима висѣла на правой рукѣ, опиравшейся на землю. Въ этомъ безпомощномъ положеніи онъ началъ жестоко бить его по спинѣ своимъ кнутомъ. Уокщмъ кричалъ изо всей силы, прося помощи, но все было тщетно; наконецъ послышался женскій крикъ и восклицанія: "отецъ, отецъ!"
Неожиданно Уокимъ почувствовалъ, что кто-то схватилъ Тёливера за руку, ибо онъ-пересталъ его бить и выпустилъ изъ рукъ.
-- Ступай прочь, убирайся! говорилъ Тёливеръ сердито.
Но эти слова были обращены не къ Уокиму: стряпчій тихо приподнялся и, повернувъ голову, увидѣлъ, что Магги держала за руки Тёливера; но, конечно, его болѣе сдерживала опасность ее ушибить, чѣмъ ея сила, хотя она на немъ почти висѣла.
-- Лука! Матушка! придите, помогите мистеру Уокиму! кричала Магги, услышавъ приближавшіеся шаги.
-- Помогите мнѣ взобраться на эту низкую лошаденку, сказалъ Уокимъ Лукѣ:-- съ ней я, быть-можетъ, справлюсь, хотя, мнѣ кажется, я вывихнулъ руку. Вотъ проклятіе!
Съ трудомъ Уокимъ помѣстился на лошади Тёливера. Онъ повернулся къ мельнику, весь блѣдный отъ гнѣва, и крикнулъ:
-- Вы заплатите дорого за это, сэръ. Ваша дочь свидѣтельница, что вы напали на меня.
-- Я не боюсь, отвѣчалъ Тёливеръ гнѣвнымъ, глухимъ голосомъ.-- Идите, покажите вашу спину; скажите всѣмъ, что я хотя и не вполнѣ, а все же утвердилъ равновѣсіе на семъ свѣтѣ.
-- Садись на мою лошадь и проводи меня домой, сказалъ Уокимъ, обращаясь къ Лукѣ:-- только не черезъ городъ, а черезъ Тоо-тенскій Бродъ.
-- Батюшка, пойдемте домой! говорила Магги умолявшимъ голосомъ.
Когда же она увидѣла, что Уокимъ уѣхалъ и потому не могло быть болѣе драки, она выпустила руки отца и истерически зарыдала. Бѣдная мистрисъ Тёливеръ безмолвно стояла, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ испуга; но Магги вдругъ почувствовала, что отецъ, котораго она болѣе не держала, началъ опускаться на ея руки и искать въ ней опоры. Удивленіе прервало ея рыданія.
-- Мнѣ дурно, сказалъ онъ: -- помоги мнѣ войти, Бесси: голова что-то кружится.
Онъ медленно вошелъ въ домъ, опираясь на жену и дочь и опустился въ изнеможеніи на свое кресло. Багровая краска, за минуту покрывавшая лицо его, замѣнилась страшной блѣдностью. Руки его были холодны.
-- Не послать ли лучше за докторомъ? спросила мистрисъ Тёливеръ.
Онъ, казалось, былъ слишкомъ-слабъ и слишкомъ-много страдалъ, чтобъ разслышать ея слова; но вскорѣ, когда мистрисъ Тёливеръ сказала Магги: "поди, и пошли кого-нибудь за докторомъ", больной взглянулъ на нее совершенно-сознательно и проговорилъ:
-- Нѣтъ, доктора не надо. У меня только голова болитъ. Помогите мнѣ лечь въ постель.
Грустно кончился день, начавшійся такъ весело, съ надеждой, что наступили опять счастливые дни; но смѣшанныя сѣмена должны дать и смѣшанный урожай.
Чрезъ полчаса послѣ того, какъ отецъ улегся, пришелъ домой Томъ; онъ привелъ съ собою Боба Джекинса, хотѣвшаго поздравить своего стараго хозяина и сознававшаго, не безъ простительной гордости, что онъ былъ одинъ изъ виновниковъ томовой удачи въ дѣлахъ. Томъ также думала, что отецъ его будетъ очень-радъ кончить день разговоромъ съ Бобомъ; но теперь онъ долженъ былъ провести вечеръ въ грустныхъ ожиданіяхъ послѣдствій отъ этой безумной вспышки долго-сдержанной ненависти. Услышавъ печальную новость, онъ молча просидѣлъ весь вечеръ; онъ не имѣлъ ни сердца, ни желанія теперь разсказывать матери и сестрѣ подробности объ обѣдѣ; онѣ же и не спрашивали объ этомъ. Повидимому, различныя нити, составлявшія ткань ихъ жизни, были такъ странно свиты между собою, что не могло быть у нихъ счастія безъ горя. Томъ былъ грустенъ и унылъ отъ одной мысли, что всегда его старанія уничтожаются дурными поступками другихъ. Магги переживала мысленно ту отчаянную минуту, когда она кинулась на отца, чтобъ удержать его; но къ этому грустному воспоминанію примѣшивалось у ней и какое-то смутное ожиданіе будущихъ несчастій. Никто изъ семейства не безпокоился очень о здоровья мистера Тёливера; признаковъ его прежняго недуга не было, и они полагали очень-естественнымъ, что онъ занемогъ отъ припадка ужаснаго гнѣва и физической усталости, какъ отъ событій всего дня, такъ, и особливо, отъ жестокихъ усилій въ дракѣ. "Отдыхъ, вѣроятно, его совершенно вылечитъ", думали они.
