Тома ждали послѣ обѣда, и не у одной Магги забилось сердце, когда послышался стукъ колесъ. Несмотря на вѣтеръ, разгонявшій тучи и рвавшій одежду, мать вышла встрѣчать сына во дворъ! она даже положила руку на виновную голову дочери, забывъ обо всѣхъ ея прегрѣшеніяхъ.
-- Вотъ и онъ, мой милый мальчикъ! Но, Господи Боже! гдѣ жъ его воротничекъ? Навѣрное, потерялъ дорогой и разрознилъ всю дюжину!
Г-жа Тулливеръ раскрыла объятія; Магги попрыгала сначала на одной ногѣ, потомъ на другой; а Томъ съ мужскимъ пренебреженіемъ ко всякимъ изліяніямъ чувствъ вылѣзъ изъ телѣжки и сказалъ:
-- Эй, Янъ, и ты здѣсь?
Тѣмъ не менѣе, онъ довольно охотно далъ расцѣловать себя Магги, которая какъ-то особенно душила его поцѣлуями, между тѣмъ какъ его сѣро-голубые глаза переходили отъ луга съ овцами къ рѣкѣ, на которую онъ разсчитывалъ съ завтрашняго же дня для рыбной ловли. Это былъ одинъ изъ тѣхъ мальчиковъ, которые такъ часто встрѣчаются въ Англіи и въ двѣнадцатилѣтнемъ возрастѣ всѣ другъ на друга похожи: свѣтлорусый, лицомъ -- кровь съ молокомъ, съ полными губами, неопредѣленнымъ носомъ и бровями, вообще физіономіей, не имѣвшей въ себѣ ничего индивидуальнаго, въ противоположность личику бѣдной Магги, которую мать-природа отмѣтила самыми опредѣленными чертами. Впрочемъ, природа бываетъ хитра и часто подъ заурядною мальчишескою наружностью скрываетъ такую силу воли, предъ которою спасуетъ всякая темноглазая, безпокойная и непокорная дѣвочка.
-- Магги!-- таинственно сказалъ Томъ, увлекая ее въ уголъ, какъ только мать ушла разбирать его сундукъ, а самъ онъ отогрѣлся въ теплой комнатѣ, -- ты не знаешь, что у меня въ карманахъ!-- При этомъ онъ покивалъ головою, желая возбудить ея любопытство.
-- Нѣтъ,-- отвѣтила Магги.-- Что это они такъ отдѣлись? Навѣрное, бабки или орѣхи?
-- Бабки? Нѣтъ! Я всѣ ихъ промѣнялъ товарищамъ. Нѣтъ, ты посмотри!-- И онъ что-то вытащилъ до половины изъ праваго кармана.
-- Что такое?-- зашептала Магги,-- я вижу только что-то желтое.
-- Это... новая... Ну, отгадай!
-- Ахъ, я не могу отгадывать, Томъ!-- сказала Магги съ нетерпѣніемъ.
-- Не кипятись, а то совсѣмъ не покажу, -- сказалъ Томъ, засовывая руки въ карманы и принимая рѣшительный видъ.
-- Нѣтъ, Томъ,-- сказала Магги, съ мольбою касаясь его локтя.-- Я не сержусь, Томъ: я только терпѣть не могу угадывать. Пожалуйста, будь добрый ко мнѣ!
Рука Тома медленно вылѣзла изъ кармана, и онъ сказалъ:
-- Ну, такъ это -- новая удочка, даже двѣ новыхъ удочки, по одной для каждаго изъ насъ; такъ что одна будетъ твоя собственная. Я нарочно не сталъ складываться съ товарищами, когда они покупали печенье и коврижки, чтобы сберечь эти деньги. А вотъ и крючки, смотри-ка!.. Завтра пойдемъ и станемъ удить у Круглаго пруда. И ты поймаешь собственную рыбу, Магги, и будешь насаживать червей, и все; развѣ это не весело?
