Въ тотъ-же вечеръ, когда м-ръ Бюльстродъ, ѣздившій по дѣламъ въ Брассингъ, вернулся домой, жена вышла его встрѣтить въ переднюю и увела въ кабинетъ.
-- Николасъ, сказала она, съ безпокойствомъ устремляя на него свои честные глаза.-- Безъ тебя приходилъ сюда какой-то ужасно непріятный господинъ; онъ спрашивалъ тебя. Меня это очень встревожило.
-- Каковъ онъ съ виду, моя милая? спросилъ Бюльстродъ, предугадывая съ замираніемъ сердца отвѣтъ.
-- Багровое лицо, огромныя бакенбарды и ужасно нахальныя манеры. Онъ сказалъ, что онъ твой старинный другъ и что ты, вѣроятно, будешь очень жалѣть, что онъ не засталъ тебя. Онъ хотѣлъ дожидаться тебя здѣсь, но я ему сказала, чтобы онъ лучше зашелъ къ тебѣ завтра утромъ въ банкъ. Онъ держалъ себя ужасно нахально, глядѣлъ мнѣ прямо въ лицо и сказалъ, что его другу, Нику, везетъ на женъ. Онъ-бы ни за что не ушелъ, если-бы Блюхеръ въ это время не сорвался съ цѣпи, я была въ саду и сказала ему:-- уходите лучше, эта собака ужасно злая и не слушаетъ меня. Неужели ты съ нимъ, въ самомъ дѣлѣ, знакомъ?
-- Я догадываюсь, кто это, моя милая, отвѣчалъ м-ръ Бюльстродъ своимъ обыкновеннымъ тихимъ голосомъ;-- это одинъ несчастный, спившійся гуляка, которому я когда-то помогалъ. Онъ не будетъ тебя болѣе безпокоить, вѣроятно, онъ придетъ ко мнѣ въ банкъ за пособіемъ.
Разговоръ на этомъ и кончился. На другой день м-ръ Бюльстродъ, вернувшись изъ города, переодѣвался въ обѣду. Жена, не зная навѣрное, дома-ли онъ, заглянула въ его уборную и увидала, что онъ стоитъ безъ сюртука и галстука, прислонившись къ комоду. При входѣ ея, онъ вздрогнулъ.
-- Какой у тебя нездоровый видъ, Николасъ. Что съ тобой?
-- Голова страшно болитъ, отвѣчалъ м-ръ Бюльстродъ. Онъ такъ часто хворалъ, что жена вполнѣ повѣрила ему.
-- Такъ садись, я тебѣ сдѣлаю примочку изъ уксуса.
Въ физическомъ отношеніи м-ръ Бюльстродъ не нуждался ни въ какой помощи; но въ нравственномъ нѣжная заботливость жены была весьма кстати, она произвела на него самое благотворное дѣйствіе. Обыкновенно онъ принималъ такія заявленія привязанности очень холодно, какъ нѣчто должное. Но въ этотъ разъ, когда она стала хлопотать около него, онъ сказалъ ей: "Какъ ты добра, Гарріэтъ", и сказалъ это такимъ тономъ, который поразилъ ее своею новизной. Ей сейчасъ пришло на мысль, что онъ серьезно расхварывается.
-- У тебя была какая-нибудь непріятность сегодня? спросила она.-- Заходилъ къ тебѣ въ банкъ вчерашній посѣтитель?
-- Да. Это именно тотъ человѣкъ, о которомъ я тебѣ говорилъ. Изъ него могла выйти очень порядочная личность, но онъ спился.
