Семья Додсоновъ, безспорно, была красива, и каждый безпристрастный наблюдатель, встрѣтивъ г-жу Глеггъ у Тулливеровъ, призналъ бы, что для своихъ пятидесяти лѣтъ эта дама была еще очень недурна, хотя въ глазахъ Тома и Магги она являлась образцомъ безобразія. Правда, она пренебрегала ухищреніями туалета и часто повторяла, что хотя имѣетъ прекрасныя платья, но никогда не начинаетъ надѣвать новыхъ, прежде чѣмъ износила старыя; поэтому она всегда бывала одѣта старомодно и даже осуждала свою сестру г-жу Тулливеръ за наклонность время отъ времени принарядиться. Въ настоящее время, на г-жѣ Глеггъ красовалось темносѣрое шелковое платье; но шедшій отъ него запахъ затхлости, небольшія пятнышки плѣсени и несовременность покроя показывали, что оно лишь недавно явилось на свѣтъ Божій изъ сундука своей хозяйки, чтобы смѣнить собою платья, сшитыя еще раньше.
Глядя на свои большіе золотые часы, она замѣтила сестрѣ, которая только что вернулась изъ кухни, что обѣдать давно пора и что всѣ приглашенные страшно запоздали. Она была явно не въ духѣ, и раздавшійся черезъ нѣкоторое время стукъ колесъ доставилъ хозяйкѣ дома большое облегченіе: то прибыла другая сестра ея, нарядная г-жа Пуллетъ со своимъ мужемъ. Г-жа Пулетъ, слезливая и нервная, вѣчно возившаяся съ врачами и лекарствами, и на этотъ разъ была въ слезахъ. Оказалась, что ее такъ разстроила смерть одной старой сосѣдки. Бесѣда объ этомъ событіи и слезы скоро надоѣли г-жѣ Глеггъ, которая довольно рѣзко замѣтила сестрѣ:
-- Удивляюсь тебѣ, Соня, какъ это тебѣ хочется вредить своему здоровью, горюя о людяхъ, совершенно постороннихъ. Ни отецъ нашъ этого не дѣлалъ, ни тетя Франциска, и вообще никто изъ нашей семьи.
Г-жа Пуллетъ отерла слезы: ей даже льстилъ этотъ выговоръ за излишнюю чувствительность. Не всякій способенъ плакать о сосѣдяхъ, отъ которыхъ даже не предстояло получить наслѣдства.
-- Г-жа Суттонъ оставила завѣщаніе, -- прибавилъ Нуллетъ.-- У насъ богатый приходъ; но она, кажется, была всѣхъ богаче и отказала все племяннику своего мужа.
-- Ну, ужъ для этого не стоило и быть богатой!-- замѣтила г-жа Глеггъ.-- Неужели некому было оставить кромѣ мужниной родни? Я сама не прочь оставить людямъ больше, чѣмъ они могутъ ожидать, чтобы помянули меня добрымъ словомъ послѣ смерти, но, во всякомъ случаѣ -- роднѣ. А то копить, копить, и все для чужихъ,-- это ужъ плохо!
-- Однако, знаешь, сестра,-- возразила, г-жа Пуллетъ, которая достаточно оправилась, чтобы снять и аккуратно сложить вуаль: -- этотъ наслѣдникъ -- очень милый господинъ. Я видѣла его на похоронахъ и онъ такъ откровенно сообщилъ мнѣ, что страдаетъ удушьемъ и такъ пожалѣлъ Меня, когда я сказала, что сама чуть не всю жизнь хвораю... "Какъ я сочувствую вамъ!" Вотъ что онъ сказалъ, этими самыми словами! Ахъ... сестрица, не пойти-ли мнѣ снять шляпку?