Магги, вмѣсто отвѣта, обняла Тома за шею и крѣпко къ нему прижалась, молча потираясь щекою о его щеку, между тѣмъ какъ онъ медленно разматывалъ удочки и, помолчавши, сказалъ:
-- Развѣ я не добрый братъ, что купилъ тебѣ отдѣльную удочку? Знаешь, я, вѣдь, могъ бы и не покупать, если бы не хотѣлъ!
-- Да, ты очень, очень добръ... Я люблю тебя, Томъ!
Томъ опять спряталъ удочку въ карманъ и теперь разсматривалъ крючки.
-- А мальчишки подрались со мною за то, что я не хотѣлъ складываться для печенья.
-- О, Боже! какъ это гадко, что у васъ въ школѣ дерутся! Тебѣ было больно, Томъ?
-- Больно? Нѣтъ,-- отвѣтилъ Томъ, спрятавши крючки и, вынувъ большой перочинный ножъ, у котораго онъ открылъ самое широкое лезвіе, сталъ задумчиво на него глядѣть, проводя по немъ пальцемъ. Помолчавъ, онъ прибавилъ:-- Я знаю, что подбилъ Спаупсеру глазъ: подѣломъ ему за то, что онъ хотѣлъ вздуть меня. Меня не заставишь пойти въ складчину тѣмъ, что вздуешь!
-- Ахъ, какой ты храбрый, Томъ! Я думаю, ты похожъ на Самсона. Вѣдь, если бы на меня напалъ левъ, ты побѣдилъ бы его, не правда-ли?
-- Ну, какъ можетъ напасть левъ? Какая ты глупая! У насъ не бываетъ львовъ, кромѣ какъ въ звѣринцахъ.
-- Да; но если бы мы жили тамъ, гдѣ львы: напримѣръ, въ Африкѣ, гдѣ очень жарко. Тамъ львы ѣдятъ людей. Я могу показать тебѣ въ книжкѣ.
-- Чтожъ, я взялъ бы ружье и застрѣлилъ бы его.
-- Но у тебя не было бы ружья; вѣдь мы вышли бы погулять просто такъ,-- вотъ, какъ завтра пойдемъ удить рыбу; и вдругъ, навстрѣчу бѣжитъ большой левъ, и намъ некуда дѣваться. Что ты сталъ бы дѣлать, Томъ?
Томъ помолчалъ, а затѣмъ презрительно отвернулся со словами:-- Но вѣдь никакого льва нѣтъ. Что же напрасно болтать?
-- А мнѣ хочется знать, что бы вышло, если бы онъ былъ,-- продолжала Магги, идя за нимъ слѣдомъ.-- Ты только скажи, что ты сдѣлалъ бы, Томъ?
-- Ахъ, не приставай, Магги, какая ты глупая! Я пойду, взгляну на кроликовъ.
У Магги отъ страху забилось сердце. Она не посмѣла сразу открыть печальную истину, а пошла за Томомъ, молча и дрожа всѣмъ тѣломъ, причемъ старалась придумать, какъ бы утѣшить Тома и въ то же время предотвратить его гнѣвъ. Послѣдняго она боялась больше всего на свѣтѣ: Томъ сердился -совсѣмъ не такъ, какъ она сама.
-- Томъ!-- проговорила она робко, идя за нимъ по двору,-- сколько ты заплатилъ за этихъ кроликовъ?
-- Рубль восемь гривенъ,-- быстро отвѣтилъ Томъ.
-- Я думаю, что у меня есть гораздо больше наверху, въ стальномъ кошелькѣ. Я попрошу маму дать его мнѣ.
-- Зачѣмъ?-- сказалъ Томъ.-- На что мнѣ твои деньги? Этакая ты глупышка! У меня гораздо больше денегъ, чѣмъ у тебя, потому что я мальчикъ. Мнѣ всегда на Рождество кладутъ въ копилку по пяти рублей и даже по десяти, а тебѣ -- всего по три, потому что ты -- дѣвочка.
