Когда дилижансъ высадилъ Магги съ Томомъ, прошло уже пять часовъ съ той минуты, какъ она отлучилась изъ дому, и она боялась, не хватился ли отецъ ея и не звалъ ли понапрасну "дѣвчоночку".
Она быстро пошла по утрамбованной дорожкѣ и вошла въ домъ прежде Тома, но въ ту же минуту ее поразилъ сильный табачный запахъ. Дверь въ первую комнату была пріотворена, оттуда и несся запахъ. Странно! Кто изъ гостей могъ курить при такихъ обстоятельствахъ? Гдѣ мать? Надо ей сказать, что Томъ пріѣхалъ. Магги съ удивленіемъ остановилась; наконецъ, она взялась за дверь, когда подоспѣлъ Томъ, и они вошли вмѣстѣ. Передъ ними, въ отцовскомъ креслѣ, сидѣлъ неуклюжій человѣкъ, лицо котораго смутно показалось знакомымъ Тому, и курилъ; около него стоялъ кувшинъ и стаканъ.
Томъ сразу понялъ въ чемъ дѣло. "Имѣть пристава въ домѣ", "продать имущество съ молотка" -- эти выраженія онъ слыхалъ еще въ дѣтствѣ; они обозначали часть той бѣды и позора, которые заключались въ словѣ "банкротство". Это значило -- разориться, потерять всѣ деньги, упасть до положенія бѣдняковъ-рабочихъ. Мальчику казалось естественнымъ такое событіе, послѣ того какъ отецъ его лишился всего состоянія. Но было слишкомъ больно испытать въ дѣйствительности то, что ранѣе могло составлять лишь предметъ опасеній; и Тому показалось, что настоящее горе начинается для него именно съ этой минуты.
-- Здравствуйте!-- сказалъ человѣкъ смущеннымъ, но грубоватымъ тономъ и вынулъ трубку изо рта. При взглядѣ на эти два юныя изумленныя лица ему стало нѣсколько неловко.
Томъ поспѣшно и молча отвернулся: видъ говорившаго былъ ему слишкомъ ненавистенъ. Магги же не поняла что значитъ присутствіе гостя и шопотомъ спросила брата:-- "Кто это можетъ быть, Томъ? Что тутъ такое?" -- Затѣмъ, охваченная неопредѣленнымъ внезапнымъ страхомъ, не повліялъ ли этотъ чужой дурно на отца, она кинулась наверхъ и остановилась лишь у двери больного, чтобы снять шляпу и войти на цыпочкахъ. Тамъ все было тихо: отецъ лежалъ безъ сознанія, съ закрытыми глазами, какъ въ минуту ея отъѣзда. При немъ была не мать ея, а служанка.
-- Гдѣ же мама?-- шопотомъ спросила дѣвочка. Служанка отвѣтила, что не знаетъ.
Магги выбѣжала къ Тому: -- Отецъ лежитъ тихо; цойдемъ, поищемъ маму. Не понимаю, гдѣ она.
Г-жи Тулливеръ не оказалось ни внизу, ни въ спальняхъ. Оставалось поискать ее еще въ комнаткѣ подъ самой крышей; здѣсь хранилось бѣлье и всѣ драгоцѣнныя "парадныя" вещи, которыя извлекались на свѣтъ Божій лишь въ торжественныхъ случаяхъ. Томъ, идя впереди сестры, отворилъ дверь въ эту кладовую и тотчасъ воскликнулъ: "Мама здѣсь!"
Г-жа Тулливеръ сидѣла среди своихъ сокровищъ. Одинъ изъ бѣльевыхъ комодовъ былъ открытъ, серебряный чайникъ освобожденъ изъ многочисленныхъ слоевъ оберточной бумаги, а лучшій фарфоровый сервизъ -- разставленъ на комодѣ. Ложки, простыя и разливательныя, рядами лежали на полкахъ, и бѣдная женщина, качая головою, обливала слезами скатерти съ мѣткою "Елизавета Додсонъ", лежавшія у нея на колѣняхъ.
