Въ городѣ Сентъ-Оггсѣ, гдѣ жили супруги Глеггъ, главнымъ развлеченіемъ зажиточныхъ обывательницъ были пересуды. Въ своемъ хорошенькомъ домикѣ г-жа Глеггъ имѣла двѣ гостиныхъ; одна выходила окнами на улицу, другая въ садъ, такъ что съ одной стороны она могла наблюдать критическимъ окомъ за прохожими, а съ другой -- за собственнымъ мужемъ, хлопотавшимъ въ саду. Добрѣйшій Глеггъ, когда-то не безъ удачи торговавшій шерстянымъ товаромъ, по удаленіи отъ дѣлъ посвящалъ досугъ свой садовымъ работамъ и размышленію. Кромѣ любимаго труда, садъ давалъ ему неисчерпаемый матеріалъ для размышленій: сколько въ немъ было всякихъ растеній и травъ, сколько жуковъ, бабочекъ, улитокъ! Совершенно несвѣдущій въ естественныхъ наукахъ, г. Глеггъ воображалъ, что до него никто въ мірѣ не наблюдалъ всего этого, и приходилъ въ изумленіе и восторгъ. Второю темою его размышленій была загадочность женскаго характера вообще, и характера его супруги въ частности. Свою жену онъ считалъ образцовою хозяйкою, находилъ въ ней массу достоинствъ, ставилъ ее выше всѣхъ женщинъ и въ убѣжденіяхъ сходился съ нею вполнѣ. Тѣмъ сильнѣе онъ дивился той постоянной, непрекращавшейся грызнѣ, которая составляла неотъемлемую принадлежность его семейной жизни, и приписывалъ придирчивыя выходки супруги загадочнымъ свойствамъ женской природы вообще.
Однако, перенося отъ жены всякіе нападки, онъ, по добротѣ сердечной, терпѣть не могъ, чтобы она вздорила съ другими, даже со служанкою Долли; понятно поэтому, что ссора въ домѣ Тулливеровъ сильно огорчила его. Воспоминаніе о ней отравило ему удовольствіе при осмотрѣ ранней капусты у себя на огородѣ, на другой день утромъ. Правда, онъ попытался утѣшиться надеждою, что Дженъ " проспитъ " свой гнѣвъ и склониться къ примиренію, но г-жа Глеггъ вышла къ чаю чернѣе тучи и такъ и смотрѣла, къ чему бы придраться. Чтобы не раздражить ее еще болѣе, терпѣливый супругъ хранилъ глубокое молчаніе. Но есть люди, которые умѣютъ поддерживать въ себѣ раздраженіе, подвергая себя всякимъ лишеніямъ, когда бываютъ сердиты. Такъ поступала и г-жа Глеггъ: она налила себѣ чаю слабѣе обыкновеннаго и не стала ѣсть масла. Разумѣется, со стороны мужа было жестоко, что онъ ни малѣйшимъ замѣчаніемъ не давалъ ей повода излить гнѣвъ. Тогда она рѣшила начать сама:
-- Прекрасно!-- вдругъ услышалъ онъ.-- Мнѣ именно этого слѣдовало ожидать! Будь живъ мой отецъ, я ушла бы къ нему, потому что здѣсь некому за меня заступиться. И зачѣмъ мнѣ жить съ мужемъ, который радуется и торжествуетъ, когда оскорбляютъ меня?
-- На какомъ основаніи говоришь ты это?-- рѣшился возразить Глеггъ.-- Когда же это я радовался или торжествовалъ?
-- Да ужъ лучше бы прямо въ лицо сказалъ, что вовсе не цѣнишь меня, чѣмъ отдавать всякому на посмѣшище и, послѣ того, какъ я всю ночь не спала отъ горя, сидѣть за столомъ и дуться на меня!
Бѣдный Глеггъ посмотрѣлъ на нее, нельзя сказать, чтобы пораженный, но съ выраженіемъ того обычнаго изумленія, какое вызываютъ въ насъ, хотя не новыя, однако непостижимыя уму чудеса.
-- Я дуюсь на тебя?-- отвѣтилъ онъ.-- Вотъ ужъ именно: съ больной головы да на здоровую! Я думалъ, что ты поразмыслила, успокоилась за ночь; но если ты все-таки непремѣнно хочешь требовать назадъ эти деньги, такъ хоть не дѣлай этого сейчасъ, чтобы не раздувать еще болѣе вражды съ родными, а дождись, пока выйдетъ случай помѣстить ихъ вѣрно и съ выгодою подъ закладную. Да и то еще придется заплатить повѣренному за хлопоты.