-- Хорошо. Но, Томъ, еслибы мама позволила мнѣ отдать тебѣ изъ моего кошелька рубль восемь гривенъ ты вѣдь могъ бы купить еще кроликовъ?
-- Еще кроликовъ? Да мнѣ больше не нужно!
-- Ахъ, Томъ! Вѣдь они всѣ померли.
Томъ сразу остановился и обернулся къ Магги:
-- Такъ ты забывала кормить ихъ, и Гарри также не кормилъ?-- сказалъ онъ, вдругъ вспыхнувъ и вслѣдъ за тѣмъ поблѣднѣвъ.-- Гарри-то я ужъ доѣду: сдѣлаю такъ, что его прогонятъ; а тебя, Магги, я не люблю и не возьму завтра ловить рыбу. Я говорилъ тебѣ, чтобы ты навѣщала кроликовъ каждый день.
Онъ пошелъ дальше.
-- Говорилъ, но я забыла. Я нечаянно забыла, Томъ. Мнѣ, право, очень жалко, -- сказала Магги, и слезы быстро покатились у нея изъ глазъ.
-- Ты скверная дѣвочка,-- строго отвѣтилъ Томъ,-- и я очень жалѣю, что купилъ для тебя удочку. Я не люблю-тебя.
-- Охъ, Томъ, это очень жестоко,-- рыдала Магги.-- Я бы простила тебя, если бы ты что-нибудь забылъ. Я перестала бы сердиться. Я бы простила и попрежнему любила бы тебя.
-- Да, ты -- глупа; но я никогда ничего не забываю. Я не забываю!
-- Охъ, пожалуйста, прости меня, Томъ; у меня разорвется сердце,-- говорила Магги, дрожа отъ рыданій, цѣпляясь за руку Тома и прижимаясь мокрою щекою къ его плечу.
Томъ стряхнулъ ее и пошелъ дальше, сказавъ рѣшительнымъ тономъ:
-- Ну, Магги, теперь слушай: былъ я для тебя хорошимъ братомъ?
-- Бы-ы-ы-лъ,-- прошептала Магги, судорожно двигая подбородкомъ.
-- Думалъ я о твоей удочкѣ цѣлыхъ три мѣсяца, и нарочно копилъ деньги, и не хотѣлъ итти въ склачину, и Спаунсеръ дрался со мной за это?
-- Да-а-а... и я... такъ люблю тебя, Томъ!
-- А ты -- скверная дѣвочка. На прошлыхъ каникулахъ ты слизала краски съ моей коробки съ конфектами, а раньше того, упустила лодку съ удочкой, хотя я тебя посадилъ стеречь, и прорвала головой мой змѣй,-- все такъ себѣ!
-- Но я не нарочно,-- сказала Магги.-- Я не могла удержаться.
-- Нѣтъ, могла бы,-- сказалъ Томъ,-- если бы думала о томъ, что дѣлаешь. И ты скверная, и не пойдешь завтра со мною удить рыбу!
Произнеся этотъ ужасный приговоръ, Томъ убѣжалъ отъ Магги на мельницу, разсчитывая увидѣть тамъ Луку и нажаловаться ему на Гарри.
Магги постояла съ минуту на мѣстѣ, не двигаясь, а только рыдая; затѣмъ повернулась и побѣжала въ домъ, на свой чердакъ, гдѣ усѣлась на полу и прислонилась головою къ изъѣденной червями балкѣ, испытывая полное отчаяніе. Ей ничего, ничего не нужно, если Томъ не любитъ ее! О, какой онъ жестокій! Развѣ она не предлагала ему денегъ, развѣ не говорила, какъ ей жаль? Она сознавала, что часто дѣлала на-зло матери, но никогда она не дѣлала на-зло Тому, по крайней мѣрѣ, не дѣлала нарочно.