Г-жа Тулливеръ любила уводить сестру наверхъ, гдѣ та снимала шляпку, чтобы потомъ основательно разсмотрѣть эту шляпку и вообще потолковать о нарядахъ. Это было одною изъ слабостей Бесси, возбуждавшихъ жалость въ ея сестрѣ Глеггъ: по мнѣнію послѣдней, Бесси ходила черезъ-чуръ нарядно для своихъ средствъ и была слишкомъ горда, чтобы водить свою дочь въ тѣхъ платьяхъ, которыя дарила ей для дѣвочки сестра. А неужели для такого ребенка стоило покупать что-либо, кромѣ обуви? Впрочемъ, въ этомъ отношеніи г-жа Глеггъ была несправедлива къ г-жѣ Тулливеръ, такъ какъ послѣдняя прилагала всѣ старанія, чтобы заставить Магги надѣть шляпку изъ итальянской соломы и перекрашенное шелковое платье, передѣланное для нея изъ тетинаго, но успѣха не добилась: Магги объявила, что платье скверно пахнетъ краской и залила его соусомъ изъ подъ говядины въ первое же воскресенье, какъ надѣла, а шляпу съ зелеными лентами подставила подъ водосточный жолобъ. Въ извиненіе дѣвочки нужно сказать, что Томъ смѣялся надъ этою шляпою.
Изо всѣхъ сестеръ, г-жа Тулливеръ наиболѣе любила г-жу Буллетъ, и это предпочтеніе было взаимно;только г-жа Буллетъ жалѣла, зачѣмъ это у бѣдной Бесси такія неуклюжія и несносныя дѣти; конечно, она не намѣрена была обижать ихъ, но какъ грустно, что они не были такъ же благонравны и миловидны, какъ Люси, дочка сестрицы Динъ! Томъ ни за что не соглашался навѣщать своихъ тетокъ чаще, чѣмъ по разу въ каждыя каникулы. Разумѣется, въ эти единственныя посѣщенія оба дяди дѣлали ему подарки; но у тети Буллетъ, во дворѣ, передъ погребомъ, водились лягушки, за которыми можно было гоняться, почему онъ и предпочиталъ навѣщать ее. Магги трепетала при видѣ лягушекъ и, насмотрѣвшись на нихъ, видѣла страшные сны, но любила дядину табакерку съ музыкой. Въ отсутствіе г-жи Тулливеръ, ея сестры обыкновенно жалѣли о томъ, что Бессины дѣти -- сущіе Тулливеры, и что Томъ, несмотря на свою Додсоновскую наружность, такой же упрямецъ, какъ и его отецъ. Чтоже касается Магги, то она была живымъ подобіемъ своей тетки Моссъ, сестры Тулливера, широкоплечей женщины, которая вышла чуть не за нищаго и вмѣстѣ съ мужемъ, выбивалась изъ силъ, чтобы какъ нибудь выплачивать аренду за землю. За то, когда г-жа Пуллетъ бывала наединѣ съ г-жей Тулливеръ, то осужденію подвергалась уже г-жа Глеггъ, и обѣ по секрету говорили другъ другу, что не могутъ даже представить себѣ, какимъ пугаломъ явится въ слѣдующій разъ сестра Дженъ. На этотъ разъ ихъ бесѣда была прервана прибытіемъ г-жи Динъ съ маленькою Люси, на бѣлокурыя кудри которой г-жа Тюлливеръ поглядѣла съ болью въ сердцѣ. Представлялось вполнѣ загадочнымъ, почему именно г-жѣ Динъ, самой худенькой и плохенькой изо всѣхъ дѣвицъ Додсонъ, Господь послалъ такую дочку, которую каждый безъ запинки готовъ былъ бы признать роднымъ ребенкомъ г-жи Тулливеръ и рядомъ съ которою Магги казалась вдвое чернѣе, чѣмъ всегда.
Такъ было и на этотъ разъ, когда она и Томъ пришли изъ сада вмѣстѣ съ отцомъ и дядею Глеггомъ. Магги небрежно сдернула шляпу: ея волосы были растрепаны и локоны распустились; но, не помышляя объ этомъ, она кинулась обнимать Люси, которая стояла около матери. Противоположность между кузинами сразу бросалась въ глаза. Если Люси напоминала бѣленькаго котеночка, то Магги была похожа на косматаго, чернаго, вытянувшагося не по возрасту, щенка. Люси протянула для поцѣлуя прелестнѣйшія розовыя губки. Все въ ней было мило: кругленькая шейка съ ниткой коралловыхъ бусъ, и прямой носикъ, вовсе не курносый, и свѣтленькія брови, немного темнѣе волосъ, подъ цвѣтъ каримъ глазкамъ, которые съ робкимъ удовольствіемъ поднялись на Магги, такъ какъ та, будучи старше только на годъ, переросла ее уже на цѣлую голову. Магги всегда съ восторгомъ смотрѣла на Люси. Она любила воображать себѣ такой міръ, гдѣ все населеніе состояло изъ дѣтей приблизительно ихъ возраста, и царицу этого міра она представляла себѣ какъ разъ похожею на Люси, съ маленькой короной на головкѣ и маленькимъ скипетромъ въ ручкѣ... Только этою царицею оказывалась сама Магги въ образѣ Люси.