-- Что-же, онъ совсѣмъ уѣхалъ или нѣтъ? спросила м-съ Бюльстродъ съ безпокойствомъ и чуть не прибавила: "ужасно было непріятно слышать, что онъ называлъ себя твоимъ другомъ", но удержалась: ей не захотѣлось въ эту минуту высказывать свое затаенное убѣжденіе, что въ молодости мужъ ея водилъ знакомства съ людьми, которыхъ-бы она не пожелала видѣть въ своей гостиной. Впрочемъ, это убѣжденіе не основывалось ни на какихъ положительныхъ данныхъ. Ей было очень мало извѣстно объ его прежней жизни. Она знала только, что онъ сперва служилъ гдѣ-то въ банкѣ, потомъ самъ принималъ участіе въ какомъ-то коммерческомъ предпріятіи, въ тридцать лѣтъ съ небольшимъ пріобрѣлъ себѣ состояніе и женился въ первый разъ на вдовѣ-диссентеркѣ, гораздо старше его годами. Болѣе она ничего не знала объ его прошломъ. Она считала его превосходнымъ человѣкомъ, набожность котораго дѣлала ему тѣмъ болѣе чести, что онъ не принадлежалъ къ духовному званію; она сознавала, что подъ его вліяніемъ пріобрѣла серьезный складъ ума и обязана ему тѣмъ положеніемъ, которое занимала въ обществѣ. Но ей казалось вмѣстѣ съ тѣмъ, что и м-ръ Бюльстродъ выигралъ во всѣхъ отношеніяхъ, женившись на ней, Гарріэтъ Винци, принадлежавшей къ одной изъ самыхъ почтенныхъ миддльмарчскихъ фамилій.
М-ръ Бюльстродъ до извѣстной степени боялся своей жены, въ которой привитое имъ благочестіе соединялось съ прирожденнымъ тщеславіемъ. Потеря ея уваженія была-бы смертельнымъ ударомъ для него. На вопросъ ея: "Что-же, онъ совсѣмъ уѣхалъ или нѣтъ?" онъ отвѣчалъ самымъ безучастнымъ, повидимому, тономъ:
-- Да, я полагаю.
Но, на самомъ дѣлѣ, онъ далеко не былъ въ этомъ увѣренъ. Рафль показалъ ему въ это утро, что страсть мучить людей въ немъ почти также сильна, какъ страсть въ деньгамъ. Онъ откровенно сообщилъ, что заѣхалъ въ Миддльмарчъ нарочно, чтобъ посмотрѣть, не удобно-ли ему будетъ тамъ поселиться. Долги его, говорилъ онъ, оказались значительнѣе, чѣмъ онъ предполагалъ, но онъ все-таки не истратилъ еще всѣхъ 200 фунтовъ, такъ что пока съ него будетъ довольно, какихъ-нибудь 26 фунтовъ. Пріѣхалъ онъ главнымъ образомъ для того, чтобы повидаться съ своимъ другомъ, Никомъ, и его семействомъ и собрать точныя справки на счетъ матеріальнаго положенія человѣка, къ которому такъ искренно привязанъ. Какъ нибудь онъ пріѣдетъ погостить подольше. Но на этотъ разъ онъ не желаетъ, чтобы ему указывали дверь, и ни за что не уѣдетъ изъ Миддльмарча, если м-ръ Бюльстродъ вздумаетъ настаивать на этомъ. Завтра онъ, можетъ быть, уѣдетъ въ дилижансѣ, да и то не навѣрное.
Бюльстродъ былъ въ отчаяніи. Всякія обѣщанія и угрозы были безсильны. Онъ былъ убѣжденъ, что если провидѣнію не угодно будетъ наслать смерть на Рафля, то онъ навѣрное вернется въ Миддльмарчъ въ самомъ скоромъ времени. И эта увѣренность леденила его сердце ужасомъ.