Томъ, сильно-уставшій отъ дневной работы, рано легъ спать и тотчасъ заснулъ крѣпкимъ сномъ. Ему казалось, онъ только-что легъ, когда, проснувшись рано утромъ, онъ увидѣлъ мать свою, будившую его.
-- Вставай, мальчикъ, поскорѣй. Я послала уже за докторомъ. Отецъ требуетъ къ себѣ поскорѣе тебя и Магги.
-- Развѣ ему хуже?
-- У него очень-сильно болѣла голова всю ночь, но онъ не говоритъ, чтобъ ему было хуже; онъ только вдругъ сказалъ мнѣ: "Бесси, приведи дѣтей, да скажи, чтобъ они поторопились".
Магги и Томъ поспѣшно накинули на себя платье и почти въ одно время вошли въ комнату отца. Онъ ждалъ ихъ; лицо его выражало страданія, но взглядъ былъ совершенно сознательный. Мистрисъ Тёливеръ стояла у его постели, дрожа отъ испуга; она казалась постарѣвшей и изнуренной отъ того, что прервали ея сонъ. Магги первая подошла къ постели, но отецъ обратилъ свой взглядъ на Тома, который. стоялъ за нею.
-- Томъ, мой мальчикъ, пришелъ мой часъ: я уже болѣе не встану... Міръ мнѣ былъ не по силамъ; но ты, мальчикъ, сдѣлалъ все, что могъ, чтобъ поправить дѣла наши. Дай мнѣ еще разъ пожать твою руку, пока я еще съ вами.
Онъ пожалъ руку сыну и они съ минуту смотрѣли безмолвно другъ на друга. Наконецъ Томъ сказалъ, стараясь говорить-твердо:
-- Имѣете ли вы, батюшка, какое-нибудь желаніе, которое я могъ бы исполнить, когда...
-- Охъ, мальчикъ мой!... ты постараешься опять купитъ мельницу?
-- Да, батюшка.
-- Вотъ мать твоя: ты постараешься вознаградить ее за мои неудачи... а мою дѣвочку...
Больной взглянулъ на Магги, и бѣдная дѣвочка, у которой сердце разрывалось отъ горя, кинулась на колѣни передъ постелью, чтобъ быть ближе къ этому исхудалому, изнуренному лицу, бывшему такъ долго предметомъ всей ея любви и попеченій.
-- Ты долженъ ее беречь, Томъ... Не убивайся, моя дѣвочка... кто-нибудь другой подвернется и будетъ такъ же любить тебя и заступаться за тебя... Ты, мальчикъ, долженъ быть до нея добръ.
-- Я всегда былъ добръ для сестры.
-- Поцалуй меня, Магги... Подойди ко мнѣ, Бесси... Ты устрой такъ, Томъ, чтобъ купить кирпичную могилу, гдѣ бы мать твоя и я могли лежать вмѣстѣ.
Проговоривъ эти слова, онъ отвернулся отъ нихъ и лежалъ молча нѣсколько минутъ. Они смотрѣли на него, не смѣя сойти съ мѣста. Утренній свѣтъ, пробивавшійся въ комнату, далъ имъ возможность замѣтить какую-то тяжесть во всемъ его лицѣ и тусклость его глазъ. Наконецъ онъ подозвалъ Тома и сказалъ:
-- Я имѣлъ свою очередь... я побилъ его. Это было справедливо. Я никогда ничего не хотѣлъ, кромѣ справедливаго.
-- Но, отецъ, милый отецъ! проговорила Магги (какое-то неизъяснимое чувство тревоги взяло у ней верхъ надъ горемъ):-- вы прощаете ему... вы всѣмъ теперь прощаете?
Не обращая своего взгляда къ ней, онъ отвѣчалъ:
-- Нѣтъ, моя дѣвочка, я не прощаю ему... Что тутъ общаго съ прощеніемъ?... Я не могу любить мошенника...
Голосъ его становился глуше; онъ все что-то хотѣлъ еще сказать, но напрасно шевелилъ губами: языкъ болѣе его не слушался. Наконецъ онъ съ трудомъ пробормоталъ:
-- Развѣ Богъ прощаетъ мошенниковъ?... Если прощаетъ... то меня подавно проститъ...
Онъ началъ судорожно двигать руками, какъ-бы желая отстранить какую-то тяжесть, которая давила это. Два или три раза послышались отрывистыя слова: "Міръ... не по силамъ... честный человѣкъ... непостижимо..." Вскорѣ ихъ замѣнилъ одинъ невнятный шопотъ; онъ никого болѣе не узнавалъ. Настало послѣднее молчаніе; но это была не смерть. Еще съ часъ или болѣе грудь его тяжело поднималась; его успленное дыханіе постепенно ослабѣвало; холодный потъ выступилъ на лбу. Наконецъ наступило совершенное безмолвіе, и душа бѣднаго Тёливера навсегда перестала заботиться о рѣшеніи горькихъ загадокъ жизни.
Теперь явилась и помощь: Лука съ женою и мистеръ Тёрнбуль; послѣдній пріѣхалъ поздно; онъ только могъ сказать "онъ умеръ!"
Томъ и Магги вмѣстѣ сошли внизъ, въ комнату, гдѣ стояло осиротѣлое кресло отца. Они оба взглянули на знакомое мѣсто и Магги первая воскликнула:
-- Томъ, прости меня... будемъ любить другъ друга вѣчно.
Они обнялись и зарыдали.