Былъ холодный и сырой январьскій день, когда Томъ вернулся къ учителю: погода вполнѣ соотвѣтствовала этому печальному событію. Не будь у него въ карманѣ мѣшечка леденцовъ и маленькой куколки для Лауры, общій мракъ будущаго не оживлялся бы ни единымъ лучемъ свѣта. Но онъ съ удовольствіемъ представлялъ себѣ, какъ Лаура станетъ протягивать свои маленькія ручки и губки за леденцами и, чтобы усилить это мысленное удовольствіе, онъ вытащилъ мѣшокъ, провертѣлъ дыру въ бумагѣ и сталъ откусывать отъ леденцевъ; это оказалось настолько утѣшительнымъ, что впродолженіи пути онъ не разъ прибѣгалъ къ этому средству.
-- Ну, Тулливеръ, мы очень рады, что снова видимъ васъ!-- радушно сказалъ г. Стеллингъ.-- Снимайте верхнее платье и пройдите до обѣда въ кабинетъ: тамъ вы найдете огонь въ каминѣ и новаго товарища. Томъ почувствовалъ непріятное волненіе, снимая шерстяной шарфъ и прочія вещи. Онъ видѣлъ Филиппа Уэкема въ Сентъ-Оггсѣ, но всегда отворачивался отъ него какъ можно скорѣе: ему не хотѣлось бы имѣть таварищемъ урода, даже если бы Филиппъ не былъ сыномъ дурного человѣка. А Томъ не могъ себѣ представить, чтобы дурной человѣкъ могъ имѣть хорошаго сына. Поэтому, когда онъ шелъ за г-немъ Стеллингомъ въ кабинетъ, его душа была полна недовѣрія и смущенія.
-- Вотъ вамъ новый товарищъ. Подайте же руку, Тулливеръ,-- сказалъ учитель, войдя въ комнату.-- Это -- Филиппъ Уэкемъ. Я предоставляю вамъ познакомиться на свободѣ. Я думаю, что вы уже слыхали другъ O' другѣ, вѣдь вы сосѣди. И онъ удалился, затворивъ за собою дверь. Мальчики, оставшись одни, обмѣнялись смущенными взглядами. Тому не хотѣлось подойти къ Филиппу и протянуть ему руку, а Филиппъ былъ слишкомъ гордъ и вмѣстѣ съ тѣмъ слиткомъ застѣнчивъ, чтобы подойти къ Тому. Онъ подумалъ, или скорѣе, почувствовалъ, что тотъ глядитъ на него съ отвращеніемъ. Такъ дѣло обошлось безъ рукопожатій и даже безъ словъ. Томъ подошелъ къ огню и сталъ грѣться, украдкою бросая взгляды на Филиппа, который, повидимому, разсѣянно, рисовалъ что-то на листѣ бумаги. Онъ рисуя, придумывалъ, что слѣдуетъ сказать Тому, причемъ старался преодолѣть свое собственное нежеланіе сдѣлать первый шагъ къ знакомству.