Ему грозило не уголовное наказаніе и не раззореніе, а разоблаченіе передъ свѣтомъ и женою такихъ фактовъ его прошлой жизни, которые возбудятъ къ нему всеобщее презрѣніе, сдѣлаютъ его позоромъ религіи, съ которой онъ такъ искренно отожествлялъ себя. Въ перепуганномъ воображеніи его денно и нощно проносились картины его прошлой жизни. Онъ снова видѣлъ себя молодымъ, красивымъ и способнымъ клеркомъ при одной банкирской конторѣ, вліятельнымъ, несмотря на свою молодость, членомъ кальвинистской диссентерской церкви въ Гайбюри, братомъ Бюльстродомъ,-- какъ его называли на религіозныхъ митингахъ,-- проповѣдующимъ въ публичныхъ собраніяхъ и частныхъ домахъ, мечтающимъ о духовномъ званіи и миссіонерской дѣятельности. Это было самое счастливое время его жизни; ему-бы хотѣлось начать жить снова съ этого времени. Кружокъ, среди котораго пользовался вліяніемъ братъ Бюльстродъ, былъ не великъ, но за то состоялъ изъ людей близкихъ къ нему; вліяніе его обнимало тѣсную сферу, но оно было весьма сильное. Онъ вѣрилъ, что въ немъ дѣйствуетъ благодать, и что Богъ предназначаетъ его орудіемъ своего промысла.
Затѣмъ наступила переходная пора, бѣдный сирота, обучавшійся въ благотворительной школѣ, былъ приглашенъ въ гости къ м-ру Дюнкирку, богатѣйшему члену конгрегаціи. Съ какою гордостью отправился онъ въ его роскошную виллу. Вскорѣ онъ сдѣлался тамъ домашнимъ человѣкомъ, понравившись м-съ Дюнкиркъ своею набожностью, а м-ру Дюнкиркъ, разбогатѣвшему отъ выгоднаго коммерческаго предпріятія, своими дѣловыми способностями. Передъ честолюбіемъ его открылась новая дорога, онъ сталъ находить, что для болѣе успѣшнаго выполненія призванія, возложеннаго на него промысломъ, ему слѣдуетъ создать себѣ матеріяльное благосостояніе.
Обстоятельства благопріятствовали этому новому направленію его мыслей: младшій компаньонъ фирмы Дюнкиркъ умеръ и глаза фирмы выбралъ на его мѣсто Бюльстрода. У м-ра Дюнкирка былъ ломбардъ, приносившій громадные барыши; присмотрѣвшись къ дѣлу, Бюльстродъ замѣтилъ, что крупная цифра барышей образовывалась, благодаря той легкости, съ которою принимались всякія вещи безъ разбора, каковъ бы ни былъ ихъ источникъ. Но дѣло велось на такую широкую ногу, было окружено такимъ блескомъ, что никому-бы и въ голову не пришло заподозрить тутъ какую-нибудь фальшь. Бюльстродъ вспомнилъ свои колебанія, свои сомнѣнія, разрѣшившіяся софизмами. Онъ пристраивался къ предпріятію уже старому, пустившему корни, не онъ начиналъ его. "Ты знаешь, Господи, обращался мысленно къ Богу молодой Бюльстродъ по поводу своихъ сомнѣній,-- ты знаешь, что душа моя не лежитъ въ этимъ суетнымъ благамъ, что я смотрю на нихъ только, какъ на средство прославить имя твое". Подъ вліяніемъ этихъ воспоминаній прошлаго, Бюльстродъ чувствовалъ надъ собой и теперь силу этихъ мотивовъ; онъ такъ сросся съ ними, что и теперь вѣрилъ, что дѣлалъ все ради славы божіей, а не ради себя лично. А все-таки, если-бы онъ могъ вернуться опять къ этому времени своей жизни, онъ-бы выбралъ себѣ теперь миссіонерскую дѣятельность.
Въ роскошной виллѣ м-ра Дюнкирка жилось далеко не весело. Единственная дочь его убѣжала отъ родителей и поступила на сцену; вскорѣ умеръ и единственный сынъ, а за нимъ и самъ м-ръ Дюнкиркъ. Жена его, простодушная, набожная женщина, и не подозрѣвавшая объ источникѣ окружавшей ее роскоши, вѣрила въ Бюльстрода и благоговѣла передъ нимъ. Понятно, что между ними скоро рѣчь зашла о бракѣ. Но м-съ Дюнкиркъ сильно тосковала по дочери; извѣстно было, что она вышла замужъ, но послѣ того она какъ въ воду канула. Мать ея, потерявъ сына, особенно страстно желала отыскать дочь, въ надеждѣ, что она ей дала уже внука. Она отказалась выйти замужъ, пока не розыщетъ дочь. Бюльстродъ вызвался помогать ей въ розыскахъ, но всѣ розыски оказались тщетными и м-съ Дюнкиркъ согласилась, наконецъ, выйти за него замужъ съ предоставленіемъ всего ея имущества въ его полное распоряженіе.