-- О, Люси!-- сказала она, поцѣловавши ее.-- Останься у насъ погостить, поживи со мною и съ Томомъ. Хорошо? Поцѣлуй же ее, Томъ!
Томъ тоже подошелъ къ Люси, но вовсе не за тѣмъ, чтобы цѣловаться, а просто потому, что приблизиться къ кузинѣ вмѣстѣ съ Магги показалось ему легче, чѣмъ начать здороваться со всѣми дядями и тетями; и теперь онъ стоялъ весь красный, съ тою неловкою полуулыбкою, которая свойственна застѣнчивымъ людямъ, попавшимъ въ общество.
-- Каково!-- сказала тетя Глеггъ громко и съ удареніемъ.-- Съ которыхъ это поръ лѣта входятъ и не кланяются дядямъ и тетямъ? Когда я была маленькая, такъ не дѣлалось.
-- Подойдите же и поздоровайтесь съ дядями и тетями, милые,-- тревожно и грустно проговорила г-жа Тулливеръ: ей хотѣлось шепнуть Магги, чтобы та пригладила волосы.
-- Ну, здравствуйте! Надѣюсь, что вы ведете себя, какъ умныя дѣти?-- сказала тетя Глеггътакъ же громко и выразительно, взявши ихъ за руки, причемъ оцарапала ихъ своими кольцами, и цѣлуя ихъ въ щеки почти насильно.-- Взгляни-же на меня, Томъ, взгляни! Мальчики, которые уже учатся, не должны опускать головы. Ну посмотри на меня!
Томъ очевидно желалъ избѣгнуть этого удовольствія, ибо даже попытался выдернуть руку.
-- Заложи волосы за уши, Магги, и не криви плечи.
Тетя Глеггъ всегда говорила съ ними этимъ громкимъ, выразительнымъ тономъ, какъ будто считала ихъ глухими или придурковатыми. Она полагала, что надо же кому-нибудь противодѣйствовать тому ужасному баловству, которому подвергала ихъ мать.
-- Ну, мои душечки,-- съ состраданіемъ въ голосѣ сказала тетя Пуллетъ,-- вы ростете удивительно быстро. Кто очень тянется, тотъ не бываетъ крѣпокъ,-- прибавила она, обращаясь къ ихъ матери.-- Я думаю, у дѣвочки слишкомъ много волосъ. На твоемъ мѣстѣ, сестрица, я бы прорѣдила и подрѣзала ихъ; а то это вредно для здоровья. Не потому-ли она и такъ черна? Какъ ты думаешь, сестра Динъ?
-- Право не знаю, сестрица,-- сказала г-жа Динъ, поджимая губы и испытующимъ окомъ оглядывая Магги.
-- Нѣтъ, нѣтъ, -- отвѣтилъ г-нъ Тулливеръ,-- дѣвоч:ка здорова, у нея ничего не болитъ. А подстричь ее не мѣшаетъ, чтобы была поглаже.
Въ груди Магги созрѣло ужасное рѣшеніе, но ее удержало желаніе узнать, оставитъ ли тетя Динъ у нихъ Люси: тетя Динъ чрезвычайно рѣдко отпускала къ нимъ дочку. Перечисливъ нѣсколько различныхъ причинъ для отказа, г-жа Динъ обратилась къ самой Люси:
-- Вѣдь ты не захочешь здѣсь остаться безъ мамы, не правда-ли, Люси?
-- Нѣтъ, отчего-же мама? Съ удовольствіемъ!-- робко сказала Люси, вспыхнувъ такъ, что даже шейка ея стала розовой.
-- Молодецъ Люси! Пусть остается, пусть!-- сказалъ г. Динъ, крупный, но подвижной господинъ, съ наружностью, самою заурядною въ Англіи: лысиною, рыжими бакенбардами, выступающимъ лбомъ и общей солидностью фигуры.
-- Магги,-- сказала г-жа Тулливеръ, подзывая ее къ себѣ кивкомъ головы, какъ скоро поконченъ былъ вопросъ о Люси, и шепнула ей на ухо:-- поди, пригладь волосы; какъ тебѣ не стыдно!