-- Охъ, какъ онъ жестокъ!-- съ рыданіемъ въ голосѣ проговорила Магги, находя горькое удовлетвореніе въ самомъ звукѣ словъ своихъ, глухо отдававшихся въ углахъ длиннаго и пустого чердака. Она и не подумала колотить свою деревянную куклу, такъ какъ чувствовала себя слишкомъ несчастною, чтобы сердиться.
Ей показалось, что она сидитъ здѣсь уже нѣсколько часовъ и что теперь, конечно, всѣ пьютъ чай, совсѣмъ забывши про нее. Ну чтожъ! Она останется здѣсь и уморитъ себя голодомъ: спрячется вонъ за ту кадку и просидитъ всю ночь; тогда всѣ испугаются, и Томъ пожалѣетъ ее. Такъ съ гордостью рѣшила Магги и забралась за кадку; но тутъ же опять заплакала при мысли, что о ней никто и не вспоминаетъ. Если теперь сойти внизъ къ Тому, проститъ-ли онъ ее? Можетъ быть, тамъ будетъ отецъ и заступится за нее. Но ей нужно было, чтобы Томъ простилъ ее изъ любви къ ней, а не по приказу отца. Нѣтъ, она не сойдетъ, если Томъ самъ не придетъ за ней. Это рѣшеніе оставалось непоколебимымъ въ теченіе цѣлыхъ пяти долгихъ минутъ, проведенныхъ за кадкою; но затѣмъ потребность любви, преобладавшая надъ всѣми остальными чувствами въ душѣ бѣдной Магги, начала бороться съ гордостью и побѣдила ее. Дѣвочка выползла изъ-за кадки на средину мрачнаго чердака, но какъ разъ въ это время на лѣстницѣ раздались быстрые шаги.
Томъ былъ слишкомъ поглощенъ бесѣдою съ Лукою, разгуливаніемъ по усадьбѣ и обстругиваніемъ палочекъ, за которыя принялся единственно потому, что въ училищѣ онъ палочекъ не стругалъ, -- чтобы вспомнить о Магги и о послѣдствіяхъ своего гнѣва. Онъ хотѣлъ наказать ее, а исполнивши это, какъ человѣкъ практическій, занялся другими дѣлами. Но, когда его позвали къ чаю, отецъ его спросилъ:
-- А гдѣ же дѣвчоночка?
-- Почти въ ту же минуту г-жа Тулливеръ сказала:
-- А гдѣ же твоя сестра?-- Оба были увѣрены, что Томъ и Магги все время находились вмѣстѣ.
-- Не знаю,-- отвѣтилъ Томъ. Онъ не хотѣлъ " фискалить", хотя сердился на сестру: ибо Томъ Тулливеръ дорожилъ своею честью.
-- Какъ, развѣ она не играла съ тобой все это время?-- сказалъ отецъ.-- Она только и думала, что о твоемъ пріѣздѣ.
-- Я не видалъ ее уже часа два,-- отвѣтилъ Томъ, принимаясь за пирогъ съ изюмомъ.
-- Господи Боже! Она утонула!-- воскликнула г-жа Тулливеръ, вставая и подбѣгая къ окну.-- Какъ могъ ты ее такъ бросить?-- прибавила она, обвиняя, какъ всѣ боязливые люди сама не зная кого и сама не зная въ чемъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ; она не утонула,-- возразилъ г-нъ Тулливеръ.-- Ты, вѣроятно, обидѣлъ ее, Томъ?
-- Увѣряю тебя, папа, что нѣтъ,-- съ негодованіемъ сказалъ Томъ.-- Я думаю, она въ домѣ.