А между тѣмъ дочь ея была отыскана; но объ этомъ зналъ, кромѣ Бюльстрода, только одинъ человѣкъ въ мірѣ и этому человѣку было заплочено за то, чтобы онъ молчалъ и убирался куда нибудь подальше.
Когда теперь въ памяти Бюльстрода возсталъ этотъ фактъ во всей наготѣ, рядомъ съ нимъ возстали и мотивы, которыми онъ оправдалъ его тогда, да готовъ былъ оправдать и теперь. Провидѣніе видимо вело его своими неисповѣдимыми путями къ обладанію громаднымъ богатствомъ, чтобы это богатство шло на прославленіе имени Господня. Удовлетворилъ-ли-бы онъ цѣлямъ провидѣнія, удѣливъ большую часть этого богатства молодой женщинѣ и мужу ея, которые-бы легкомысленнымъ образомъ растратили его. Бюльстродъ принялся за розыски дочери м-съ Дюнкиркъ безъ предвзятаго намѣренія не розыскать ее. Но когда розыски увѣнчались успѣхомъ, онъ скрылъ отъ матери существованіе дочери, и постарался поселить въ ея умѣ убѣжденіе, что, по всей вѣроятности, ея дочь умерла.
Находили на Бюльстрода минуты, когда онъ сознавалъ, что сдѣлалъ безчестный поступокъ, но возврата уже не было. Онъ успокоивалъ себя молитвой, самоуниженіемъ и продолжалъ выполнять будто-бы возложенное на него призваніе. Черезъ пять лѣтъ жена его умерла, онъ мало-по-малу извлекъ свой капиталъ изъ предпріятія, положившаго ему основаніе, и сдѣлался провинціяльнымъ банкиромъ, лицомъ вліятельнымъ и почетнымъ, филантропомъ, всѣхъ поражавшимъ своимъ благочестіемъ. И вдругъ теперь черезъ тридцать лѣтъ, прошлое возстаетъ передъ нимъ страшнымъ судьею.
Но въ разговорѣ съ Рафлемъ онъ узналъ нѣчто, подававшее ему надежду на спасеніе не только въ загробной, но и въ этой жизни. Спасеніе души было въ немъ внутреннею потребностью. Бюльстродъ не принадлежалъ къ числу тѣхъ грубыхъ лицемѣровъ, которые исповѣдываютъ извѣстныя вѣрованія для обмороченія окружающихъ. Онъ былъ просто человѣкомъ, въ которомъ личныя эгоистическія побужденія оказались сильнѣе теоретическихъ вѣрованій и который съумѣлъ убѣдить себя въ томъ, что удовлетвореніе этихъ побужденій совмѣстимо съ этими вѣрованіями. Если онъ обманывалъ кого нибудь, то обманывалъ прежде всѣхъ самого себя и обманывалъ совершенно искренно.
Онъ былъ убѣжденъ, что служеніе дѣлу религіи составляетъ побудительный мотивъ всѣхъ его поступковъ. На этотъ мотивъ опирался онъ въ своихъ молитвахъ. Кто могъ лучше его употребить свое состояніе и значеніе въ обществѣ на прославленіе имени Господня. Въ умѣ м-ра Бюльстрода прославленіе имени Господня шло совершенно въ разрѣзъ съ его собственною нравственною личностью; оно требовало гоненія враговъ религіи, пресѣченія ихъ возможности наживать себѣ состоянія, пріобрѣтать вліятельныя положенія.