Она уронила ихъ и привскочила при звукѣ голоса Тома.
-- Охъ, мальчикъ мой, мальчикъ!-- заговорила она, обхвативъ руками его шею.-- Думала-ли я дожить до такого дня? Мы разорились... Все пойдетъ съ молотка! Неужели отецъ вашъ затѣмъ на мнѣ женился, чтобы довести до этого! У насъ ничего не будетъ... мы станемъ нищими... пойдемъ въ богадѣльню...
Она поцѣловала его и, усѣвшись снова, взялась за другую скатерть, которую слегка развернула, чтобы разглядѣть узоръ; а дѣти замерли въ нѣмомъ отчаяніи, пораженные словами: "нищіе" и "богадѣльня".
-- Вѣдь, эти скатерти я выпряла сама,-- продолжала она съ волненіемъ, тѣмъ болѣе страннымъ и жалкимъ, что оно вовсе не было свойственно этой спокойной бѣлокурой женщинѣ, доселѣ ничего не принимавшей близко къ сердцу,-- а выткалъ ихъ ткачъ Хакси и принесъ мнѣ кусокъ,-- помню, какъ сейчасъ: я стояла на порогѣ и завидѣла его издали. Это было, когда я еще и не думала выходить за вашего отца. И узоръ я сама выбрала, и выбѣлились онѣ такъ отлично, и замѣтила я ихъ такъ, какъ никто на свѣтѣ и не видывалъ: не распорешь такую мѣтку, а надо вырѣзать! И всѣ ихъ продадутъ, и попадутъ онѣ въ чужія руки, и, пожалуй ихъ изрѣжутъ и изорвутъ прежде моей смерти! Тебѣ ни одной не достанется, дитя мое,-- продолжала она, глядя на Тома полными слезъ глазами,-- а я-то берегла ихъ для тебя. Я отложила для тебя вотъ съ этимъ узоромъ, а Магги отдала бы въ крупную клѣтку: та далеко не такъ красива на столѣ.
Томъ былъ тронутъ до глубины души, но въ немъ это тотчасъ выразилось злобою. Онъ вспыхнулъ и сказалъ:
-- Развѣ тети допустятъ, чтобы скатерть продали? Знаютъ ли онѣ объ этомъ? Неужели онѣ отдадутъ твое бѣлье чужимъ? Посылала ты къ нимъ?
-- Да, я тотчасъ послала Луку, какъ только пріѣхалъ приставъ, и тетя Нуллетъ ужъ была здѣсь, Ахъ, Боже! Она такъ плакала и говорила, что вашъ папа осрамилъ всю семью и сдѣлалъ насъ баснею всего околотка; она хочетъ оставить за собою всѣ скатерти кружечками, потому что ей всегда хотѣлось имѣть побольше такихъ, и она не уступитъ ихъ чужимъ; но клѣтчатыхъ у нея и такъ больше, чѣмъ ей нужно.
Тутъ г-жа Тулливеръ начала убирать скатерти обратно въ комодъ, машинально складывая и разглаживая ихъ.
-- Дядя Глеггъ тоже былъ и говорилъ, что надо купить для насъ кровати, но что ему нужно потолковать съ тетей. Всѣ они съѣдутся сюда на совѣтъ... Но я знаю, никто изъ нихъ не купитъ моего сервиза,-- прибавила она, поворачиваясь туда, гдѣ стояли чашки и блюдца:-- имъ всѣмъ не нравились вотъ эти золотыя вѣточки, еще когда я его покупала. А ни у кого нѣтъ лучшей посуды, даже у самой тети Пуллетъ; я ее купила на собственныя деньги, которыя копила съ пятнадцати лѣтъ,-- и серебряный чайникъ тоже: мужъ ни копейки не потратилъ на него. И какъ подумаешь, что онъ на мнѣ женился, чтобы довести вотъ до чего!