-- Можетъ быть, на чердакѣ, -- сказала мать,-- поетъ и болтаетъ сама съ собою, забывши даже о ѣдѣ,--
-- Ступай и приведи ее, Томъ!-- приказалъ г-нъ Тулливеръ довольно рѣзко: родительская проницательность или любовь къ Магги заставляли его подозрѣвать, что мальчикъ суровостью оттолкнулъ отъ себя "малютку", которая иначе не разсталась бы съ нимъ.-- И будь съ ней поласковѣе, слышишь? А то я проучу тебя.
Томъ всегда слушался отца, потому что Тулливеръ былъ человѣкъ рѣшительный и возраженій не допускалъ; но на этотъ разъ онъ вышелъ неохотно, унося съ собою свой кусокъ пирога съ изюмомъ и вовсе не намѣреваясь смягчить наказаніе Магги, которое, по его мнѣнію, было вполнѣ заслужено.
Итакъ, шаги, которые дѣвочка услышала на лѣстницѣ, принадлежали Тому. Къ этому времени жажда любви уже пересилила въ ней гордость и она, растрепанная и заплаканная, собиралась итти внизъ просить о состраданіи. По крайней мѣрѣ, тамъ отецъ погладитъ ее по головкѣ и скажетъ: "Ну не горюй, моя дѣвчоночка!". Удивительная укротительница -- эта жажда любви, этотъ голодъ сердца, столь же мучительный, какъ и голодъ желудка, заставившій человѣка возложить на себя бремя труда и измѣнить лицо земли!
Дѣвочка узнала шаги Тома, и сердце ея забилось надеждою. Онъ же остановился на верхней ступени и сказалъ:
-- Магги, ступай внизъ!
Но она кинулась къ нему и обняла за шею, рыдая: -- Охъ Томъ, прости меня.... Я не могу вытерпѣть... Я всегда буду умница... всегда буду помнить... Люби меня опять... пожалуйста.... Милый Томъ!...
Мы научаемся владѣть собою, когда становимся старше. Томъ же и Магги еще очень походили на молодыхъ звѣрковъ, и потому она стала тереться щекою о его щеку и съ рыданьемъ наудачу цѣловать его, попадая вмѣсто лица въ ухо; а въ сердцѣ мальчика нашлись нѣжныя струны, которыя откликнулись на ласки сестры. Поэтому онъ поступилъ совершенно наперекоръ принятому рѣшенію наказать ее по заслугамъ, а напротивъ, самъ сталъ въ отвѣтъ цѣловать ее и говорить,-- Ну, не плачъ же, Магги! Вотъ поѣшь пирожка.
Рыданья дѣвочки начали утихать, она открыла ротъ и откусила кусокъ пирога; Томъ тоже откусилъ, за компанію, и они съѣли пирогъ вмѣстѣ, причемъ во время ѣды терлись другъ о друга щеками носами и лбами, представляя унизительное сходство съ двумя дружественными жеребятами.
-- Пойдемъ, Магги, пить пай,-- сказалъ Томъ, когда ужь не осталось пирога, кромѣ того, что былъ внизу.
Такъ окончились печали того дня, а на другое утро Магги рысцою направлялась къ пруду съ собственною удочкою въ одной рукѣ и съ корзиною -- въ другой, попадая, въ силу особаго таланта, въ самыя грязныя мѣста и сіяя смуглымъ личикомъ изъ подъ бобровой шапочки, потому что Томъ былъ въ дружбѣ съ нею. Она попросила Тома насаживать ей червей на удочку, хотя повѣрила ему, что они ничего не чувствуютъ. (Про себя мальчикъ думалъ, что если и чувствуютъ, то бѣда невелика). Онъ зналъ все про червей и про рыбу, и про все такое; и какія птицы причиняютъ вредъ, и какъ отворять загородки, и куда поворачивать щеколды у калитокъ... Магги считала эти познанія чѣмъ-то дивнымъ и гораздо болѣе труднымъ, нежели запоминать написанное въ книгахъ; она благоговѣла передъ превосходствомъ Тома, тѣмъ болѣе что одинъ онъ называлъ всѣ ея познанія "вздоромъ" и не удивлялся ея уму. Дѣйствительно, Томъ былъ того мнѣнія, что Магги -- маленькая глупышка; онъ всѣхъ дѣвочекъ считалъ глупыми: онѣ не умѣли бросать камней, такъ чтобы попадать въ цѣль, не умѣли ничего вырѣзать карманнымъ ножомъ и боялись лягушекъ. Впрочемъ, онъ очень любилъ сестру и намѣренъ былъ всегда о ней заботиться, поручить ей современемъ свое хозяйство, а также наказывать ее, когда она будетъ виновата.