Между тѣмъ Томъ все чаще и чаще поглядывалъ на лицо Филиппа, потому что можно было глядѣть на него, не глядя на горбъ. Это лицо не могло назваться непріятный ь, хотя, по мнѣнію Тома, казалось старообразнымъ. Онъ смутно представлялъ себѣ, что уродство Уэкемова сына имѣло какое-то отношеніе къ безчестности самого адвоката, о которой онъ столько слышалъ отъ своего отца; къ тому же онъ предполагалъ въ немъ злобнаго мальчишку, который, не будучи въ силахъ драться открыто, постарается дѣлать гадости исподтишка. По сосѣдству съ городского школою, гдѣ онъ учился раньше, проживалъ горбатый портной, ненавидимый школьниками за дурной, характеръ; по этому образчику Томъ и судилъ теперь. Однако, трудно было найти лицо, менѣе похожее на того безобразнаго портного, нежели грустное лицо этого мальчика; его каштановые волосы были волнистые и вились на концахъ, точно у дѣвочки; это показалось Тому даже жалкимъ. Уэкемъ былъ блѣденъ и, очевидно, слабъ: ясно, что съ нимъ не придется играть ни въ какую порядочную игру; но за то онъ владѣлъ карандашомъ съ завидною ловкостью и рисовалъ какъ будто безъ малѣйшаго труда. Интересно поглядѣть, что у него тамъ нарисовано? Томъ теперь совсѣмъ согрѣлся и стремился развлечься чѣмъ-нибудь новенькимъ. Во всякомъ случаѣ, было пріятнѣе имѣть товарищемъ злого горбуна, чѣмъ стоять и глядѣть изъ окошка на дождь; конечно, каждый день будетъ что-нибудь случаться -- "ссоры или вродѣ того",-- но Томъ рѣшилъ, что лучше сразу показать Филиппу, насколько опасно пробовать злобу на немъ. Онъ вдругъ подошелъ къ камину и поглядѣлъ на бумагу Филиппа.
-- Ахъ, это -- оселъ съ корзинами.... и собачка, и куропатки во ржи!-- воскликнулъ онъ: удивленіе и восторгъ совсѣмъ развязали ему языкъ.-- Каково! Мнѣ бы хотѣлось умѣть такъ рисовать. Въ это полугодіе я буду учиться. Неужели я тоже сумѣю рисовать собакъ и ословъ?
-- О, ихъ можно рисовать и безъ ученія! Я никогда не учился рисовать.
-- Никогда не учился?-- повторилъ Томъ съ удивленіемъ.-- Отчего же, когда я рисую собакъ, лошадей и все такое, то руки и ноги у меня не выходятъ, какъ слѣдуетъ, хотя я очень хорошо знаю, какія онѣ бываютъ. Я еще могу нарисовать домъ съ трубою. Впрочемъ, думаю, что и собаки съ лошадьми мнѣ удавались бы, если бы я чаще пробовалъ,-- прибавилъ онъ, разсудивъ, что Филиппъ, пожалуй, зазнается, если онъ черезчуръ откровенно будетъ разсказывать о своихъ несовершенствахъ.
-- О, да,-- отвѣтилъ Филиппъ,-- это очень легко. Надо только хорошенько присмотрѣться къ предметамъ и потомъ нѣсколько разъ нарисовать ихъ. Въ первый разъ выйдетъ плохо, а потомъ будетъ выходить лучше.
-- Такъ развѣ вы ничему не учились?-- сказалъ Томъ, останавливаясь на той догадкѣ, что горбатая спина Филиппа могла быть источникомъ замѣчательныхъ дарованій.-- Я думалъ, что вы давно уже учитесь.
-- Да,-- сказалъ Филиппъ съ улыбкой,-- Я учился по-латыни, по гречески, математикѣ, чистописаніси и тому подобнымъ вещамъ.
-- О, но я думаю, вы не любите латыни?-- сказалъ Томъ, понизивъ голосъ.
Нѣтъ, ничего,-- сказалъ Филиппъ.
-- Да, но, можетъ быть, вы не дошли до Proprioe quoe maribus,-- сказалъ Томъ, кивая головою, какъ бы говоря: тому хорошо разговаривать, кто не дошелъ до этого.
Филиппу доставила нѣкоторое горькое удовольствіе глупость этого хорошо сложеннаго и быстраго въ движеніяхъ мальчика; но пріученный къ вѣжливости собственною чрезвычайною чувствительностью, такъ же присущимъ ему человѣколюбіемъ, онъ подавилъ свое желаніе расхохотаться и спокойно отвѣтилъ:
-- Я уже кончилъ грамматику и больше ее не учу.
-- Такъ вамъ будутъ задавать другое, чѣмъ мнѣ?-- спросилъ Томъ съ нѣкоторымъ разочарованіемъ.
-- Да, но я надѣюсь, что буду въ состояніи помогать вамъ. Я буду очень радъ, если придется.