Г-жа Тулливеръ снова залилась слезами; нѣсколько минутъ она рыдала, приложивъ платокъ къ глазамъ, а потомъ отняла его и заговорила, подавляя рыданія.
-- Ая говорила ему не разъ: "Дѣлай что хочешь, только не судись." Что же я могла больше сдѣлать? Приходилось только смотрѣть, какъ тратились мои и дѣтскія денежки. Ты останешься безъ гроша, мой мальчикъ... но это не моя вина!
Она протянула одну руку къ Тому, поднявъ на него свои безпомощные, ребячьи голубые глаза. Бѣдный мальчикъ подошелъ къ ней и поцѣловалъ ее, а она къ нему прижалась. Въ первый разъ въ жизни Томъ подумалъ объ отцѣ съ упрекомъ. Его природная склонность осуждать ближнихъ сдерживалась до сихъ поръ по отношенію къ отцу стремленіемъ считать его всегда правымъ просто -на томъ основаніи, что онъ былъ отецъ Тома Тулливера. Его природная сила и твердость начинали брать верхъ подъ двойнымъ вліяніемъ негодованія противъ тетокъ и сознанія, что ему надо вести себя, какъ мужчина и защитникъ матери.
-- Не горюй, мама,-- нѣжно сказалъ онъ.-- Я скоро стану зарабатывать: добуду себѣ какое нибудь мѣстечко.
-- Дай тебѣ Богъ, сыночекъ,-- сказала, поуспокоившись, г-жа Тулливеръ. Затѣмъ, съ печалью поглядѣвъ вокругъ, она прибавила:
-- Я не стала бы такъ горевать, если бы у насъ остались вещи съ моимъ именемъ.
Наблюдая эту сцену, Магги испытывала возрастающій гнѣвъ. Косвенные упреки отцу, тому, кто лежалъ наверху, какъ живой мертвецъ, сдѣлали ее нечувствительной къ утратѣ скатертей и посуды; кромѣ того, къ обидѣ за отца примѣшалась и личная досада противъ Тома, который, по молчаливому соглашенію съ матерью, точно исключалъ ее изъ общаго бѣдствія. Привычка сдѣлала ее почти равнодушною къ порицанію со стороны матери; но она была весьма чувствительна къ отношенію со стороны Тома. Бѣдной Магги совсѣмъ не было свойственно чистое самоотверженіе: она требовала взаимности въ отвѣтъ на свое чувство. Она заговорила съ волненіемъ, почти рѣзко:
-- Мама, какъ это можно говорить такъ? Значитъ, тебѣ есть дѣло только до вещей съ твоимъ именемъ, а не съ папинымъ также? Значитъ, вещей тебѣ болѣе жалко, чѣмъ папу, который лежитъ такой больной, что мы, пожалуй, и голоса его больше не услышимъ? Томъ, ты долженъ меня поддержать! Ты никому не долженъ позволять осуждать отца!
Почти задыхаясь отъ горя и гнѣва, Магги выбѣжала изъ комнаты и вернулась на старое мѣсто -- къ постели отца. Ея сердце сильнѣе горѣло любовью къ нему при мысли, что другіе будутъ его осуждать. Магги ненавидѣла порицаніе: ее осуждали всю жизнь и этимъ только злили. Отецъ же всегда защищалъ и извинялъ ее; воспоминаніе объ его нѣжности должно было дать ей силы перенести ради него все на свѣтѣ.
Тома нѣсколько раздражала вспышка Магги, вздумавшей указывать ему съ матерью, какъ имъ вести себя! Не время ей было начинать командовать! Но когда онъ пошелъ къ отцу въ спальню, то видъ больного отца такъ поразилъ его, что онъ забылъ все происшедшее раньше. Увидѣвши, какъ онъ растроенъ, Магги подошла къ нему и обняла его за шею: бѣдныя дѣти забыли все остальное, помня только, что у обоихъ одинъ отецъ и одно горе.