-- Томъ, пойдемъ вмѣстѣ,-- прошептала Магги, проходя мимо и дергая его за рукавъ; и Томъ пошелъ за нею очень охотно.
-- Пойдемъ вмѣстѣ наверхъ, Томъ, -- повторила она, выходя изъ комнаты.-- Мнѣ надо что-то сдѣлать до обѣда.
-- До обѣда не успѣемъ устроить никакой игры,-- сказалъ Томъ, не желая отвлекаться отъ всецѣло поглотившей его мысли объ обѣдѣ.
-- Нѣтъ, это мы успѣемъ! Ну, иди!
Томъ пошелъ вслѣдъ за сестрою въ комнату ихъ матери и увидѣлъ, что она прямо подошла къ ящику, изъ котораго вынула большія ножницы.
-- Это зачѣмъ?-- спросилъ Томъ, въ которомъ пробудилось любопытство.
Вмѣсто отвѣта Магги схватила свои передніе локоны и срѣзала ихъ но прямой линіи поперекъ лба.
-- Ой, батюшки! Магги, тебѣ достанется!-- воскликнулъ Томъ.-- Лучше ужъ не стриги больше.
Чикъ! продолжали лязгать ножницы, пока Томъ говорилъ это, и онъ не могъ удержаться отъ мысли, что оно таки смѣшно: Магги будетъ такая чудная!
-- Ну, Томъ, теперь сзади стриги ты!-- сказала Магги, возбужденная собственною храбростью и торопясь довершитъ свое предпріятіе.
-- Вотъ увидишь, тебѣ влетитъ!-- сказалъ Томъ, наставительно кивая головою и принимая ножницы не безъ колебанія.
-- Ничего, стриги скорѣй!-- отвѣтила Магги, притопнувъ ногой. Щеки ея такъ и пылали.
Черныя кудри Магги были такія густыя! Что могло быть соблазнительнѣй для юноши, который уже вкусилъ запрещеннаго удовольствія стричь лошадиныя гривы? Я обращаюсь къ тѣмъ, кто знаетъ, какъ пріятно сблизить концы ножницъ сквозь упругую массу волосъ. Раздался восхитительно скрежещущій лязгъ, а затѣмъ еще и еще, и съ затылка Магги кудри посыпались на полъ. Она стояла, выстриженная клоками, испытывая чувство облегченія и свободы, какъ будто вышла изъ лѣсу въ чистое поле.
-- О, Магги!-- хохоталъ Томъ, прыгая вокругъ нея и хлопая себя по колѣнкамъ.-- Ахъ, батюшки, какая же ты чудная!-- Взгляни-ка на себя въ зеркало: ты -- точно тотъ дурачокъ, въ котораго мы бросали орѣховою скорлупою, когда я былъ въ школѣ.
Магги этого не ожидала. Она думала только о томъ, какъ избавиться отъ несносныхъ волосъ и непріятныхъ замѣчаній по поводу ихъ; ей казалось тоже, что она поразитъ мать и тетку своею рѣшительностью. Она вовсе не заботилась о красотѣ прически: ей только хотѣлось, чтобы ее считали умною и не дѣлали ей замѣчаній. Но когда Томъ началъ смѣяться и сравнивать ее съ дурачкомъ, то дѣло стало представляться ей въ другомъ видѣ. Она посмотрѣла въ зеркало, между тѣмъ какъ Томъ все хохоталъ и хлопалъ въ ладоши, и, ея красныя щеки начали блѣднѣть, а губы задрожали.
-- Магги, тебѣ сейчасъ придется сойти обѣдать,-- сказалъ Томъ.-- Ой, ой!
Не смѣйся надо мной,-- закричала Магги, вдругъ залившись гнѣвными слезами и, топнувъ ногой, толкнула брата.
-- Да уймись, кипятокъ!-- сказалъ Томъ.-- Зачѣмъ же ты ихъ стригла? Я пойду внизъ: я слышу, что уже пахнетъ обѣдомъ.
Онъ побѣжалъ по лѣстницѣ, а Магги осталась съ тѣмъ сознаніемъ непоправимости своего поступка, которое ей приходилось испытывать чуть не каждый день. Теперь она видѣла, что поступила глупо и что объ ея волосахъ будутъ толковать еще больше прежняго.