Г-жа Глеггъ поняла, что это пожалуй, и правда, по молчаніе ея слѣдовало истолковывать только какъ перемиріе, а не какъ миръ. И дѣйствительно, враждебныя дѣйствія скоро возобновились. Когда мужъ поблагодарилъ ее за переданную чашку чаю, г-жа Глеггъ возразила:
-- Хорошо, что ты хоть благодаришь меня, а то вѣдь вообще я не избалована благодарностью за то, что дѣлаю для людей. А между тѣмъ въ твоей семьѣ нѣтъ ни одной женщины, которая могла бы сравниться со мною, я всегда скажу это. Я всегда вѣжлива къ твоей роднѣ, но не считаю себя равною ей, о нѣтъ!
-- Нечего тебѣ осуждать мою родню, пока ты еще въ ссорѣ съ своею собственною,-- не безъ насмѣшки замѣтилъ г. Глеггъ.
-- Не правда,-- сказала жена, передавая ему молоко -- ты самъ знаешь, что я неспособна ссориться съ родными. Можетъ быть, ты судишь по себѣ!
-- А что жъ это было вчера, когда ты въ такомъ гнѣвѣ выскочила изъ дома сестры?
-- Я не ссорилась съ сестрою. Тулливеръ -- мнѣ не родня, и онъ самъ сталъ ругать меня и выгналъ меня изъ дому. Чтожъ, мнѣ было сидѣть и слушать, какъ меня ругаютъ? Можетъ быть, тебѣ хотѣлось, чтобы еще болѣе оскорбили твою жену; но позволь тебѣ сказать, что это -- для тебя же безчестье.
-- Можно-ли себѣ представить что-нибудь подобное?-- разсердившись воскликнулъ Глеггъ, -- чтобы женщина, для которой все готово, которая распоряжается у себя въ домѣ, какъ царица, имѣетъ новый экипажъ и обезпечена на случай моей смерти лучше, чѣмъ могла бы надѣяться,-- кидалась, точно бѣшеная собака! Невозможно постичь, зачѣмъ Богъ создалъ женщинъ такими!
Послѣднія слова были произнесены тономъ печальнаго волненія, и г. Глеггъ отодвинулъ отъ себя чай.
-- Превосходно! Если таковы твои чувства, то мнѣ полезно ихъ знать,-- сказала г-жа Глеггъ, съ раздраженіемъ складывая салфетку.-- Но, если вы говорите, что я обезпечена лучше, чѣмъ могу надѣяться, то позвольте замѣтить, что я могла бы надѣяться на многое такое, чего не имѣю. А если я -- бѣшеная собака, то я осрамлю тебя на весь приходъ, разсказавъ, какъ ты обходишься со мною, потому что не могу этого выносить и не буду...
Тутъ въ голосѣ г-жи Глеггъ послышались слезы, и она поспѣшно позвонила.
-- Долли,-- проговорила она, какъ бы изнемогая,-- затопите наверху и закройте ставни. Потрудитесь -- обратилась она къ мужу,-- заказать къ обѣду, что вамъ будетъ угодно: для меня сварятъ кашу.
Г-жа Глеггъ подошла къ маленькой нижней полкѣ и взяла "Житія Святыхъ". Эта книга лежала передъ нею раскрытая во всѣхъ торжественныхъ случаяхъ: по воскресеньямъ, когда погода не позволяла итти въ церковь, или когда получалось извѣстіе о смерти кого-нибудь изъ родни, или, какъ въ этотъ день, когда ссора съ г. Глеггомъ переходила обычныя границы.
Впрочемъ, кромѣ "Житія Святыхъ" и каши, г-жа Глеггъ унесла съ собой и еще кое-что, немало способствовавшее ея успокоенію, а именно: во первыхъ, совѣтъ г. Глегга оставить свои пять тысячъ въ покоѣ, пока для нихъ не найдется выгоднаго помѣщенія, а главное, его намекъ на хорошее обезпеченіе въ случаѣ вдовства. Надежда на положеніе богатой вдовы настолько ее смягчила, что когда г. Глеггъ, успокоенный долговременнымъ копаніемъ грядъ и тронутый видомъ пустого стула жены и оставленнаго ею внизу вязанья, пошелъ къ ней наверхъ, то она стала отвѣчать ему такимъ тономъ, какъ будто ничего не случилось. "Житія Святыхъ" пролежали открытыми, по крайней мѣрѣ, часовъ восемь: пора была ихъ и закрыть.