Томъ даже не сказалъ: "благодарю васъ", такъ онъ былъ поглощенъ мыслью, что сынъ Уэкема оказывается вовсе не злымъ.
-- Слушайте,-- сказалъ онъ вдругъ,-- вы любите вашего отца?
-- Да,-- сказалъ Филиппъ, сильно покраснѣвъ,-- А развѣ вы не любите вашего отца?
-- Нѣтъ, люблю... Мнѣ только хотѣлось знать,-- сказалъ Томъ, которому стало стыдно, когда онъ увидѣлъ, что Филиппъ покраснѣлъ и смутился. Онъ совершенно недоумѣвалъ, какъ держать себя по отношенію къ сыну адвоката Уэкема, и ему пришло въ голову, что, если Филиппъ не любитъ своего отца, то это обстоятельство можетъ какъ-нибудь вывести его изъ затрудненія.
-- Вы теперь будете учиться рисовать? спросилъ онъ, чтобы перемѣнить разговоръ.
-- Нѣтъ,-- сказалъ Филиппъ:-- мой отецъ желаетъ, чтобы я посвящалъ все время другимъ предметамъ.
-- Какъ? Латыни, геометріи и тому подобному?-- спросилъ Томъ.
-- Да,-- сказалъ Филиппъ, отложивши карандашъ и подперевъ голову рукою, между тѣмъ какъ Томъ придвинулся ближе и разсматривалъ собакъ и осла все съ большимъ восхищеніемъ.
-- И вамъ это ничего?-- спросилъ Томъ съ сильнѣйшимъ любопытствомъ.
-- Ничего. Мнѣ хочется знать все то, что и другіе знаютъ; а заняться тѣмъ, что мнѣ нравится, я успѣю и потомъ.
-- Не могу себѣ представить, зачѣмъ слѣдуетъ учиться латыни,-- замѣтилъ Томъ.-- Она ни на что ненужна.
-- Она входитъ въ составъ образованія всякаго порядочнаго человѣка,-- отвѣтилъ Филиппъ.-- Всѣ образованные люди учатся одному и тому же.
-- Какъ? Такъ вы полагаете, что баронъ Джонъ Крекъ, который держитъ борзыхъ собакъ, знаетъ по латыни?-- спросилъ Томъ, который часто подумывалъ, что ему пріятно было бы стать похожимъ на барона Джона Крека.
-- Его учили, конечно, латыни, когда онъ былъ мальчикомъ,-- сказалъ Филиппъ.-- Но я думаю, что онъ все забылъ.
-- Ну, это-то и я могу!-- сказалъ Томъ безъ малѣйшей насмѣшки, а съ очень серьезнымъ удовольствіемъ при мысли, что латынь ему не помѣшаетъ уподобиться Джону Креку.-- Только нельзя забывать пока учишься, а то будутъ задавать лишніе уроки. Вѣдь г. Стеллингъ, знаете, очень строгъ. Онъ ни въ одной буквѣ не дастъ ошибиться.
-- Это -- ничего,-- отвѣтилъ Филиппъ, на этотъ разъ не удержавшись отъ смѣха.-- Мнѣ не трудно запоминать. А есть предметы, которые я очень люблю; напримѣръ, исторію Греціи и вообще все, что касается грековъ. Я бы хотѣлъ быть грекомъ и сражаться съ персами, а потомъ вернуться домой и писать трагедіи; или восхищать всѣхъ мудростью, подобно Сократу, и умереть славною смертью.-- (Филиппъ, какъ видно, былъ не чуждъ желанія выказать передъ Томомъ все свое умственное превосходство).
-- Какъ, развѣ греки много сражались?-- спросилъ Томъ, передъ которымъ открылись заманчивыя перспективы въ этомъ направленіи.-- Развѣ въ греческой исторіи есть что-нибудь похожее на Давида съ Голіафомъ или на Сампсона? Я только эти мѣста и любилъ изъ Священной исторіи.