Томъ никогда не дѣлалъ такихъ шалостей, какъ Магги: онъ какимъ то удивительнымъ чутьемъ угадывалъ, что могло ему принести пользу или вредъ; поэтому, хотя онъ былъ много своевольнѣе и упрямѣе, чѣмъ Магги, мать никогда его не бранила. Но ужъ если Тому случалось проштрафиться, то онъ стоялъ на своемъ, и никогда не раскаявался, несмотря на послѣдствія. Вели онъ ломалъ отцовскій хлыстъ о ворота, то оказывался въ томъ не виноватымъ: хлыстъ не долженъ былъ попадать въ петли. Когда Томъ Тулливеръ хлесталъ по воротамъ, онъ бывалъ убѣжденъ не въ томъ, что хлестаніе воротъ вообще есть поступокъ предосудительный, но въ томъ, что онъ, Томъ Тулливеръ, не сдѣлалъ ничего дурного тѣмъ, что хлесталъ именно по этимъ воротамъ; и онъ даже не воображалъ раскаиваться. Магги же, въ слезахъ, стоя передъ зеркаломъ, чувствовала, что ей невозможно итти обѣдать и подвергаться строгимъ взглядамъ и строгимъ замѣчаніямъ тетокъ, между тѣмъ какъ и Томъ, и Люси, и служанка а можетъ быть, и всѣ прочіе будутъ смѣяться надъ нею. А вотъ не обстриги она волосъ, она могла бы сидѣть теперь между Томомъ и Люси и ѣсть абрикосовые блинчики съ сабаіономъ! Что же ей оставалось, какъ не рыдать горько и отчаянно?
-- Барышня, васъ просятъ сію минуту, -- сказала Кезя, поспѣшно входя въ комнату.-- Господи! Что вы надѣлали? Никогда не видывала такой страсти!
-- Молчи, Кезя,-- сердито сказала Магги.-- Ступай вонъ!
-- Говорю вамъ, чтобъ вы шли внизъ сію минуту: мамаша за вами прислала,-- продолжала Кезя, подойдя къ Магги и беря ее за руку, чтобы поднять съ полу.
-- Отстань, Кезя, я не хочу обѣдать,-- сказала Магги, сопротивляясь.-- Я не пойду.
-- Ну, когда такъ, мнѣ некогда возиться съ вами, мнѣ нужно подавать обѣдъ,-- сказала Кезя и ушла.
-- Магги, дурочка ты этакая, -- позвалъ Томъ, заглядывая въ комнату десять минутъ спустя.-- Что же ты не идешь обѣдать? Тамъ столько вкуснаго добра, и мама говоритъ, чтобы ты пришла. Чего же ты плачешь, дурачекъ ты маленькій?
Охъ, это было ужасно! Томъ былъ жестокъ и безучастенъ: если бы онъ плакалъ, то и Магги заплакала вмѣстѣ съ нимъ. А обѣдъ былъ такой вкусный; она же была такъ голодна. Ей было очень горько. Однако Томъ былъ не совсѣмъ жестокъ; ему просто не хотѣлось плакать и горе Магги не лишало его аппетита, но онъ подошелъ къ ней, прислонился къ ней головою и сказалъ тихимъ, успокаивающимъ голосомъ:
-- Неужели ты не сойдешь, Магги? Не принести-ли тебѣ кусочекъ пирожнаго, когда я съѣмъ свое?... И драчены, и всего?
-- Да-а-а!-- отвѣтила Магги, начиная находить жизнь немного болѣе сносною.
-- Хорошо,-- сказалъ Томъ, уходя; но у двери онъ повернулся и прибавилъ:-- А лучше, знаешь-ка, сойди: тамъ и дессертъ... орѣхи... наливки...-- Слезы Магги прекратились и, по уходѣ Тома, она погрузилась въ задумчивость. Его ласковость значительно облегчила ея страданія, а затѣмъ, мысль объ орѣхахъ и наливкѣ начала оказывать свое дѣйствіе.
Она медленно встала и медленно сошла внизъ. Тамъ она прислонилась къ притолокѣ столовой, и когда дверь отворилась, заглянула въ комнату. Она увидала Тома и Люсси, а между ними -- пустой стулъ, и на боковомъ столикѣ -- драчену. Она не выдержала: скользнула въ комнату и направилась къ пустому стулу; но не успѣла еще сѣсть, какъ уже раскаялась, зачѣмъ вошла.