Но каковы-бы ни были теоретическія убѣжденія человѣка, у него непремѣнно есть свой нравственный идеалъ, къ которому онъ стремится болѣе или менѣе успѣшно. Нравственнымъ идеаломъ Бюльстрода было служеніе Богу: "Я грѣшникъ, я червь, я недостойный сосудъ, но Ты, Господи, можешь освятить его, предназначивъ на служеніе Тебѣ",-- вотъ формы, въ которыхъ выливались его честолюбивыя стремленія въ вліянію и первенству. И вдругъ въ настоящую минуту этому освященному сосуду грозила опасность быть разбитымъ въ дребезги.
Что, если поступки, съ которыми онъ съумѣлъ примирить свою совѣсть, убѣдивъ себя, что они способствовали прославленію религіи, послужатъ, напротивъ, къ униженію ея? Вѣдь въ такомъ случаѣ онъ долженъ быть извергнутъ изъ храма, какъ принесшій нечистую жертву.
До сихъ поръ онъ изливалъ свое покаяніе въ однѣхъ молитвахъ. Но послѣ того, что онъ узналъ отъ Рафля, это покаяніе явилось передъ нимъ въ формѣ болѣе осязательной. Отъ него требовалось матеріальное вознагражденіе за причиненное имъ зло и онъ рѣшился, послѣ мучительной борьбы съ самимъ собою, дать это вознагражденіе, въ надеждѣ, что Богъ спасетъ его отъ послѣдствій его дурныхъ поступковъ, если онъ сдѣлаетъ доброе дѣло.
Онъ видѣлъ, какъ Рафль сѣлъ въ дилижансъ, и это было ему минутнымъ облегченіемъ. Вернувшись домой, онъ написалъ письмо къ Вилю Владиславу, прося его къ себѣ въ 9 часовъ вечера.
Приглашеніе это не удивило Виля; онъ думалъ, что банкиръ желаетъ поговорить съ нимъ на счетъ "Піонера". Но когда его провели въ кабинетъ Бюльстрода, его такъ поразило страдальческое выраженіе лица банкира, что Виль едва не спросилъ: "вы больны?" но удержался и только освѣдомился о здоровья м-съ Бюльстродъ и о томъ, понравилась-ли ей картина.
-- Благодарю васъ, очень понравилась; жены нѣтъ дома. Я пригласилъ васъ къ себѣ, м-ръ Владиславъ, такъ какъ имѣю сдѣлать вамъ одно конфиденціальное сообщеніе. Вамъ, вѣроятно, никогда и въ умъ не приходило, что прошлое связываетъ меня съ вами весьма тѣсными узами?
Виль вздрогнулъ. Всякое напоминаніе о прошломъ вызывало въ немъ раздраженіе. Онъ измѣнился въ лицѣ и отвѣчалъ:
-- Никогда.
-- Вы видите передъ собою, м-ръ Владиславъ, человѣка, убитаго нравственно. Ничто, кромѣ голоса совѣсти и сознанія, что я долженъ дать отчетъ въ своихъ дѣйствіяхъ Судьѣ, читающему въ сердцахъ людей, не могло бы заставить меня сдѣлать вамъ то открытіе, ради котораго я васъ пригласилъ въ себѣ. По человѣческимъ законамъ вы не имѣете на меня никакихъ правъ.
Виль находился въ самомъ тяжеломъ недоумѣніи. М-ръ Бюльстродъ остановился на минуту, опершись головой на руку и опустивъ глаза. Но вотъ онъ снова поднялъ ихъ и устремилъ пытливый взглядъ на Виля.
-- Я слышалъ, заговорилъ онъ,-- что вашу матушку звали Сара Дюнкиркъ, что она убѣжала отъ родныхъ и поступила на сцену и что вашъ батюшка страдалъ изнурительною болѣзнью. Могу я васъ спросить, правда это?
-- Правда.
-- Знаете вы что нибудь о родныхъ вашей матери?