-- О, есть много прекрасныхъ разсказовъ о грекахъ въ этомъ родѣ, о герояхъ древнихъ временъ, которые убивали дикихъ звѣрей, подобно Сампсону. А въ Одиссеѣ (это -- такая превосходная поэма) есть великанъ еще лучше Голіафа -- Полифемъ, у котораго былъ только одинъ глазъ во лбу; но Одиссей, такой маленькій человѣчекъ, только очень хитрый и умный, разжегъ сосновое бревно и сунулъ ему въ глазъ, отъ чего тотъ взревѣлъ, какъ тысяча быковъ.
-- О, какая потѣха!-- сказалъ Томъ, соскочивши со стола и топнувъ сначала одной ногой, потомъ другой.-- Послушайте, не можете-ли вы мнѣ разсказать всѣ эти исторіи? Я, вѣдь, знаете, не буду учиться по гречески... Не правда-ли?-- прибавилъ онъ.-- Развѣ всѣ образованные люди учатся по гречески?... Неужели г. Стеллингъ начнетъ учить и меня? Какъ вы думаете?
-- Нѣтъ, я не думаю. Вѣроятно нѣтъ,-- сказалъ Филиппъ.-- Но вы можете прочесть всѣ эти разсказы и не учившись греческому: у меня они есть въ переводѣ.
-- Ахъ, я не люблю читать; пріятнѣе слушать, когда разсказываютъ. Но только тѣ, знаете, гдѣ сражаются. Моя сестра Магги все берется разсказывать мнѣ, но только больше вздоръ. Дѣвочки всегда разсказываютъ пустяки. Вы знаете много о сраженіяхъ?
-- О, да,-- отвѣтилъ Филиппъ,-- цѣлую кучу разсказовъ, кромѣ греческихъ. Я могу разсказать о Ричардѣ Львиномъ Сердцѣ и Саладинѣ, и о Вильямѣ Валласѣ, о Робертѣ Брюсѣ и о Яковѣ Дугласѣ,-- я знаю ихъ безъ конца.
-- Вѣдь вы старше меня, не правда-ли?-- сказалъ Томъ.
-- А вамъ сколько лѣтъ? Мнѣ -- пятнадцать.
-- Мнѣ только четырнадцатый,-- отвѣтилъ Томъ.-- Но я колотилъ всѣхъ товарищей въ школѣ, гдѣ я былъ прежде, чѣмъ поступить сюда. И я лучше всѣхъ прыгалъ и лазалъ. Пусть бы г. Стеллингъ отпустилъ насъ удить рыбу; я ужъ показалъ бы вамъ, какъ удить. Вѣдь вы можете удить, не правда-ли? Тутъ, знаете, надо только сидѣть смирно.-- Томъ въ свою очередь хотѣлъ наклонить вѣсы въ свою сторону, чтобы этотъ горбунъ не воображалъ,-- будто его сказки о битвахъ могутъ поставить его на одну доску съ настоящимъ воинственнымъ героемъ, подобнымъ Тому Тулливеру. Филиппъ поморщился отъ этого намека на его неспособность къ атлетическимъ играмъ и отвѣтилъ почти съ досадою:
-- Я терпѣть не могу уженья. Мнѣ люди кажутся такими дураками, когда просиживаютъ съ удочкой по цѣлымъ часамъ, чтобъ ничего не поймать.
-- Да, но они не показались бы вамъ дураками, если бы вытащили крупную щуку, вотъ что!-- сказалъ Томъ, который въ жизнь свою не лавливалъ никакой крупной рыбы; но воображеніе его разыгралось отъ негодованія. Ясно было, что сынъ Уэкема имѣлъ не мало недостатковъ и его слѣдовало держать на почтительномъ разстояніи. Къ счастію для взаимнаго мира, ихъ позвали обѣдать, и Филиппу не удалось подробнѣе развить своихъ неправильныхъ воззрѣній на уженіе. Но Томъ подумалъ про себя, что ничего другого нельзя было ожидать отъ горбуна.