Г-жа Тулливеръ вскрикнула при видѣ ея и съ испугу уронила большую ложку, которою запачкала чистую скатерть. Всѣ глаза повернулись въ ту сторону, куда глядѣла г-жа Тулливеръ; щеки и глаза Магги начали горѣть, а дядя Глеггъ, добродушный сѣдой господинъ, сказалъ.
-- Э, э! Что это за дѣвочка? Это какая-то незнакомая дѣвочка! Кезя, не нашли-лхі вы ее на дорогѣ?
-- Каково? Пошла и сама остриглась!-- вполголоса сказалъ г. Тулливеръ, обращаясь къ г. Глеггу и одобрительно смѣясь.-- Видали вы когда-нибудь такую дѣвчонку?
-- Ну, молодая дѣвица, ты сдѣлала себя очень смѣшною,-- сказалъ дядя Пуллетъ, и можетъ быть во всю его жизнь ни одно изъ его замѣчаній не нанесло такой чувствительной раны, какъ эти слова.
-- Фи, какъ стыдно!-- сказала тетя Глеггъ громкимъ укоризненнымъ тономъ.-- Дѣвочекъ, которыя стригутся самовольно, слѣдуетъ сѣчь и сажать на хлѣбъ и на воду, а не угощать обѣдомъ вмѣстѣ съ дядями и тетями.
-- Да, да,-- прибавилъ дядя Глеггъ, желая обратить въ шутку этотъ строгій приговоръ: -- Такихъ надо сажать въ тюрьму, я думаю, и тамъ еще подстригать, чтобы, по крайней мѣрѣ, подравнять волосы.
-- Она теперь еще болѣе похожа на цыганку,-- сострадательно замѣтила тетя Пуллетъ.-- Очень жалко, сестра, что твоя дѣвочка такъ черна; вѣдь мальчикъ-то совсѣмъ бѣлокуренькій.
-- Она -- дурная дѣвочка и огорчаетъ мать,-- сказала г-жа Тулливеръ со слезами на глазахъ.
Магги сначала вспыхнула отъ гнѣва, и Томъ уже думалъ, что она храбро выдержитъ грозу, поддерживаемая надеждою на пирожное и сласти. Подъ этимъ впечатлѣніемъ онъ шепнулъ ей:
-- Ого, Магги! Я говорилъ, что тебѣ достанется!
Онъ хотѣлъ ободрить ее, но Магги подумала, что и
братъ радуется ея позору. Ея слабая сила сопротивленія сломилась въ ту же минуту, на сердцѣ стало тяжело и, соскочивъ со стула, она подбѣжала къ отцу, уткнулась лицомъ въ его плечо и громко стала рыдать.
-- Ну же, ну, моя дѣвчоночка!-- успокоительно заговорилъ отецъ, обнимая ее одною рукою.-- Ничего! Ты имѣла полное право обстричься, если волосы тебѣ мѣшали. Перестань-же плакать: папа за тебя заступится.
Восхитительныя слова любви! Магги во всю жизнь не забыла тѣхъ минутъ, когда отецъ за нее "заступался". Память о нихъ она навѣкъ сохранила въ сердцѣ и мысленно возвращалась къ нимъ въ тѣ годы, когда всѣ стали говорить, что ея отецъ сдѣлалъ много зла -своимъ дѣтямъ.
-- Какъ твой мужъ балуетъ этого ребенка, Бесси!-- громкимъ шепотомъ обратилась г-жа Глеггъ къ г-жѣ Тулливеръ.-- Это ее погубитъ. Нашъ отецъ совсѣмъ не такъ воспитывалъ дѣтей.
Семейныя огорченія г-жи Тулливеръ достигли того пункта, за которымъ наступаетъ уже полная безчувственность. Она пропустила слова сестры безъ вниманія и въ нѣмомъ уныніи стала раздавать пирожное.
Вмѣстѣ съ дессертомъ наступило для Магги избавленіе, такъ какъ дѣтямъ снесли орѣхи и наливку въ бесѣдку, куда имъ и самимъ позволили уйти по случаю хорошей погоды. Г-жа Тулливеръ желала, чтобы Тома не было въ комнатѣ, когда отецъ будетъ сообщать роднымъ о своемъ намѣреніи отдать его священнику: вотъ почему она отпустила дѣтей въ садъ. Она сознавала, что никакія возраженія не поколеблятъ рѣшенія ея мужа; но тѣмъ болѣе, ей хотѣлось раздѣлить отвѣтственность съ возможно большимъ числомъ лицъ.