Они шли къ Круглому Пруду, тому чудесному пруду, который образовался вслѣдствіе наводненія много лѣтъ назадъ; никто не зналъ, насколько онъ глубокъ, и еще больше таинственности придавало ему то обстоятельство, что онъ представлялъ собою почти совершенно правильный кругъ, обрамленный ивами и высокимъ тростникомъ, такъ что становился виденъ, лишь когда подходили къ нему почти вплоть. Видъ любимаго мѣста всегда приводилъ Тома въ хорошее расположеніе духа, и онъ заговорилъ съ Магги самымъ дружественнымъ шопотомъ, открывая драгоцѣнную корзину и вынимая свою снасть. Онъ закинулъ для нее удочку и вложилъ ей въ руки удилище. Магги считала вѣроятнымъ, что мелкая рыба пойдетъ на ея кручекъ, крупная попадется Тому. Потомъ она совсѣмъ забыла о рыбѣ и мечтательно глядѣла на зеркальную воду, когда Томъ сказалъ громкимъ шопотомъ; "смотри смотри, Магги!" и подбѣжалъ къ ней, чтобъ не датъ ей дернуть удочку.
Магги испугалась, не сдѣлала-ли она какой-нибудь ошибки, по обыкновенію; но Томъ тутъ же вытащилъ ея удочку, на концѣ которой болтался большой ливъ.
Томъ былъ взволнованъ.
-- О, Магги! Славная ты дѣвчонка! Вали все вонъ изъ корзины!
Магги не чувствовала за собою особой заслуги, но достаточно было уже того, что Томъ назвалъ ее славною дѣвчонкою и былъ доволенъ ею. Ничто не мѣшало ей наслаждаться то тихою бесѣдою, то мечтательнымъ молчаніемъ, во время котораго слышались легкіе всплески ныряющей рыбы и тихіе шорохи, точно вода, и тростникъ, и ивы тоже переговаривались счастливымъ шопотомъ. Магги думала, что это -- сущій рай: сидѣть такъ у пруда и никогда не получать выговоровъ. Она до тѣхъ поръ не замѣчала, что у нея клюетъ, пока Томъ не говорилъ ей; но ей очень нравилось удить.
Это утро было для нихъ счастливымъ. Они вмѣстѣ бѣгали и сидѣли рядомъ, думая, что въ жизни ихъ не можетъ произойти большихъ перемѣнъ: они только выростутъ и перестанутъ учиться, и каждый день будетъ точно праздникъ; они всегда будутъ жить вмѣстѣ и любить другъ друга. А мельница съ ея шумомъ, большой каштанъ, подъ которымъ они играли, Рипиль -- ихъ собственная рѣчка, на берегу которой они были какъ дома и гдѣ Томъ все высматривалъ водяныхъ крысъ, между тѣмъ какъ Магги срывала красныя кисточки у тростника, которыя потомъ, забывши о нихъ, роняла; -- а главное -- большая Флосса, вдоль которой они ходили, воображая, будто совершаютъ далекое странствіе, и бушеваніе которой наблюдали каждую весну -- все это навѣкъ останется для нихъ такимъ же...
Въ жизни Тома и Магги произошло потомъ немало перемѣнъ; однако, воспоминанія и привязанности дѣтства, дѣйствительно, навсегда сохранились въ ихъ душахъ.