-- Нѣтъ, она никогда о нихъ не говорила. Мать моя была благородная, честная женщина, закончилъ Виль запальчиво.
-- Я и въ мысляхъ не имѣю сказать что-нибудь противъ нея. Говорила она вамъ когда-нибудь о своей матери?
-- Она говорила, что мать, по всей вѣроятности, не знала, что побудило ее убѣжать. Она отзывалась о ней съ состраданіемъ, называла ее "бѣдная матушка".
-- Эта мать сдѣлалась моей женой.
И, помолчавъ съ минуту, м-ръ Бюльстродъ прибавилъ:
-- Вы имѣете права на меня, м-ръ Владиславъ, права, не освященныя закономъ, какъ я уже сказалъ, но признаваемыя моею совѣстью. Этотъ бракъ обогатилъ меня, что не могло-бы случиться, по крайней мѣрѣ, въ такой мѣрѣ, если-бы ваша бабушка отыскала свою дочь. Этой дочери теперь уже нѣтъ въ живыхъ, по всей вѣроятности?
-- Нѣтъ, отвѣчалъ Виль. Ему сдѣлалось такъ противно въ эту минуту, что онъ всталъ и, самъ не понимая хорошенько, что дѣлаетъ, взялся за шляпу.
-- Пожалуйста, сядьте, м-ръ Владиславъ, заговорилъ Бюльстродъ встревоженнымъ тономъ.-- Васъ поразила неожиданность сообщеннаго мною вамъ извѣстія. Но, прошу васъ, имѣйте терпѣніе съ человѣкомъ, убитымъ нравственными пытками.
Виль сѣлъ, онъ чувствовалъ состраданіе, смѣшанное съ презрѣніемъ къ этому добровольному самоуничиженію человѣка уже стараго.
-- Я-бы желалъ, м-ръ Владиславъ, вознаградить васъ за лишенія, которыя понесла ваша матушка. Вы человѣкъ безъ средствъ, позвольте мнѣ удѣлить вамъ часть состоянія, которое, по всей вѣроятности, было-бы вашимъ, если-бы ваша бабушка знала навѣрное, что мать ваша жива, и могла отыскать ее.
М-ръ Бюльстродъ остановился. Онъ чувствовалъ, что совершаетъ покаянный подвигъ передъ лицомъ Бога, а собесѣдника поражаетъ своимъ благородствомъ. Онъ и не подозрѣвалъ, что происходило въ эту минуту въ душѣ Виля. Нѣсколько минутъ продолжалось молчаніе. Вдругъ Виль, глядя въ упоръ на м-ра Бюльстрода, произнесъ:
-- Я догадываюсь, что вы знали о существованіи моей матери и знали объ ея мѣстопребываніи.
Бюльстродъ вздрогнулъ. Онъ не ожидалъ такого отвѣта на свое предложеніе, не ожидалъ, что будетъ вынужденъ открыть болѣе, чѣмъ ему казалось нужнымъ. Но въ эту минуту онъ не рѣшался сказать ложь, чувствуя, какъ ускользаетъ подъ его ногами почва, по которой онъ такъ увѣренно ступалъ за нѣсколько минутъ до этого.
-- Ваша догадка справедлива; я этого не отрицаю, отвѣчалъ онъ слегка дрожавшимъ голосомъ,-- и желаю вознаградить васъ, какъ единственное оставшееся въ живыхъ лицо, потерпѣвшее черезъ меня. Надѣюсь, вы оцѣните мои побужденія, м-ръ Владиславъ, вытекающія изъ высшихъ духовныхъ потребностей и не вызванныя давленіемъ закона,-- давленіемъ, котораго, повторяю опять, и быть не могло. Я сокращу свои собственные расходы и отниму у своего семейства часть состоянія, на которую оно разсчитываетъ, чтобы выдавать вамъ по 500 ф. ежегодно, пока я живъ; когда-же я умру, я оставлю вамъ соотвѣтствующій капиталъ, а готовъ сдѣлать и еще болѣе, если вамъ деньги понадобится на какое-нибудь похвальное предпріятіе.