-- Послушай,-- перебила она бесѣду мужа съ г. Диномъ,-- не пора-ли сообщить о твоемъ намѣреніи относительно Тома? Какъ ты думаешь?
-- Отчего-же?-- отвѣтилъ Тулливеръ, не безъ рѣзкости.-- Я ни отъ кого не скрываю, что хочу съ нимъ дѣлать. Я рѣшилъ,-- прибавилъ онъ, глядя на Глегга и Дина,-- что отдамъ его въ ученье къ нѣкоему Стеллингу, священнику въ Лортонѣ, пусть онъ обтесаетъ его, какъ слѣдуетъ.
Все общество выразило удивленіе. Наиболѣе же смутился дядя Пуллетъ. Прищурившись и поглядывая на Глегга и Дина, онъ спросилъ:
-- Зачѣмъ же непремѣнно къ священнику?
-- Потому что они -- лучшіе учителя,-- отвѣтилъ Тулливеръ, вспоминая слова Райлея.
-- Ну, это обойдется вамъ не дешево, -- замѣтилъ г. Динъ и усердно понюхалъ табакъ.
-- Что жъ? Онъ тамъ научится отличать плохую пшеницу отъ хорошей, сосѣдъ?-- спросилъ Глеггъ, любившій пошутить.
-- Ну, видите: у меня на Тома совершенно другіе виды,-- сказалъ Тулливеръ; затѣмъ смолкъ и взялся за стаканъ.
-- Если позволите, -- съ горечью вмѣшалась г-жа Глеггъ,-- я хотѣла бы узнать, зачѣмъ выводить ребенка въ баре, когда онъ бариномъ не рожденъ?
-- Видите,-- продолжалъ Тулливеръ, обращаясь не къ г-жѣ Глеггъ, а къ мужской половинѣ общества, -- я не собираюсь пріучать Тома къ моему дѣлу. Я ужъ объ этомъ- думалъ. Пусть научится чему-нибудь, для чего не нужно капитала; и кромѣ того, пусть получитъ образованіе, чтобы стать не хуже адвокатовъ и тому подобнаго народа, да и мнѣ порою сумѣть дать совѣтъ.
Г-жа Глеггъ улыбнулась съ выраженіемъ состраданія и презрѣнія:
-- Было бы много лучше для нѣкоторыхъ людей,-- сказала она,-- оставить въ покоѣ адвокатовъ.
-- Чтоже, у этого священника есть школа?-- спросилъ г. Динъ.
-- Нѣтъ, онъ беретъ не болѣе двоихъ или троихъ учениковъ, чтобы лучше успѣвать присматривать за ними.
-- За то онъ дороже возьметъ,-- замѣтилъ г. Глеггъ.
-- Ну, да, тысяченку въ годъ!-- не безъ гордости отвѣтилъ Тулливеръ.-- Но это все равно, что класть въ банкъ: образованіе замѣнитъ Тому капиталъ.
-- Да, пожалуй,-- отвѣтилъ Глеггъ,-- Не даромъ говорится: "коль нѣтъ ни денегъ, ни земли, тогда ученость похвали". Но деньги и земля все-таки лучше учености.
-- Удивляюсь тебѣ!-- замѣтила ему жена.-- Какъ можешь ты шутить, когда твой ближній стремится прямо къ погибели.
-- Если это сказано про меня,-- проговорилъ Тулливеръ, задѣтый за живое,-- то, пожалуйста, не сокрушайтесь: я умѣю справляться безъ чужой помощи.
-- Послушайте,-- сказалъ г. Динъ, благоразумно переходя къ другой темѣ,-- я только что вспомнилъ: мнѣ кто-то говорилъ, будто адвокатъ Уэкемъ тоже отдаетъ своего сына -- калѣку, къ священнику.
-- Въ такомъ случаѣ, -- шутливо отвѣтилъ Тулливеръ, желая показать г-жѣ Глеггъ, какъ мало обращаетъ на нее вниманія, -- если ужъ Уэкемъ отдаетъ своего сына къ священнику, то я никакъ не сдѣлаю ошибки. Уэкемъ -- подлецъ, какихъ мало, но знаетъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло.