Супруги весьма мирно поговорили о Тулливерахъ. Г. Глеггъ призналъ, что Тулливеръ напрасно сутяжничаетъ и легко можетъ разориться; а жена его на это отвѣтила, что считаетъ для себя унизительнымъ обращать вниманіе на поступки такого человѣка, и что ради сестры оставитъ ему пока эти пять тысячъ, тѣмъ болѣе, что по закладной ей могутъ дать только четыре процента, а не пять.
Благодаря такому повороту въ настроеніи г-жи Глеггъ, примиреніе оказалось очень легкимъ дѣломъ для г-жи Пуллетъ, когда она явилась съ этою цѣлью; г-жа Глеггь, правда, не могла удержаться, чтобы не замѣтить сестрѣ, что ее нечего учить приличіямъ и что она сама знаетъ, какъ ей поступать.
-- Я думаю, никто не ожидаетъ,-- сказала она наконецъ,-- чтобы я поѣхала на мельницу, прежде чѣмъ Бесси побываетъ у меня, или же чтобы я бросилась передъ Тулливеромъ на колѣни и стала просить у него прощенія за то, что сама же его одолжаю; но я не буду сердиться, и если Тулливеръ заговоритъ со мной учтиво, то я отвѣчу ему тѣмъ же.
-- Значитъ я могу поѣхать и сказать Бесси, что ты не сердишься и что все будетъ по прежнему!-- спросила г-жа Пуллетъ, прощаясь.
-- Да, можешь, Сонечка,-- отвѣтила г-жа Глеггъ.-- Скажи Тулливеру и Бесси, что я не стану вести себя скверно потому что другіе себя скверно ведутъ; знаю, что, какъ старшая, я обязана подавать прочимъ добрый примѣръ, и я это дѣлаю, чего никто не можетъ отрицать!
Зная, какъ довольна была г-жа Глеггъ своимъ подвигомъ великодушія, можно себѣ представить, какъ на нее подѣйствовало коротенькое письмо, г. Гулливера, полученное въ тотъ же вечеръ, послѣ отъѣзда г-жи Пуллетъ, и увѣдомлявшее ее, что ей нечего безпокоиться за свои пять тысячъ, которыя она получитъ съ процентами не позже, какъ черезъ мѣсяцъ; кромѣ того, г. Тулливеръ сообщалъ ей, что, не желая выказать ей невѣжливости, проситъ по прежнему посѣщать его домъ, но что онъ не нуждается въ ея милостяхъ ни для себя, ни для дѣтей своихъ.
Причиною этого событія была бѣдная г-жа Тулливеръ; она вообразила себѣ, что если скажетъ, что ему нечего думать о деньгахъ, такъ какъ сестра Пуллетъ взялась помирить ихъ съ сестрою Глеггъ, то это его чрезвычайно обрадуетъ. Г. Тулливеръ все еще тѣшилъ себя мыслью, что добудетъ денегъ для уплаты этого долга; а, услышавъ такое извѣстіе, немедленно сѣлъ и написалъ вышеупомянутое письмо, чтобы отрѣзать себѣ всѣ пути къ отступленію. Каково! Г-жа Пуллетъ отправилась просить за него! Напрасно безпокоились!
Послѣ этого письма негодованіе г-жи Глеггъ вспыхнуло съ новою силою, и она громко заявила, что отнынѣ не будетъ даже упоминать о Тулливерѣ: такой испорченный человѣкъ не достоинъ, чтобы она интересовалась имъ. Къ сестрѣ же она поѣхала лишь наканунѣ того дня, когда назначено было везти Тома въ школу, да и тутъ пробыла не долго и поговорила съ ней, не выходя изъ экипажа.
Въ этотъ вечеръ Томъ сказалъ Магги:-- ой, Магги! Тетя Глеггъ опять начала пріѣзжать. Я такъ радъ, что меня не будетъ. Выпутывайся-ка одна!
Магги ужъ и безъ того горевала о необходимости разстаться съ Томомъ, а такая его радость заставила ее проплакать весь вечеръ.
Поспѣшивъ написать свое письмо, Тулливеръ долженъ былъ еще поспѣшнѣе искать денегъ подъ вексель. Только бы не обращаться къ кліентамъ Уекема!-- предусмотрительно думалъ онъ. И однако, черезъ двѣ недѣли, пришлось занять именно у кліента Уекема, не потому чтобы измѣнилось мнѣніе Тулливера, а потому что кромѣ него не нашлось желающихъ дать деньги.