М-ръ Бюльстродъ вошелъ въ такія подробности, въ надеждѣ вызвать въ Владиславѣ признательность, которая заглушитъ всѣ другія чувства.
Но Виль не былъ, повидимому, ни мало тронутъ и заговорилъ сухо:
-- Прежде, чѣмъ отвѣчать на ваше предложеніе, м-ръ Бюльстродъ, позвольте мнѣ вадать вамъ нѣсколько вопросовъ. Вы имѣли какое-нибудь отношеніе къ предпріятію, создавшему то состояніе, о которомъ вы говорите?
Первою мыслью м-ра Бюльстрода было: Рафль все ему сказалъ, и онъ отвѣчалъ: "Да, имѣлъ".
-- Было-ли это предпріятіе предпріятіемъ нечестивымъ, т. е. такимъ, что если-бы вся истина обнаружилась, то лица, завѣдывавшія имъ, попали-бы на скамью подсудимыхъ, какъ воры и мошенники.
Бюльстродъ покраснѣлъ отъ негодованія. Онъ приготовлялся въ сценѣ самоуничиженія, но гордость его и привычка властвовать возмутились тономъ и словами Виля, и заглушили и потребность покаяться, и даже страхъ за будущее.
-- Предпріятіе это было устроено раньше, чѣмъ я принялъ въ немъ участіе, сэръ; и вы не въ правѣ подвергать меня такому инквизиторскому допросу, отвѣчалъ онъ съ негодованіемъ.
-- Нѣтъ, въ правѣ, вскричалъ Виль, вставая и берясь за шляпу.-- Я въ правѣ задавать вопросы, отъ рѣшенія которыхъ зависитъ, захочу-ли я вступить съ вами въ сдѣлку и принять отъ васъ деньги. Мнѣ дорога моя незапятнанная честь, и я дорого-бы далъ, чтобы не было пятна и на моей фамиліи. Но этого пятна я уже не могу смыть. Моя мать чувствовала весь позоръ это и старалась держаться какъ можно далѣе отъ этой грязи. Оставьте при себѣ ваши нечистыя деньги. Если-бы у меня у самого было состояніе, я охотно отдалъ-бы его тому, кто доказалъ-бы мнѣ, что вы сказали ложь. Мнѣ остается только поблагодарить васъ за то, что вы удержали у себя эти деньги до настоящей минуты, когда я могу отказаться отъ нихъ. Доброй ночи, сэръ.
И, не давъ Бюльстроду произнести ни слова, Виль стремительно выбѣжалъ изъ комнаты и черезъ секунду входная дверь хлопнула за нимъ. Его такъ возмущало это наслѣдственное пятно на его имени, что онъ и не подумалъ о томъ, не слишкомъ-ли жестоко, не слишкомъ-ли безсердечно поступилъ онъ съ этимъ шестидесятилѣтнимъ старикомъ, пытавшимся, хотя уже поздно, вознаградить причиненное имъ зло.
Никто со стороны не понялъ-бы настоящей причины запальчивости Виля и горечи его словъ. Никто не зналъ, кромѣ него самого, какъ тѣсно связывалось въ немъ чувство собственнаго достоинства съ мыслью о Доротеѣ и о припискѣ къ завѣщанію Казобона. Однимъ изъ мотивовъ, побудившихъ его такъ рѣзко отклонить предложеніе Бюльстрода, было смутное чувство, что онъ никогда не въ силахъ былъ-бы сказать Доротеѣ, что онъ принялъ это предложеніе.
Когда Виль ушелъ, у Бюльстрода наступила сильная реакція и онъ заплакалъ, какъ ребенокъ. Въ первый разъ онъ услышалъ открытое выраженіе презрѣнія въ себѣ со стороны человѣка, стоявшаго такъ много выше Рафля. Его нѣсколько утѣшала только мысль, что Виль Владиславъ, конечно, никому не станетъ разсказывать о томъ, что произошло между ними.