-- Но у адвоката Уэкема сынъ съ горбомъ,-- замѣтилъ Глеггъ,-- и поэтому не годенъ ни къ какому дѣлу, такъ что отецъ поневолѣ воспитываетъ его бариномъ, бѣднягу.
-- Послушай,-- сказала г-жа Глеггъ, и тонъ ея показывалъ, что она не въ силахъ болѣе сдерживать своего негодованія, несмотря на рѣшимость держаться въ сторонѣ.-- Ты бы лучше помолчалъ. Зятю Тулливеру вовсе не нужно ни твое мнѣніе, ни мое. Есть люди, которые считаютъ себя умнѣе всѣхъ.
-- Я думаю, что къ нимъ принадлежите вы, -- сказалъ Тулливеръ, начиная выходить изъ себя.
-- О, я ничего не говорю, -- насмѣшливо сказала г-жа Глеггъ.-- Моего совѣта не спрашиваютъ; я его и не даю.
-- Ну, такъ это въ первый разъ,-- отвѣтилъ Тулливеръ.-- Совѣты -- это единственное, что вы слишкомъ охотно дарите.
-- Если я не слишкомъ охотно дарю, то, за то, слишкомъ охотно ссужаю. Я даю деньги взаймы такимъ людямъ, которые, пожалуй, заставятъ меня пожалѣть, зачѣмъ я помогла роднымъ.
-- Ну, ну!-- успокоительно сказалъ г. Глеггъ. Но Тулливеръ не оставилъ его жену безъ отвѣта.
-- Вамъ, кажется, выданъ вексель,-- сказалъ онъ,-- и вы получаете пять процентовъ, несмотря на родство.
-- Сестра,-- умоляюще сказала г-жа Тулливеръ,-- откушай наливки и возьми еще миндалю и изюму.
-- Нечего тебѣ, Бесси...-- начала г-жа Глеггъ; но г-жа Пуллетъ чуть не со слезами перебила ее:
-- Господи! сестра, не набивайся же на ссору! Съ тобой можетъ быть припадокъ. Посмотри, какъ ты покраснѣла. Это очень нехорошо.
-- Да, я думаю, что нехорошо, -- сказала г-жа Глеггъ.-- Что же хорошаго, когда одна сестра приглашаетъ къ себѣ другую нарочно, чтобъ оскорблять и огорчать ее?
-- Полно, полно, Дженъ! Будь разсудительна!
Но пока ея мужъ говорилъ это, Тулливеръ не выдержалъ опять:
-- Кто васъ здѣсь оскорбляетъ?-- воскликнулъ онъ.-- Это вы не оставляете никого въ покоѣ, а грызете всѣхъ и каждаго. Я никогда не ссорюсь съ женщинами, которыя знаютъ свое мѣсто.
-- Свое мѣсто? Въ самомъ дѣлѣ!-- возразила г-жа Глеггъ уже гораздо пронзительнѣе.-- Получше васъ люди уважали меня, и очень жаль, что мужъ мой равнодушно слушаетъ, какъ меня оскорбляютъ тѣ, съ кѣмъ я и знакома не была бы, не найдись у насъ въ семьѣ особъ, унизившихъ себя неравнымъ бракомъ.
-- Охъ, что касается этого,-- отвѣтилъ Тулливеръ,-- то моя семья не хуже вашей, а даже еще получше, такъ какъ въ ней нѣтъ такой проклятой злобной бабы.
-- Прекрасно!-- вскричала г-жа Глеггъ, вставая и обратилась къ мужу.-- Тебѣ, можетъ быть, нравится, какъ меня здѣсь ругаютъ, но я ни минуты не останусь больше въ этомъ домѣ, оставляю тебѣ лошадь, а сама уйду пѣшкомъ.
-- Господи Боже!-- сказалъ г. Глеггъ грустнымъ голосомъ и, вслѣдъ за женою, вышелъ изъ комнаты.
-- Какъ могъ ты сказать такую вещь!-- со слезами воскликнула г-жа Тулливеръ.
-- Пусть себѣ уходитъ!-- сказалъ г. Тулливеръ, слишкомъ разгоряченный, чтобы тронуться этими слезами.-- Пусть идетъ и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше: не такъ то скоро захочетъ опять командовать мною.